Вид на Тотемский монастырь
Четвертого мая 1841 года, по сдаче Киево-Михайловского монастыря со всем его имуществом и приходо-расходными книгами назначенным от митрополита лицам и после довольно трогательного прощания с академией и добрыми киевлянами, Иннокентий покинул свой Киев, в котором он получил свое богословское образование и для которого он так много потрудился в самую лучшую пору своей жизни. По пути он пробыл несколько дней в Москве, занимаясь в синодальной библиотеке отыскиванием статей, необходимых для него при составлении «Догматического Сборника»; 29 мая, наконец, он прибыл в Вологду и, по принесении Господу Богу моления, немедленно вступил в отправление своей должности. Так он доносил о своем прибытии в Вологду Священному Синоду. Через месяц по вступлении в должность, именно 29 июня, Иннокентий писал о своем путешествии и о первых полученных в Вологде впечатлениях некоему «почтеннейшему отцу Д.», соборному старцу Киево-Печерской Лавры, следующее:
Путь наш был очень хорош; нас везде чуть не носили на руках. Я удивился тому, как меня знают везде и льстят... В Вологде нам очень не худо; могло бы быть даже очень хорошо, если б пред нами жили люди, дорожащие хоть сколько-нибудь человечеством, а то... Пишу это к вам в надежде, что это в вас останется. Что у вас после нас? Как мне хочется забыть Киев, а все еще помнится; думаю, что и нас не вдруг забудут — некоторые, по крайней мере. Я старался сделать все, что зависело от меня, чтоб Киев давал знать о себе России. Опыт теперь показал мне, что труд был не напрасен. В церковном отношении о Киеве говорят теперь более, чем о Москве и даже о Петербурге. Это также только для вас пишется. Если вздумаете писать ко мне, то пишите, пожалуйста, так же просто, как я к вам. Пишите обо всем от души; вы знаете, что я не берегу писем, — то же советую делать и вам. Если дадите обещание, то я буду писать к вам обо всем, в противном случае — замолчу. Знакомым по усерднейшему поклону; очень жалею, что я не успел проститься со старухою Прасковьею, — благословение ей от угодников Вологодских, коих у нас семьдесят, в том числе есть и Киевские. Что Владыка? Что академия? Что вы и ваши отношения? У преосвященного Иосифа (бывший Смоленский, с 1834 года живший на покое в Киево-Печерской Лавре, † в 1851 году) поцелуйте за меня руку и поклонитесь ему до земли: незабвенный для меня пастырь. Чтите его как отца («Полтавские Епархиальные Ведомости», 1868, № 6; «Русская Старина» статья Востокова).
Вскоре же по прибытии в Вологду, как рассказывает один свидетель-очевидец, преосвященный Иннокентий осматривал семинарию и некоторые градские храмы, вникнул в делопроизводство местной консистории и, наконец, отправился «в странствование на несколько недель по своей епархии, которая пространством похожа на экзархию». Здесь он прежде всего нашел для своих аскетически-возвышенных стремлений новую пищу — заштатный Тотемский монастырь. Во время этого обозрения своей епархии, именно 23 июля 1841 года, он, между прочим, писал одному из своих петербургских друзей:
Я теперь нахожусь в монастыре преподобного Феодосия Тотемского. Прекрасное место: истинная Лавра! И этот монастырь — заштатный!., вследствие каких-то особенных обстоятельств, во время открытия мощей преподобного, в царствование Императора Павла I. Но неблагоразумие одного человека, лет сорок назад, должно ли вредить святому месту? А вредит сильно. Обитель не может, по недостатку людей, выдерживать с честью своего звания. Стечение народа огромное, а служить почти некому. Мне посчастливилось обратить внимание здешних граждан на сие обстоятельство, и они возымели благую мысль: собрать нужную сумму, чтоб на проценты можно было производить жалованье по степени 2-го класса. Сделав этот сбор (без всякой огласки, ибо участвуют только несколько богачей), они будут просить о возведении святой обители во 2 класс. Хорошо ли это? Скажите нам заранее, чтобы мы напрасно не трудились. Обретение святых мощей преподобного Феодосия было в свое время эпохой, так же как обретение мощей святителя Митрофана. Посему истинно жаль, что обитель его потом, так сказать, оказалась заброшена. А стечение народа и теперь огромное; содержание обители богатое, но царский крест и прочая утварь остаются без употребления, по неимению архимандрита («Русская Старина», 1878, ноябрь, с.369).
Тотемский Спасо-Суморин монастырь. 12 мая 1916 г.
Иннокентий, по самой природе своей, принадлежал к числу тех людей, которые в своих действиях никогда не могут остановиться на полпути, но всегда стараются доводить до конца всякое интересующее их дело. Мысль, забравшаяся в голову таких людей, обыкновенно не дает им покоя до тех пор, пока они не увидят ее осуществления или опытно не убедятся в непригодности ее исполнения. Это именно случилось с Иннокентием по поводу возникшей у него мысли о восстановлении святой обители Тотемской. 29 декабря того же, 1841, года он снова писал своему петербургскому приятелю о Тотемском монастыре:
О Тотемском монастыре я принял дерзновение сказать нечто в годовом епархиальном отчете Священному Синоду. Когда бы благосклонно взглянули на мое предположение и позволили начать дело по форме! Есть в сем отчете несколько и других для нас нужных предположений; но я боюсь, чтобы весь плод их не составился из того, чтобы писавшему прослыть затейником... По крайней мере, я сделал свой долг перед своей епархией...
Впрочем, и помимо Тотемского монастыря, в Вологде представлялось немало поводов для Иннокентия работать усиленно почти по всем частям епархиального управления. В своем письме к Максимовичу от 22 декабря 1841 года он, между прочим, пишет: «Спросите, каково нам в Вологде? Не худо, только очень трудно; надобно все устроить с ног до головы»...
Будучи сам отличным школьным администратором, Иннокентий естественно обратил прежде всего все свое внимание на духовно-учебные заведения своей епархии и особенно на мужское и женское Духовные училища. Здесь увидел он неотложную нужду в определении новых, вполне отвечающих своему назначению, начальников. Со смотрителем женского училища, молодым и довольно даровитым иеромонахом Ионою, еще до поступления в Вологду Иннокентия случилось одно довольно неприятное и прискорбное происшествие, вследствие которого он должен был оставить свою должность; тем не менее, до окончательного решения этого дела на его место не назначали никого другого, и училище, собственно говоря, оставалось без начальника; смотритель же мужского Духовного училища, один из вологодских протоиереев, был слишком обременен многими должностями и потому не мог с надлежащим вниманием относиться к управлению вверенным ему училищем, тем более, что в то время труды смотрителя Духовных училищ вознаграждались слишком скудно. Само собою понятно, что ни один порядочный и образованный человек на одну только эту должность с самым незначительным вознаграждением не решился бы пойти; присланный же из воспитанников какой-нибудь академии не мог бы долго оставаться на ней и при первой же возможности перешел бы на место более выгодное. Между тем Иннокентий знал очень хорошо, как вредно отзывается на учебно-воспитательном деле частая смена училищных начальников. Дело можно было уладить, таким образом, лишь через назначение на место смотрителя кого-либо из местных священников с академическим образованием, но не обремененных разными должностями по епархиальному управлению и светским учебным заведениям. Все это причиняло Иннокентию немало хлопот. И вот он пишет по этому поводу своему петербургскому другу следующее:
В отношении к его сиятельству (обер-прокурору Священного Синода, графу Протасову) я домогаюсь перемены начальника в здешних училищах Духовных: вещь очень нужная. Прежний смотритель — человек очень изрядный, но крайне развлеченный должностями; а рекомендуемый мною и свободен, и опытен, и отлично деятелен. Назначение на это место какого-либо воспитанника академии не помогло бы нашему недостатку; ибо по новости и неопытности он сам долго будет учиться своей должности, а она такова, что на ней ему долго оставаться будет неудобно. Неприятное происшествие со смотрителем женских училищ, иеромонахом Ионою, также заставляет желать, чтобы участь его была решена скорее, чтобы училище не страдало от недостатка начальника. Всего бы желательнее, как я рапортовал и официально, чтобы сему иеромонаху дана была какая-либо должность в другой епархии, ибо вовсе бросить его жаль — и по молодости, и по способности к делу...
Не будучи, по природе своей, «умом регистратурным», живя более духом, нежели формою и буквою, убивающей дух, Иннокентий, в течение всего своего девятимесячного пребывания в Вологде никак не мог примириться с тем шемякинским делопроизводством, которое он встретил в Вологодской консистории. Неправильное и несвоевременное посещение консисторскими членами присутствия, рассматривание дел на домах, освященная временем канцелярская проволочка самых, по-видимому, пустых и незначительных вещей, чиновническое взяточничество и грубое обращение с просителями, — все это безпокоило и раздражало Иннокентия; он горячился, выходил из себя, но, к сожалению, достиг немногого. Только удаление от мест некоторых служивших в консистории лиц несколько побудило консисторских чиновников сделаться аккуратнее и понять, что им пришлось иметь дело с таким начальником, который шутить не любит. Недостаточность средств не только для содержания канцелярии консисторской, но и собственной, архиерейской, составляла, однако же, то непреоборимое препятствие, которое не давало Иннокентию возможности сделать безупречным епархиальное делопроизводство. «Сколько ныне новых штатов, чиновников, новых назначений! — писал из Вологды Иннокентий своему петербургскому другу. — А бедным архиереям в новом году дали бы хотя по одному писцу собственному!.. Все пиши своей рукой, а новых требований форм, отчетов, взысков — без числа!.. Пора бы подумать сверху о том, как живут внизу...» Материальное безысходное положение тогдашних консисторских чиновников, между прочим, было и истинной причиной того, что в большинстве случаев Иннокентий смотрел слишком снисходительно, так сказать «сквозь пальцы», на взяточничество, нравственную невыдержанность и разные проделки консисторских чиновников. В этом отношении он сделал только то, что мог сделать: ускорил консисторское делопроизводство... Материальное положение духовенства Вологодской епархии и особенно духовенства, жившего среди полудиких зырян, также обратило на себя внимание преосвященного Иннокентия. «Еще слово за бедных зырян, — писал он тому же самому петербургскому другу своему. — Сжальтесь над сими бедными детьми природы и дайте им способ сделаться чадами благодати. Без пособия от правительства тамошнему священству нет возможности снабдить их достойными пастырями. Об этом я также упоминал и в своем отчете Священному Синоду...» Удалось ли, однако, достигнуть чего-либо Иннокентию в этом отношении, мы, к сожалению, не знаем. Краткость пребывания его в Вологодской епархии, при обычной медленности решения подобных дел, говорит, впрочем, за противное.
Наконец, нельзя не отметить того, что и в кратковременное свое управление Вологодской епархией Иннокентий обнаружил свою редкую способность удачно выбирать всегда соответствующих делу людей. Так, между прочим, из одного уездного городка он перевел в кафедральный Вологодский собор одного молодого, но даровитого священника, который вполне оправдал все ожидания, возложенные на него Иннокентием. Мы говорим о достойнейшем отце протоиерее Нордове, известном проповеднике, недавно, впрочем, отошедшем из этой жизни туда, где находится и его любимый архипастырь.
Протоиерей Василий Иванович Нордов
(художник Александр Иванович Зубчанинов)
Каждый воскресный и праздничный день Иннокентий, по обычаю, произносил проповеди. Эти проповеди приводили вологжан в восторг и вологжане не могли нарадоваться, что их архиеерем был такой ученый и разумный человек, ораторский талант которого тогда пользовался уже всеобщей, вполне заслуженной, популярностью. Впоследствии Иннокентий собрал все свои слова и поучения, произнесенные им в Вологодской епархии, и издал их под заглавием «Слово к Вологодской пастве», с целью этим «удовлетворить, по его собственным словам, усильному желанию вологжан — иметь что-либо на память наших церковных собеседований с ними». К сожалению, этим изданием далеко не все церковные собеседования Иннокентия с вологжанами были переданы в печати последующей генерации его почитателей...
Не менее приятное воспоминание о себе оставил Иннокентий в Вологде и тем непосредственным влиянием, которое он имел на местное интеллигентное общество. В своих покоях он нередко устраивал литературные вечера, на которые сходились как учителя Вологодской Духовной семинарии, так и некоторые другие лица, преимущественно из местных приходских священников. Учителя семинарии читали на этих вечерах некоторые из своих лекций, имевшие общий для всех интерес, или свои сочинения, которые они готовили для печати; а священники читали свои проповеди. Нечего, конечно, и говорить о том, что душою этих благородных увеселений был сам дорогой хозяин. Нередко нарочито тот или другой вопрос он ставил таким образом, что при решении его были высказываемы самые разнообразные взгляды и суждения, пока, наконец, все они не примирялись ясным, точным, глубоким и всесторонним ответом Иннокентия. Вечера эти оживили духовную интеллигенцию Вологды, не видевшей до того времени ничего подобного.
Немало принес пользы Иннокентий своей первой пастве — вологодской, несмотря на свое кратковременное пребывание в ней, и приведением в надлежащий вид ее внешнего благоустройства. Так, он обратил свое заботливое внимание на улучшение Духовных училищ, усиление персонала местных духовно-учебных и епархиальных учреждений, на обновление архиерейского дома и соборного храма, всеми мерами старался возобновить и украсить и многие другие храмы Вологодской епархии, успел заняться обозрением и отчасти собранием вологодских древностей, и тому подобным. Немало, наконец, пришлось потрудиться Иннокентию в Вологде и в управлении делами Вологодского тюремного комитета, в котором, по Высочайшему утверждению, он состоял вице-президентом.
Впрочем, и в Вологде труды Иннокентия не оставались без внимания со стороны высшей духовной власти. Двадцать девятого декабря 1841 года он удостоился получить признательность Священного Синода за особую попечительность о благе своей паствы. Но через два дня после этого, именно 31 декабря, непосредственная его деятельность для вологодской паствы окончилась навсегда. Именным Высочайшим указом, данным Священному Правительствующему Синоду, Иннокентий был переведен на епархию Харьковскую с оставлением при той степени в иерархии, какой он пользовался в Вологде.
