Славили Бога, говоря: «Великий пророк восстал между нами» (Лк.7:16). |
Благочестивые мои слушатели! В эту рядовую, по церковному чину двадцатую по Пятидесятнице, неделю о воскресении сына вдовицы, в которую в нынешнем году случилась и память святого великомученика Димитрия, наш ум внутренними очами как бы смотрит на два города: на город в Галилее, называемый Наином, и на город в Фессалии, называемый Солунью, и в обоих городах выносят мертвецов.
В городе, который в Галилее, называемом Наином, выносят для погребения умершего сына, единственного у матери его: Тут выносили умершего (Лк.7:12). В городе, который в Фессалии, называемом Солунью, выносят из темницы для погребения мертвое тело, исколотое за Христа копьями, тело святого великомученика Димитрия: Тут выносили умершего.
Обоих этих мертвецов воскрешает Жизнодавец Христос, но не одинаково: у мертвеца наинского Он воскрешает тело для временной жизни, у солунского же мертвеца Он воскрешает душу от времени жизни, как бы от смерти, воскрешает для вечной жизни. За оба эти воскрешения нам подобает славить Бога и говорить: Великий пророк восстал между нами, и Бог посетил народ Свой (Лк.7:16).
Я же, грешный, став между этими двумя городами, между Наином и Солунью, и посмотрев на обоих внутренним зрением, в одной стране слышу глас народа; «Шли с Ним ученики Димитрия». О них обоих я слышу, что они велики: там великий Пророк, здесь великий мученик. Я намерен хотя бы отчасти измерить величие обоих или, лучше, хотя бы издали присмотреться к их безмерному величию и познать сие.
Как велико было величие Христа на земле во плоти и как велико было величие на земле Христова мученика? Подобно ли было величие мученика величию Христа?
Ты же, евангельский воскрешенный из мертвых сын вдовицы, не прогневайся, что я миную тебя, имея вместо тебя Ангела моего, святого великомученика Димитрия. Пусть говорят о тебе граждане наинские и радуется о тебе мать твоя, которой ты отдан: Отдал его Иисус матери его (Лк.7:15), — нам же предстоит говорить и радоваться о Христе и о Христовом мученике.
Прежде всего, приступив, хотя и с трепетом, ко Христу, Спасителю моему, у Которого я недостоин развязать ремень обуви (Лк.3:16), и к величию Его, я, хотя и не имея смелости, дерзаю мерить сие величие и для этого ищу измерительное орудие, которым можно было бы измерить. Святой Иоанн Богослов в своем Откровении показывает мне некоего Ангела в лице человеческом, имеющего в своей руке измерительную трость: Говоривший, — говорит, — со мною имел золотую трость для измерения города и ворот его и стены его (Откр.21:15).
Что означал тот город, какова его тайна — об этом нет нужды ныне говорить подробно, чтобы не затянулось время, я вспомню только то, что приличествует нашей беседе. Святой Андрей Кесарийский, толкуя Апокалипсис, стеной называет Христа, говоря так: «Стеной великой церковной, высокой и сохраняющей находящихся во святом городе, является Христос. Двенадцать ворот в нем — это Его святые апостолы, через которых мы приведены и получили вход к Отцу».
Мы же внемлем следующим словам: «Христос является стеной». Если Христос — это стена города, сходящего с неба, то значит Ангел, хотящий измерить эту стену, хочет измерить Христа. В действительности так и есть: Для измерения, — говорит, — города и стены. Измеряй же за меня ты, Ангел, Христа, измеряй, как велико Его величие, мы же будем смотреть на готовое дело.
Какой же мерой измеряет Ангел? Измеряет, — говорит Богослов, — мерою человеческою, какова мера и Ангела (Откр.21:17). Что же это такое — мера человеческая и в то же время мера ангельская? Может ли человеческая мера быть равной ангельской? Человеческая мера основывается на росте человеческом и измеряется локтями и саженями, мера же ангельская должна была бы быть безмерной, поскольку ангельское естество несравненно больше человеческого естества.
Как же в Откровении Богослова мера человеческая полагается равной ангельской, а ангельская равной человеческой? Прежде чем выяснится эта тайна, я скажу следующее: не думай, слушатель мой, что здесь идет речь о величии человеческого роста, но о величии чести, а честь познается только в разумной твари, которая, зная своего Творца, знает и себя, знает и честь свою, и бесчестие. В неразумной же и в бездушной твари честь не познается. В чести на земле серебро, золото, жемчуга и драгоценные камни, однако же все это, будучи бездушным, не знает своей чести. Велики на небе звезды, луна и солнце, однако же и они не знают своей чести, будучи бездушными тварями. Разумная же тварь знает, почитается ли она, или обесчещивается.
Разумная тварь двоякая: видимая и невидимая. Видимая разумная тварь — это человек, невидимая же разумная тварь — Ангел. Двоякая потому и честь: человеческая и ангельская. Величие человеческой чести состоит в высочайшей власти человеческой, в сане царском, ибо нет власти выше царской, и она называется царским величеством.
Действительно, как говорит один из постельничих царя Дария: Царь превозмогает и господствует над ними, и повелевает ими, и во всем, что бы ни сказал им, они повинуются. Если скажет, чтоб они ополчались друг против друга, они исполняют; если пошлет их против неприятелей, они идут и разрушают горы и стены и башни, и убивают и бывают убиваемы, но не преступают слова царского; если же победят, все приносят царю, что получат в добычу, и все прочее. И он один, если скажет убить — убивают; если скажет отпустить — отпускают; сказал бить — бьют; сказал опустошить — опустошают; сказал строить — строят; сказал срубить — срубают; сказал насадить — насаждают; и весь народ его и войско его повинуются ему (2 Езд.4:3-5, 8-10). Вот в чем состоит величие человеческой чести, то есть власти царской.
Величие же ангельской чести заключается, с одной стороны, в невещественной, бесплотной природе Ангелов, с другой же, согласно евангельскому слову, в том, что они всегда видят лицо Отца Небесного (Мф.18:10), непосредственно предстоя Богу. «Непосредственно» означает то, что между Ангелом и Богом нет никаких посредников и разделений: за Ангелом — тотчас Бог, за Богом — тотчас Ангел, между же этих двух природ, ангельской и Божеской, нет никакой другой природы. Как на земле считается великой честью и славой быть близ царя, быть ближе всех, быть так, чтобы ничто не посредствовало и не разделяло, подобно тому и на небе великая слава Ангелов заключается в том, что они находятся около Бога ближе всякого другого создания и непосредственно Ему предстоят. Это и есть величие ангельской чести.
Здесь приступим к измерителю, которого видел святой Богослов, и посмотрим, что он меряет во Христе, Спасителе нашем. Меряет, как бы высоту городской стены, величие чести, чести же человеческой и ангельской, и находит величие высочайшей человеческой чести, то есть царской власти, ибо Пречистой Матери Божией он во время Благовещения говорит: Даст Ему Господь Бог престол Давида, отца Его; и будет царствовать над домом Иакова вовеки, и царству Его не будет конца (Лк.1:32-33).
Когда же родился Господь наш, тотчас три восточных царя приветствовали Его царским титулом: Где родившийся Царь? (Мф.2:2). Такую высочайшую человеческую честь, то есть царскую власть, признал в Нем и народ в нынешнем Евангелии, говоря: Великий пророк восстал между нами, — ибо слово пророк у израильтян было в равной чести с царским титулом. Ведь вначале над ними властвовали пророки, которые, хотя и без царского титула, царствовали у них. Пророком был Моисей, пророческим даром был исполнен Иисус Навин, пророком был Гедеон, пророком был Самуил, пророками были и прочие израильские властители. Все они даже до Саула и Давида властвовали над ними, как цари, хотя и без царского титула, Давид же был царем и вместе с тем пророком. Поэтому, когда народ назвал Христа Господа пророком, он признал в Нем величие высочайшей чести человеческой, то есть царской.
Находит Ангел во Христе Господе и величие ангельской чести, ибо Тот же Христос назван и Ангелом у пророка Исаии, который предвозвестил о рождестве Христовом и сказал: Младенец родился нам — Сын дан нам, и нарекут имя Ему: Чудный, Советник, Бог крепкий, Отец будущего века, Князь мира, великого совета Ангел (Ис.9:6). Он был не природою Ангел, но служением, ибо как, по апостолу, все служебные духи, посылаемые на служение (Евр.1:14), называются Ангелами, так и Христос, посланный Богом Отцом на служение, чтобы послужить нашему спасению, назван был Ангелом. Он был не нижайшим Ангелом, но высочайшим: Великого совета Ангел. Он был Ангелом, а вместе с тем и Богом, как говорит тот же Исаия: Великого совета Ангел, Бог крепкий, Отец будущего века.
Обе эти чести, человеческая и ангельская, особенно же Божия (ведь Бог некогда явился и в трех лицах ангельских), такой меры во Христе Спасителе, что поистине равны мере того измерителя, которого видел Богослов. В нем равная мера чести человеческой, а также и чести ангельской, и это именно и означает то, что пишется в Откровении: Мерою человеческою, какова мера и Ангела, — ибо с воплощением Христа человечество с ангельством и ангельство с человечеством начало дружить, приятельствовать и быть в равной чести. Поэтому-то, когда святой Иоанн Богослов хотел поклониться Ангелу в ноги, Ангел запретил ему, говоря: Смотри, не делай сего; я сослужитель тебе и братьям твоим (Откр.19:10).
До воплощения же Христова люди кланялись Ангелам, и Ангелы не препятствовали им. Поклонился Иисус Навин явившемуся ему Ангелу, пав до земли; поклонился Гедеон, поклонился и Маной, кланялись и другие, однако же Ангелы не препятствовали им кланяться, но принимали это от них, как от рабов. Когда же воплотился Господь, то они уже не позволяли, чтобы люди рабски кланялись им: Смотри, не делай сего; я сослужитель тебе, мы в равной чести с тобой, равна наша мера, мера человеческая, какова мера и Ангела.
Хотел было я возразить тому Ангелу и сказать: “Смотри, Ангел Божий, не обесчещиваешь ли ты человечество, когда считаешь его равным тебе? Не больше ли мера человеческой чести ангельской? Разве ты не знаешь, что естество человеческое в лице Христа не только оангельствовано, но и обожествлено? Ведь и церковные учителя, как, например, святой Иоанн Дамаскин, учат, что в лице Христа человеческое естество мы должны почитать так же, как и естество Божие”. Хотел я так возразить тому Ангелу, но время влечет меня уже к моему Ангелу, к святому великомученику Димитрию.
Ныне празднуемый святой великомученик Христов Димитрий был на земле Ангелом во плоти, и чем бы я мог измерить в нем величие чести, как человеческой, так и ангельской, в особенности же мученической? Ищу я измерительную трость и вижу в руке у него копье (так его изображает на иконе художественное искусство). Пусть же копье его будет мне вместо измерительной трости, но лучше скажу так: смотря на вещественно изображенное его копье, умом же созерцая духовно живописанное в житии его, я начну мерить духовным копьем по подобию вещественного. Копьем я здесь духовно назову житие святого великомученика Димитрия, острое за остроту воздержания, железное за суровость подвигов, или же медное, так как Фессалия, где было начало греков и греческого царства, некогда в Божественном Писании представлена в виде меди.
Навуходоносор видит в сонном видении какой-то образ, голова которого золотая, грудь и руки серебряные, чрево медное, голени железные, остальная же часть ног глиняная (см. Дан.2:31-33). Что бы мог означать тот образ? Думал было я, что он прообразовал последний немощный род, живущий в нынешние времена, в которые человек в один день меняется много раз. Утром человек, встав от сна, имеет золотую голову, ибо, если он молится, то имеет чистый ум, как чистое золото, если же он о чем говорит, или что советует, то всякое слово у него, как драгоценное золото. Когда принимается за дело, тогда у него руки серебряные, ибо, если кто художник или искусен в каком-либо рукоделии, тот обогащается и приобретает серебро; если же кто сядет за книжное учение, у того грудь серебряная, ибо слова Господни — слова чистые, серебро расплавленное (Пс.11:7).
Во время Божиих или царских служб голени железные не ощущаются, хотя и заболят от труда, но когда придет время обеденное и предстанет пиршественная трапеза, тогда бывает чрево медное, которое ест и пьет не только до сытости, но и до излишества. И удивительно, как чрево может вместить в себя так много яств и пития и не повреждается, но бывает как бы медным. Когда же оно наполнится до крайности и отяжелеет, тогда ноги делаются глиняными, хотят упасть, отдыхать. Таким образом, немощный человек в один день много раз изменяется наподобие того Навуходоносорова образа. Я думал, что именно такое значение имел тот образ, но у святого Симеона Метафраста в житии святого пророка Даниила вижу иное толкование.
Золото означало царство вавилонское, а серебро — царство персо-мидийское, ибо как из одного серебра были две руки, так и два царства, мидийское и персидское, были соединены в одну монархию. Медь означала будущее потом греческое царство, которое впоследствии сделалось христианским царством. Железо означало царство римское, и как две голени были железными, так и в римском царстве были две части: восток и запад. Глина же означала уничтожение всех земных царств перед страшным Судным днем, после которого настанет одно вечное небесное царство. Здесь нам следует сказать о греческом царстве, изображенном медью.
Почему греческое царство было изображено медью? Причину указывает блаженный Иероним в том, что медный круг звучнее всех других и звенит так, что, когда по нему ударяют, слышен издалека. Медью же изображено греческое царство потому, что этим предзнаменуется ораторство, благозвучие, красноречие и премудрость греческого языка, согласно написанному: Еллины ищут мудрости (1 Кор.1:22).
Другой же толкователь говорит, что «медь означает крепкое мужество Христа, Который крепко и мужественно понес трость, или жезл, то есть страдание, и Свой большой, тяжелый Крест, и этим воздвиг и измерил здание храма, то есть Церковь Свою» (Блаженный Феофилакт в Предисловии на Евангелие). Здесь, как мы слышим от этих двух толкователей, медь означает следующие две (из четырех евангельских соборных и высших) добродетельные силы: мудрость и мужество.
Итак, в Навуходоносорском образе медь, означавшая греческое царство, которое впоследствии сделалось христианским, указывает на то, что это царство будет и премудрым, и храбрым в оба времени — и в идолопоклонническое, и в христианское. В первое время, идолопоклонническое, греческое царство было храбро в лице Александра Великого, а премудро в лице греческих философов. В другое же время, то есть в христианское, греческое царство было храбро в лице Царя Константина Великого и других бывших за ним православных христианских Царей, премудро же было в лице вселенских учителей, бывших в греческом народе, каковы, например, святители Василий Великий, Григорий Богослов, Иоанн Златоуст и прочие подобные им.
Но я снова обращусь к древнейшему греку, святому Димитрию. Ради его греческого происхождения, изображенного некогда медью, я уподобил жестокое житие его, медной жесткости и остроте копья, а теперь приступаю к измерению величия чести его, и, прежде всего, чести человеческой.
Величие человеческой чести в нем было греческое, то есть царственное, храброе, мудрое в отношении двоякого человека, внешнего и внутреннего. Как мирской человек, он был воевода Фессалийской страны в городе Солуни, где в древности было начало и престол греческих царей, и он был престолоблюстителем того царства, хотя уже и находившегося под римским скипетром. В этом заключалась великая честь святого Димитрия. Был он также искусен и в греческой философии, был он и в битвах храбр, мужественен. Вообще, как внешний мирской человек он был весьма достойным, но как внутренний человек он был еще больше и достойнее.
Душой он был духовный царь, господствующий над своим сердцем, был такой царь, каким быть увещевает святой Иоанн Лествичник всякого добродетельного мужа, говоря: «Будь царем над своим сердцем, высоким в смирении, сидя и повелевая неподобающему смеху: иди, — и идет, и сладкому плачу: приди, — и придет, и рабу, то есть телу: сотвори это (умерщвление страстей), — и сотворит». Ведь наш ум естественно царь есть; он считается властителем над всеми частями или страстями души, которыми являются похоть и ярость. Таковым царем, властвующим над страстями, и был святой угодник Божий Димитрий.
Был он исполнен и премудрости духовной, которой просветил Фессалию, ибо вера Христова, насажденная вначале в Фессалии святым апостолом Павлом, оскудела из-за жестоких и непрестанных гонений, святой же Димитрий снова поднял ее и распространил, апостольски проповедуя там Христа. Был он и мужественным в духовной борьбе, которая не против крови и плоти, но против начальств, против властей, против мироправителей тьмы века сего, против духов злобы поднебесной (Еф.6:12). Он храбро победил мир, который возмущают злобные духи сластями, страстями и многоразличными суетностями, и явился духовным царем, премудрым и храбрым. Все же это в нем измерилось острым железно-медным копьем, то есть жестокостью и остротой его богоугодной жизни. Здесь копье его острой жизни следовало бы уподобить копью Гедеона.
Была некогда война у израильтян с мадианитянами. Ополчились обе страны друг против друга, и перед тем, как столкнуться им в борьбе, была ночь. Гедеон, вождь израильского воинства, встав в полночь, пошел по повелению Божию тихо с одним своим слугой, вошел в стан неприятелей и услышал в одном шатре, что два воина, проснувшись, беседуют. Остановился Гедеон послушать, о чем они говорят, и услышал, что один рассказывает другому сон, который видел. Будто тесто хлеба ячменного, катившись из стана Гедеонова в стан мадиамский, прикатилось к мадиамской палатке, побило ее, опрокинуло, и палатка упала.
Дивный сон! Не удивительно было бы, если бы какой-либо большой камень, прикатившись к палатке, разбил ее, но то удивительно, что мягкое тесто опрокинуло и разрушило прочно утвержденную палатку мадиамского воеводы. Но это был сон, во сне же неведомо, что мечтается, впрочем, иногда и сон говорит правду. Послушаем же толкование этого сна.
Отвечал другой, говоря: «Это не тесто, но копье Гедеоново, ибо предаст Господь в руки Мадиама и весь наш стан. Скоро этот сон и сбылся: Гедеон, возвратившись в свой стан и разбудив своих воинов, ударил в полк мадиамский и совершенно разбил его (см. Суд. гл.7).
Вот мы видим толкование и исполнение сна: мягкое тесто превратилось в железную твердость и слабые усики ячменя — в крепкие, острые копья: это не тесто, но копье. Я же изъясню тот сон еще следующими краткими словами.
Мадиамская сила, бесчисленная как земной песок, ни во что ставила израильскую силу, ибо войско израильтян было невелико, да и из него Гедеон выбрал и взял на войну только триста воинов. Поэтому мадианитяне и надеялись легко смять израильтян зубами, как мягкое тесто, то есть победить. Поскольку же за израильтян боролся Бог, то мягкое тесто для мадианитян превратилось в острое железо: это не тесто, но копье. Крепкая же мадиамская сила была для израильтян как бы мягким тестом.
Подобное же произошло между святым Димитрием и суетным миром, который поднимается духами злобы, который прельщает и прельщается житейскими сластями. Видел мир солунского воеводу святого Димитрия в большой славе и чести и считал его за мягкое тесто, ибо везде, куда ни смотрел, видел в нем мягкость. Посмотрел на одежду — одежда мягкая, приличная сану, согласно евангельскому слову: Носящие мягкие одежды находятся в чертогах царских (Мф.11:8), — а ведь он был выдающимся царедворцем. Посмотрел мир на трапезы воеводские и там увидел мягкость, ибо каких только сладостей не было на трапезе такого господина? Посмотрел на все его угодья властелинские и всюду увидел изобилие земных благ, довольство, всюду мягкость, и подумал про себя суетный мир, говоря: «Это тесто, я сомну его зубами моих сладострастий, порабощу его моим сластям, съем его, проглочу его, одолею его, как и прочих».
Но прельщаешься ты, окаянный мир! Не знаешь ты, что в этом тесте сокрыто твердое, острое железо. Ты не знаешь, что под царским саном таится раб Христов. Под мягкими одеждами ты не видишь острой власяницы, под пиршественными трапезами не знаешь скрывающегося воздержания, под довольством не знаешь духовной нищеты. Под сном не знаешь его всенощных молитв, подвигов, трудов и различных умерщвлений тела, которые известны были одному только Всевидящему Богу. Всего этого ты, мир, не знаешь. Знай же твердо, что это не тесто, но копье святого великомученика Димитрия, которым он победит тебя и похвалится с Господом, сказавшим: Мужайтесь, Я победил мир (Ин.16:33).
Имеет и мир свои копья, которыми ранит тех, которых побеждает. Копья его — это похоть плоти, похоть очей и гордость житейская (1 Ин.2:16). Сильны эти копья; мало кто остается не раненным и не побежденным ими, ибо каждый, — по апостолу, — искушается, увлекаясь и обольщаясь собственною похотью (Иак.1:14). Всякий ранится ими, ибо рана, причиняемая ими, кажется сначала не болезненной, но сладкой, не страшной, но желанной, и ее не боятся, но даже ищут. Потому-то всякий и ранится такими страстями, не зная, что эта рана потом смертельно заболит и после временной сладости наполнит вечной горечью и желчью, уморив душевной смертью.
Однако же для ищущего спасения раны эти легко исцелимы. Если человек иногда случайно и бывает ранен, он тотчас и исцелится, если иногда и упадет, тотчас и встает, на нем сбываются слова св.Давида: Когда падет, не разобьется, ибо Господь подкрепляет руку его (Пс.36:24). Какое же врачевство может легко исцелить эти раны, причиняемые вышеуказанными страстными копьями мира? Поистине та мысль об этих страстях, что они суетны и кратковременны, ибо временно все то, что услаждает, а после себя оставляет вечную горечь. Не будет неуместным вспомнить здесь одну из древнейших греческих историй.
Некий царь мисийских стран, по имени Телефос, сын Геркулеса от нимфы Авги, вел войну с Ахиллесом, вождем греческого войска. Причина же войны была следующая. Когда Ахиллес шел с греческой силой на Трою, то он хотел идти через мисийскую землю, ибо через нее лежал его путь, тогда Телефос не хотел пустить его через свою землю, начал с ним сражаться и в сражении был ранен копьем Ахиллеса, но не до смерти. Рана эта была мучительная и неисцелима, призывалось множество искуснейших врачей, и лечилась она многими лекарствами, но никак не могла быть исцелена.
Отчаиваясь в своей жизни, Телефос послал в капища своих богов за волшебством, ища извещения, будет ли он жив, или умрет от той раны, и получил такой ответ: «Рана не исцелится, и Телефос не выздоровеет, если с того самого копья, которым он был ранен, не будет соскоблена ржавчина с железа и не будет приложена к ране». Телефос, услышав это, тотчас послал к Ахиллесу, примирился с ним и просил его, чтобы он прислал ржавчины от своего копья. Получив ее, он сделал из нее мазь, приложил к ране, и тотчас получил исцеление и здоровье.
Правда это или нет, — пусть вера в это останется при греческих историках, мы же заимствуем отсюда такой пример. Если ты, раб Господень, получил случайно в борьбе жизни твоей какую-то греховную рану от мирских пристрастий, тотчас имей перед очами ржавчину от тех пристрастий, то есть размысли о кратковременной и скоропреходящей суете, и слушай слова апостола, говорящего грехолюбивым миролюбцам: Богатство ваше сгнило, и одежды ваши изъедены молью. Золото ваше и серебро изоржавело, и ржавчина их будет свидетельством против вас (Иак.5:2-3). Нося в уме эту ржавчину и прикладывая ее, как мазь, к сердечной ране, ты тотчас исцелишься, тотчас освободишься от греховной страсти.
Теперь я обращаюсь к святому Димитрию, в котором нечего было врачевать. Он не получил таких ран, ибо не только не был побежден миром, но даже победил его самого и сокрушил его греховные копья. Похоть плотскую он сокрушил умерщвлением тела. Похоть очей, то есть сребролюбие, он сокрушил щедростью и раздачей всего своего имущества. Гордость житейскую он стер смирением, презрев всю славу мира сего и став узником Христовым и подражателем Его страданиям. Он явил себя мудрым и мужественным победителем, царствующим над страстями. Итак, в нем было совершенство величия человеческой чести не только в отношении внешнего, но и в особенности в отношении внутреннего человека.
Величие же в нем ангельской чести, которое мы уже объяснили, слушатели мои, поистине нужно видеть не в чем ином, как только в девственной его равноангельской чистоте, непорочно соблюденной от материнской утробы, ибо она является в человеке исключительным свойством ангельской природы. Послушаем, что говорит святой Амвросий: «Девство возвышается над законами человеческой природы. Девством люди уподобляются Ангелам, и даже большими Ангелов являются девствующие победители, ибо Ангелы бесплотны, девствующие же торжествуют во плоти».
Также и святой Киприан говорит: «Девство — это сестра Ангелов, одоление страстей, царица добродетелей и наследие всех благ». Поскольку же святой угодник Божий Димитрий всю свою жизнь был непорочным девственником, следовательно, он был Ангел во плоти, и в нем была мера величия ангельской чести, величия не иного какого, как только измерявшегося остротой жизни, как бы копьем. Ведь чистота не соблюдается без острого умерщвления. Поэтому в нем была мера человеческая и вместе с тем ангельская, он был одинаково и Ангел, и человек: Ангел земной, человек же небесный.
Не продолжая об этом беседы, чтобы не быть тягостным для слушателей, я приближусь к концу и только немного рассмотрю то, подобно ли было величие мученика величию Христа. Я не говорю: равно, но подобно, ибо никто не может быть равным Сыну Божию, подобным же Ему может быть всякий желающий, согласно словам апостола Павла: Подражайте мне, как я Христу (1 Кор.4:16).
Чем же святой Павел уподобился Христу? Посмотрим. Я, — говорит он, — ношу язвы Господа Иисуса на теле моем (Гал.6:17). Святой Павел мученичеством явился подобным Христу. Поскольку же и святой Димитрий пострадал за Христа, то и он оказался подобным Христу, и действительно он подобен, ибо и он понес на своем теле раны Господа Иисуса. Копьем был пронзен Христос, копьем же был пронзен и подражатель Его, святой Димитрий. Христос Господь умер за рабов Своих, и раб Его Димитрий умер за Него, Господа своего. Когда Христос полагал на Кресте за нас душу Свою, темницей была вся вселенная, тьма была по всей земле. Также и святой Димитрий, в темнице положив душу свою за Христа, уподобился Христу страданием. Если о Мелхиседеке, который не был мучеником, Писание говорит, что он был уподоблен Сыну Божию, то тем более о святом великомученике Димитрии, пострадавшем за Христа, можно сказать, что он уподоблен Сыну Божию. Уподоблен же он за мученичество, как понесший раны Господни и прободение на теле своем. Велика честь, велика слава, высоко и безмерно величие быть подобным Сыну Божию. Поскольку же святой Димитрий подобен Сыну Божию, то велико, значит, и безмерно его величие, и не напрасно Церковь называет его великомучеником.
Насколько же высоко величие мученической чести, это измерил Сам Сын Божий распростертыми на Кресте руками и нашел ту честь выше всяких почестей, которые получат чины всех святых, ибо Господь наш, приняв на Себя человеческое естество и желая плотью достигнуть Своей славы, которую имел у Отца прежде бытия мира (Ин.17:5), прошел чины всех святых и нигде не воспринял ту славу, как только в мученическом чине, в который начав входить, Он тотчас воззвал, говоря: Ныне прославился Сын Человеческий (Ин.13:31).
Был Он пророком, ибо пророчествовал о пленении Иерусалима и предсказал Страшный Судный день, но прославился не в пророческом чине. Был Он и апостолом, ибо будучи послан Отцом благовестить миру Евангелие царствия, Он проходил города и села, уча и благовествуя, что приблизилось царствие Божие, но не прославился Он и в апостольском чине. Он был пустынником: Поведен был Духом в пустыню (Лк.4:1). Был постником: Сорок дней ничего не ел (Лк.4:2), — но ни в пустынническом и ни в постническом чине Он не прославился. Был Он преподобным, как говорит о Нем апостол: Преподобный, непричастный злу, непорочный (Евр.7:26), — но и не в этом чине Он прославился. Он был чудотворцем, изгонявшим бесов, исцелявшим слепых, хромых, расслабленных и воскрешавшим мертвых, однако же Он не говорит, что был прославлен в этом чине.
Когда же после Тайной вечери Он начал готовиться к мученичеству и выходить на этот путь, тогда Он и сказал ученикам: Ныне прославился Сын Человеческий. Совершив же на Кресте страдания, Он сказал, явившись по Воскресении Луке и Клеопе: Не так ли надлежало пострадать Христу и войти в славу Свою? (Лк.24:26). Смотри, как высоко было величие мученической чести, что даже Самому Христу через мученичество подобало войти в славу Свою.
Святой Златоуст, рассуждая об этом величии мученической чести и высказываясь об узничестве Павловом, говорит, что «большая честь и слава быть узником Христовым, нежели апостолом, нежели учителем, нежели благовестником». Этот учитель считает мучеников даже выше Ангелов. Беседуя о Петре, посаженном в темницу за Христа, он говорит: «Если бы мне кто сказал: чем хочешь быть: Ангелом или Петром в узах, — то я захотел бы лучше быть Петром, связанным за Христа двумя железными узами». Но что еще удивительнее, так это следующие его слова: «Мне желательнее жестоко страдать за Христа, нежели почитаться от Христа, ибо это великая честь, это слава, превосходящая все».
Такой чести и славы, подобной Христу, Сыну Божию, удостоился и святой великомученик Димитрий через свое страдание за Христа, и величие в нем измеряется уже не человеческой, не ангельской мерой, но мерой Самого Сына Божия, Иисуса Христа, ибо великомученик возрос этой честью, по апостолу, в меру полного возраста Христова (Еф.4:13).
Христос, пронзенный на Кресте копьем, Своим мученичеством, как бы копьем, достиг Своей высокой славы, бывшей прежде у Его Отца. Великомученик же Димитрий своим мученичеством также, как бы копьем (ибо что острее мученичества?), достиг славы Христовой, ибо, с Ним пострадав, с Ним и прославился. Здесь святой уподобился древнему Ионафану, израильскому царевичу. Дал Бог израильтянам одоление иноплеменников, и преследовали их до вечера, посекая, как стебли. Преследовал их Ионафан, который целый день ничего не ел, так что сделался голодным. Случилось же ему вечером увидеть в дубраве на дереве пчел и вытекающий оттуда мед; тогда он протянул свое копье, достиг пчел, взял оттуда медовый сот, ел и подкрепился (см. 1 Цар.14:29).
Великомученик Христов победил врагов своих — вышеуказанные мирские страсти, победил он и воздушных духов злобы, победил мужественным страданием и слуг бесовских, идолопоклонников и мучителей; вкусить же желал не какой-либо земной пищи, но вечного небесного насыщения. Протянул он копье своего мученического подвига и достиг им той сладчайшей меда и сота неизреченной радости, о которой вспоминает Давид: Потоком сладости Твоей напоишь их (Пс.35:9).
О святой великомученик Димитрий, доблестный воин Иисуса Христа! Стань с твоим копьем на защиту нашу от наших врагов, победи видимых и невидимых супостатов. Молитвами же твоими удостой нас того величия, чести, славы небесной и той сладости, которой ты ныне насыщаешься, чтобы и мы были причастниками того же с тобою и со всеми святыми вовеки. Аминь.
