Свщмч.Агафангел (Преображенский) с собором духовенства
Считаю необходимым препроводить Вашему Высокопреосвященству для сведения отправленное мною Преосвященному викарию Казанской епархии епископу Афанасию [Малинину] суждение мое по поводу Вашей церковной деятельности, смущающей совесть многих чад и моей казанской паствы. Передо мною ряд вопросов из Казанской епархии об отношении к митрополиту Сергию и возглавляемой им Церкви:
1. Недоумения об отношении к митрополиту Сергию и возглавляемой им Церкви могли возникнуть только потому, что верующие почувствовали в административно-церковной деятельности митрополита Сергия превышение тех полномочий, какие предоставлены ему званием заместителя местоблюстителя патриаршего престола. Для меня лично — не подлежит сомнению, что никакой заместитель по своим правам не может равняться с тем, кого он замещает, или совершенно заменить его. Заместитель назначается для распоряжения текущими делами, порядок решения которых точно определен действующими правилами предшествующей практикой и личными указаниями замещаемого. Никаких, так сказать, учредительных прав вроде реформы существующих служебных учреждений, открытия новых должностей и т.п. заместителю не может быть предоставлено без предварительного испрошения и указаний замещаемого. Коренное же изменение самой системы церковного управления, на что отважился митрополит Сергий, превышает компетенцию и самого местоблюстителя патриаршего престола. Это последнее обстоятельство митрополит Сергий со всей убедительностью разъяснил в свое время митрополиту Петру по поводу его решения от 19 января (1 февраля) 1926 г. учредить для управления церковными делами Коллегию под председательством архиепископа Григория. Убежденный доводами своего заместителя, митрополит Петр отказался тогда от погрешительного решения; зато сам митрополит Сергий через полтора года после этого успевает основательно забыть собственные доводы и границы доверенной ему власти и, восхищая права Собора церковного, учреждает коллегиальное церковное управление в виде так называемого Временного Патриаршего Синода, приостанавливая тем действенность и обнаружение законной единолично-преемственной власти. Попытка прикрыться в данном деле авторитетом почившего Святейшего Патриарха Тихона совершенно безнадежна. Митрополит Сергий и его сотрудники по учреждению нового Высшего Церковного Управления не могут не знать резолюции Святейшего Патриарха Тихона — от 26 июня (9 июля) 1924 г., за № 523, которою патриарх счел благовременным совершенно прекратить дело об организации при нем Высшего Церковного Управления.
Посему до тех пор, пока митрополит Сергий не уничтожит учрежденного им Синода, ни одно из его административно-церковных распоряжений, издаваемых с участием так называемого Патриаршего Синода, я не могу признавать для себя обязательным к исполнению. Такое отношение к митрополиту Сергию и его Синоду я не понимаю как отделение от руководимой митрополитом Сергием части Православной Церкви, так как личный грех митрополита Сергия относительно управления Церковью не повреждает содержимого и этой частью Церкви — православно-догматического учения, но я глубоко скорблю, что среди единомысленных митрополиту Сергию архипастырей в нарушение братской любви уже применяется по отношению к несогласным и обличающим их неправоту кличка отщепенцев-раскольников. Ни от чего святого и подлинно церковного я не отделяюсь; страшусь только приступать и прилепляться к тому, что признаю греховным по самому происхождению, и потому воздерживаюсь от братского общения с митрополитом Сергием и ему единомышленными архипастырями, так как нет у меня другого способа обличать согрешающего брата. Известные мне неоднократные попытки личных и письменных братских увещаний, обращенных к митрополиту Сергию со стороны почившего ныне митрополита Агафангела, митрополита Иосифа с двумя его викариями, архиепископом Угличским Серафимом [Самойловичем], епископом Вятским Виктором [Островидовым], не могли вернуть митрополита Сергия на надлежащее место и к подобающему образу действий. Повторять этот опыт было бы бесполезно. Посему подобно сим архипастырям и вместе со всеми, кто считает учреждение так называемого Временного Патриаршего Синода погрешительным, воздержание от общения с митрополитом Сергием и единомышленными ему архиереями признаю исполнением своего архипастырского долга. Этим воздержанием с моей стороны ничуть не утверждается и не заподазривается якобы безблагодатность совершаемых сергианами священнодействий и таинств (да сохранит всех нас Господь от такого помышления), но только подчеркивается нежелание и отказ участвовать в чужих грехах. Посему литургисать с митрополитом Сергием и единомышленными ему архипастырями я не стану, но в случае смертной опасности со спокойной совестью приму елеосвящение и последнее напутствие от священника Сергиева поставления или подчиняющегося учрежденному им Синоду, если не окажется в наличии священника, разделяющего мое отношение к митрополиту Сергию и так называемому Временному Патриаршему Синоду. Подобным образом, находясь в местности, где все храмы подчиняются так называемому Временному Патриаршему Синоду, я не пойду в них молиться за общим богослужением, но совершить в одном из них литургию в одиночку или с участием единомышленных мне клириков и верующих, если бы таковые оказались в наличии, признаю возможным без предварительного освящения храма. Так же, по моему мнению, может поступать и каждый священнослужитель, разделяющий мое отношение к митрополиту Сергию и учрежденному им Синоду.
Что касается мирян, то участвовать деятельно в церковно-приходской жизни приходов, возносящих имя митрополита Сергия за храмовым богослужением, в качестве возглавляющего иерархию архипастыря, по совести не следует, но само по себе такое возношение имени митрополита Сергия не может возлагаться на ответственность мирян и не должно служить для них препятствием к посещению богослужения и принятию Св.Даров в храмах, подчиняющихся митрополиту Сергию, если в данной местности нет православного храма, хранящего неповрежденным свое каноническое отношение к местоблюстителю патриаршего престола.
Молиться же о митрополите Сергии наряду с остальными архипастырями и вообще православными христианами (запись в поминовении на проскомидии, молебне и т.п.) не является грехом, — это долг всех православных христиан, пока общецерковное рассуждение не объявит учиненное митрополитом Сергием злоупотребление доверенной ему церковной властью грехом к смерти (Мф. 18:15-17; 1 Ин. 5:16).
2. Богослужебное поминовение митрополита Сергия рядом с митрополитом Кириллом, если таковое совершается где-нибудь в Казанской епархии, есть, конечно, плод недоразумения, созданного уверениями, будто митрополит Кирилл единомыслен с митрополитом Сергием во всех его церковных мероприятиях. Для знающего же действительный образ мыслей митрополита Кирилла такое поминовение было бы сознательным обманом по отношению к верующим и есть грех.
3. Поминовение предержащих властей духовенством, находившимся в Зырянской ссылке, совершалось в 1923 г. по следующей формуле:
а) на великой ектении: «О всех, иже во власти суть и о еже возглаголати в сердца их благая и мирная о Церкви святей, Господу помолимся»;
б) на сугубой ектении: «Еще молимся о всех, иже во власти суть и о еже возглаголати в сердца их благая и мирная о Церкви Твоей святей»;
в) на проскомидии: «Помяни, Господи, всех, иже во власти суть, возглаголи в сердца их благая и мирная о Церкви Твоей святей и о людях Твоих»;
г) в евхаристической молитве Златоустовской литургии: «О еже в чистоте и в честном жительстве пребывающих, о всех, иже во власти суть и о еже возглаголати в сердца их благая и мирная о Церкви Твоей святей, да и мы тихое и безмолвное житие поживем во всяком благочестии и чистоте»:
д) в Васильевской литургии: «Помяни, Господи, всех, иже во власти суть, возглаголи в сердца их благая о Церкви Твоей святей и о всех людях Твоих, да тихое и безмолвное житие поживем во всяком благочестии и чистоте; благая во благости соблюди, лукавы благи сотвори благостию Твоею. Помяни, Господи, предстоящие люди» и т.д.
По этой формуле творю я поминовение предержащих властей, и доныне она вполне соответствует помяннику, помещенному в Псалтири и Учебном Часослове и отражает искреннее церковное отношение и к Божиему, и к кесареву.
4. Искренность же и совершенное устранение всякого лукавства и недоговоренности в деле церковном обусловливают самое бытие истинной Церкви, Поэтому честно и открыто исповедовать свое понимание современного положения церковного — долг каждого ищущего поставления в священную степень. Но едва ли можно надеяться, чтобы подчиняющийся так называемому Временному Патриаршему Синоду архиерей согласился назначить на священническое место человека, отрицательно относящегося к совместной деятельности митрополита Сергия с так называемым Временным Патриаршим Синодом. При данных обстоятельствах для Казанского викария, не объявлявшего о разрыве общения с митрополитом Кириллом, хотя, по-видимому, подчиняющегося уже митрополиту Сергию и его Синоду (быть может, по искреннему неведению образа мыслей своего митрополита), было бы проявлением достаточной степени церковной терпимости, если бы он, в случае обращения к нему церковно-приходской общины, соблазняющейся церковными мероприятиями митрополита Сергия, признал законность желания этой общины быть в каноническом общении только со своим епархиальным архипастырем, митрополитом Кириллом, и согласился бы посвятить для нее во священники избранного и представленного самим приходом кандидата. Если бы со стороны прихожан такая просьба действительно поступила к одному из викариев казанских, то я готов был бы подкрепить ее в случае надобности своим обращением к участвующему в деле викарию, с письменным советом исполнить желание прихода, по надлежащем удостоверении в правоспособности представляемого кандидата к прохождению пастырского служения, не принимая во внимание его отношения к митрополиту Сергию и так называемому Временному Патриаршему Синоду.
5. Для мыслящих себя в составе казанской паствы обращение за церковным окормлением, по примеру вятских батюшек, к кому-либо из иноепархиальных архиереев было бы неосторожным повреждением своей канонической связи с Церковью Вселенской. Для вятских батюшек, находящихся в общении с епископом Виктором [Островидовым], такое окормление находит себе основание в том, что епископ Виктор, лишенный уже физической возможности священнодействовать в храме, в бытность свою в Ленинграде сам направил своих ставленников для рукоположения в священники к одному из тамошних архиереев. Для Казани такой порядок я нахожу пока преждевременным.
Уже давно я угадывал по доходящим до меня отрывочным сведениям церковную позицию Вашего Преосвященства, но не спешил делать отсюда соответствующего вывода. Мне хотелось объяснить Ваши действия просто недостаточной Вашей осведомленностью в современных церковных делах. Я льстил себя надеждой, что с течением времени, с получением надлежащей осведомленности, Вы исправите свою ошибку и не только прекратите неблагодарную работу подкапывания Дома Божия, но и поддержите своим авторитетом мои усилия восстановить сильно нарушаемый теперь порядок и чин в церковной жизни. К сожалению, Ваше суждение «о моей деятельности» (собственноручную копию которого Вы прислали мне «для сведения») не оставляет места сомнению в том, что Вы и теоретически единомысленны с нашим новым расколом, не совсем правильно называемым «иосифлянским», и активно его поддерживаете своим примером и словом и даже стремитесь воздействовать на волю управляющего Казанской епархией означенным «суждением», т.е. перешли уже и к доступным в Вашем положении административным мерам. Это и меня заставляет выйти из выжидательного состояния и обратиться к Вашему Высокопреосвященству с настоящим моим словом.
Прежде всего, нельзя не отметить знаменательного совпадения. Известный архиепископ Григорий свою полемику против меня начал с отрицания моих полномочий. Точно так же и Ваше Высокопреосвященство, чтобы проложить путь к дальнейшим Вашим обо мне суждениям, начинаете с подрыва моих полномочий и делаете это посредством довольно искусной игры со словом «заместитель». Для меня лично, пишете Вы, не подлежит сомнению, что никакой заместитель по своим правам не может равняться с тем, кого он замещает, или совершенно заменить его. Заместитель назначается для распоряжения текущими делами и т.д. Действительно, по ходячему, всем нам привычному представлению, «зам» только подписывает бумаги за начальника и пропускает текущие дела, не смея касаться дел, требующих инициативы. Но это ходячее представление здесь не приложимо.
Дело в том, что с титулом «заместитель» произошло у нас то же, что и с титулом «патриарший местоблюститель». В завещании Святейшего Патриарха говорится только о переходе патриарших прав и обязанностей, и уже сам Владыка — митрополит Петр решил именоваться «патриаршим местоблюстителем», по букве же завещания, его титул должен бы быть: «исполняющий обязанности патриарха».1 В свою очередь, и Владыка митрополит Петр не называет меня в своем распоряжении «заместителем», а говорит только о временном переходе ко мне прав и обязанностей местоблюстителя. Значит, и мой титул собственно: «временно исполняющий обязанности патриаршего местоблюстителя», и уже потом за мной установился титул «заместитель».
Было бы ни с чем не сообразно, пользуясь тожеством титула, применять ко Владыке — митрополиту Петру известное «Положение о местоблюстителе», принятое на Соборе 1917-1918 гг., и называть превышением полномочий, например, обращение его с посланиями ко всероссийской пастве или установления поминовения его имени по всем храмам (и то и другое, по положению, предоставлено обычному местоблюстителю только совместно с Синодом). Но в той же степени несообразно и мои полномочия определять, играя на ходячем смысле слова «заместитель». Можно спорить, насколько удачно выбрано для моей должности такое наименование, но за разъяснением смысла этого наименования и какой размер полномочий в данном случае оно должно обозначать, всего прямее и вернее обратиться ко мне, как носителю этого наименования, или же к тексту распоряжения местоблюстителя, а не затруднять себя довольно бесцельными исследованиями, что вообще может означать слово «заместитель». Это Ваша первая неправда.
Совершенно произвольно, таким образом, ограничив мои полномочия и основываясь на этом Вами же изобретенном ограничении, Вы легко и приходите к обвинению меня в конечном превышении власти. Вы утверждаете, будто бы учрежденный мною Синод — в существе та же Коллегия, недопустимость которой со всей убедительностью разъяснял я сам в 1926 г. «Убежденный доводами своего заместителя, митрополит Петр отказался от погрешительного решения; зато сам митрополит Сергий через полтора года после этого успевает основательно забыть собственные доводы и границы доверенной ему власти и, восхищая права Собора церковного, учреждает коллегиальное управление, в виде так называемого Патриаршего Синода, приостанавливая тем действенность и обнаружение законной единолично-преемственной власти». Значит, я превысил не только скромное полномочие «зам», но превзошел и всякую меру самовластия, посягнув самочинно на самые основы нашего патриаршего строя. Это Ваша вторая неправда. Ошеломленный читатель, конечно, не знает, что в 1926 г., возражая против Коллегии, я предлагал вместо нее учредить Синод, чего, несомненно, не могло быть, если бы между этими учреждениями не было бы существенной разницы.
Коллегия учреждалась взамен единоличного заместительства и назначалась управлять Церковью в отсутствие Первоиерарха, а Синод утвержден при Первоиерархе, причем в 1927 г. я нарочито оговорил, что наш Синод не имеет полномочий на управление без меня. Коллегия действительно могла угрожать целости патриаршего строя, а Синод угрожать не может. Наоборот, давая патриаршему управлению возможность правильно функционировать, Синод может служить к оправданию и утверждению идеи патриаршества в нашем церковном сознании и, следовательно, к сохранению у нас патриаршества.
Вы далее пишете, что при утверждении Синода я не имею права ссылаться на пример Святейшего Патриарха, так как последний в своей резолюции от 26 июня (9 июля) 1924 г. за № 523, «счел благовременным совершенно прекратить дело об организации при нем Высшего Церковного Управления», Вы с уверенностью подчеркиваете, что митрополит Сергий и его сотрудники по учреждению ВЦУ не могут не знать «этой резолюции». Выходит, как будто, что мы даже скрываем от церковного общества уличающие нас документы. Между тем в резолюции значится, что «совершенно прекратить» Святейший Патриарх счел «благовременным» не дело об организации ВЦУ, а «переговоры с Красницким о примирении»; и далее — «и подписи на журнале от 8 (21) мая 1924 г. об учреждении при мне ВЦУ считать недействительными». Ясно, что резолюция говорит о ВЦУ в каком-то определенном виде и составе (журнал мне неизвестен) и не содержит в себе даже намека на отказ Святейшего от мысли вообще иметь при себе Управление. Не содержит в себе такого отказа и предложение Святейшего от 18 июня (1 июля) того же года за № 410, прямо касающееся прекращению работ Синода: «Ввиду того, что Священный при мне Синод, а равно и вызываемые мною для участия в его работах Преосвященные архипастыри не зарегистрированы гражданской властью, нахожу благовременным впредь до моего распоряжения работу Священного при мне Синода прекратить, уведомив» и т.д. Таким образом, работа Синода прекращалась не навсегда, а лишь временно, «впредь до особого распоряжения», и что причина прекращения в отсутствии гражданской регистрации, а не в отказе от мысли иметь Синод; поэтому впоследствии, когда намечалась возможность регистрации, Святейший приступал к организации Синода, собственноручно писал списки будущих членов и пр. (например, в 1925 г.). Как будто и я не отступил от линии действий Святейшего, когда, воспользовавшись регистрацией, учредил при себе Синод. Такова третья неправда, содержащаяся в Вашем «суждении о моей деятельности». Из указанных трех неправд Вы делаете вывод: «до тех пор, пока митрополит Сергий не уничтожит учрежденного им Синода, ни одно из его административно-церковных распоряжений, издаваемых с участием так называемого Временного Патриаршего Синода, я не могу признавать для себя обязательными к исполнению». Вы не делаете оговорки о распоряжениях, лично от меня исходящих; но таких распоряжений для Вас и не может быть, так как, по Вашим словам, учреждение Синода лишает меня («приостанавливает действенность и обнаружение») и единоличной власти, полученной мною от Владыки митрополита Петра.
Вслед за мною теряют власть и все признающие Синод архиереи. Каждый священник, по Вашему наставлению, может отказать «сергианскому» архиерею в повиновении, может перестать с ним служить, может обращаться за окормлением к иноепархиальному, «своему» архиерею (как вятские обращаются к епископу Димитрию (Любимову) в Ленинград); даже на запрещение «сергианского» архиерея может не обращать внимание (Ваш совет о.Шилову из В.Устюга).
Административный разрыв с необходимостью ведет к евхаристическому. Поэтому «воздержание от общения с митрополитом Сергием и единомысленными ему архиереями признаю, — пишете Вы, — исполнением своего архипастырского долга».
Но как ни радикальны эти выводы, Вы не можете не сознавать, что мой грех, даже преувеличенный до последней степени, не делает возглавляемую мною иерархию ни еретической, ни даже раскольнической, что наша Церковь через это не лишилась ни единства с Церковью Вселенской, ни благодати Св.Духа, изливаемой в таинствах («да сохранит всех нас Господь от такого помышления», — пишете Вы). Вы не против того, чтобы священники для Ваших общин получали хиротонию от «сергианских» архиереев. Вы выражаете даже готовность (чем, в сущности, подрываете всю свою позицию) на «смертном одре» (значит, тогда, когда человек обычно не заботится более о мнении других людей, а ищет одной правды) со спокойной совестью принять елеосвящение и причастие от «сергианского» священника при отсутствии своего. Не признавая нас, таким образом, ни раскольниками, ни безблагодатными и не имея, следовательно, дозволенных оснований для раскола. Вы, однако, с нами порываете общение. Можно ли с Вами согласиться, что раскола Вы не учиняете и остаетесь в мире со Св.Церковью?
Вы «глубоко скорбите» о том, что мы их называем отщепенцами и раскольниками. Но ведь они признают нашу, возглавляемую мною Церковь «царством антихриста», наши храмы — «вертепами сатаны»), а нас — его служителями, Св.Причастие — «пищею бесовскою»; оплевывают наши святыни и под. Для признающих благодатность нашей Церкви должно быть ясно, что все эти хулы и оплевания падают ни на кого другого, а на самую Св.Церковь Христову и на ее Божественные таинства. Это даже уже не раскол, а прямо хула на Духа Святого, грех и смерть, лишающий хульника надежды вечного спасения. И только беспросветная темнота одних и потеря духовного равновесия другими из хулителей дают христианской любви некоторую смелость верить, что грозное изречение Господа (Мф. 12:31) не будет применяться к этим несчастным со всей строгостью. Заметьте, что эту хулу изрыгают не только какие-нибудь «чернички», «всегда учащиеся и николиже в разум истины прийти могущие» (2 Тим. 3:7), а сами их вожди, например, епископы Димитрий (Любимов), Алексий (Буй), Виктор (Островидов), Иерофей (Афоник).
После таких хулений неудивительно, что эти люди в отношении к нашей Церкви не стесняют себя никакими канонами и правилами. Их архиереи простирают свои иерархические действия далеко за пределы своих епископий; посылают в чужие епархии послания, своих ставленников, даже епископов (Серпухов), не замечая присутствия канонических архиереев. Одним словом, это не просто ропщущие на церковный порядок люди, это уже соорганизовавшееся в своем отделении от Церкви особое общество, в полном смысле «церковь лукавнующих». Справедливо поэтому вожди этого общества преданы суду и подвергнуты запрещению, и все молящиеся с ними и последующие им подлежат отлучению.
Между тем с этой церковью лукавнующих Вы состоите в общении: готовы одобрять и поддерживать самые непозволительные по канонам действия самочинников, вроде, например, служения Шилова в состоянии запрещения или обращения вятских викториан в Ленинград к епископу Димитрию (Любимову). Если для своей казанской паствы Вы не рекомендуете такой способ действий, то только как преждевременный, а не как неправильный по существу. Судите же сами, если за одну молитву даже на дому с отлученным виновный подлежит отлучению (Апостольское правило 10), если священнослужитель, сообщающийся с отлученным от общения, должен быть «вне общения церковного, яко производящий замешательство в чине церковном» (Антиохийского Собора правило 2), если, наконец, «приложившиеся» к учинившему раскол должны быть извержены, т.е. лишены сана и исключены из клира (Апостольское правило 31), то тем более всему этому подлежите Вы, в котором мы должны видеть не рядового сомолитвенника или полупассивного соучастника раскола, а при Вашем авторитете и одного из главных его вдохновителей, своего рода «учителя бесчиния» (Апостольское правило 16).
То же и в нашем деле. Если мы с Вами одинаково полноправные члены Св.Православной Церкви, то это необходимо должно выразиться в евхаристическом общении между нами. Если же последнего между нами нет, то или Вы учиняете раскол, или мы находимся вне Церкви (хотя бы временно под епитимией), а потому потеряли возможность преподать Вам истинную Евхаристию. Да и психологически среднее невозможно. Во Святом Причащении для верующего церковника совершитель далеко отступает на задний план; верующий вступает в непосредственное общение со Христом. Христос говорит: «Приимите, ядите». Мыслим ли для верующего отказ из-за совершителя? Отказ этот только в самой незначительной степени коснется совершителя и больно затронет личные отношения верующего ко Христу. Другое дело, когда мы для Вас вне Церкви. Вам легко тогда сказать: «Вне Церкви нет Христа, нет и Тела Его, а от вашего хлеба и вина причащаться я не желаю». Поэтому-то правило Антиохийское 2-е гласит: «Все входящие в Церковь и слушающие Священное Писание (т.е. полноправные), но по некоему уклонению от порядка не участвующие в молитве с народом или отвращающиеся от причастия Св.Евхаристии да будут отлучены от Церкви дотоле, как исповедуются, окажут плоды покаяния и будут просить прощения и, таким образом, возмогут получить оное».
8-е же правило Св.Апостолов, угрожая отлучением от общения церковного епископу и всякому из «священного списка», кто «при совершении приношения (в Православной Церкви и православным священником) не причастится», указывает причину такой строгости: «яко соделавшийся виною вреда народу и на совершавшего приношение наведший подозрение, аки бы неправильно совершал», т.е. как возбудивший в верующем народе подозрение в неспасительности совершающейся православной Евхаристии и, вслед за собою, отвративший народ от Св.Причастия. Ведь простое христианское сознание, не затемненное никакими так называемыми умствованиями или страстью, знает только одну законную причину уклониться от Св.Причастия (кроме, конечно, своих личных, нравственных причин), когда причастие не спасительно, а губительно, когда хлеб и вино не суть Тело и Кровь Христовы. Читая Ваше объявление, что Вы впредь до нашего покаяния отказываетесь с нами причащаться, верующий народ поймет это так, что Вы уже признаете нас внецерковными и нашу евхаристию подложной. Ваши же рассуждения о воздействии и пр. сочтет за тактический прием, припишет Вашей излишней осторожности, нежеланию объявлять своего временного «первого епископа» еретиком до Собора и т.п. И будет следовать Вашим не словам, а делам; будет отвращаться от нашей евхаристии, боясь вместо «трапезы Господней» попасть на «трапезу бесовскую». Отсюда же только шаг до тех хулений, которые были упомянуты мною раньше. Таким образом, имея самое благое намерение, но не проверив его голосом Церкви, Вы «соделываетесь виною вреда народа», отнимаете у него веру во Св.Тайны и отвращаете от Св.Причастия.
Но позволительно спросить, имеете ли Вы полномочия на такое воздействие, притом мерами, «производящими замешательство в чине церковном». Правда, архиепископ Григорий [Яцковский] когда-то утверждал, что попечение об общих делах Церкви возложено на всех епископов и на каждого в отдельности, так что каждый из них при случае может присвоить себе распоряжение общими делами. Однако Св.Церковь напоминает нам каждому «знать свою меру». Я, например, в качестве простого епархиального архиерея должен бы был ограничиться пределами своей епархии и в управлении общими делами Русской Церкви мог бы участвовать только присутствуя в Синоде или на Соборе (Апостольское правило 34). Теперь же, как заместитель, я имею прямое полномочие на управление общими делами. Не отрицаю, что первый епископ подлежит суду епископов своей области (III Вселенский Собор, 1-е правило), но суду всех их в совокупности, а не суду каждого из них в отдельности. А чтобы каждый епархиальный архиерей, единолично осудив деятельность первого епископа, мог тотчас же отказывать ему в каноническом послушании и порвать с ним евхаристическое общение, это нечто совершенно неслыханное с точки зрения церковных канонов. Вам не нравится, например, учреждение Синода, другому — декларация, третий найдет, что я слишком снисходителен к падшим, четвертый, наоборот, что я слишком к ним строг и т.д., и т.д. Если каждый из недовольных сочтет себя вправе воздействовать на меня по Вашему способу, то в «церковном чине» произойдет уже не «замешательство», а настоящий хаос, угрожающий конечным расстройством церковной жизни. Предупреждая такое бедствие, Святая Церковь и указывает только одно исключение, когда каждый вправе отложиться от своего духовного главы: открытое проповедование последним ереси, уже осужденной соборне (15-е правило Двукратного Собора). Во всех же остальных случаях Церковь рекомендует недовольным обращаться к Собору и ждать соборного решения, предпочитая, таким образом, лучше терпеть некоторые разные погрешности в деятельности первого епископа, чем колебать церковное единство. А тому из недовольных чем-нибудь, кто, не дожидаясь «соборного оглашения и совершенного осуждения» и рискуя церковным единством, произнесет собственное «суждение о деятельности» первого своего епископа и дерзнет отступити от общения с ним», таковому Священный Собор определил «быти совершенно чужду всякого священства» (15-е правило Двукратного Собора).
В каком-то из своих писем Вы оправдываете свои действия тем, что кроме церковных канонов у епископа есть еще «иерархическая совесть», которая может его уполномочить действовать даже вопреки всяким канонам. Но это опять мысль совершенно нецерковная, открывающая дверь самому необузданному произволу и самочинию, чтобы не сказать самодурству. Даже Римский папа претендует на непогрешимость только тех своих решений, которые произносятся им ex cathedra, т.е. между прочим и после соборного рассмотрения. Наше же положение гораздо скромнее: мы только служители, призванные творить волю Пославшего нас. А эта воля в обычной обстановке и нам, обычным людям, открывается не в виде каких-нибудь чрезвычайных откровений в нашей совести, а открыта в слове Божием, в учении Церкви и в особенности в канонах, определяющих жизнь церковную в ее конкретной действительности. Если наша «иерархическая совесть» наставляет нас делать сообразно этому регулятору, мы можем на нее положиться. Если же она нам рекомендует бесчиние, то безопаснее обратиться к духовнику и раскрыть ему свое духовное состояние, как это делается при всяком искушении.
Что Св.Церковь повелевает нам подчинять внушения нашей совести правилам внешнего церковного порядка, это показывают 147-е и 133-е правила Карфагенского Собора. Епископ знает о преступлении от самого преступника из его личного наедине признания, но публично в судебном порядке установить этого преступления не может. «Иерархическая совесть» побуждает его немедленно же отстранить виновного от священнослужения, а Св.Церковь заповедует: «Доколе отлученного по сему случаю не примет в общение свой епископ, дотоле сего епископа да не приемлют в общение прочие епископы».
Вы признали «бесполезным повторять опыт» переговоров или переписки со мной по сему делу и перешли уже к действиям против меня и единомысленной со мною иерархии. В частности, Ваше «суждение» рассылается по всем епархиям, производя несомненный соблазн. Это давало бы и мне право перейти прямо к действиям, к которым обязывает возложенное на меня послушание. Однако братский долг внушает мне не считать еще дело поконченным. Поэтому, представляя Вам все вышеизложенное и напоминая Вам тот великий соблазн, какой производит в церковной среде Ваше выступление, усерднейше прошу Вас пересмотреть свое решение и во имя послушания и любви к Св.Церкви иметь мужество признать если не всю неправильность, то хотя бы излишнюю поспешность Вашего разрыва с нами и отложить вопрос до соборного решения, пригласив к тому же и последовавших за Вами.
Отсутствие от Вас ответа на этот мой братский призыв до 18 ноября (1 декабря) с.г. будет означать Ваше нежелание внять ему и, следовательно, будет обязывать меня перейти к соответствующим действиям по вверенной мне власти. Мне хочется, однако, надеяться, что нужды в этих действиях не будет и что новая туча скорби, собирающаяся над нашей Церковью, рассеется нашими общими с Вами усилиями, о чем и молю усердно Господа.
19 октября 1929 г. уполномоченным от канцелярии так называемого Временного Патриаршего Синода доставлено мне письмо Ваше от 18 сентября с.г. за № 3193.
Не стану оспаривать желательной Вам терминологии для обозначения Ваших церковных полномочий (дело не в терминах, а в деле), но со всею решительностью отрицая приписываемую мне Вами склонность «играть» термином «заместитель», продолжаю думать и утверждать, что Вы действительно превзошли «всякую меру самовластия, посягнув самочинно на самые основы нашего патриаршего строя». Синода с такими правительственными оказательствами, как при Вас учрежденный и действующий Синод, Русская Церковь не знала ни при патриархе, ни при митрополите Петре.
Отказавшись в силу Ваших разъяснений 1926 г. от учреждения Коллегии для управления церковными делами, митрополит Петр не внял, однако, и Вашему предложению относительно Синода, опасаясь, несомненно, создать ту же Коллегию под другим только именем. Через полтора года после этого Вы создали ее по собственной инициативе.
Сколько бы Вы ни успокаивали верующее сознание заявлениями, что Синод Ваш отнюдь не призван заменить единоличное возглавление Церкви, для всех все-таки остается очевидным, что правите Вы Церковью с Синодом, объявляя, что не можете пригласить в помощь себе братий-соепископов иначе, как в качестве соправителей. Особенно же правительственное значение Вашего Синода подчеркивается приравнением его к тому Синоду, который в свое время пришел на смену патриаршеству и управлял Русской Церковью до восстановления его в 1917 г. В распространяемом с синодским засвидетельствованием подлинности письме архиепископа Илариона (Троицкого) основная аргументация автора покоится на мысли, что Синод Ваш и Святейший Правительствующий Синод, учрежденный в 1721 г., — «явления одного и того же порядка и достоинства». Если бы эта мысль была чужда Вам, Вы, конечно, не благословили бы рассылать подобный документ в назидание другим. Мысли этой нисколько не ослабляют и попытки Ваши отделить возглавление Церкви от Ее управления. Обычное церковное сознание не может мыслить их раздельно, и для меня, например, остается несомненным, что с учреждением Вашего Синода пред Церковью встала уже не угроза целости патриаршего строя, а действительная подмена этого строя синодальным управлением.
При наличии такого управления Ваша единоличная преемственная власть, конечно, приостановила свою действенность и обнаружение. Вы сами отказались от этой власти, распыливши принятую на себя ответственность за ход церковной жизни на безответственную Коллегию. Оставаясь последовательным, Вы при существовании Вашего соправителя-Синода не должны уже принимать по делам особой церковной важности единоличных решений, не проверенных и не закрепленных синодским постановлением. Единоличные Ваши выступления по таким делам возможны только по поручению Синода — не как возглавляющего Церковь, а как доверенного представителя от Ее возглавления. Принять, например, по отношению ко мне меры канонического прещения без Вашего Синода Вы уже не можете, потому что такое единоличное распоряжение было бы равносильно уничтожению Вашего Синода, а объявление этого прещения по коллегиальному Вашему решению с Синодом неприемлемо для меня потому, что я мыслю себя в Церкви, унаследовавшей от почившего патриарха единоличную власть. Правда, Вы успокаиваете себя предположением, что «как будто бы не отступили от линии действий Святейшего, когда, воспользовавшись регистрацией, учредили при себе Синод», но это справедливо только для линии внешних действий Святейшего. Подобно ему, Вы составляете списки приглашаемых членов Синода, приглашаете их и т.п., но, в отличие от образа поведения патриарха, делаете Синод Вашим соправителем, чтобы, как заявляете Вы, не править монархически. Но почивший патриарх не правил монархически. Он имел и постоянных около себя советников, называя совокупность их Синодом, пользовался для проверки своей архипастырской совести и суждениями прилучившихся архиереев, но никого не ставил рядом с собою для переложения ответственности со своей головы на другие. При нем все распорядительные решения по Церкви были и воспринимались Ею как единоличные распоряжения Святейшего Патриарха. Вспомните хотя бы историю кратковременного существования в церковной жизни нового стиля. Введен он был с участием так называемого Синода, а отменен резолюцией патриарха единолично, — ясно, что и введение стиля, и отмену его патриарх брал исключительно на свою ответственность, Синод же при нем присутствовал то в качестве советника, то как свидетель совершившегося. Приводимая Вами резолюция от 18 июня (1 июля) 1924 г. за № 410 достаточно отражает положение тогдашнего Синода, как некоего временного привеска, то нужного и существующего, то нет. Резолюция же Святейшего от 26 июня (9 июля) 1924 г. за № 523 об отказе от учреждения при нем ВЦУ устанавливает пред нами и тот основной принцип, которым всегда руководился Святейший в своем управлении Церковью. Мне эта резолюция известна в следующей редакции: «Благодарю за выражение чувства верности. Прошу верить, что я не пойду на соглашения и уступки, которые могли бы угрожать целости Православия. Если же переговоры с о.Красницким, особенно в газетной передаче о.Красницкого, вместо радости возбуждают тревогу и опасения, о чем свидетельствуют многочисленные заявления архипастырей, пастырей и мирян, то нахожу благовременным совершенно прекратить переговоры с о.Красницким о примирении, и подписи на журнале от 8 (21) мая 1924 г. об учреждении при мне ВЦУ считать недействительными». Наличие тревоги и опасений в церковном обществе заставляют Святейшего отказаться от мероприятия, вызывающего эти опасения.
Давно уже нет недостатка в выражениях пред Вами со стороны архипастырей, пастырей и мирян ощущений опасений и прямых протестов по поводу совершаемой Вами реформы церковного управления. Оказавшись в положении, подобном тому, в каком Святейший нашел в себе мужество принять решение, формулированное вышеприведенной резолюцией, последуйте для успокоения Церкви действительно примеру Святейшего и, если вместо радости учреждение Вами Синода возбуждает тревоги, опасения и страстные споры, найдите благовременным распустить Ваш Синод, успокойте смущенные души, с любовию отдавшиеся Вашему руководству, пока не становились Вы на путь ненужных новшеств. Думаю, что эти души и их ничем не смущаемая совесть в общении с Церковью и ее служителями гораздо ценнее для Церкви и важнее для общего в ней спасения, чем настойчивое сохранение в жизни церковной спорных учреждений, быть может полезных в некоторых житейских отношениях, но не могущих этой полезностью погасить вред, причиненный неподобающим порядком своего возникновения. Уверен, что если бы Ваше Высокопреосвященство во имя сохранения церковного исполнения последовали моему совету, то все упоминаемые Вами в письме ко мне противники Ваши снова с любовью возвратились бы под Ваше руководство и прекратилась бы для Вас надобность расточать новые и новые прошения и меня объявлять «учителем бесчиния» со всеми последствиями такого учительства. Если же Вы найдете для себя позволительным и необходимым утвердить за мной этот плачевный титул, я буду знать, что получил его за то, что я счел обязательным для совести своей вслух назвать действительный источник развивающегося у нас за последние два года церковного бесчиния.
Против необходимости для Вас предварительной проверки своих церковных мероприятий голосом собратий никто возражать не может. Совещайтесь и с прилунившимися архипастырями, и с теми, кого среди своих собратий найдете наиболее опытными и авторитетными, — имейте, если угодно, и постоянных при себе советников, но такое вспомогательно-совещательное, а не правительственное значение их постоянного сотрудничества с Вами установите во всеуслышание, с такою ясностью, чтобы не оставалось уже надобности разъяснять, что разумели Вы под тем или другим употребленным Вами выражением. Это Вам следует сделать независимо от решения вопроса о том, равны ли Ваши права с правами митрополита Петра. Но в устранение ложных представлений необходимо установить действительную природу и границы Ваших прав.
В письме к какому-то недоумевающему о. протоиерею от 1 (14) марта 1928 г. Вы говорите: «Св.патриарх все права и обязанности патриарха передал митрополиту Петру (которого, в сущности, правильнее было бы назвать не местоблюстителем, а и.д.патриарха), а последний без всяких ограничений передал эти права мне». Утверждая это, Ваше Высокопреосвященство не замечаете весьма существенной разницы между митрополитом Петром и Вами в порядке правопреемства. Митрополит Петр принял свои церковные полномочия после патриарха скончавшегося и является единым носителем оставленных прав, в каковом достоинстве и был утвержден в день («погребения»? — А.Ж.) Святейшего Патриарха собравшимися на погребение, в значительном количестве, епископами, закрепившими это признание особым актом. Вы свои полномочия восприняли от митрополита Петра, пусть даже без ограничений, но в пользовании ими Вас ограничивает существование митрополита Петра как местоблюстителя. От своих прав по местоблюстительству он не отказывался и до сих пор остается и признается Церковью в своем достоинстве. В качестве местоблюстителя он выступает перед Церковью с посланиями и самостоятельными предложениями, оставляя за Вами отправление возложенных на Вас ежедневных обязанностей по церковному управлению. Таково послание его к архипастырям, пастырям и всем чадам Российской Православной Церкви, изданное 19 декабря 1926 г. (1 января 1927 г.) в г.Перми. Из этого послания, как такового, усматривается, кроме того, целый ряд деловых сношений в 1926 г. митрополита Петра как действительного местоблюстителя с митрополитом Агафангелом. Становясь на Вашу точку зрения равенства Ваших прав с правами митрополита Петра, мы, при наличии подобных актов, имели бы одновременно два возглавления нашей Церкви: митрополита Петра и Вас. Но этого в Церкви быть не может, и Ваши права в ней — только отражение прав митрополита Петра и самостоятельного светолучения не имеют. Принятие же Вами своих полномочий от митрополита Петра без восприятия их Церковью в том порядке, как совершилось восприятие прав самого митрополита Петра, т.е. без утверждения епископатом, ставит Вас перед Церковью в положение только личного уполномоченного митрополита Петра, для обеспечения на время его отсутствия сохранности принятого им курса церковного управления, но не в положение заменяющего главу Церкви, или «первого епископа страны». Поэтому меня очень смутило в свое время письмо Ваше к митрополиту Агафангелу, которому 17 (30) апреля 1926 г. Вы писали, между прочим, следующее (подчеркивается мною): «Митрополит Петр письмом от 22 апреля (мне разрешили с ним в Москве обменяться письмами по поводу Вашего послания) совершенно определенно заявил мне, что он считает обязательным для себя остаться местоблюстителем, хотя бы он был не на свободе, а назначенный им Заместитель несет свои обязанности до окончания дела митрополита Петра. Конечно, — продолжаете Вы, — если бы Ваши (т.е. митрополита Агафангела Преображенского) притязания на местоблюстительство были для всех очевидны и бесспорны, я бы (митрополит Сергий Страгородский) ни минуты не колебался передать Вам управление, несмотря на нежелание митрополита Петра». Таким заявлением, Владыко, Вы первый из всех выступили идеологом более чем свободного отношения к 15-му правилу Двукратного Собора и другим, на основании которых ущедряете прощениями на отказывающих Вам в повиновении потому именно, что притязание Ваше на равное и даже высшее положение сравнительно с местоблюстителем не для всех очевидны и бесспорны. Забвение духа сих правил сказывается, между прочим, и в Вашей постоянной склонности ставить свою деятельность в непосредственную связь с именем почившего патриарха. Авторитет Святейшего имеет, конечно, для всех громадное значение. Однако если бы Вы «знали свою меру» и действовали по духу св.канонов, то остерегались бы постоянно апеллировать к этому авторитету, так сказать, через голову митрополита Петра, от которого Вы получили свои полномочия, и испрошение согласия митрополита Петра на Ваши мероприятия исключительной важности должно быть для Вас и для Церкви ручательством, что Вы подлинно не отступаете от линии действования Святейшего. Ведь полномочия-то патриаршие перешли непосредственно от патриарха не к Вам, а к митрополиту Петру, и Вам следует сохранять по отношению к нему для всех нас обязательную мерность.2
Как бы ни подчеркивали Вы строгость суждения канонов, на какие ссылаетесь, в обличение непослушных Вам, Ваши толкования производят малое впечатление и на непослушных и на все церковное общество, совершенно перестающее доверять диалектической канонике, развившейся у Вас до ужасающих размеров с появлением обновленчества.3 Вспомните, как на основании канонического буквализма учредительный обновленческий, так называемый, Собор 1925 г. осудил патриарха не только на лишение сана, но и монашества. Поэтому не злоупотребляйте, Владыко, буквой канонических норм, чтобы от святых канонов не остались у нас просто каноны. Церковная жизнь в последние годы слагается и совершается не по буквальному смыслу канонов. Самый переход патриарших прав и обязанностей к митрополиту Петру совершился в небывалом и неведомом для канонов порядке, но церковное сознание восприняло этот небывалый порядок как средство сохранения целости патриаршего строя, считая последний главным обеспечением нашего православного бытия, особенно ввиду обновленческого отрицания идеи патриаршества. Поэтому и отношение всего церковного исполнения к неповрежденному хранению унаследованного от Святейшего Патриарха строя стало не просто послушанием этому строю по букве канонов, но с психологической необходимостью обратилось в насторожившийся контроль над церковными верхами. Всякое преткновение на этом пути или только сомнительный шаг кого-либо из архипастырей и пастырей воспринимается наиболее горячими охранителями как отступление от чистоты Православия, Этой психологии церковного общества Вы не могли не знать и не должны были в деле временно доверенного Вам управления Церковью прибегать к спорным экспериментам; или же должны были тотчас же отказаться от них, как только получили засвидетельствование их спорности, чтобы не стать тем, чем Вы теперь стали, т.е. главным виновником все более усиливающегося пожара церковного бесчиния.
В этой психологии находит себе объяснение и оправдание отход от Вашего церковного управления людей, для которых внутренняя каноническая правда, в частности, правда 14, 13 и 15-го правил Двукратного Собора не менее дорога, чем и для Вас. Это и заставляет ревнующих указывать Вам на совершаемую Вами и по существу, и тактически роковую погрешность в устроении бытия Российской Православной Церкви. В этом пункте объединяюсь с ними и я в своих отношениях к Вам, но отнюдь не в хулах, о каких упоминаете Вы в своем письме. О хулах этих я узнаю впервые от Вас; о единственно же возможном для меня отношении к ним Вы имеете полную возможность судить хотя бы по тому ужасу, с каким «отталкивал я от себя мысль о безблагодатности совершаемых сергианами священнодействий и таинств». Вы сами отмечаете этот мой ужас и, приобщая после сего и меня к таким хульникам, говорите просто неправду. Если хулы такие действительно кем-нибудь произносятся, то они плод личного темперамента говорящих, плод — скажу Вашими словами — «беспросветной темноты одних и потери духовного равновесия другими». И как горько, Владыко, что потерю духовного равновесия обнаруживаете и Вы в равную меру. Для своей христианской любви, имеющей по Вашему сознанию «некоторую смелость верить, что грозное изречение Господа (Мф. 12:31) не будет применяться к этим несчастным со всею строгостью», Вы, однако, не осмеливаетесь найти более любовный способ воздействовать на них, как постановление Вашего Синода от 6 августа 1929 г. за № 1864, воспрещающее, несмотря ни на какие просьбы, отпевать умерших в отчуждении от Вашего церковного управления. Не говоря уже о перемазывании крещеных, тем же св.миром помазанных, каким намазуют и послушные Вам священники, или о перевенчании венчанных. В апреле Вы в заботе о заблудших хлопочете о снятии клятв Собора 1667 г., а в августе — вызванный Вашей деятельностью не для всех еще ясный спор церковный закрепляете как непримиримую церковную вражду.
Не забудьте, что вражду такую Вы создаете своим синодским постановлением, главным образом, с теми, кто за время существования обновленчества разных призывов своим православным чутьем, не зная писаных законов, безошибочно определяли подлинную церковную правду и возвращали к ней самих пастырей, пошатнувшихся было на своей церковной стезе, вследствие книжнического пользования писанными церковными правилами.4 В постановлении Вашего Синода за № 1864 послышался мне подобный же приговор иудейских первосвященников: народ сей, иже не весть закона, прокляти суть (Ин. 7:49).
Происходит это оттого, конечно, что отрицательное отношение к Вашей деятельности по управлению церковному Вы с Синодом воспринимаете как отрицание самой Церкви, ее таинств и всей ее святыни. Поэтому же Вас так изумляет, что, воздерживаясь от совершения с Вами литургии, я не считаю, однако, ни себя, ни Вас стоящими вне Церкви. «Для церковного мышления такая теория совершенно неприемлема, — заявляете Вы, — это попытка сохранить лед на горячей плите». Если в данном случае есть с моей стороны попытка, то не к сохранению льда на горячей плите, а к тому, чтобы растопить лед диалектически-книжнического пользования канонами и сохранить святыню их духа. Я воздерживаюсь литургисать с Вами не потому, что тайна Тела и Крови Христовых будто бы не совершится при нашем совместном служении, но потому, что приобщение от Чаши Господней обоим нам будет в суд и осуждение, так как наше внутреннее настроение, смущаемое неодинаковым пониманием своих церковных взаимоотношений, отнимет у нас возможность в полном спокойствии духа приносить «милость мира, жертву хваления». Поэтому во всей полноте свое воздержание я отношу только к Вам и единомысленным с Вами архиереям, но не к рядовому духовенству и тем менее к мирянам. Среди рядового духовенства очень немного сознательных идеологов Вашей церковной деятельности. Большинство остается послушным Вам, так сказать, по инерции и не смутятся в случае надобности у меня исповедоваться, исповедовать меня и со мною причащаться, не привлекая к делу мое отношение к Вам и Ваше ко мне. Приемля от такого священника последнее напутствие, я ничуть не подрываю свою, как вы называете, позицию. Конечно, если придется мне натолкнуться на одного из идеологов Вашей деятельности, руководящегося синодским постановлением за № 1864, то мир наш к нам возвратится и с ним умру я без напутствия, но с исповеданием той церковной правды, забота о которой (а не о мнениях других людей, как Вы предполагаете) вынудила меня написать свое майское суждение и настоящий отзыв Вашему Высокопреосвященству.
Относительно того, как встретит верующий народ мое суждение о Вашей церковной деятельности, не имею данных ни соглашаться, ни отрицать Ваши предположения, но не могу думать, — вместе с Вами, — будто мое понимание дела отнимет у народа «веру в Св.Тайны и отвращает его от Св.Причастия». Прошу Вас еще раз прочитать сказанное в моем об этом рассуждении: «Что касается мирян, то участвовать деятельно в церковно-приходской жизни приходов, возносящих имя митрополита Сергия за храмовым богослужением в качестве возглавляющего иерархию архипастыря, по совести не следует, но само по себе такое возношение имени митрополита Сергия не может возлагаться на ответственность мирян и не должно служить для них препятствием к посещению богослужения и к принятию Св.Даров в храмах, подчиняющихся митрополиту Сергию, если в данной местности нет православного храма, хранящего неповрежденным свое каноническое отношение к патриаршему местоблюстителю. Молиться же о митрополите Сергии наряду с остальными архипастырями и вообще православными христианами (запись в поминовении, на проскомидии, молебнах и т.п.) не является грехом, это долг всех православных христиан, пока общецерковное рассуждение не объявит учиненное митрополитом Сергием злоупотребление доверенной ему церковной властью грехом к смерти (Мф. 18:15-17; 1 Ин. 5:16)». Никоим образом слова эти не отвращают от Св.Причастия. На основании их миряне могут только воздержаться от обязательного участия в церковно-приходской жизни, подчиняющихся Вам и Синоду приходов. Если такое воздержание будет способно Вас потревожить даже до готовности пересмотреть свои мероприятия и отказаться от услуг Вашего соправителя, принесших нам небывалое замешательство в чине церковном, то благодарное церковное общество встретит этот Ваш шаг как драгоценную решимость блюсти в неизменной целости принятый Вами на хранение церковный строй.
Не отказывая моим суждениям в некоторой доле справедливости, Вы убеждаете меня признать «хотя бы излишнюю поспешность моего разрыва с Вами и отложить вопрос до соборного решения». Между тем в обращении к Преосвященным о благовременности отмены клятв Собора 1667 г. Вы вместе с Синодом признаете, что «ожидать для этого нового Поместного Собора равносильно почти отказу от решения вопроса». Значит, к такому отказу Вы и призываете меня предложением ждать соборного решения, чтобы, таким образом, не мешать врастанию в церковную жизнь незаконного порядка, для накопления за ним такой давности, при которой возможность существования какого-либо другого церковного строя станет уже преданием.
Я, конечно, не имею внешних полномочий воздействовать на Вас в случае отклонения Вашей общецерковной деятельности от надлежащего пути. Но нравственного моего права в данном случае Вы отрицать не должны. Вы хорошо знаете, что с вопросом о местоблюстительстве мое имя связано гораздо больше, чем Ваше. В письме к митрополиту Агафангелу от 17 (30) апреля 1926 г., говоря об особом распоряжении, оставленном Святейшим Патриархом на случай своей смерти, Вы пишете между прочим: «Достаточно вспомнить, что безусловно преемником патриарха назначается там один митрополит Кирилл. Ваше же Высокопреосвященство и митрополит Петр назначены условно: «если нельзя будет митрополиту Кириллу». Значит, если бы при кончине Святейшего присутствовали в Москве все три кандидата, то, бесспорно, власть перешла бы в руки митрополита Кирилла. Так как ни ему, ни Вам принять власть не было возможности, то принял митрополит Петр. Хотя «в распоряжении Святейшего нет ни слова о том, чтобы митрополит Петр принял власть лишь временно, до возвращения старейших кандидатов», но сам митрополит Петр, как видно из его послания архипастырям, пастырям и всем чадам Российской Православной Церкви от 19 декабря 1926 г. (1 января 1927 г.), намереваясь передать исполнение обязанностей патриаршего местоблюстителя митрополиту Агафангелу, почему-то «вопрос об окончательной передаче этих обязанностей предполагал выяснить по возвращении Высокопреосвященнейшего Кирилла, которому в марте-апреле истекал срок ссылки». Почему митрополит Петр находил нужным выяснить столь важный вопрос с участием митрополита Кирилла, это объяснит он Вам, конечно, лучше меня, если Вы не откажете исполнить мою усердную просьбу и весь материал, составляющий настоящую с Вами переписку, передадите на усмотрение патриаршего местоблюстителя Высокопреосвященнейшего Петра, митрополита Крутицкого, как действительно первого епископа страны.
Полученный мною «Отзыв» Вашего Высокопреосвященства подтвердил самые худшие мои опасения. Вы, видимо, не желаете оставлять своей позиции даже при очевидности Вашего заблуждения.
Свщмч.Агафангел (Преображенский) с собором духовенства |
Напоминаю Вам, что распоряжение Владыки — митрополита Петра [от] 23 ноября (6 декабря) 1925 г., передавшее мне полномочия, почти дословно повторяет распоряжение Святейшего Патриарха о переходе патриарших прав. Тожество формулы говорит о тожестве совершившихся актов. То обстоятельство, что патриаршее распоряжение сделано на случай смерти, а распоряжение местоблюстителя — на время удаления его от дел, могло бы изменить дело лишь в том случае, если бы Владыка — митрополит Петр — сделал в акте соответствующую оговорку (например, как он сделал в своей резолюции от 19 января/1 февраля 1926 г., об оставлении за собою дел принципиальных). Но в акте есть только лишь одна оговорка: о том, что за митрополитом Петром остается титул местоблюстителя и возношение имени по церквам. Так я понимаю свои обязанности, действуя самостоятельно и в то же время пресекая всякие попытки лишить митрополита Петра должности местоблюстителя. Не противоречит этому и написанное мною митрополиту Агафангелу, что я отдал бы ему власть даже и вопреки желанию митрополита Петра, если бы права митрополита Агафангела были несомненны, т.е. если бы, например, в завещании Святейшего было указано, чтобы младший кандидат при возвращении старшего, передавал ему власть. Сам митрополит Петр, при таком условии, не поколебался бы уступить митрополиту Агафангелу.
Не ограничивает моих полномочий и то обстоятельство, что получил я их не непосредственно от Святейшего Патриарха, а от местоблюстителя. Это, если угодно, умаляет престиж или нравственный авторитет заместителя, но не размер его прав, определенный надлежащим актом. В силу этого, например, архиепископ Угличский Серафим, получивший свои полномочия даже и не от местоблюстителя, а от заместителя, имел такое же право наложить запрещение на архиепископа Димитрия [Любимова], какое я — на архиепископа Григория [Яцковского] или сам митрополит Петр — на Иоанникия [Соколовского]. Смысл единоличного заместительства в том и состоит, что патриаршая власть всегда остается в Церкви налицо во всем ее объеме, хотя бы она в данных руках была лишь на очень короткое время и хотя бы до этих рук она дошла через много промежуточных ступеней. Вы опасаетесь, как бы при неограниченности прав заместителя у нашей Церкви не оказалось двух глав. В 1922 г., при жизни Святейшего Патриарха, митрополит Агафангел вступил в управление Церковью в качестве его заместителя, однако тогда никто не думал о двух главах: все понимали, что при невозможности для Святейшего управлять Церковью кто-то должен это взять на себя. Кстати, тогда никого не смущало и поминовение имени заместителя наряду с именем патриарха. Настоящее же наше положение вполне аналогично тогдашнему.
Не знаю, откуда Вы черпаете сведения о Синоде, но я, его учредитель, работающий с ним уже третий год, как будто достаточно знакомый с работами Синода при патриархе, отрицательных сторон нашего Синода сравнительно с Патриаршим не вижу. По Вашим словам, меня Синод ограничивает до такой степени, что из учредителя я превращаюсь в синодского уполномоченного; при патриархе же будто бы были только советники, но не было соправителей. Однако буква соборного Положения о Высшем Церковном Управлении далеко не подтверждает таких, несколько мечтательных о нем представлений. Правда, п.20 предоставляет патриарху право, в случае нужды, делать распоряжения даже в отмену синодальных решений. Но эта прерогатива патриарха, данная ему для случаев чрезвычайных, отнюдь не превращает Синод в ничто при обычном течении дел. Формула постановления всегда гласит: «Святейший Патриарх и Священный при нем Синод слушали, постановили». Члены Синода и участвуют не только в обсуждении как советники, но и в постановлении как соправители и, подписав постановление, несут за него, вместе с патриархом, каждый свою долю ответственности. Так было при членах, выбранных на Соборе, так было и потом, например в 1924 г. Было бы неожиданным делать отсюда вывод, что патриарх превращался в синодского уполномоченного. Но еще менее оснований называть так меня, когда полномочия Синода зависят от моих и с прекращением их прекращаются.
Но будем «судить судом праведным». «Примирение» с Красницким и подобные ему решения были такого рода, что от них нужно было отказаться даже при общенародном требовании их сохранять. Когда же Святейший сознавал правоту своего начинания, он не колебался идти даже против течения. Так, его декларация 1923 г. об отказе от прежней политики вызывала тревогу и опасения и прямо ропот в известных кругах. Однако патриарх до конца дней своих от принятого направления не отказался и завещал его своим преемникам. Правда, поминовение властей тогда не привилось, но указ о его введении патриархом отменен не был.
Если наш Синод есть «зло, свидетельствуйте о зле», докажите, что я не имею права его учреждать. Если же этого доказать нельзя, зачем человека, на котором лежит такая ответственность, вынуждать угрозой разделения сделать то, что, по его убеждению, будет неправо по существу и вредно для Церкви по последствиям.
Это лишнее доказательство, что Вы мало осведомлены о движении, ради которого готовы порвать общение с нами. По Вашим словам, вся суть в Синоде; стоит его упразднить, и прекратится всякая оппозиция. В действительности же Синод не имеет для оппозиции такого значения, да и не мог иметь. Ведь не более двенадцати лет назад все спокойно жили при подлинной Духовной Коллегии. От нее мы с Вами спокойно приняли и хиротонию архиерейскую. Для оппозиции Синод был на втором плане. Раздавались голоса против состава Синода, но не против самой возможности его иметь. Во всяком случае, из-за этого рядовые верующие отделяться бы не стали. Главным мотивом отделения служит наша Декларация. В ней наши противники, сами не отрицающие обязательности для каждого христианина гражданской верности (например, епископ Виктор Островидов), не совсем последовательно увидали заявление не таких же, как и они, земных людей, граждан СССР, а заявление самой Церкви как благодатного учреждения. Отсюда крики о подчинении Церкви государству, Царства Божия — царству мира и даже Самого Христа — Велиару. Упразднением Синода таких фанатиков не примирить: они требуют, чтобы мы возвратились к узконациональному пониманию христианства, когда идея Вселенской Церкви подменялась идеей православно-русского государства.
Нет ничего неожиданного в том, что среди оппозиции стоят, по Вашим словам, люди, проявившие много усердия по борьбе с обновленчеством. Это говорит только о том, что многие восставали против обновленчества не потому, что это было церковное бесчиние, а больше потому, что оно «признало» соввласть. Недаром и теперь кое-кто спрашивает, какая же разница у нас с обновленцами, если мы «за соввласть».
Ваше отмежевание от некоторых крайних выражений оппозиции нисколько не исправляет Вашего канонического положения. Если, как я указывал в прошлом письме, наша оппозиция уже сорганизовалась в отдельное общество и «поставила свой алтарь», то не имеет существенного значения, все ли заблуждения этого общества Вы разделяете, или некоторые, важно, что ради общения с ним Вы готовы расторгнуть общение с нами.
Мне кажется, что причина Вашего недовольства моей ссылкой на правила в том, что Вы хотите считать наши отношения как бы частным нашим делом, которое других не касается. Между тем эти правила напоминают нам основное начало церковной жизни, где все общее, где болезнь и радость одного члена, хотя бы и самого последнего, становится болезнью и радостью всех. Тем более, не может быть частным делом евхаристический разрыв старейшего митрополита и первого кандидата в местоблюстители с правящим заместителем. Вы можете сколько угодно писать о необязательности для мирян разрывать общение с нами. Но если Вы порываете, то каждый мирянин может задаться вопросом, — не должен ли и он порвать. В результате великий церковный соблазн и разделение, а достаточно оснований для него по канонам не имеется.
Не забываю я и того, что Вы указаны первым кандидатом в местоблюстители: полагаю, однако, что это делает Ваше положение особо ответственным, но не дает Вам как бы неприкосновенности или неподсудимости временному заместителю. Ваше же желание, чтобы дело Ваше было передано на суд Владыки — митрополита Петра только повторяет печальный пример почти всех наших новейших диссидентов, не исключая и тех, кто (как, например, григорьевцы) начали с противодействия лично митрополиту Петру. На все эти попытки укрыться от власти действующей, за авторитет власти отсутствующей, я обычно отвечаю словами Христовыми: «Принимающий того, кого Я пошлю, Меня принимает» (ср.: Ин. 13:20) и наоборот. Признающий авторитет Владыки местоблюстителя признает суд и того, кому местоблюститель временно поручил управление. А кто не хочет признавать последнего, не подчинится и самому местоблюстителю, если его распоряжение окажется почему-либо нежелательным. Поэтому, пока я занимаю свою должность, я не имею права закрывать глаза на нарушение благочиния церковного, хотя бы (и даже в особенности тогда, когда) нарушителями являлись старейшие из иерархов.
Но я со всею искренностью прошу Вас еще раз обсудить, что лучше: терпеть ли неопределенное время в ожидании Собора некоторые недостатки в организации церковного управления, которые по самому своему характеру не затрагивают глубоко христианской церковной жизни и не могут переродить ее во что-то чуждое, или же учинить из-за этих недостатков раскол и каждой стороне отдельно ждать Собора. Церковное сознание и вековой церковный опыт, выразившийся, между прочим, и в 13-14-м правилах Двукратного Собора, предпочитают первое, и они не ошибаются. Недостатки организации Собору всегда легко исправить, раз не потеряно благодатное преемство, но соединить расколовшихся иногда невозможно без чрезвычайного воздействия благодати Божией; и сам ушедший не желает возвращаться без первой одежды и перстня на руку, и старший его брат ревнует, как бы не оказаться ему уравненным с возвратившимся.
Так как дальнейшее промедление с настоящим делом не безопасно для церковного благочиния и на случай, если это мое обращение к Вам желательного результата иметь не будет, нахожу благовременным теперь же сделать нижеследующее постановление:
Эта новая отсрочка, даже при отсутствии твердой надежды на благоприятный исход, да будет Вам свидетельством, насколько всем нам тяжело Вас потерять и насколько сильно наше желание остаться с Вами в братском общении и единомыслии.
