Великая церковь во времена «Музейного містечка» с плакатом «Ченцi - кривавi вороги трудящих»
Великая церковь во времена «Музейного містечка» с плакатом «Ченцi - кривавi вороги трудящих» |
Великая Лавра пережила не одно столетие, видала на своем веку не мало бед: и разгромы, и пожары, и гонения. Она выходила из них неизменно крепкой, закаленной и еще более величественной. Она, казалось, таила в своей древней, могучей груди неисчерпаемые запасы нравственной силы и жизненной энергии. Простояв тысячелетия и не согнувшись перед историческими катастрофами, она, думалось, не дрогнет перед любой бурей, вырвать такой дуб с такими глубокими корнями, казалось, было невозможным. Однако случилось иначе. В 1924 г. Лавру закрыли. Непосредственно после прихода большевиков к власти Лавра продолжала жить той же размеренной, веками установленной и налаженной жизнью. В положенное время совершались богослужения, монахи выполняли свои послушания, стекались в Лавру богомольцы, в установленные часы раздавался колокол, зовущий братию на трапезу и т.д. Даже в отношении своих хуторов и угодий первое время Лавра продолжала сохранять свое хозяйственное единство и права. Правда, настроение среди братии, особенно в переходное до установления власти время, когда безнаказанно совершались грабежи, дерзкие налеты, обыски и т.д., было тревожным: часто можно было видеть на улицах Лавры, около келий, группы монахов, передававших всевозможные слухи о зверствах большевиков, о чинимых ими насилиях над Церковью. Но все эти волнения больше касались внутренней жизни Лавры, и со стороны официальной власти никаких враждебных шагов не предпринималось. Беда на Лавру надвинулась исподволь. Тиски сжимались постепенно. Трудно было сразу повалить такой колосс, как Лавра. Еще крепко жили в народе верования и традиции, высок был в его глазах авторитет древнего монастыря.
Грозными признаками надвигающейся грозы были попытки самоуправной конфискации монастырского имущества со стороны отдельных групп красноармейцев, матросов и каких-то гражданских лиц, обыкновенно предъявлявших на этот случай весьма сомнительные документы. Однако до поры до времени все эти попытки с успехом отражались, главным образом благодаря крепким лаврским стенам и воротам, а также созданной из братии монастыря вооруженной милиции, которая в своих красноармейских шинелях и «буденовках» производила весьма внушительное впечатление.
Советская власть упрочилась, а вместе с тем и надежды на скорое изменение строя поблекли. Мало-помалу советское правительство подходило к разрешению церковных дел. Наркомюст, в котором последние были сосредоточены, издал ряд постановлений и разъяснений, обеспечивающих проведение в жизни декрета об отделении Церкви от государства. Подоспели и соответствующие законоположения о национализации земель, секуляризации монастырского достояния. На Украине этот процесс шел быстро, так как у правительства в это время был уже практический опыт, накопленный в РСФСР, где власть большевиков существовала дольше и без перерывов. Правда, на Украине быстрой ликвидации монастырей помешала неустойчивость военных и гражданских властей. За период с 1918 по 1920 гг. Киев несколько раз переходил от украинских властей к большевикам, а в 1919 г. в продолжение нескольких месяцев находился под властью правительства генерала А.Деникина. С закреплением власти большевиков организация нового государственного строя пошла быстрыми темпами. С первых же дней Лавра почувствовала уже некоторые реальные правовые ограничения. В соответствии с декретом о земле от Лавры были отняты все ее угодья, хутора, сенокосы и т.д. Правда, во вновь организованных там советских хозяйствах (совхозах) в качестве рабочих и даже уполномоченных продолжали оставаться монахи, однако для всех было ясно, что это положение носит временный характер, впредь до замены их мирскими людьми-специалистами, светскими рабочими, которых в то время найти было не так-то легко. Пока что монахи продолжали оставаться выгодной рабочей силой, так как работали бесплатно, получая лишь некоторую толику продуктов со своих же полей. При создавшемся положении власть настоятеля Лавры в отношении хуторов оказалась далеко не номинальной: для братии, продолжавшей работать на монастырских землях, в бывших монастырских хозяйствах, авторитет настоятеля Лавры был значительно выше и сильнее, чем руководство назначенного советской властью заведующего совхозом. Они продолжали смотреть на свою работу как на послушание в обители, считая, что власть советов — явление временное и долг братии — сохранить монастырское достояние от расхищения. Создавалось несколько странное положение, при котором распоряжения заведующего совхозом нуждались в утверждении со стороны монастырского начальства. До поры до времени власть мирилась с таким положением. Пока оно оставалось выгодным для обеих сторон: совхоз имел кадры опытных, преданных делу к тому же и бесплатных рабочих, монахи же продолжали занимать свои прежние места и, что ни для кого не было секретом, помогать братии, которая жила в Лавре. Постепенно, однако, были отстранены от должностей расположенные к Лавре заведующие совхозами (среди них были люди весьма религиозные, которые сочувствовали обители и по мере возможности помогали монахам), постепенно стали появляться новые рабочие. Правда, они были далеко не так выгодны, как монахи: работали мало, требовали много, создали свои комитеты, которые обращали больше внимания на политическую пропаганду, чем на сельскохозяйственную работу. Однако цель была достигнута: монастырь утрачивал свой характер и облик. Появились семейные люди, монахов стали понемногу стеснять в жилищах, а вскоре и совсем лишили келий. В качестве рабочих допускались теперь лишь послушники, временнотрудящиеся и монахини, а также послушницы. Впрочем, и за этой категорией установили бдительное наблюдение, чтобы они не имели какой-либо связи с монастырем и его духовным начальством. Не могу обойти молчанием интересный опыт колонизации монастырских хуторов людьми извне. В Голосеевском лаврском хозяйстве появилась группа хорошо одетых людей с семьями. Они привезли с собой прекрасный сельскохозяйственный инвентарь, машины и т.д. Как оказалось, это приехали в свое время эмигрировавшие из России в Америку русские поселенцы. Наслышавшись со слов советской пропаганды, что в России устроен «рай земной», они устремились к себе на родину. Большинство их состояло из идейных коммунистов, которые были счастливы осуществить теперь свои идеалы на родине. Приехав, они попытались организовать образцовую коммуну. Однако с первых же шагов деятельности их ожидало горькое разочарование: не было порядка, сильно донимала советская пропаганда, невероятно давила правительственная опека, всюду за ними следовал бдительный контроль, да, к тому же, нечего было есть. Я видел этих переселенцев несколько месяцев спустя после их приезда. Выглядели они сильно потрепанными, оборванными: оказывается, свой обильный гардероб они были вынуждены продать или обменять на продукты. Та же участь постигла и привезенный сельскохозяйственный инвентарь. Появилось разочарование и озлобленное настроение. Оставалось лишь одно желание — скорее вырваться обратно в Америку. Не знаю точно, чем кончилась эта эпопея, но, кажется, после страшных мытарств, вплоть до арестов, им удалось вырваться назад, в свободную страну.
Скоро была наложена рука и на лаврские предприятия. Постепенно, одно за другим, они переходили в государственный фонд. Так были изъяты свечной завод, электростанция, мастерские и т.д. В лаврской пекарне стали выпекать хлеб для какой-то кооперативной организации, впрочем, временно было предоставлено право пользоваться ею и для нужд братии. Знаменитая лаврская типография перешла в так называемый «Трест Киев-печать». Стоило многих сил и стараний, чтобы отстоять некоторые машины и оставить их в стенах Лавры для Украинской академии наук — учреждения, стоявшего ближе по духовным интересам.
Сама Лавра и церковное имущество ее пустыней (Голосеевской, Китаевской и Преображенской) перешли в ведение отдела исполкома, который назывался ОЛИРУ, то есть Отдел по ликвидации имуществ религиозных установлений. В составе этого учреждения со столь странным названием был некий Глеб Верховский, человек высокого роста с прекрасной черной шевелюрой, красивыми глазами и общей импозантной внешностью. Как впоследствии выяснилось, он был священником униатской церкви и даже совершил официально богослужения в местном католическом костеле. Как-то раз он пригласил меня на дом и там в моем присутствии совершал домашнюю литургию по православному обряду с поминовением, однако, митрополита Шептицкого. Окончил он Оксфордский университет, был очень образованным и умным человеком и интересным собеседником. Он частенько заходил ко мне. Как-то раз он привел с собой еще какого-то священника с очень маленьким наперсным крестом. Я почему-то на это обратил особое внимание. Как потом оказалось, это был униатский епископ Николай. Должен признать, что Глеб Верховский относился к Лавре весьма благожелательно и, как мне казалось, делал все, чтобы смягчить положение при советах. Во всяком случае он несколько задержал процесс ликвидации обители.
 Галерея, ведущая к Ближним пещерам. Начало XIX в. |  Вход в Ближние пещеры. Портал. Начало XIX в. |  Вход в галерею, ведущую от Ближних к Дальним пещерам. Ротонда. Начало XIX в. |
В то время как церковное имущество Лавры находилось в ведении ОЛИРУ, все жилые здания и весь комплекс лаврских построек, не имеющих непосредственного отношения к Церкви, был передан в руки Собеса, то есть Отдела социального обеспечения Городского совета. В управлении и надзоре за лаврским церковным имуществом принимал участие также и Комитет по охране памятников искусства и старины. Также и это учреждение сделало немало, чтобы сохранить монастырский облик Лавры. Во всяком случае и там мы нашли сочувствующих людей. Собес же постарался использовать монастырь в своих интересах. Прежде всего, для непосредственного управления Лаврой был назначен комиссар. Сначала в этой должности состоял некий Бороденко, а затем Кирилюк. Оба они были неплохими людьми. Не состоя в партии, они не были настроены против Церкви и монастыря. Больше того, они часто и много помогали и содействовали Лавре. На свою должность они смотрели, как на временное устройство судьбы, и, по правде сказать, устройство весьма хорошее, так как Лавра со своей стороны делала все возможное, чтобы окружить их известным комфортом и снабдить необходимым продовольствием. Конечно, и эти комиссары, при всем своем доброжелательном отношении к Лавре, не могли изменить ход событий и направление советской политики в отношении Церкви. Они только несколько ослабляли натиск на Лавру со стороны власти и замедляли неизбежный процесс ее ликвидации. Но среди монахов и населения держалось убеждение, что Лавра не будет закрыта. Верующие люди просто не могли допустить мысли, что Лавра может быть ликвидирована и потому горячо вели борьбу с наступающим безбожием.
Вскоре на воротах Лавры появилась надпись «Инвалидный городок». Вслед за этим Собес перевел туда ряд своих учреждений: инвалидных домов, домов для слепых и т.д. Кроме того, отдельным инвалидам были предоставлены квартиры. Лавра наполнилась всевозможными калеками: слепыми, хромыми, безрукими, дряхлыми.
Сама по себе идея образования в Лавре инвалидного городка с успехом могла конкурировать с проектом создания в ней антирелигиозного музея. Первая идея была ближе по духу монастырю. Однако новые поселенцы принадлежали далеко не к спокойным жителям. Они были не обездоленными мирными инвалидами, а морально мелкими людьми, озлобленными на всех, особенно на «буржуазию», к которой относили и монахов. Они делали все, чтобы нарушить покой и мирную жизнь обители, и Лавра в этот период много страдала. Уже при входе в Лавру богомольцев встречали крики, пьяные песни, музыка, ругань, шум. Но пока монахи еще оставались в стенах Лавры, хотя и были стеснены до крайности. Специального закона о ликвидации Лавры не было, но Лавра на основании отдельных законоположений была распределена между рядом ведомств. Искусство представителей монастыря в этом процессе заключалось в том, чтобы среди возможных юридических претендентов выбрать наиболее приемлемого для монастыря и затем приложить усилия, чтобы именно этот претендент получил право на ту или иную часть монастырского имущества. Вот конкретный пример: добрые люди сообщают настоятелю Лавры, что в городском совете вынесено постановление о закрытии Преображенской пустыни. Возникает вопрос: кому же передадут пустынь? По прямому назначению вся пустынь с ее сельским хозяйством, будучи к тому же окружена угодьями земотдела, должна перейти именно к последнему. Однако этот выход был бы наименее желательным, так как стало известным недоброжелательное отношение к Лавре со стороны руководителей этого учреждения. Более приемлемо было бы, если бы эту пустынь в свое ведение взяла такая общественная организация, как Комитет по улучшению быта ученых (КУБУЧ). После переговоров с представителями этого учреждения выясняется, что в пустыни можно организовать дом отдыха для научных работников. И в этом направлении прилагаются усилия. В результате, вместо враждебного монастырю учреждения, в пустыни водворяется научная организация, весьма благожелательно относящаяся к Лавре и ее обитателям. Благодаря этому, и при существовании дома отдыха, в церкви пустыни совершаются богослужения, а монахи, хотя и потеснились, продолжают жить в стенах монастыря.
Для того чтобы лаврские церкви не были закрыты или отданы в пользование посторонним для Лавры людям, создается дозволенная советскими законами церковная община под названием «Киево-Печерская Успенская Лавра». Вначале эта община состояла из монашествующих и послушников, а органом управления ее был «Совет» из членов Духовного Собора. Председателем общины состоял настоятель Лавры. В сущности, изменились лишь штамп и печать Лавры, а в остальном церковная жизнь продолжала идти без изменений. Во главе церковной общины стоял тот же настоятель Лавры, только на бумагах он подписывался «Председатель Церковной Общины Климент Жеретиенко». Правда, при проверке списков членов Общины ревизоры обращали внимание на имена участников ее. В большинстве это были Варсонофии, Иероны, Анемподисты, Иосии, Иоили и т.д., то есть типичные монашеские имена. Однако при добром отношении ревизоров к Лавре все сходило благополучно.
После того как было издано постановление советской власти о запрещении монашествующей братии состоять членами церковной общины, пришлось проявить некоторую гибкость и создать организацию исключительно из светских людей, послушников и сестер обители. Нашлись преданные Лавре люди, которые взялись за создание такой организации. По существу и при этом все оставалось по-прежнему, так как каждое мероприятие церковной общины предварительно обсуждалось в Духовном Соборе Лавры, а затем оформлялось для внешнего вида в совете. У светского состава совета было достаточно такта и понимания положения вещей, чтобы не создавать оппозиции монастырскому начальству. Все начинания последнего обыкновенно безболезненно проходили в совете. Такая «двухпалатная» система управления Лавры представляла собой бесспорно явление ненормальное, временное и, к сожалению, послужила переходом к действительной ликвидации монастыря.
Все начинания общины совершались с благословения настоятеля обители, формально же и настоятель, и все священнослужители Лавры состояли лишь на службе у церковной общины.
Для ведения сельского хозяйства, которое было необходимо для пропитания братии монастыря, организовали сельскохозяйственную общину. Устав ее был составлен в духе коммунистической артели и должен был импонировать правоверным большевикам. По существу же эта община продолжала оставаться хозяйственной единицей Лавры, во главе ее стоял настоятель Лавры и она даже носила наименование «Киево-Печерская трудовая община». Вскоре, однако, и здесь участие монашествующих было запрещено. Правление общины было избрано вновь из светских людей, а община получила наименование «Сельскохозяйственная трудовая артель “Трудолюбие”». Участие монашествующей братии в работах артели было предусмотрено одной из статей устава, которая допускала работу «временных рабочих». Опять-таки и в данном случае, благодаря такту и пониманию светских людей — участников артели, фактическое руководство сельским хозяйством этой организации сосредоточивалось в руках настоятеля Лавры. Прибавился, в сущности, еще один штамп, да одна лишняя печать и осложнилась работа лаврского начальства, суть же дела осталась прежней. Также и в пустынях были организованы церковные общины, и во главе последних, пока это допускала советская власть, стояли настоятели пустыней. Люди простые и грубоватые, они никак не могли понять происшедшую политическую перемену и значение новой формы. Поэтому и среди них, как и среди многих из братии, раздавались голоса недовольства по поводу отступлений от исконного монастырского устава. Мне и наместнику Лавры стоило многих усилий, чтобы объяснить им неизбежность такого положения. Они оставались при мысли, что Лавра нерушима, что никто не смеет посягнуть на ее уклад и что наши новшества есть результат заблуждения.
Имена некоторых членов правления артели «Трудолюбие» память мне сохранила. Так, председателем его был избран (то есть намечен начальством Лавры) Виктор Михайлович Тверской, человек с духовным образованием и преданный интересам обители. Членами правления состояли: послушница Лавры врач Н.И.Марцинкевич, послушник учитель Рудич, послушник электромонтер лаврской электростанции Михаил. Для органической связи с хуторами Лавры в состав правления артели были введены также послушники, состоявшие рабочими на этих хуторах.
Кроме юридических трудностей, которые все же можно было обойти или смягчить, возникали более существенные фактические трудности, и эти препятствия, таившиеся во всей антицерковной политике Советов, представляли собой непреодолимые препятствия. Так, например, после того как от Лавры были отняты все ее земли, угодья, артель обратилась с просьбой предоставить ей другие участки земли. Однако удобных наделов в наличии не оказывалось, а, если даже и оказывалось, то их монастырской артели (состав которой скрыть было невозможно) не давали. Вместо этого ей предоставлялись совершенно неудобные земли, лесные пни под раскорчевку. Правда, монахи брались и за эти участки и с невероятным трудолюбием и настойчивостью возделывали и эту землю. Однако, как только они приводили ее в порядок и состояние плодородного участка, тотчас на эти земли находились другие претенденты и мелиоративная работа монахов шла на пользу посторонним людям. Наконец, и такие участки перестали предоставлять монастырской артели. Тогда по моему почину в Лавре и других монастырях были организованы трудовые артели, которые, не обладая земельными участками, предлагали организованно лишь рабочую силу своих членов. Был составлен специальный устав. Таким образом в форме трудовой артели мы пытались продлить существование Лавры как хозяйственной единицы. Все же несмотря на то, что подобные монастырские артели зарекомендовали себя с лучшей стороны и выполняли порученную им работу неизменно усердно и дешево, и их настигла та же участь, и они подверглись запрещениям. После подобных неудач мы с настоятелем решили идти «напрямик», поставить вопрос честно во всем объеме и обратиться за соответствующим разрешением к высшей власти УССР, которая в то время находилась в Харькове. Однако это было не легко осуществить. Требовались значительные материальные затраты, нужны были соответствующие люди, трудно было при тогдашних путях сообщения попасть в столицу Украины. Было организовано собрание из представителей всех киевских монастырей, на котором решили просить принять это поручение меня и настоятеля.
В Харькове мы энергично принялись за дело и в несколько дней, несмотря на сопротивление злого гения Церкви, заведующего церковным отделом Наркомюста Сухоплюева, добились разрешения от Наркомюста УССР на участие монашествующих в сельскохозяйственных кооперативах. Радостные возвращались мы домой. Однако Сухоплюеву после нашего отъезда удалось задержать, а затем и добиться отмены благоприятного для монашествующих постановления. В результате и первое постановление, и второе, отменяющее его, были получены в Киеве одновременно и, конечно, не изменили положения монахов в этом вопросе к лучшему.
Удаление монахов в качестве рабочих с хуторов пагубно отразилось на бывших монастырских хозяйствах. Наемные рабочие, более занятые общественными делами, небрежно относились к своим обязанностям, земля обрабатывалась кое-как, расходы сильно увеличились, и заведующие советскими хозяйствами искренне сожалели, что пришлось удалить монахов.
Новые законы последовательно вели Лавру к полной ликвидации. Создание сельскохозяйственных артелей, церковных общин, все это были лишь этапы на пути к ликвидации монастыря. Прикрываясь формой дозволенных светских организаций, Лавра оттягивала свой конец, но не могла предотвратить его. С другой стороны, участие светского элемента в жизни монастыря было неизбежно, но вместе с тем не могло не отражаться на монастырском укладе, ослабляя дисциплину и нарушая устав Лавры. В конце концов, хотя эти светские люди и ясно понимали свою задачу прикрытия интересов монастыря и были настроены вполне благожелательно, все же они в отношении Лавры являлись как бы инородным телом и невольно вносили диссонанс в строгий распорядок уставной монастырской жизни. Монастырь постепенно терял свой облик: проникновение такого большого количества мирян во все поры обители устанавливало ряд ненужных, вредных для внутреннего уклада монастыря связей.
Вскоре Лавра была превращена в Музейный городок и передана в ведение Наркомпроса. Эта перемена отразилась неблагоприятно: это означало, что Лавра должна стать политической организацией. На Лавре появилась надпись «Музейный городок», а затем «Лаврский заповедник». Над воротами и по стенам были вывешены лозунги, вроде «Религия есть опиум для народа».
 Вид Святых врат Лавры в эпоху «Музейного містечка» с плакатом «Не ждіть рятунку не від кого, ні від богів, ні від царів» |
 В 1926 г. Лавра объявлена государственным историко-культурным заповедником. Мемориальная доска у входа |
Толчком для окончательной ликвидации Лавры послужило изъятие церковных ценностей и установленное властью сокрытие монахами части их. Способом же для ликвидации был избран излюбленный большевиками метод «разделяй и властвуй». Изъятие, а затем обнаружение скрытых церковных ценностей несомненно приблизили трагическую развязку, ускорили конец Лавры. В ответ на сокрытие церковных ценностей большевики «ударили» по монастырю. Однако это было трудно сделать прямо, поэтому советская власть прибегла к испытанному верному средству. Она постаралась внести раскол в ряды самого духовенства и создать взаимную борьбу среди него. Ликвидация Лавры была проведена весьма искусно. Воспользовавшись внутренними раздорами в правящих кругах монастыря и оппозицией архимандрита Филадельфа, власть сумела проникнуть в тайны сокрытых лаврских ценностей, и это обстоятельство позволило ей обвинить большинство монашествующих в преступлении против советского строя. Значительное количество братии было арестовано и сослано. Был инсценирован большой процесс епископа Алексия (Готовцева). Опорной фигурой советской власти в Лавре в борьбе против лаврского строя сказался о.Филадельф. Советская власть постаралась сделать все, чтобы представить монашествующую братию как оплот контрреволюции, мракобесия и консерватизма. При участии о.Филадельфа была создана и в Лавре «Живая церковь», которая служила развалу Православной Церкви. Врагам религии и Церкви ничего не оставалось, как лишь наблюдать эту борьбу, обессиливающую Церковь изнутри, и только по временам разжигать вражду с новой силой. Организация «Живой церкви» в Лавре была равносильна закрытию монастыря. За «Живой церковью» шло незначительное меньшинство, масса же верующих и духовенства оставались верными Православной Церкви. Лавра опустела, богослужения совершались лишь в Великой церкви и на Дальних Пещерах при пустующих храмах. Кроме архимандрита Филадельфа и его ближайшего друга игумена (впоследствии архимандрита) Михаила (также члена полтавской группировки) и нескольких монахов и послушников, я не помню других сторонников «Живой церкви». Да и сам архимандрит Филадельф сильно раскаивался и страдал после своего вступления в ряды «Живой церкви» из-за своей измены и предательства. Вовлеченный в борьбу власти с Церковью своими страстями, он сам испугался результатов своего увлечения, которых он не желал, но было уже поздно, и он ничего не смог сделать, чтобы спасти Лавру. Он неоднократно просил меня зайти к нему. Когда же я исполнил его просьбу, он со слезами и горьким раскаянием рассказывал мне о своем переходе в «Живую церковь». Как умный человек и привязанный к монастырю, он тяжело переживал свое предательство. Он объяснил свои поступки лишь как реакцию на поведение наместника о.Климента. Из-за наместника он стал в оппозицию, в дальнейшем же все действия были продиктованы ему свыше. Он жаловался мне, что сильно тяготится своим положением отщепенца, что он по-прежнему любит Лавру и только глубокие оскорбления и несправедливости со стороны настоятеля Лавры о.Климента заставляют его находиться во враждебном лагере. Впрочем, обе стороны зашли слишком далеко, и о повороте не могло быть и речи. Я чувствовал, что о.Филадельф глубоко сознает тяжесть своей измены и страдает очень сильно, однако я не был в состоянии чем-либо ему помочь. Вскоре о.Филадельф скончался. Его смерть была бесконечно тяжелой, одинокой. С ним умерла и «Живая церковь» в Лавре, просуществовав всего лишь несколько недель под управлением архимандрита Михаила*.
* Насколько велика была ненависть верующих к «Живой церкви» и отщепенцам от Православной церкви можно судить по следующему факту. Как-то раз епископ Феодосий, которого сильно подозревали в причастности к «Живой церкви», служил в Великой церкви Лавры. Когда он во время литургии вышел со св.чашей, то какая-то женщина вырвала из его рук чашу. Такие случаи в отношении духовенства, перешедшего в «Живую церковь», были частым явлением.
Так как монастырь был передан «Живой церкви», а настоятель Лавры о.Климент арестован, то возник вопрос о дальнейшем существовании огромного числа братии, которая осталась верной обители и Православной Церкви. Любовь к обители была настолько велика, что братия, несмотря на гонения и невзгоды, решила не расходиться и бороться с обстоятельствами. Сначала стали собираться для молитвы в находящейся рядом с Лаврой Феодосиевской церкви, а также в Никольском монастыре. Когда же это стало невозможным из-за их закрытия, монахи нашли приют в Печерской Ольгинской приходской церкви. Там старались еще поддерживать лаврские традиции, совершали ежедневные службы, пели на два клироса с канонархами. Когда и здесь монахов настигла рука безбожников, они объединились в церкви Китаевской пустыни, которую официально взяли, как приходской храм, окрестные крестьяне.
 Ольгинская приходская церковь на Печерске |
Было очень трогательно наблюдать, как стойко придерживались монахи своих старых традиций. Привязанность к своему монастырю, к великой святыне была настолько сильна в их сердцах что никакие гонения, притеснения не могли сломить твердости их духа, особенно трудно было им оставаться непреклонными, когда было отдано распоряжение о выселении из Лавры всех монахов и у входа в монастырь появилась надпись «монахам и духовенству вход в Лавру строго воспрещается». Помимо того, что это был большой удар по чувствам каждого члена монастыря, это вместе с тем означало, что монашествующая братия принуждена была идти буквально на улицу. И все же братия не разошлась и не сдала позиций. Расселились кто как мог: в сараях, у добрых людей, в окрестных селах, нанимая полуподвалы и подвалы на пятьдесят человек, но все же оставались вблизи дорогой обители. Все как-то не верили в то, что Лавра может прекратить свое существование. Но и такое «разрешение жилищного вопроса» было не так-то легко. Дело в том, что всякое соприкосновение с монахами считалось по советским понятиям предосудительным и было небезопасным. Это бросало известную политическую тень на подобного человека. Поэтому не всякий решался пустить к себе, даже в подвал, духовное лицо. Часто, пустив туда монахов, взимали с них за угол бешеную квартирную плату, как бы в виде страховки. Ничто, однако, не могло остановить верных сынов обители, и они мужественно сопротивлялись тяжелым обстоятельствам жизни. Вот в эти тяжелые дни последней борьбы монастыря за свое существование, когда настоятель о.Климент был арестован, встал вопрос об избрании нового настоятеля. Единогласно выбранным оказался архимандрит Гермоген (Голубев). Сын известного историка Церкви, профессора Киевской духовной академии С.Т.Голубева, о.Гермоген воспринял от отца возвышенные взгляды в области духовной жизни. Не допуская никаких компромиссов, он был светочем идеи подлинной иноческой жизни. Своей страстной убежденностью он напоминал исторические образы подвижников Православия. Высокого роста, с худощавым изможденным лицом, с тонкой, устремленной вперед фигурой, он всегда был полон движения вперед, динамичности. Его религиозное воодушевление сквозило во всем его поведении, в каждом его движении, в его речи, в его проповедях, горевших огнем. В сложной обстановке умирающей Лавры о.Гермоген умел своей энергией, умом, а, главное, своей горячей верой задержать процесс ликвидации монастыря как общины, уже оторванной от своего исторического места. Под впечатлением образов великих организаторов Лавры он с воодушевлением боролся за создание крепкой монастырской общины в духе прежнего иночества. Он со всем энтузиазмом верующего человека и юношеской энергией принялся за организацию монастырской жизни в столь трудной обстановке. По-прежнему, согласно монастырскому уставу, совершались богослужения (кроме ночных), по-прежнему соблюдалось монастырское послушание, по-прежнему собирался Духовный Собор с участием эконома, казначея, келаря и прочих соборных старцев и даже, несмотря на крайнюю скудность, ежедневно братии выдавалось вспомоществование продуктами, так как общей трапезы приготовлять было негде. В Китаеве поселились некоторые монахи из Лавры, и там была создана как бы хозяйственная база для Лавры. Отец Гермоген окружил себя подобными ему энтузиастами иноческого жития, и казалось, что даже в изгнании Лавра при столь горячем и настойчивом строительстве выйдет победительницей. Однако арест о.Гермогена, арест других монахов, закрытие церквей не позволили осуществить его мечты. После нескольких лет ссылки его освободили, и он даже появился на киевском горизонте, однако вскоре его снова арестовали и, по-видимому, уже надолго.
Лавра прекратила свое существование. То, чего не могли сделать орды половцев, полчища татар, пожары, грабежи и прочие невзгоды, сделали большевики. Оставшиеся в живых и на свободе монахи вынуждены были идти в села, поступали там на сельскохозяйственную работу или, пока это было возможно, по приглашению прихожан совершали требы. Кое-кто остался в Киеве, подвергая, однако, себя опасности ареста и высылки, так как монахам, при проведении паспортной системы, паспортов с разрешением проживать в Киеве не выдавали.
Проходя рано утром мимо Лавры, я наблюдал у Святых ворот трогательную картину, которая и сейчас живо встает передо мной. Старенький монах, сняв скуфейку, со слезами на глазах стоял перед Святыми вратами и молился на ту обитель, в которой он провел не один десяток лет, всю жизнь, отдавая ей свои силы и лучшие годы и на стенах которой сейчас красуется надпись, запрещающая ему даже входить туда. Разве это не полная трагизма картина?
 Так в ту пору выглядел вход в Ближние Пещеры Лавры |
Вскоре, однако, после закрытия Лавры (как монастыря) к общему удивлению, все храмы ее по приказу советских властей начали энергично ремонтировать, иконы реставрировать, пещеры электрифицировать, купола освежать. Это было тем более странно, что в стенах Лавры был организован антирелигиозный музей, центральное учреждение музейного городка. Однако недоумение разрешилось, когда однажды утром в Лавре появился наряд милиционеров, одетых с иголочки и в белоснежных перчатках. Вслед за ними к Святым вратам подкатили вереницей роскошные интуристские автомобили. Из них вышли иностранные гости. Оказывается, их привезли осматривать Лавру, чтобы убедить, будто советская власть не уничтожает монастырей, не разрушает храмов, не преследует духовенства. Лавра производила на гостей весьма импозантное впечатление нетронутого монастыря. Кресты и купола блестели позолотой, на колокольне оставались висеть несколько колоколов, в которые для пробы можно было и позвонить, иконы поражали своей яркостью и свежестью* все здания были тщательно отремонтированы. Одно время у входа в монастырь даже позировали два замаскированных под монахов субъекта. Это был весьма утонченный политический маневр — убедить иностранных гостей в терпимости советской власти в вопросах религии. Лавра как величайшая историческая редкость и святыня не могла не интересовать приезжих гостей, туристов из-за границы. Нетронутая, невредимая Лавра являлась лучшей пропагандой в пользу мнения о религиозной терпимости советской власти и устраняла разговоры о гонениях на религию. Поэтому-то вошло в обыкновение всех иностранных гостей, при их посещении столицы Украины, прежде всего возить в Лавру. Именно этим антирелигиозным целям должна была служить теперь поруганная, ограбленная, ликвидированная обитель.
* В последнее время эту работу по реставрации икон выполнял опытный специалист Каспорович. При его участии был реставрирован ряд старинных икон, а также те огромные иконы с изображением всех святых Пещер, которые были расположены по обеим сторонам каре при входе в Святые врата.
 Вид на Трапезную палату с плакатом «Ченцi, попи, рабини - агенти царату» (Монахи, попы, раввины - агенты царизма). Фото кон.1930-х гг. |
Таким образом, Лавра как монастырь закончила свое существование и стала в лучшем случае лишь историческим памятником, открытым для публичного обозрения, а в худшем — ширмой для проведения антирелигиозной пропаганды. У Святых ворот, через которые в прежние времена с благоговением вступали в Лавру толпы богомольцев, а теперь проходили и проезжали без всякого уважения и воспоминания о святости места, посетителей встречал рой гидов или попросту антирелигиозных работников. Для входа в Лавру вы должны были приобрести билет, причем таковые были нескольких сортов: с правом осмотра лишь Великой церкви или Трапезной, или исторического музея, или антирелигиозного музея. За добавочную плату посетитель приобретал дополнительный купон на право осмотра пещер. Несмотря на закрытие Лавры как монастыря, православный люд продолжал посещать ее не как антирелигиозный музей, а как дорогое сердцу каждого верующего место. Приходили богомольцы даже издалека, приходили во внешне оскверненную, но идеально по-прежнему святую обитель и, купив билет на право посещения храмов и пещер, с истовым чувством религиозного человека поклонялись святыне. При посещении пещер я не раз замечал, что некоторые посетители отставали от группы экскурсантов и, набожно крестясь, прикладывались к св.мощам. Под назойливый рассказ экскурсовода на антирелигиозные темы о всяких небылицах они творили молитву.
В дни, когда Лавра не принимала знатных гостей из-за границы, она в значительной степени теряла свой облик вековой святыни. При входе в Лавру продавали в киоске антирелигиозную литературу, советские газеты. Магазины икон и священных книг, помещавшиеся непосредственно у Святых врат, были превращены в парикмахерскую, справочное бюро антирелигиозного музея и пр. В Великой церкви Успения Богоматери было организовано отделение антирелигиозного музея. Статуя князя Острожского, о которой мы упоминали выше, была открыта для обозрения, как и гробница святителя Павла Тобольского. Посетители часто заходили в храм в шапках, проходили через Царские врата и рассматривали реликвии православного мира с явным деланием подчеркнуть свое пренебрежение и свободный от «предрассудков» взгляд на святыню. В Трапезной церкви, а также в Благовещенском храме были устроены исторический и антирелигиозный музей.
Прежние жители Лавры исчезли. Постепенно монастырь заселялся новыми обитателями. Это были главным образом инвалиды войны, люди, потерявшие свое здоровье, калеки, люди озлобленные, неверующие. Так как после выселения монахов многие помещения остались свободными, коменданты Лавры начали бессовестную торговлю квартирами, и монастырь наполнился самой разношерстной публикой. Появился темный элемент: проститутки, спекулянты, уголовники и т.д. В Лавре участились преступления, кражи. Однажды из ризницы Дальних Пещер была совершена большая кража со взломом. Там же было совершено другое зверское преступление. Одна женщина убила девочку, подругу своей дочери, и мясо ее продала на базаре. Эти два факта среди множества других, которых моя память не удержала, я помню хорошо.
Вместо тишины, покоя, Лавра наполнилась криками, музыкой, пением неприличных песен. Сами коменданты, имея в своих руках вооруженную охрану, не были в состоянии справиться с этой распущенностью. Киевляне стали бояться посещать Лавру.
Из-за вандальских опустошений Лавры жителями она изменила свой облик: много вековых деревьев было срублено, заборы, скамьи, даже постройки ломали на топливо, на кладбище разрушали памятники, разрывали и грабили могилы, оскверняли святыни. Несмотря на большие ассигнования, которые отпускались правительством для поддержания исторических ценностей, Лавра постепенно разрушалась, часто незаметно для глаза. Днепр, который подходил к Лавре совершенно близко, из-за отсутствия правильных укрепительных работ, начал решительное наступление на Лавру. Высокий берег, на котором стояла Лавра, постепенно подмывался водой и, наконец, высокая стена Лавры, что граничила с живописной мастерской, рухнула. Всюду прорывались канализация, водопровод. Видно было, что любящий заботливый хозяин ушел, а пришли чужие, казенные люди. И только мелодичный перезвон лаврских курантов напоминал о былом величии Лавры. Кстати, после того как состоялось массовое выселение из Лавры монахов, там еще долгое время продолжал оставаться жить мой бывший келейник о.Ефрем. Его вынуждены были не трогать, так как только он один умел регулировать работу больших лаврских курантов.
 В Трапезной церкви был устроен антирелигиозный музей с плакатом «Безвiрницька культура знищить релiгiйнi забобони» |
Лавра наполнилась чужими людьми, совершенно не связанными с ней и, даже больше, враждебно к ней настроенными. Первое время мне было очень тяжело проходить по улицам Лавры, где все дышало такими прекрасными воспоминаниями, и встречаться с новыми гостями. Я выбирал для прогулок ночное время, когда новая жизнь в монастыре замирала. Я посещал мои любимые места, любовался Днепром в бликах лунного сияния, обрывами над ним и широко раскинувшейся по горам древней обителью. В эти минуты мне казалось, что ничто в жизни Лавры не изменилось, что и сейчас в кельях мирно почивают монахи, что скоро раздастся мощный удар ночного колокола, зовущий на ночную молитву, и со всех сторон к храму направятся облаченные в мантии и клобуки таинственные тени монахов.
Как я уже отметил, почти все монахи были удалены из Киева. Если несколько и осталось, то они продолжали жить нелегально. Разошлись по селам, на родину, и родные деревни, чтобы там под когда-то оставленным родительским кровом снова найти приют и покой. И только осевшие недалеко от Киева монахи могли с болью и слезами созерцать величественно высящуюся над Днепром красавицу Лавру, такую дорогую, близкую их сердцу, сейчас осиротевшую и оскорбленную.
Некоторые иноки Лавры в последний момент покончили с собой. В 1930 г. два схимника бросились с лаврской стены в Днепр. Тогда же старый звонарь Великой колокольни, служивший при ней около 30 лет, бросился на каменные плиты лаврского двора.
