Мне советовали пойти к Батюшке: и службу хвалили, и говорили, что Батюшка меня поймет и сумеет удовлетворить моим духовным потребностям. Но я на это ответила: «Для меня все равны, что Петр, что Алексий, — никакой разницы нет, священник и священник!» Но меня настойчиво просили зайти именно к Батюшке.
Несколько месяцев спустя, как-то после Пасхи в 1921 году шла я по Маросейке, вижу — церковь открыта, спрашиваю, какой завтра праздник. Говорят: «У нас каждый день служба, и утром и вечером». Зашла в храм. Народу было очень мало, служил о.Сергий, певчих несколько человек. Я случайно стала около певчих и все дело себе на первое время испортила. Пели очень плохо, толкали друг друга, смеялись, ошибались, ссорились, капризничали. О.Сергий к ним несколько раз приходил, уговаривал их, помогал им. Впечатление от всего этого было очень неудовлетворительное. Но я пришла увидеть Батюшку, а его не было в Москве. Несколько раз еще приходила в церковь, но с певчими больше не вставала и близко подходить к ним боялась.
Наконец, прихожу я как-то в будни, говорят, Батюшка приехал. Жду. Вот вошел в церковь с черного хода маленький, простенький, седенький Батюшка. В наружности ничего такого я не увидела, только заметила нервность в лице и движениях. Батюшка быстро-быстро пробежал к амвону. Службы от него я ждала особенной, но все было просто-просто. Стояла я у свечного ящика и наблюдала, как Батюшка всех благословлял после всенощной. Я почувствовала, что все эти люди ему близкие, родные, и что между собой они все чем-то связаны, что-то у них общее.
Батюшка всех благословил и ушел в алтарь, а певчие все поют и поют без конца. И в этом непринужденном, радостном пении чувствовалась великая любовь к этому маленькому старенькому Батюшке. Это его присутствие так воодушевляет их, что они без устали поют и поют. Но вот Батюшка сошел с амвона, и все гурьбой бросились провожать его. Мне очень хотелось получить у Батюшки благословение, но я думала, что я чужая, а эти люди все родные, как я к нему подойду? Стою я у свечного ящика и только издали поглядываю на Батюшку. Вдруг Батюшка рванулся ко мне, толпа разомкнулась, и в одни миг я очутилась лицом к лицу с Батюшкой. Я страшно испугалась от неожиданности и хотела было дать дорогу, но двигаться было некуда: сзади свечной ящик, а спереди — Батюшка. А он ласкает меня, гладит по голове, похлопал по щекам, отодрал за уши: «А! Пришла! Вот умница, умница!.. А я ждал тебя, ждал!.. Ну, как, хорошо живешь-то?» — «Хорошо, — говорю, — Батюшка». — «Ну, ну, еще лучше будешь!» А сам все ласкает и ласкает меня и все смотрит мне в лицо. — «А еще-то придешь ко мне?» — «Приду, — говорю, — Батюшка!» — «Ну, ну я тебя буду ждать, смотри, приходи!» — Благословил меня Батюшка и ушел из церкви. А я стояла веселая, радостная, но ничего не понимала, что такое произошло вдруг. За кого меня Батюшка принял? Меня обступили сестры и спрашивали: «Что, что вам Батюшка сказал?» А я ответила: «Он ошибся, принял меня за свою, а я его не знаю, первый раз вижу!» Сестры обиделись и отвернулись от меня. Помню одна из них, потом я узнала — Нюра Соколова[1], надула губы и говорит: «Наш Батюшка не ошибается».
Батюшка благословил меня за Литургией читать его поминания. Но я часто просыпала и опаздывала к началу проскомидии, что меня приводило в ужас. Я об этом очень скорбела. Просила Батюшку помолиться, чтобы мне научиться вставать вовремя.
Спала я как-то раз крепко-крепко... Вдруг вижу Батюшка подошел ко мне, положил свою руку ко мне на плечо и говорит: «Ф...! Вставай, а то опять опоздаешь!» Я моментально открыла глаза, ищу Батюшку, чувствую вот-вот сейчас он был здесь, так ясно, близко... его движения, его прикосновение, шелест, но... не вижу, и не верю своим глазам. После обедни по обыкновению прихожу к Батюшке. А он смеется и говорит: «Ну, что? Сегодня не проспала?» — «Еще бы, Батюшка, вы приходили меня будить!» Батюшка быстро ласково хлопнул меня по губам: «Не смей никому говорить!» А потом тихо прибавил: «Это твой Ангел Хранитель тебя разбудил!» — «Батюшка, а почему же он был в Вашем образе?» Но Батюшка ушел в себя, и я не смела его безпокоить вопросом.
По благословению Батюшки я начала совершенно новую жизнь. Под его руководством мне было очень хорошо и легко. Но вот меня начал искушать враг... Сначала меня со стороны многие смущали, но я была спокойна. Но потом у меня самой появилось сомнение. Мне захотелось жить по-прежнему самостоятельно, работать, иметь свою комнату и т.д. Как-то раз с этим и пришла к Батюшке. Батюшка охотно со мной разговаривал, но заговорить о том, о чем я пришла, он не давал. Как только раскрою рот, Батюшка сейчас же заговорит о другом. Так продолжалось довольно долго. Наконец Батюшка благоволил меня и сказал: «Иди! Иди! Иди!» Так я и ушла ни с чем и очень-очень обиделась на Батюшку. Я сказала себе: «Батюшка не хочет со мной разговаривать, я к нему больше не пойду!» Вечером зовет меня Батюшка к себе. — «Ну что? Обиделась на меня? Говоришь не пойду? Не хочет со мной разговаривать? Так что ли?» И начал меня Батюшка ласкать и трепать. «Ах, ты малыш! Ах ты, глупыш! Да как же ты смела на меня обижаться? Разве я не знаю, с чем ты пришла ко мне? Но тебе было неполезно мне о том говорить. Вот я и не позволил... Я тебя предупреждал, а ты меня все не понимала, вот и прогнал... Глупыш ты мой, глупыш! Ничего-то ты не понимаешь!.. Ну, не будешь больше меня спрашивать?» — Мы с Батюшкой помирились. Это был единственный случай, когда я обиделась на Батюшку.
Мне все не удавалось поговорить с Батюшкой о смущающих меня мыслях относительно моей жизни. Батюшка не допускал меня об этом говорить ему.
Иду я к Батюшке и думаю: «Как хочет Батюшка, а я сейчас приду и скажу, что больше терпеть не могу». Только я вошла в комнату Батюшки, а он идет ко мне навстречу и говорит: «Не хочу жить, как Батюшка благословил, я хочу по-прежнему работать, чтобы у меня были деньги, своя комната, чтобы я ни от кого не зависела... Хочу жить по-старому, и все тут!» А сам зорко, пристально смотрит на меня. Это были мои мысли. Я не удивилась, что Батюшка их прочел. Я знала, что в моей душе нет ничего сокровенного от Батюшки, но укорила себя. Сколько раз Батюшка давал почувствовать, что об этом говорить не надо, а я все искала своего... «Этого не будет, — сказал внушительно Батюшка, — поняла?» — «Да, Батюшка». — «И больше никогда со мной об этом не говори. Придет время, сам тебя устрою, никому не позволю, а пока живи, как я тебе сказал».
Батюшка часто звал меня Павликом и мне было это неприятно. П. хорошая, добрая и во всем слушается о.Сергия, а я скверная и не слушаюсь Батюшки, что же между нами общего?
Исповедывалась я и горько-горько плакала, потому что у меня опять была вспышка ненависти к о.Сергию. Батюшка меня утешал, ласкал, гладил по голове и говорил: «Ну, Павлик, Павлик, все пройдет!.. Не будет этого!..» Я с плачем говорю: «Какая я П.! Я Ф., а не П.» Батюшка поднимает мою голову и, как бы удивляясь, говорит: «Вот тебе на! Это Ф., а ведь я думал, что это П. у меня!..» И я тогда подумала: «Разве П. будет каяться в ненависти к о.Сергию? Ничего не понимаю!..»
Батюшка сказал: «Если бы я тебя заставил жить не только с о.Сергием, а посадил бы тебя в комнату со зверями, то и тогда ты должна с ними ужиться, и я увижу, что ты моя».
Батюшка говорил: «Если будешь завидовать, я не буду тебя любить».
Батюшка говорил: «Вот меня многие называют прозорливым, думают, вот придешь к Батюшке — он и увидит насквозь твою душу и обличит в грехах. А на самом деле это не так. Какой я прозорливый! Разве я могу проникнуть в душу человека?» — «Но в чем же тут дело?» — «В чистоте сердца. Надо в такой чистоте содержать свое сердце, чтобы в нем мог жить Господь, и тогда уже не ты будешь управлять собою, а Он Сам. А Ему все открыто... Вот приходит ко мне человек, а я о нем молюсь и прошу я Господа, чтобы Он Сам оказал ему через меня, грешного, помощь, и слушаю, что Господь скажет в моем сердце, то я и говорю. Я и сам иногда удивляюсь, что именно это говорю, а не то, что бы я сам, по своей человеческой слабости, хотел сказать. Но я подчиняюсь голосу моей совести... Но для того, чтобы стяжать такую чистоту сердца, надо много-много над собой работать. В сердце, в котором живут страсти, места Богу нет.... А то все говорят: он прозорливый, он прозорливый! Сами не понимают, что говорят...»
Была я у Батюшки. Открывается дверь и Серафима Ильинична[2] говорит: «Батюшка, владыка Николай[3] пришел». — Батюшка: «Ну, что ж! Скажи, что я занят и прошу его подождать!» У Серафимы Ильиничны в глазах изумление... Она спрашивает: «Батюшка! Так и сказать?» Батюшка: «Да, так и скажи: Батюшка занят, просит вас подождать. А где он?» С.И.: «Он в кабинете». Батюшка: «Ну, вот и хорошо! Пусть подождет!» Как только закрылась дверь, Батюшка ворчливо стал говорить: «Подумаешь Владыка пришел! Значит Ф. гони от себя! Ф.-то моя родная! Она мне дороже Владыки! А Владыка что? Пришел и ушел!..» И Батюшка продолжал со мной разговаривать. Я начала безпокоиться, что задерживаю Владыку, а Батюшка уже заметил это и говорит: «Ну что? И ты туда же за Владыку? Сиди, сиди! Придет время сам скажу». Через некоторое время Батюшка меня отпустил, говоря: «Ну, теперь скажи, чтобы и Владыку звали, а то — гони Ф.! Она мне дороже Владыки...» Батюшка несколько раз повторил, пока я у него была, про Владыку и меня. Я ничего не поняла. Сидела и дрожала, что ждет Владыка, а меня Батюшка не отпускает.
Одно время меня угнетала мысль о том, что я не знаю Бога, не чувствую Его, не люблю Его. Вот, думала, Батюшка и о.Сергий учат нас всегда быть с Господом, а я Его не ощущаю. Часто я высказывала мое безпокойство об этом Батюшке и писала ему. Батюшка молчал... Мне было очень тяжело. Пришла служить Богу, Ему угождать, а на деле, выходит, все только забочусь о том, чтобы Батюшке угодить. Проверяя себя, я увидела, что целый день у меня память о Батюшке. Этого Батюшка не любит, этого не позволяет, Батюшка да Батюшка. Где же тут Бог? — И вот я начала сомневаться, да так ли это? Не слишком ли я люблю Батюшку? Мне казалось, что я служу Батюшке, как некоему идолу, а Бога нет в моей душе...
Мое душевное состояние было очень тяжелое, хотя по виду я была весела и спокойна. Все свои сомнения я не скрывала от Батюшки, но он все молчал и молчал... Помню, пришла я в таком состоянии на исповедь и все плакала об этом тяжелом моем грехе. Я сказала: «Бога я не люблю, не знаю и не чувствую Его». А Батюшка вдруг добавил: «А все Батюшка, да Батюшка? — Довольно с тебя пока и Батюшки!» — И Батюшка слегка ударил меня по голове. Я взглянула на Батюшку, а он сделался светлым-светлым и не могла я больше ничего говорить, все только смотрела на Батюшку... Эти несколько слов и главное то, что я увидела в Батюшке, было сильнее и убедительнее многочасовых разговоров...
Батюшка говорил мне о загробной жизни, о связи между живыми и умершими, о том, как умершие наблюдают за нашей жизнью, в особенности близкие, родные нам души.
«Вот вчера, — говорит Батюшка, — пришла ко мне одна женщина и просит помолиться за свою родную сестру. Я ее спросил: “Когда умерла сестра?” Оказывается 15 лет тому назад. Спрашиваю: “Разве вы раньше не молились за нее?” — “Нет, Батюшка, все по хозяйству, некогда”. — “Ну, тогда почему же Вы теперь, — спрашиваю, — обратились ко мне, что заставило Вас вспомнить о ней?” И вот, говорит Батюшка, в ответ я услышал историю. Они жили вдвоем с сестрой и очень любили друг друга. Потом обе вышли замуж. У обеих были дети. Жили очень дружно и по-прежнему заботились друг о друге. Но вот сестра пришедшей к Батюшке заболевает и перед смертью со слезами просит ее не оставлять ее единственного сына, взять его к себе, быть ему вместо матери. Та обещала исполнить ее просьбу и сестра умерла... Первое время после смерти сестры она исполняла свое обещание, а потом так сложилось, что ребенок остался одиноким, воспитывался где-то у чужих и в конце концов она совсем потеряла его из виду: своя семья, свои заботы, не до племянника... Прошло много лет... Вдруг недавно явилась ей во сне ее сестра и просит помочь ее сыну, вспомнить ее любовь к ней, как она обещала не оставлять ее сына, а теперь ему плохо. “Я, — говорит женщина, — не придала этому сну значения. Прошло немного времени и опять во сне явилась сестра и уже со слезами начала меня просить вспомнить о ее дружбе, как они жили вместе и что я обещала не оставлять ее сына... Но и второй раз я не обратила особенного внимания на этот сон. Поговорили и забыли... Поговорили с мужем и решили, что найти племянника невозможно, потому что нет никаких сведений о нем... Через некоторое время опять является сестра во сне и уже на коленях с мольбой простирает ко мне руки, плачет, просит: “Мой сын погибает! О, помоги же ему поскорее!” И долго она умоляла, вспоминала нашу жизнь и упрекала меня за сына... Этот сон на меня сильно подействовал. Случилось так, что узнали адрес племянника, совершенно неожиданно, поехали в тот город, где он жил, разыскали его. Оказывается его нашли в комнате, заваленной пустыми винными бутылками, одичавшего, спившегося, жалкого, никому не нужного. Мы его взяли к себе». Батюшка называл имена и называл город, но я все забыла.
Во время разговора моего с Батюшкой в комнату вошла няня, чтобы попросить благословения сходить к дочери, у которой опять запил муж. А Батюшка вдруг обращается ко мне: «Сколько раз я говорил: Ф., не ходи замуж, а она все просится замуж! Видишь, как замужем живут? Пропьет все — ничего не оставит!» Я с удивлением смотрю на Батюшку, всеми силами стараясь припомнить, когда же я просилась замуж. Думаю про старое Батюшка говорит, но ведь сам он не велел вспоминать. Ушла няня, я спрашиваю: «Батюшка, когда же я у вас просилась замуж?» А Батюшка засмеялся, прищурился, погрозил мне пальцем и сказал: «Я знаю когда!» Так я ничего и не поняла.
Терзалось мое сердце от недоразумений, которые часто происходили между о.Сергием и мною, я не могла больше их выносить, хотелось жить вот так, как с Батюшкой. Помню, стояла я на коленях перед батюшкиной постелью и горькими слезами обливала батюшкино одеяло. Я молилась и просила Батюшку: «Помолитесь за меня, чтобы Господь избавил меня от злобы, ненависти к о.Сергию. Я люблю его, он дорог мне, не хочу, совсем не хочу его ненавидеть, я не могу с собой справиться, и в то же время не хочу так жить с ним. Помолитесь, Батюшка, я верю, что Господь сделает это ради Вас!» А Батюшка молчал и все ласкал, ласкал меня. Когда я немного успокоилась, Батюшка вдруг серьезно говорит мне: «Ну, что ж! Помолюсь. И без усилий, без трудов, без борьбы Господь избавит тебя от ненависти и злобы и будешь ты в мире жить с о.Сергием, но знай: Он дал тебе легкий крест — отказываешься от него, Он пошлет тебе более трудный. Так или иначе тебе исправляться нужно. Слышишь, что говорю, замуж выйдешь. Но только помни: с мужем тебе не сладить! Господь хочет тебя исправить от гордости, самолюбия, злобы, а ты не хочешь смириться перед о.Сергием. — Ну, выбирай! О.Сергий или муж?» Мгновение подумала: муж-пьяница в церковь не пускает, от Батюшки отрывает, не понимает, ревнует... Нет! Нет! «Батюшка, пусть лучше уж о.Сергий!»
Иногда мне приходилось слышать по поводу своего хождения в церковь упреки. Меня это очень смущало. В таких случаях я всегда уходила в церковь со смущением. Говорила я об этом Батюшке и просила его благословить в таких случаях оставаться дома или пореже ходить в церковь. А Батюшка мне ответил: «Глупости, мало ли что говорят!.. Сами не знают, чему завидуют... Не знают твоей жизни... Если бы их посадить в твою шкуру — заговорили бы другое. Не смущайся — ходи, как сказал!.. Придет время и тебе нельзя будет бывать в церкви». Я испугалась и спросила: «Батюшка, что же, разве я не буду Богу молиться или совсем потеряю веру в Бога?» — «Нет! Этого не случится!.. Нет, это не то... Другое будет...» Что это другое так и не сказал мне Батюшка.
Однажды вошла я в комнату к Батюшке, а он молится. Я остановилась. Батюшка обернулся, обрадовался мне: «А! Малыш мой пришел!.. Ну, иди, иди сюда!» Благословил меня Батюшка и опять подошел к образам молиться. Потом подошел ко мне, оградил меня со всех сторон крестным знамением, как бы кого отгоняя от меня, обошел меня кругом и опять перед образами молился. И опять подходил ко мне и делал то же самое. А в третий раз Батюшка быстро от икон подошел ко мне, ударил меня по плечу и сказал: «Нет, Ф.! Это есть воля Божия! Господь пошлет крест, но Он даст и силу нести его... Слышишь, что тебе говорю?.. Я молился, просил изменить это... Но нет — на это есть воля Божия! Но помни: если и все люди оставят тебя, а я всегда буду с тобой. Жив ли буду, умру ли — всегда буду с тобою!.. Не забывай меня! Смотри молись за меня! Ну, будешь за меня молиться? Ах, глупыш ты, глупыш! Знала бы ты, как Господь-то тебя любит!..»
Батюшка сказал: «Ну, как же руководствоваться правилом? Иногда приходится его обходить. Надо сердца слушаться! Ну, вот как, например, сегодня мог я не допустить одну женщину до причастия? Пришла она поздно, после Херувимской. Спрашиваю: почему? — оказывается поезда не идут сегодня (живет она в Перове). Она рассчитывала приехать рано в Москву. А вместо этого ей пришлось по сугробам идти 9 верст пешком. Она подвиг совершила, чтобы попасть ко мне на исповедь, а я буду применять к ней правило! По правилу я не должен бы ее допустить до причастия, а сердце мое говорит совсем иное... Нельзя жить одним правилом!..»
Перед смертью Батюшки, до его отъезда и после, я испытывала великую радость. Это состояние росло и увеличивалось незаметно, постепенно. С Великого поста и до отъезда Батюшки виделась я с ним редко: 3-4 раза в неделю, не больше, а иногда и два раза в неделю. Батюшка очень скорбел об этом и очень безпокоился за меня, а я испытывала такую радость и силу в себе, что удивлялась, о чем так безпокоится Батюшка и часто отказывалась совсем от свиданий с Батюшкой, т.к. они многим и мне самой причиняли мучения. Но Батюшка зорко следил за мною. Батюшка спрашивал: «Ну, что? Хорошо?» — «Хорошо, Батюшка!» — «Что же ты испытываешь?» — «Ах, Батюшка, вот тут (показываю на сердце и грудь) такая радость!.. Все хорошо, все хорошие, я не вижу зла, я всех люблю... Ах, как хорошо! Как хорошо!» Батюшка одобрительно покачал головой...
«Батюшка, мне иногда кажется, что вот-вот душа моя выпрыгнет и улетит на небо... А как же будет там, если здесь, на земле, такая радость? Что же там будет? Батюшка, а я буду с Вами?» — «Слушаться надо, слушаться! Если будешь во всем слушаться».
Часто Батюшка говорил мне о своей смерти, но я не давала возможности говорить ему об этом. И теперь вижу, что этим всегда мешала Батюшке подготовить меня к иной жизни. Часто наш разговор начинался с батюшкиной смерти: «Вот скоро я умру, — бывало скажет Батюшка, — а я начинаю плакать и просить Батюшку: «Нет, нет! Я без Вас не буду здесь жить... И не останусь, не останусь...» И так кричала и всегда об этом спорила с Батюшкой, точно я могла изменить волю Божию.
Батюшка плакал о нас о всех: «Вы все не готовы... Ну, как я вас оставлю! А меня давно, давно Господь зовет к Себе... И живу здесь и страдаю, задыхаюсь по вашей вине: такими я вас не могу оставить... Почему ты, например, не готова? Вот я умираю, мог бы и тебя взять с собой. Ты хотела бы со мной пойти?» — «Батюшка, и я, и я хочу с Вами!..» Но Батюшка серьезно ответил: «Нет, такую я тебя взять с собой не могу. Ну, куда ты годишься! Говорил я тебе, говорил, а ты все меня не слушаешься. Вот видишь о.Лазарь в два года сумел себя подготовить! Правда, ты со мной была один год, но и этого достаточно. Ты пришла ко мне в самое хорошее время. И года было достаточно... Но ты меня не слушалась, теперь вини себя: я тебя оставляю». И Батюшка плакал, плакал. «Сама виновата, — говорил, — а ты не обращала внимания на мои слова... А было так просто: только слушаться! Как тебе без меня будет трудно!»
Поручая мне поминания, Батюшка говорил: «Будут гнать — терпи. Будут смеяться над тобой — молчи». Были всякие искушения с поминаниями, но я Батюшке ничего не говорила, чтобы его не расстраивать. Прихожу как-то к Батюшке, он и спрашивает меня: «Ну что? О.Сергий гоняет тебя с поминаниями?» — «Гоняет, Батюшка» — «Ну, ничего, — говорит, улыбаясь, Батюшка, — погоняет, погоняет, да и перестанет...»
Батюшка мне однажды сказал: «Придет время и вы с о.Сергием поладите, будете жить мирно... Но смотри! Тогда не забывай меня!.. Помни и обо мне!..»
Все мы очень волновались, когда Батюшку вызвали в день его Ангела. Дома мы тревожно провели время, молясь Богу. А вечером я была у Батюшки. Он был веселый и все шутил и рассказывал, о чем его спрашивали и как он отвечал. А я рассказывала, как мы безпокоились и провели эти мучительные часы в неизвестности. Батюшка мне сказал: «Нет, детка моя дорогая, за меня не безпокойтесь! Господь не допустит, в тюрьме мне не сидеть... А вот Сереже придется посидеть, но он молод, переживет, а я уже стар, не вынес бы!..»
Батюшка говорил: «Если ты уходишь от духовного отца с унынием, с тоской, с еще большим грузом, чем к нему пришла, если он причиняет тебе страдания и эти страдания влекут тебя к земле и ты не получаешь облегчения — берегись такого отца! Не пускай его в свою душу. Это волк в овечьей шкуре. Он готов под видом спасения погубить твою душу... Тебе трудно будет без меня. Как же тебе во всем этом разобраться?..
Вот какой верный признак твоего истинного духовного отца, который может тебя вести: если ты от него выходишь облегченная, твоя душа как бы приподнята над землей, ты ощущаешь в себе новые силы, мир, радость, свет, любовь ко всем, с желанием работать над собой, служить Христу — знай, это твой истинный духовный отец».
Публикуется впервые по машинописи из архива Е.В.Апушкиной. Автор воспоминаний неизвестен.
[3] Судя по всему, речь идет об Архиепископе Николае (Николае Павловиче Добронравове, 1863 — 10.12.1937), Владимирском и Суздальском. Родился в семье священника Московской губернии. После окончания Московских духовных семинарии и академии (1885) преподавал в Вифанской духовной семинарии. Рукоположен во иереи. Член Пермской духовной консистории, служил в местном кафедральном соборе (1889). Законоучитель Александровского военного училища (1890), 7-й Московской мужской гимназии (1892), протоиерей, магистр богословия. Участник Собора 1917-1918 гг. После смерти супруги постригся в монахи, архимандрит. Хиротонисан во епископа Звенигородского (31.7.1921), архиепископ Владимирский и Суздальский (1923). В резолюции митрополита Петра Крутицкого (1.2.1926) назван первым членом временной коллегии. С 1926 г. в ссылке, а затем на покое в Москве. Расстрелян в пос.Бутово под Москвой.
