Разруха на Дальних Пещерах
Однако Лавре суждено было еще раз встать, воскреснуть. В стенах Лавры снова началась иноческая жизнь. Произошло это в 1941 г., после того как Киев был занят немцами.
В смятении большевики поспешно эвакуировались. Перед своим уходом они варварски уничтожили чудесную стариннейшую лаврскую библиотеку, которая сохранялась в течение сотен лет во втором этаже колокольни Великой церкви. Я сам видел при посещении ее, какие чудесные фолианты там были любовно собраны. Все это теперь выбрасывалось на двор и уничтожалось, причем попытки верующих что-либо спасти оканчивались неудачей, только несколько томов удалось унести благодаря детям, которые выполнили просьбу старших. Правда, началась эта полоса жизни для Лавры не радостно. Спустя два месяца после занятия Киева врагами Лавру постигла великая катастрофа. Ценнейший лаврский храм, Великий Успенский Собор с чудотворной иконой Богоматери был взорван. Это было колоссальной утратой и для истории, и для каждого верующего человека. С момента занятия Киева немцами Верхняя Лавра была под строжайшей охраной немецких патрулей, а виновниками взрывов являются большевики, которые перед своим отступлением минировали Лавру, установив заряды большой разрушительной силы, но замедленного действия (в действительности взрыв был осуществлён подпольной группой НКВД с помощью дистанционного устройства. — Прим. И.И.). Во всяком случае и после взрывов, почти в течение года, Верхняя Лавра продолжала оставаться под охраной немецкой жандармерии, немецкий патруль стоял у Святых врат Лавры и никого посторонних туда не пропускал. Что касается Нижней Лавры и гостиницы, то в них жизнь не прерывалась. Население, появившееся при советской власти (кроме тех, кто эвакуировался), продолжало жить, но пришли и старые жильцы, настоящие хозяева Лавры — монахи. Среди братии, оставшейся в живых, быстро разнеслась молва, что немцы разрешают монастыри и церкви и что снова возродится Лавра. Правда, инициативная группа монахов смогла сначала добиться передачи ей лишь церкви Ближних Пещер и нескольких корпусов для жилья, однако и это было большой победой. Позднее были переданы монахам и Дальние Пещеры и, наконец, перед самым своим уходом, немцы разрешили братии занять и Верхнюю Лавру, вернее руины ее.
Разруха на Дальних Пещерах |
Непосредственно после взрыва Великого собора, благодаря любезности немецкого католического священника, мне удалось проникнуть в стены Верхней Лавры. То, что я увидел там, меня буквально потрясло. Почти вся Великая церковь превратилась в руины: остатки ее стен высились зубцами над грудой кирпича и огромными воронками, произведенными взрывами. Также и за собором со стороны алтарной стены, обращенной на восток, образовался огромный провал. Трапезная церковь и митрополичий храм Благовещения оставались целыми, хотя и с разбитыми окнами. Внутри них царил страшный хаос. Все было перевернуто, валялись статуи греческих и римских богов — остатки экспонатов антирелигиозного музея, лежали огромные кучи мусора. Странно было видеть эту мерзость запустения. Печально смотрели разбитыми окнами здания екклисиаршего и благочиннического корпусов. С трепетом я побежал в Свято-Троицкую церковь над Святыми вратами. К счастью, знаменитые старинные фрески, которые так поражали меня своей красочностью и яркостью, были невредимы, как невредимым оставался и сам храм. Через год после роковых взрывов немецкие патрули были сняты и заменены местной полицией. С тех пор начался открытый повальный грабеж. Понемногу разбирали крыши, уносили двери, столбы, рамы, на топливо сдирали полы. Лаврский двор и все свободные от руин участки земли были вспаханы под огороды. Однажды на пустынных валах и обрывах, ведущих к Днепру, далеко от Лавры, были обнаружены оставленные четыре большие прекрасной живописи иконы, которые стояли в иконостасе Трапезной церкви.
После ухода советской власти религиозная жизнь в Киеве забила ключом. Глубокая вера вспыхнула в сердцах людей с новой силой. Наступила реакция. Стихийно стали открываться храмы, монастыри. Не хватало духовенства, не хватало предметов богослужебного значения. Почти ежедневно производилось рукоположение в священники и диаконы. Нередко совершались и архиерейские хиротонии. Появилась и оживленная торговля крестами, иконами, церковной утварью. Но все это не могло удовлетворить растущих потребностей: то, что при советской власти считалось «одиозными» предметами, теперь оказалось не только духовной, но и материальной ценностью. За иконы платили большие деньги. Понятно, что иконы сделались предметом краж.
 После взрыва Великой церкви |
Однажды, зайдя в кабинет заместителя председателя Киевской городской управы, я увидел в переднем углу знаменитую Игоревскую икону Божией Матери, которая как величайшая святыня и историческая ценность находилась в Великом Успенском Лаврском соборе. Как попала в управу эта икона и какова была последующая ее участь, сказать не могу. На лаврской колокольне еще оставалось несколько колоколов, и однажды утром киевляне были поражены прекрасным звоном, правда, небольшого, но мелодичного колокола. Благовест призывал верующих на литургию. Это была большая радость для православного мира. Однако вскоре по неизвестным причинам благовест был вновь запрещен. Вплоть до немецкой оккупации, хранителем Лаврского музея был проф.Черногуб, разжалованный и переведенный из Москвы, где прежде ему была доверена Третьяковская галерея. Проф.Черногуб ревниво охранял ценности от бессовестного разбазаривания. Во время бегства Красной армии под напором немцев сокровища были хорошо запрятаны и не подверглись вывозу в тыл, где их безусловно растащили бы еще по дороге. Немцы, придя на Украину, разрешили свободное совершение богослужения. Это завоевало им симпатии многих и не стоило им ничего. Народ на собственные средства восстанавливал свои храмы. Начались работы по восстановлению Владимирского и Андреевского соборов. Наскоро устраивались в бывших жилых помещениях маленькие церкви.
Но главное внимание как православных, так и немцев, было обращено на древнейшее киевское сокровище — Лавру. Проф.Черногуб долго не решался на ее восстановление. В это время уже сгорел Крещатик и весь центр Киева от мин, тайно подложенных большевиками в частные дома. Может быть и другие опасения останавливали профессора. В немецкой печати то и дело стали появляться статьи, вроде следующей: «Ценная находка в Киеве». Дальше сообщалось о том, что в Киеве были случайно обнаружены первые оттиски, сделанные Иоганном Гуттенбергом. Затем следовало их подробное описание. Одно лишь умалчивалось: где именно была сделана находка? Можно было предположить, что драгоценные листки были найдены где-нибудь в пыли на чердаке, где глупые, необразованные киевляне бросили их на съедение мышам. Но сотрудники библиотеки Академии наук грустно говорили по секрету, что эти оттиски были конфискованы у них, в академической библиотеке. А в Лавре можно было бы сделать немало «находок», не менее ценных.
Но открытие Лавры было общим желанием местного населения. Да и какое верующее сердце не билось при мысли о восстановлении древнейшей христианской святыни в ее прежнем блеске и величии, очищенной от многолетнего осквернения и поругания? Проф.Черногуб уступил. Да и мог ли он сопротивляться? Начались восстановительные работы. Производились изыскания: не подложены ли под здание мины? Ничего найдено не было. Да и мудрено было обследовать все катакомбы и подземные пещеры монастыря. Наконец, советские плакаты были сняты, безбожные надписи смыты и храму было придано прежнее благолепие. На осмотр собралось множество киевлян и немцев. В первый раз был включен свет. Электричество вспыхнуло. Вслед за этим раздался взрыв и высокие своды Успенского собора рухнули, погребая под своими обломками людей и сокровища! Непоправимая потеря! Все было уже вынесено наверх. Ничего не осталось спрятанным в подвалах. По общему мнению, подложенные под здание мины были соединены с электрической проводкой. Включением тока они были приведены в действие.
Обследовать огромную гору развалин не было возможности. Проф.Черногуб случайно остался в живых. Он был совершенно подавлен катастрофой. Его прежние смутные опасения перешли в догадки. Он мог лучше других уяснить все случившееся. Увы, знание тайны часто бывает опасным. Однажды на рассвете к нему постучали. Он пошел открыть и, поговорив несколько минут с двумя неизвестными мужчинами, вернулся в спальню сказать жене, что он должен выйти и через полчаса вернется. С тех пор никто не видел его живым. Незадолго до ухода немцев из Киева, его тело было найдено зарытым на территории Лавры. Я встретил г-жу Черногуб необычайно взволнованной и потрясенной. Она сообщила мне о печальной находке. «Завтра состоятся похороны, — сказала она. — Меня уговаривают придти проститься с мужем, но я не могу решиться. Я хочу сохранить его в памяти таким, каким он был при жизни. Боюсь, что вид того, что осталось от него, навсегда заслонит от меня его прежний образ. Боюсь, что вид этот будет ужасен. Ведь со времени его смерти прошло одиннадцать месяцев». На другой день она собралась с духом. Однако она не только смогла взглянуть на покойника, но и дала ему прощальный поцелуй. Святая земля не дала тлению коснуться тела. Профессор Черногуб был только бледнее обычного и казался похудевшим. Лицо его было спокойно и, казалось, улыбалось. Он был убит выстрелом в затылок. По-видимому, смерть была такой быстрой и неожиданной, что не успела дойти до сознания.
 Трапезная церковь |
Немцы разрешали группам православных верующих открывать храмы и за редкими исключениями (например, монастырь Церковщина) передавали им церковные и монастырские здания. Имея некоторый досуг, я охотно посещал эти восстановленные святыни, и меня всегда поражало, как стихийно, быстро воскресали обители, храмы. Какая огромная религиозная сила была скрыта в сердцах верующих и как она бурно вырвалась! Там, где храмы были разрушены, создавались временные, барачные, нанимались частные дома. Так, вновь возникли: Введенская обитель (в своем прежнем помещении на Печерске), Флоровская обитель (также в еще не разрушенных помещениях прежнего монастыря, которые большевиками были определены под фабрику), Покровская обитель (на прежнем месте), Никольский монастырь на Печерске (вместо разрушенного храма была устроена церковь в бывших архиерейских покоях), Михайловский Златоверхий монастырь (как известно, он был, несмотря на резкие возражения археологов и историков, варварски разрушен, а фрески перенесены в Софийский собор), который теперь помещался в нескольких частных домиках, но на тех же местах, и, наконец, Лавра, которая была передана монахам в нижней своей части: Дальние и Ближние Пещеры.
В начале немецкой оккупации была воскрешена советская система управления Лаврой первых лет военного коммунизма. Именно, с властью настоятеля конкурировал комендант Лавры, назначенный от городской управы. При наличии монастырского начальства создание подобной должности вызывало естественное недоумение, а часто и недовольство монашествующих. В самом деле, монахи считались хозяевами монастыря, несли львиную долю всяческих повинностей и налогов, а в то же время не пользовались доходами: квартирной платой с жильцов, топливом, овощами и фруктами с лаврских огородов и т.д. Наоборот, комендант пользовался рядом материальных благ от крох бывшего монастыря. Таким образом, система «кормления» комендантов первых лет советской власти была воскрешена уже совершенно неосновательно.
 На фотографии времен войны третий слева направо наместник архим.Валерий |
Настоятелем Лавры собравшиеся иноки избрали бывшего уставщика правого клироса Великой церкви игумена, а затем архимандрита Валерия. В период советской власти он каким-то чудом уцелел в роли чернорабочего. Естественно, что с восстановлением Лавры он получил и прерогативы настоятеля ставропигиального монастыря, которые были переданы митрополитом Михаилом настоятелю о.Клименту. Для столь сложной и трудной обстановки, в столь тревожное время, каким была немецкая оккупация, в условиях жизни разрушенного монастыря, когда нужно было проявить много энергии, ума, такта, выбор настоятеля нельзя признать особенно удачным. Впрочем, у о.Валерия был большой монашеский стаж, он являлся лаврским старожилом, имел высокий сан и весьма важное монашеское качество — душеную простоту. В этом отношении ему нужно отдать должное: он был далек от интриг, в нем не было лукавства, и в своих отношениях к людям он проявлял искренность и непосредственность. В нем не было властолюбия, и он смотрел на свой настоятельский жезл, как на символ послушания, сам сознавая, что является неподходящим лицом на столь высокой административной должности. И после прихода советских войск в Киев (1943 г.) о.Валерий продолжал оставаться настоятелем Лавры.
 Остатки Успенского собора. |  Архимандрит Валерий рассказывает о взрыве Успенского собора. |  Руины Успенского собора. |
В обновленную Лавру собралось около тридцати монахов и послушников, почти исключительно из числа бывшей братии монастыря. Среди них я встретил своего прежнего друга монаха инженера о.Варфоломея. В этот период он увлекался биологией и философией. Бывшего келейника наместника Климента, о.Феопемпта я застал в сане игумена и членом Духовного Собора. Увидел я вновь в послушническом одеянии скромного вратаря Дмитрия, моего старого соседа по келье в благочинническом корпусе. Встретил я и многих других знакомых монахов. Появились и прежние сестры обители. Впрочем, большинство иноков, оставшихся в живых и бывших на свободе, продолжали жить в деревнях, где их застала перемена, так как их страшили неуверенность в завтрашнем дне и неустойчивое положение Лавры. Условия монашеской жизни в новой Лавре были весьма несовершенными. Кроме того, монахи голодали, как, впрочем, голодало и все население Киева. Они жили главным образом на тот скудный паек, который выдавался всему гражданскому населению. Правда, крестьяне окрестных сел, приезжавшие на богомолье, приносили кое-что из продуктов и этим поддерживали братию, однако такая помощь оказывалась в ничтожных размерах, так как сообщение сел с Киевом было затруднительно; немецкие патрули проверяли путешественников и отбирали продукты. Также и братия ходила на село, работала на полях и приносила с собой в монастырь некоторую толику продуктов, однако такие случайные подкрепления не могли в корне изменить трудное продовольственное положение Лавры. Все же была восстановлена традиция монастырской трапезы: дважды в день варили горячее — в обед обыкновенно приготовлялся борщ, а вечером суп. В праздники или в дни поминовений стол бывал значительно богаче, и обед состоял из двух блюд, с прибавлением иногда и пирогов.
 Архимандрит Феопемпт |
Ежедневно служили литургию и вечерню. Богослужения происходили в главном храме Ближних Пещер, который сохранился в неприкосновенности со своим старинным иконостасом. В Киеве, который особенно потерпел от безбожников, это был один из немногих храмов (не считая Владимирского и Софийского соборов), который так хорошо сохранился, поэтому было особенно приятно посещать его. Служба совершалась торжественно, по монастырскому уставу. Пел небольшой монастырский хор с канонархом и на старинные лаврские напевы. По воскресеньям и праздникам богослужение совершалось, кроме того, еще и в подземной церкви Дальних Пещер.
Так как в зимнее время в главном храме становилось очень холодно, то монахи соорудили над Пещерами другую церковь, теплую, и молились там. Для братии было выделено на Ближних Пещерах два корпуса (кроме домика схиархиепископа Антония), где она и устраивала свою монастырскую жизнь. Очень стесняло то обстоятельство, что там же на Пещерах продолжали жить самые различные, подчас враждебные монастырю светские люди. Стесненность монастыря в помещениях не позволяла, между прочим, принимать новых иноков в обитель.
Лавра своей стариной, своими пещерами привлекала внимание немцев как военных, так и штатских. В течение целого дня у входа в Ближние Пещеры можно было видеть их в разнообразных формах и различных рангов. К сожалению, они держали себя не всегда корректно: при входе в Пещеры не снимали головных уборов, смеялись, громко разговаривали и т.д. Мы с о.Варфоломеем вывесили на немецком языке объявление с просьбой к посетителям при входе в Пещеры снимать головные уборы, и с тех пор большинство обнажало головы.
Из прежних «могикан» в Лавре сохранились бывший председатель сельскохозяйственной артели «Трудолюбие» В.М.Тверской, который был назначен комендантом Лавры, и Виктор Ананьевич Гренчак.
И материально убогая Лавра продолжала все старые обычаи: так, в день преподобного Феодосия совершали торжественный крестный ход к колодцам преподобных Антония и Феодосия. Один из них был очищен и там совершали водоосвящение; на Успение возобновили трогательный обряд торжественного Отпевания Богоматери. Также в торжественные праздничные дни монахи предлагали своим гостям трапезу от своего скромного стола.
Близость фронта, стеснения со стороны немцев, общая разруха, отсутствие регулярного железнодорожного движения, открытого для общего пользования, не давали возможности Лавре крепко встать на ноги. Жизнь ее теплилась, но не расцветала, как этого можно было ожидать. Однако и опустошенная, и оскверненная, и разрушенная Лавра осталась святым местом, дорогим для верующего человека, влекущим к себе людей, ищущих покоя души и тепла. И богомольцы все же приходили.
