Вместе с этим письмом я отправляю рапорт в Святейший Синод о назначении сюда еще одного члена Миссии и прошу послать на это место о.Павла Невдачина. О поводе вчинять это ходатайство теперь, а не позднее Вы узнаете из рапорта, и я не стану повторяться. Но чего нельзя говорить в рапорте, о том чувствую себя и вправе и обязательным сказать Вам по силе моего духовного сыновства по отношению к Вашему Высокопреосвященству.
При самом назначении сюда я был немало смущен подчинением вверяемой мне Миссии ведению Грузино-Имеретинской Святейшего Синода конторы, но такова была Ваша воля, и я не осмелился представлять Вам свои мысли о неудобствах этого порядка, совершенно исключительного и примененного только к Урмийской Миссии, так как все другие учреждения того же характера сносятся по делам своим или через Вас или непосредственно с Синодом.
По прибытии своем в августе месяце в г.Тифлис я убедился, что и Высокопреосвященнейший Экзарх, и все члены Синодальной конторы, за исключением отсутствовавшего протоиерея Восторгова, признают совершенно чуждым для себя дело Урмийской Миссии, тяготятся им, и тогда же решил ходатайствовать пред Святейшим Синодом о подчинении Урмийской Миссии непосредственному его ведению.
Поэтому меня очень удивило получение 16-го числа указа от Синодальной Грузино-Имеретинской конторы от 24 октября и огорчила как та неосторожность, с какою указ отправлен, так и самое его содержание. Пакет, в котором заключалась, между прочим, и копия с отзыва г.Главноначальствующего на Кавказе г.министру иностранных дел, доставлен мне в распечатанном виде, так как плохая бумага конверта распалась с одного бока от трения, по словам почтового начальника, о деньги, с которыми конверт был положен. А положен он с деньгами потому, что не оплачен почтовыми марками и за него надлежало получить 72 коп. с адресата.
Этот рассказ о деньгах, протирающих пакеты, не лишен иносказательной откровенности. Несомненно, пакет протерся от денег, но не в почтовом только мешке, а в англиканской Миссии, для которой сняты, надо думать, точные копии со всех, находившихся в пакете документов услужливым другом мистера Парри, русским эмигрантом из армян Нухинского уезда, занимающим здесь положение секретаря почтового директора и неофициального цензора всякой плохо запечатанной бумаги. В стране постоянного подслушивания, подглядывания, сплетен, подкупов и т.п. прелестей знакомство с таким господином никого не может шокировать, и его не только принимают, за ним ухаживают представители инославных Миссий. Об этом неприятном случае с пакетом я буду писать Тавризскому Консулу, но и конторе синодальной следовало бы обнаруживать большую догадливость и помнить пословицу «плохо не клади, в соблазн вора не вводи».
Единственно надежный путь доставки сюда важной казенной корреспонденции — через Министерство иностранных дел. Тогда пакет приходит ко мне в холщовом конверте за консульской сургучной печатью и с обратной почтовой распиской. В этом тоже одно из оснований получать нам распоряжения прямо из Петербурга, а не из Тифлиса, в котором даже адрес наш забыли и надписывают пакеты «через Баку в Тавриз».
Но главное дело все-таки в содержании полученного мною указа Синодальной конторы. Ей предстояло, в силу Синодального распоряжения от 17 сентября, послать способного священника, преимущественно из знающих сирохалдейский язык, к айсорам, проживающим в Ванском вилайене в Турции; и она, вспомнивши тогда о существовании Урмийской Миссии и воспользовавшись своим правом писать указы, с легким сердцем вырывает из состава вверенной мне Миссии разом двух работников, взявши для способностей иеромонаха Сергия, а для знания языка священника Бадалова. Контора не сообразила только, что знанию разговорного сирийского языка — цена грош, а что для ознакомления с вероучением айсоров необходимо владеть древним языком сирийским, в котором священник Бадалов — круглый невежда. Чтобы облегчить о.иеромонаху ознакомление с богослужебно-вероучительными книжками ванских айсоров, я нашел необходимым за собственный страх дать ему в спутники одного из членов нашей переводческой комиссии, именно диакона Моисея Геваргизова. Спрашивать на этот счет разрешения у меня нет возможности, потому что и самый указ предписывает поспешность, и г.Ванский вице-консул прислал уже вчера своего каваса для сопровождения нашего посольства. Задерживать при Миссии священника Бадалова я тоже не решился, чтобы не было сочтено это за самовольство; но глубоко убежден в совершенной бесполезности этого трусливого, бестолкового, но самонадеянного сирийца-политикана. Боюсь, что он много испортит крови бедному о.иеромонаху, а потому предполагаю в инструкции о.Сергию дать право немедленно отослать обратно в Миссию такого из спутников, которого он признает бесполезным или недостаточно послушливым.
Конечно, по месту самого служения своего мы не может быть равнодушны к делу ванских айсоров и очень заинтересованы его надлежащим выполнением, но командировка сейчас туда о.иеромонаха не благовременна для нашей Миссии. Грузино-Имеретинской конторе следовало бы справиться с положением наших дел, спросить и моего мнения прежде, чем отнимать у меня работников. Мы попросили бы только обождать до весны и тем временем хорошо подготовились бы к делу. О.Сергий успел бы овладеть знанием древнего сирийского языка, занятия которым он только что начал под руководством знающего преподавателя и теперь так неожиданно должен прервать их, а я мог бы хорошо продумать ту инструкцию, которую надо будет дать, для чего у меня сейчас слишком мало наблюдений: здесь каждый день приносит какую-нибудь неожиданность. Главнее всего та, что Св.Синод успел бы к тому времени назначить и прислать сюда еще члена Миссии, который заместил бы о.Сергия. Теперь же я остаюсь в самое тяжелое печальное время, когда под каждое дело надо иметь готовые руки, чтобы вовремя подставить их для поддержки, — остаюсь совершенно один и должен исповедовать Вам, что, при всем желании поддержать заведенный порядок, сознаю всю непосильность такого бремени. Одно только приучение к священнослужению и совместное священнодействие с сирийским духовенством стоит такой траты энергии, о какой мы не можем даже и судить в России: каждую минуту можно ждать какого-нибудь соблазна, вследствие совершенного непонимания халдейскими батюшками нашей православно-богослужебной практики. А сколько они сердятся при этом, как обидчивы — этого и передать невозможно. Впрочем, в рапорте на имя Св.Синода я подробно излагаю свои затруднения и не стану повторять их здесь.
Вас же, милостивый Владыко, осмеливаюсь просить об одном только, чтобы дозволено было мне отчет о поездке о.Сергия представить прямо в Св.Синод, а не через Синодальную Грузино-Имеретинскую контору, чтобы и дальнейшее устроение этого дела могло остаться на попечении нашей Миссии. Мы здесь имеем достаточные аналогии, можем лучше вникнуть в дело и выполним его с большею осмотрительностию, чем кто бы то ни было из природных халдеев Кавказа. Ни на одного из них нельзя положиться даже в самых пустых мелочах: всегда у них на первом плане кумовство и желание помянуть своих покойников за чужим кануном.
А Грузино-Имеретинская Синодальная контора, не пожелавшая выполнить данного ей поручения и сбросившая его на плечи Урмийской Миссии, можно думать, затруднится, а потому и не должна быть докладчиком по этому делу. Дело это, требующее столь непосильного напряжения от Миссии, будет стоить нам слишком дорого, и мы каждой мелочи придадим соответствующую ценность, тогда как контора, просто по недостатку рабочих рук, может пожелать сократить наш отчет и зачеркнет то, чему с нашей точки зрения следует придать особое значение.
Если, Владыко, покажется Вам, что я не должен так говорить, то простите ради Господа. Но я слишком болен этим делом, чтобы мне дозволить скрывать от Вас настоящий образ своего отношения к тому или другому факту Я несу здесь Вами наложенное на меня послушание и потому не могу связывать своей искренности перед Вами никакими сторонними опасениями.
12 ноября освятили мы помещение для школы старших учеников, занятия с которыми начались с 1 октября. До этого дня они жили и учились в одной из комнат при Миссии (наша столовая с о.Сергием), а спали как в этой комнате, так и в других, где можно было разостлать тюфяк. Теперь, славу Богу, они на месте; шестнадцать человек на полном миссийском содержании, а шестеро должны платить за одежду (если хотят иметь ее одинакового с нашими воспитанниками образца) и за харчи. Но надо опасаться, что только 10 рублями задатка и ограничится эта плата, а остальное падет на Миссию. Что же делать, понесем эту тяготу: может быть, Господь благословит Миссию рано или поздно и за это сеяние телесное пожать плоды духовные. На прилагаемых снимках Вы можете видеть как самое здание школы, так и всех наших учеников. Старшая школа, для которой и нанят этот дом, помещается на снимке вправо от епископа в одной группе со мною и о.Сергием. Старшая школа, которой принадлежит будущее здешней Церкви, составлялась с некоторым выбором, но выдержать строго намечавшиеся условия приема не удалось. Мы хотели, чтобы каждый ученик был непременно голосистым, известного возраста и определенных познаний, но столкновение с действительностью заставило очень поступиться этими требованиями. Не до пробы голоса и не до экзамена тут, когда привела, например, бабка мальчишку на миссийский двор и бросила его тут: нет, говорит, у него ни отца, ни матери, а он православный; вам его и кормить. Приехал я из селения, познакомился с этим десятилетним подкидышем и отправил его в школьный дом. Таких десятилетних живет у нас там пятеро. Вместе с малоподготовленными мальчуганами они ходят в младшую школу, а после уроков проводят время со старшими. Есть и очень возрастные ученики, но их я не решился взять на полное содержание ни за какую плату. Они приходят учиться, получают даже обед, а ночевать должны на квартирах. Это в большинстве дети духовенства, ожидающие диаконского сана и потому обязанные выучиться церковному богословию и хоть сколько-нибудь познакомиться с Православием, хотя бы с православным Символом веры. Один из таких большаков (на снимке последний у стены), получая содержание в школе, отправляется на ночлег в церковь для помощи, на случай беды, сторожу.
Прилагаемый снимок сделан после молебствия, которое было совершено самим Преосвященным Мар-Ионаном в сослужении со мною и о.иеромонахом Сергием при диаконе Тихонове и Мамонтове, которых можете усмотреть на снимке в амбразуре окна над моею головою. Это тоже два хороших работника в Миссии. Вообще надо сознаться, что назначения в Миссию нерусских людей, даже до академического человека Иванова включительно, было ошибкой, за которую мне приходится теперь тяжело расплачиваться. Не дело у этих господ на первом месте, а только желание устроить собственное благополучие. Особенно неприятно, что держать их в должном отношении к делу приходится постоянным страхом отнятия этого благополучия; больше всего доставляет хлопот о.Бадалов и отчасти г.Иванов, совершенно не понимающий того, что служба в Миссии не может проходить на положении инспектора народных училищ в России, что здесь нельзя жить по инструкции, размеряющей каждый твой шаг, а нужно уметь понимать момент и обстановку, и на основании только общих руководящих начал, указанных главным руководителем дела, быть способным проявить известную степень собственного творчества, но нет у природных сирийцев способности к синтезу, и они совсем не могут видеть дальше собственного носа: потому-то, вероятно, они такие несносные политиканы все поголовно.
Благословите, Владыко, всех нас здесь; вознесите молитву о благополучном странствовании о.Сергия и посодействуйте назначению и отправлению к нам о.Павла Невдачина. Пусть не боится ни дороги сюда, ни службы здесь. Если состоится назначение о.Павла, то было бы очень хорошо, если бы Вы нашли возможным написать от себя г.Главноначальствующему на Кавказе о снабжении о.Павла конвойцем от Эривана до Урмии. Я со своей стороны напишу и Эриванскому губернатору г.Консулу в Тавризе. Простите.
P.S. На приложенном снимке Вы можете видеть и сопутствующего о.Сергию диакона Моисея Геваргизова: он помещается с правой стороны от школьников на первом месте, с шапкой в правой руке.
