Панорама Харькова с Холодной горы (предоставлено Ю.Ворошиловым)
Фото из книги «Православные храмы и монастыри Харьковской губернии 1681-1917 гг.»
Тем же самым указом, которым Иннокентий был переведен из Вологды в Харьков, Харьковский архиепископ Смарагд, бывший учитель Иннокентия и его предместник по ректорству в Киевской академии, из Харькова переводился в Астрахань. В Харьков Смарагд был переведен из Могилева. Так как «по иерархическим рангам» Могилев стоял в то время гораздо выше Харькова, то своим переводом, истолковывая его в смысле иерархического понижения, Смарагд был очень недоволен и чуть ли не каждому синодскому чиновнику высказывал по этому случаю свое неудовольствие. Впрочем, впоследствии он очень полюбил Харьков и был также недоволен, когда через полтора года состоялся его перевод в Астрахань. Сам по себе Смарагд не рассчитывал скоро оставить Харьков и даже, несмотря на получение указа, думал ходатайствовать о дозволении ему выехать из Харькова, когда установится колесный путь. Вдруг нежданно-негаданно в средних числах января он получил от обер-прокурора Священного Синода отношение, в котором, уведомляя Смарагда о том, что Государь Император, сверх прогонных денег, велел выдать ему на подъем еще тысячу рублей, просил ускорить прибытием в Астраханскую епархию, для которой присутствие его становилось особенно необходимым по случаю открывшихся там некоторых неустройств. После этого Смарагд решился не медлить и как можно скорее выехать из Харькова. Он даже не дождался того, пока в казначействе было получено распоряжение о выдаче ему следуемых денег. Двадцать шестого января 1842 года на приведенном отношении обер-прокурора он положил следующую резолюцию:
Предлагаю духовной консистории сие отношение рассмотреть и так как предлежит мне скорый отъезд в Астрахань, то нельзя ли выдать мне из каких-либо сумм как прогонные, так и Всемилостивейше пожалованные деньги заимообразно с тем, что консистория по надлежащему возвратит оные по моей доверенности, которую обязуюсь оставить.
Консистория выдала Смарагду одну тысячу двести тридцать девять рублей шестьдесят четыре копейки, заимообразно взятые ею из сумм епархиального попечительства о бедных духовного звания, и 3 февраля 1842 года архиепископ Смарагд навсегда оставил Харьковскую епархию.
Между тем еще до отъезда Смарагда из Харькова, именно 28 января, члены Харьковской Духовной консистории отправили к Иннокентию в Вологду от себя поздравление с назначением его на харьковскую паству, причем испрашивали также и его распоряжения относительно высылки для него экипажа на границу Харьковской епархии, как это прежде всегда делалось. В ответ на это поздравление Иннокентий писал в консисторию следующее: «С любовью приемлю сей знак усердия ко мне почтенных членов Харьковской консистории и прошу их вместе со мною вознести ко Господу усердное моление, — да подаст мне силы достойно предстоять церкви Харьковской и право править слово истины». Нет сомнения, что харьковская паства, так много наслышанная о гениальном и даровитом архипастыре, несмотря на свой высокий сан и положение не переставшем быть человеком, по доброте своего сердца и знанию людей, — с восторгом и радостью встретила весть о назначении этого «орла» (так харьковцы часто называли Иннокентия) своим архипастырем. Но как взглянул на свое новое назначение сам Иннокентий? Едва ли он был им вполне доволен.
Так именно смотрел на свой перевод в Харьков и сам Иннокентий. В своем письме уже из Харькова от 28 февраля 1842 года Иннокентий писал своему петербургскому другу:
Усерднейше благодарю ваше превосходительство за дружелюбное участие в перемене моего положения и за приятную весть об успехе моих представлений для пользы Вологды, которая, несмотря на краткость моего в ней пребывания, дорога сердцу моему, как мой Рувим, как начало и трудов и величия пастырского. Если бы вы видели, с какими слезами она провожала меня! После сего не без горести и грусти можно было оставить край, когда Господь видимо благословил там служение мое успехом. Только назначение преемника моего (Иринарха, бывшего епископа Острогожского, викария Воронежской епархии) послужило мне в успокоение... Харьков всегда был мне мил; и потому я ехал в него с удовольствием, которое нисколько не умалилось и по приезде моем в него. Народ добрый и образованный. По дороге, впрочем, особенно в Москве, было не без вопросов: как случилось перемещение мое, что за цель? и тому подобное. Виною недоумений наши бедные ранги иерархические, в отношении к коим Харьков и Вологда стоят почти в обратном положении. Поелику ученики мои давно занимают степени гораздо высшие, то всякое движение мое в противном направлении кажется подозрительным публике. Это, однако же, нисколько не мешает мне оставаться совершенно довольным своим добрым Харьковом («Русская Старина», 1878, ноябрь, с.372).
Таким образом, как видно из этого письма, перевод в Харьков вызвал у Иннокентия какое-то смешанное чувство: с одной стороны, он был доволен Харьковом, как хорошим городом, с другой стороны, ему жаль было оставлять и Вологду и нужно было спокойно переносить косые взгляды некоторых лиц...
Как бы то ни было, но в первых числах февраля, сдав консистории дела епархии, Иннокентий, после довольно трогательного прощания с бывшей своею паствой, оставил Вологду и отправился в путь согласно своему новому назначению. По пути он заехал в Москву, где и остановился на несколько дней для свидания с некоторыми из своих хороших знакомых и с целью побывать в синодальной библиотеке для отыскания некоторых рукописей, в которых он нуждался при составлении давно им начатого, по синодальному поручению, «Догматического Сборника».
Наконец, 24 февраля 1842 года Иннокентий прибыл в Харьков, почти два месяца с нетерпением его ожидавший. Первое слово, которое услышала харьковская паства из уст своего нового архипастыря, было — «Слово при вступлении на паству харьковскую», сказанное Иннокентием в Харьковском, в то время еще только городском, Успенском соборе. Произнеся текст из Послания апостола Павла к Коринфянам (1 Кор.11:1,2,4-5), которым апостол Павел напоминал, как он в первый раз явился перед ними и как образ явления его был противоположен их ожиданиям, Иннокентий, обращаясь к жителям Харькова, говорил:
И ваш город, братие мои, подобно Коринфу, известен любовью к просвещению и наукам. Неудивительно посему, если и вы обвыкли смотреть на все не очами токмо веры, а и взором ума испытующего. Поелику же и нам выпал жребий провести немало времени не только при ногу (Деян.22:3), но и на самом седалище Гамалиилове, то легко может статься, что некоторые ожидают от нас слова высокого и проповеди по всем правилам витийства человеческого. Да будет же вам известно, братие мои, что и мы, подражая великому учителю языков, приходим к вам не с премудростью слова, не с выспренними умозрениями, не с блестящими оборотами витийства, а с простотой веры Евангельской и с единою, если даст Господь, силою чувства христианского. Да будет ведомо, что и мы, во все время нашего пребывания с вами, не желали бы казаться знающими что-либо, кроме Иисуса Христа, и Сего распята (1 Кор.2:2). Иисус и Крест Его — се наша мудрость! Изображение Его пред вами в том самом виде, как Он представлен у святых пророков и апостолов — вот наше красноречие! Большего не знаем и не обещаем; лучшего не можем и не хотим. И если бы когда-либо уклонились мы от сего святого правила и обета и предались суетному желанию блистать пред вами мудростью человеческою и витийством, то вместо внимания слову нашему, закройте тогда слух от него; остановите нас и напомните, что мы говорили теперь пред вами...
Неделю спустя, именно 7 марта, харьковцы вторично пользуются случаем, чтобы послушать окрыленное слово своего златоустого архипастыря. В первых числах марта умерла дочь одного богатого харьковского помещика, девица К.П.Хрущева. Иннокентий был приглашен для погребения ее. Отпевание происходило в университетской церкви. Народа была толпа. В утешение скорбящим родителям Иннокентий произнес свое теплое, прочувствованное слово, в котором, поставив вопрос: «Можно ли не скорбеть при гробе?» и указав на пример Самого Господа, прослезившегося у гроба друга Своего Лазаря, проповедник сказал:
После сего примера осмелимся ли мы пререкать вашей скорби и сетованию, отец и мать умершей отроковицы? Нет, скорее мы сами смешаем свои слезы с вашими, видя на примере почившей, как ничто не спасает от смерти, ни юность возраста, ни чистота души и сердца, ни любовь присных и знаемых, ни искусство и усердие служителей здравия человеческого... Только святая вера и Евангелие в силах утешить нас в подобной скорби и сетовании...
Эти две проповеди убедили харьковцев, что они далеко еще не имели истинного понятия об Иннокентие, зная его лишь по его печатным проповедям и рассказам некоторых очевидцев... Иннокентий теперь стал предметом общего внимания. О нем говорили в каждом доме, то удивляясь его гениальным дарованиям, то восхищаясь его гуманным обращением...
 Успенский градской собор, 1688 г. |
 Ключарь Успенского градского собора |
(Фото из книги «Православные храмы и монастыри Харьковской губернии 1681-1917 гг.»)
Между тем Иннокентий, тотчас же по прибытии в Харьков, донес Священному Синоду, что 24 февраля он благополучно прибыл в Харьков и, по принесении Господу Богу моления, немедленно вступил в отправление своей должности. Служение Иннокентия на харьковской пастве было продолжительнее вологодского и, несомненно, гораздо плодотворнее; здесь оно продолжалось около семи лет и ознаменовалось очень многими и притом весьма важными делами и событиями. В Харькове Иннокентий привел в исполнение то, что в Вологде он только начертал себе в виде программы своей архипастырской деятельности. Программа эта была невелика по своему объему, но весьма важна по своему внутреннему значению и содержанию. Ее можно точно обозначить следующими тремя словами: «исправить», «воссоздать», «устроить».
По этим трем рубрикам можно рассматривать и всю архипастырскую деятельность преосвященного Иннокентия за время его управления Харьковской епархией, не нарушая в то же время и хронологической последовательности главных событий из его жизни.
В Харькове архипастырская деятельность Иннокентия началась исправлением существовавших непорядков, господствовавших как среди духовенства, так и в самом епархиальном управлении. В то время харьковское духовенство положительно не умело распределять своего времени и через это, конечно, происходила неурядица, бросавшаяся в глаза новому человеку. В Рождественский и Великий пост, перед большими праздниками и даже нередко перед самой Пасхой, духовенство часто бросало свои приходы, оставляло без служения святые храмы и ретировалось в Харьков. Для чего?.. Просить более доходного места, стихаря, билета на женитьбу, донести кляузу на товарищей... Иннокентию это прежде всего бросилось в глаза и, конечно, очень не понравилось... В марте, на прошении одного дьячка о переводе его на другое место Иннокентий положил такую резолюцию: «Выслать к должности, сказав, чтобы просил о переводе после Пасхи». Такую же резолюцию положил он и еще на двух-трех подобных прошениях. Но видя, что подобными частными мерами трудно вывести этот безпорядок, преосвященный Иннокентий обратился к циркулярному предписанию и на прошении одного пономаря о перемещении его на другое место положил такую резолюцию: «Дать знать всем духовным правлениям, чтобы и священно- и церковнослужители в продолжение Великого поста оставались на своих местах, как того требует святость времени и нужда Церкви в священнослужителях, и являлись в Харьков не иначе, как токмо по особой какой-либо, не терпящей отсрочки, нужде». К сожалению, и эта мера не привела к желанной цели и оказалась только полумерой: духовенство перестало лишь лезть к Иннокентию в Великий пост с пустыми делами, но приходы оставались нередко все-таки без священнослужителей, церкви без служения, священники же и причетники, без всякого ведома их непосредственного начальства, приезжали в самый Харьков и жили там, пока им хотелось, таскаясь иногда по улицам в самом непривлекательном виде. Вот почему в первый же год своего управления Харьковской епархией Иннокентий дал в консисторию следующее предложение:
Не раз замечено мною, что духовные лица, произвольно оставив свои места, являются в Харьков, проживают в нем сколько и как угодно, влачатся по улицам не всегда в приличном виде, навлекают сим нарекание на духовенство и потом уезжают домой без ведома начальства; для прекращения сего безпорядка и соблазна предписываю консисторию дать знать по всей епархии, что отселе каждый из духовенства, по приезде в Харьков, обязан явиться в консисторию и, по предъявлению билета на проезд, записать там в книге, для того заведенной, свое имя с означением для чего приехал, сколько времени предполагает прожить и где остановился на квартире. Равным образом, каждый должен явиться и пред отъездом, дабы известно было, что он отправился к своему месту. Нарушитель сего постановления имеет предлежать суду и штрафу.
Впоследствии эта мера была усилена еще более: даже должностные лица в уездах и в уездных городах, желая по какому-либо делу отправиться в Харьков, предварительно должны были испрашивать письменное разрешение непосредственно от самого Иннокентия. В предложении, данном по этому случаю консистории, Иннокентий писал:
Для прекращения безполезных, а иногда и вредных для службы отлучек от своего места, консистория имеет дать знать по всей епархии, чтобы лица духовные, обязанные какими-либо должностями, не иначе впредь оставляли свои места и являлись в губернский город, как испросив на то предварительно от епархиального начальства письменное дозволение.
Немало неприятностей первоначально причиняли Иннокентию непорядки и в самом архиерейском домоуправлении. У каждого архиерея обыкновенно бывали особые приближенные лица, занимавшие в архиерейском домоуправлении видные места экономов, казначеев, ризничих, и прочие. С переводом преосвященного в другую епархию почти всегда следовали за ним и эти лица, а должности их занимали приближенные лица нового преосвященного. Так было в то время и в Харьковской епархии. За Смарагдом последовали в Астрахань из Харьковского архиерейского дома эконом, казначей, некоторые другие монахи и даже некоторые из консисторских чиновников. Переселения эти, однако же, причиняли архиерейскому домоуправлению немалые затруднения, а иногда даже и материальный ущерб. Это можно сказать и о бывшем при Смарагде экономе Харьковского архиерейского дома иеромонахе Иерофее. Узнав о переводе Смарагда в Астрахань и намереваясь следовать за ним, он сдал в наем по контракту флигель архиерейского дома, со всеми принадлежащими к нему постройками, какой-то француженке всего только за 150 рублей ассигнациями в год. О других подобных его проделках мы не считаем нужным и говорить. Консистория уволила его из епархии еще до прибытия Иннокентия. Но Иннокентий был этим очень недоволен и на консисторском журнале об увольнении Иерофея из Харьковской епархии в Астраханскую положил такую резолюцию: «Подобные перемены экономов при перемене преосвященных вовсе неуместны и запрещены законом. По крайней мере, консистории не следовало, по увольнении сего недобросовестного человека, дозволять ему делать по дому архиерейскому таких расходов, кои показывают явное грабительство».
Недоволен был Иннокентий и медленностью епархиального делопроизводства, как по консистории, так и по духовным правлениям. На журнале консистории о высылке, по требованию, сделанному уже канцелярией Священного Синода, ведомости об училищах при монастырях, Иннокентий написал: «Такой запрос не рекомендует деятельности канцелярии консисторской. Немедленно господин секретарь имеет объяснить причину медленности и представить ведомость, если не отослана еще». В другой раз он сделал консистории уже резкий укор за такую медленность. «Крайне нехорошо и стыдно, — писал он в своей резолюции, — что ответы на некоторые указы Синода, не требовавшие никаких особенных соображений, оставались без ответного донесения; вникнуть, кто виною такого непростительного происшествия и немедленно донести мне». Двадцатого марта 1842 года Иннокентию была доложена справка по делу, начавшемуся еще до поступления Смарагда на харьковскую паству. На этой справке Иннокентий написал: «Весьма благодарен за такие справки, коим надлежало давным давно быть представленными еще предместнику моему!..» А на одном бракоразводном деле, которое велось с 1830 по 1842 год, он заметил: «Как же долго длилось это дело!»...
Упорядочение канцелярского делопроизводства Иннокентий начал с духовных правлений, надеясь, что консистория сама догадается, чего хочет от нее новый преосвященный. Купянское Духовное правление первое получило замечание: «Из дел замечаю, — писал Иннокентий в первое же время своего управления Харьковской епархией, — что Купянское Духовное правление неисправно в исполнении предписаний; дать знать ему, что я ожидаю от него большей деятельности». Впоследствии Купянское Духовное правление, а затем и Змиевское, были совершенно упразднены Иннокентием. Вскоре, впрочем, Иннокентий увидел, что Купянское Духовное правление не представляло собой какого-нибудь исключения в этом случае, что не лучше вели свои дела и другие Духовные правления, а потому менее чем через месяц после замечания, сделанного Купянскому Духовному правлению, он уже дал консистории следующее предложение:
При рассматривании мною журналов сей консистории, оказалось, что немалое количество дел, в том числе и некоторые указы Священного Синода, останавливаются исполнением за непростительною медленностью Духовных правлений в доставлении нужных сведений; желая поставить управление Харьковской епархией на надлежащую ему степень совершенства, я предлагаю консистории немедленно дать знать указами всем Духовным правлениям, дабы впредь не было подобных зловредных промедлений, внушив особенно местным протоиереям и столоначальникам, что отныне будет веден за сим постоянный, строгий надзор и что они первые имеют подлежать ответственности за неисправное течение дел.
И действительно, впоследствии Иннокентий довольно строго взыскивал со столоначальников Духовных правлений «за неисправное течение дел». Как-то Изюмское Духовное правление несвоевременно представило в консисторию ведомость о состоящих при приходских церквах училищах для обучения грамоте поселянских детей. По этому случаю консистория определила: «За несвоевременное доставление означенной ведомости членам Изюмского Духовного правления и особенно столоначальнику оного еще раз сделать строжайшее замечание с объявлением, что если и за сим замечено будет какое-либо упущение по должности, то непременно виновные подвергнутся законному суждению». Иннокентий нашел недостаточным это определение и положил такую резолюцию: «Столоначальника выдержать три дня под арестом в Духовном правлении со взятием к тому с него расписки в исправности на будущее время».
Чтобы дать возможность Духовным правлениям на будущее время исправнее вести делопроизводство, Иннокентий вскоре же после своего вступления в управление Харьковской епархией решил сократить круг дел, которыми они заведовали прежде, и притом заведовали даже незаконно. «Усмотрено мною, — писал Иннокентий в своем предложении местной консистории, — что Духовные правления и благочинные, в противность Уставу Духовных консисторий, § 164, 165 и 168, производят следствия сами собою, не имея на то поручения высшего начальства и часто в таких делах, которые принадлежат только непосредственному архиерейскому судопроизводству, почему я предлагаю консистории воспретить низшим начальствам производить следствия без моего предписания или консистории, смотря по роду дел, а вменить им в обязанность по всем делам, подлежащим судопроизводству, в возможной скорости доносить мне и консистории «к сведению» и ожидать предписания, исключая следствий в важных преступлениях, по горячим следам». Кроме того, Иннокентий запретил служащим в Духовных правлениях лицам заниматься посторонними делами: составлением исповедных росписей, писанием метрических книг и формуляров, ведением церковных приходо-расходных книг, отчетов, рапортов, и прочего. В то время редкие священники делали все это сами. Обыкновенно, получив бланки и шнуро-пропечатанные книги для ведения разных записей, они к сдаче везли их в духовные правления чистенькими, то есть незаполненными; за известную плату их писали правленские чиновники, чем были вполне довольны обе стороны: чиновники брали деньги, а приходские священники не получали никаких замечаний от правления за неправильное ведение различных записей. Наконец, Иннокентий обратил внимание как на количество, так и на качество лиц, служивших в то время в Духовных правлениях. До Иннокентия штат канцелярии в Духовных правлениях не был строго определен. Иннокентий же приказал «принять за правило, чтобы в Духовных правлениях было по одному столоначальнику и по одному писцу, ибо много ли там дел?» Нравственные качества лиц, служивших в канцелярии Духовных правлений до Иннокентия, особенного значения не имели. Пьянство канцелярских чиновников считалось почти каким-то неизбежным злом. Иннокентий обратил внимание и на это; он хотел видеть в Духовных правлениях служащими людей нравственных и трезвых, начиная от присутствующих чиновников и оканчивая самыми сторожами. Один пономарь, ведший не всегда трезвую жизнь, явился однажды пьяным в Купянское Духовное правление. По этому поводу Купянское правление, нуждавшееся в то время в стороже, испрашивало у консистории разрешения в наказание за такой поступок «обратить» виновного из пономарей в сторожа правления. Зная, что просьба эта Иннокентию не понравится, хотя прежде подобные «обращения» практиковались сплошь и рядом, члены консистории сделали следующее определение: «Пономаря для исправления в нетрезвой жизни послать на три месяца в Старо-Харьковский монастырь в черную работу, а сторожем в Духовное правление, если оно имеет в нем надобность, велеть избрать другого, может быть и малосведущего в церковно-служительских предметах, но трезвой жизни причетника». Действительно, консисторские члены не обманулись: просьба Купянского Духовного правления Иннокентию очень не понравилась и на консисторском журнале по этому делу он положил следующую резолюцию: «Духовному правлению заметить, чтобы оно впредь не изъявляло охоты давать у себя притон пьяницам, а пономаря выслать на шесть месяцев в работу черную».
От Духовных правлений Иннокентий скоро же перешел к упорядочению делопроизводства и консисторского. Прежде всего, будучи недоволен медленностью консисторского делопроизводства, он пользовался всяким удобным случаем, чтобы напомнить «консисторам» о необходимости ускоренного ведения дел. Так, на рапорте протоиерея Голяховского о движении дел в консистории он положил такую резолюцию: «Столоначальникам рекомендуется усугубить деятельность наблюдения в движении бумаги и исполнять все, что требуется уставом и законами». Иногда он грозил даже своей ревизией консисторской канцелярии. «Объявить столоначальникам, — писал он на таком же рапорте протоиерея Голяховскоого в другой раз, — чтобы они усугубили деятельность и приготовились к ревизии их столов, которая скоро имеет быть от меня». Или: «Объявить господам столоначальникам, что через неделю я намерен сделать смотр их столов».
Что касается нравственных качеств консисторских чиновников, то в этом отношении Иннокентий действовал так же, как и в отношении чиновников правленских. Исключенный за пьянство из низшего отделения ученик просился в число канцелярских служителей консисторских без жалованья. Иннокентий не позволил его принять даже и на этом условии и на его прошении положил следующую резолюцию: «Не стоит, по неодобрительному поведению и мною самим замеченному на испытании». Консисторские канцеляристы в то время слишком грубо и безчеловечно обращались с просителями, особенно когда эти просители были из духовного звания. Иннокентию это также не нравилось и он решился хотя бы своей властью несколько облагородить консисторских канцеляристов. «Дошло до сведения моего, — писал он в консисторию в одном из своих предложений, — что столоначальники и служители консистории весьма грубо обращаются с просителями, особенно духовного чина, почему господин секретарь имеет объявить всем служащим в канцелярии консисторской, что впредь будет за обращением их с просителями строго наблюдаемо и по мере вины немедленно за безчинство и грубость штрафуемо строго».
От канцелярии Иннокентий перешел затем и к самому «присутствию» консистории. «Отцам членам консистории объявить, — писал он на рапорте протоиерея Голяховского о движении консисторских дел, — чтобы они усерднее посещали консисторию». Члены, как видно, не всегда исполняли это распоряжение и Иннокентий принужден был усугубить свою меру. На одном из консисторских журналов он написал: «А господам членам консистории объявить, чтобы они неопустительно посещали заседания консистории, что имеет быть отмечаемо со всею верностью секретарем консистории». По взгляду Иннокентия, члены консистории должны быть первыми лицами в епархии по своим дарованиям, трудам, заслугам и почестям, но зато и первыми ответчиками за свои неисправности. И если кто из них действительно оказывался неисправным, то ни лета, ни прежние труды и заслуги не могли спасти его от замечания или выговора Иннокентия. На рапорте законоучителя М-на о прочитанных им уроках Иннокентий положил резолюцию, в которой не забыл упрекнуть в неисправности и членов консистории: «К сведению: а почему прочие законоучители, между прочим члены консистории, не представляют рапортов о своем учении?»
В консисторском делопроизводстве Иннокентий требовал скорости, точности, аккуратности и серьезности отношения к делу. «Надобно так составлять журнал, — наставлял он консисторию, — чтобы виден был, хотя кратко, весь ход дела; а здесь, например, не видно, откуда оно и как возникло; почему и утвердить его мудрено без справок». На определении консистории о сооружении в селе Михайловке Валковского уезда новой каменной церкви и колокольни, с условием, чтобы помещик сего села для второго причта отвел под церковь землю, Иннокентий написал: «Дозволить немедленно устроить церковь, не обязывая к отводу земли. А для сего, если окажется нужным, сократить там число причтов. А впредь в журналах и протоколах выставлять непременно год и месяц поступления всех бумаг, дабы видно было, что в консистории не лежат дела по целым месяцам, как это, к стыду членов консистории, не раз замечено мною». Как-то пропало одно консисторское дело; после всех розысков, предпринятых секретарем консистории, ни виновного, ни дела однако же не оказалось. Так донесли и Иннокентию. Иннокентий был недоволен такими консисторскими порядками и на докладе секретаря написал: «Напротив, виновный должен быть непременно, если не по существу, то по форме делопроизводства; посему взыскать его и доложить».
Месяца через три после вступления Иннокентия в управление Харьковской епархией, в консистории получен был указ Священного Синода о содействии с духовной стороны мерам гражданского правительства к успешнейшему разведению картофеля. Выслушав этот указ, члены консистории, по принятому обычаю, приказали: «Указ сей приняв к сведению, хранить с прочими таковыми же». — «Как к сведению? — спрашивал Иннокентий в своей резолюции. — Это значит вовсе не содействовать мерам правительства. Немедленно сделать предписание через благочинных, чтобы священники и примером, и убеждением содействовали к тому, чтоб крестьяне разводили картофель». Наконец, еще один пример. Харьковской консисторией получен был указ из Московской Священного Правительствующего Синода конторы, при котором препровождался послужной список какого-то иеромонаха Иеронима Воскресенского монастыря и которым консистории давалось знать, «что оный иеромонах Иероним уволен из Воскресенского монастыря для определения в Одесский Успенский монастырь с тем, чтобы по определении его в сей монастырь донесено было конторе Священного Синода». Очевидно, в канцелярии синодальной конторы писец ошибся: написал указ в Харьковскую консисторию вместо Херсонской. Между тем, кто-то из членов консистории, или вернее, консисторских столоначальников, вздумал подшутить над этой ошибкой писца и составил такое постановление: «Донести рапортом Московской Священного Синода конторе, что в Харьковской епархии ни Воскресенского, ни Одесского Успенского монастырей не имеется». Шутку эту Иннокентий нашел однако же вовсе неуместной в официальном делопроизводстве и написал такую резолюцию: «Да в указе и не говорится, чтоб у нас был Воскресенский монастырь. Откуда это взято? Чужую ошибку не надобно увеличивать вдвое. Донести, что нет Успенского монастыря, — и только! А канцелярии впредь быть осмотрительнее». Для упорядочения консисторского делопроизводства Иннокентий употреблял вообще разные меры. Так, прежде всего он всегда отличал исправных и аккуратных чиновников от «медлительных» и «нерадивых». Особенно это отличие было всегда заметно при распределении наградных денег. Так, в конце октября 1844 года хозяйственное управление при Священном Синоде уведомило Иннокентия, что из Всемилостивейше пожалованной суммы на награды чиновникам духовных консисторий, занимавшихся сверх прямых своих обязанностей делами и счетами по свечному сбору, для Харьковской консистории Священный Синод назначил триста шестнадцать рублей серебром. На этом «отношении» хозяйственного управления Иннокентий положил такую резолюцию: «Сделать распределение (наградных денег) так, чтобы замеченные в медленности делопроизводства не были поставлены наряду с прилежно трудившимися». В число канцелярских чиновников он принимал только людей способных и хорошо пишущих; людей же неспособных и малосведущих он не только не принимал, но и удалял без всякой просьбы из консистории, если они были приняты до начала его управления Харьковской епархией. На прошении одного исключенного из высшего отделения Харьковского уездного училища ученика о принятии его в число консисторских служителей он положил резолюцию: «Плохо пишет; если хочет, пусть просится в светское звание». Напротив, на таком же прошении уволенного из среднего отделения семинарии и отлично писавшего Иннокентий написал: «Принять, а слабых и не умеющих писать уволить, чтобы способным было жалованье». Впоследствии он поступал еще решительнее. Так, в одном из своих предложений, данных на имя консистории, он писал:
Из представленных мне послужных списков о чиновниках и канцелярских служителях, собственными их руками написанных, замечено мною, что в числе канцелярских служителей много есть лишних против штатного положения, и притом из них: Иван и Павел Рубинские, В.Лихницкий, С.Котляровский и Василий Червонецкий пишут худо. Посему объявить сим канцелярским служителям, чтобы они искали себе мест, свойственных их способностям, а до приискания таковых, хотя и считать их на службе, но производство жалованья им прекратить с сего времени, прочим же, также некрасиво пишущим, рекомендовать, чтобы они исправили свой почерк под опасением исключения из службы.
Вообще же он советовал консистории «без особенной нужды не умножать числа приказно-служителей». К консисторским постановлениям Иннокентий вообще относился довольно осмотрительно и если замечал какое-нибудь умышленное или неумышленное упущение, тотчас возвращал дело для нового пересмотра, или же сам делал постановление, какое ему казалось справедливым. Один запрещенный к священнослужению диакон, бывший на причетнической вакансии, явился пьяным в церковь в начале литургии, во время великого входа; когда священник еще только произнес царскую фамилию, он тотчас начал петь причастен: «В память вечную будет праведник», и при этом стал громко и дерзко бранить останавливавшего его причетника. Консистория по этому делу сделала такое постановление: «Оштрафовать виновного положением в церкви ста земных поклонов при причте и прихожанах». Но Иннокентий не согласился с таким постановлением и написал следующую резолюцию: «Решение противно законам. Пересмотреть снова, по важности вины, а присутствующим и особенно господину секретарю замечается, чтобы впредь не делаемо было таких просмотров осязательных». Другой пример. Харьковская палата уголовного суда однажды донесла Иннокентию, что задохнувшийся было от паров в винокуренном заводе крестьянин, но вытащенный и приведенный затем в чувство, все-таки через три или четыре часа умер без исповеди и Святого Причащения, так как приходской священник не захотел тотчас отправиться к нему для напутствования, ссылаясь на то, что ему нужно ехать на хутор для погребения умершего. Принимая во внимание, что священник не просто не захотел напутствовать больного, а потому что был занят в это время другою требою, консистория виновным его не признала. Но Иннокентий взглянул на это дело совершенно с другой стороны. «Погребение, — писал он, — можно было отложить, а исповедь была неотложна; посему консистория снова имеет вникнуть в это дело».
Чтобы побудить консисторию серьезнее и аккуратнее относиться к своему делу, преосвященный Иннокентий не скупился на выговоры и замечания как членам, так и секретарю консистории. Однажды Казенная палата донесла Иннокентию о том, что при ревизии книги Рождество-Богородицкой церкви Богодуховскоого уезда села Лозовой о вспомогательном окладе усмотрены ею некоторые безпорядки и упущения, причем оказалось, что эти ошибки и упущения произведены еще предместником тогдашнего приходского священника, священника Н.Л., который был обязан дать Казенной палате верный отчет о вспомогательном окладе, но при перемене места оставил как книгу, так и самый годовой отчет «без всякого внимания» и, не сдав надлежащим образом благочинному ни церкви, ни отчетов, без ведома его переместился на другой приход, чем и произвел эту путаницу. На этом донесении Иннокентий положил следующую резолюцию: «Обратить внимание на это обстоятельство и подвергнуть виновного ответственности, а господам членам консистории не делать подобных упущений из виду». Другой пример. Села Николаевки (Сумского уезда) священник С.Б. просил преосвященного «снестись с гражданским правительством» о немедленном окончании дела, приводящегося в «гражданских присутственных местах», о самоуправном завладении помещиком Баженовым подцерковною землею и вещами, оставшимися по упразднении в селе Кровном церкви, причисленной к Рождество-Богородицкой церкви села Николаевки, «по уважению к тому, что дело это до двадцати лет безполезно производится и через то он с диаконом и причетниками терпит убытки». На этом прошении Иннокентий написал: «Господин секретарь имеет обратить немедленное внимание на сие дело и весьма худо делает, что доселе мало обращал его. Сделать мне список подобных дел и представить немедленно».
Впрочем, как ни строг к консистории был, по-видимому, Иннокентий, но он всегда дорожил ее честью и покрывал ее недостатки. Некто К.Попов, пономарский сын, за дурное поведение исключенный из духовного звания, однажды обратился к преосвященному Иннокентию с прошением о разрешении консистории выдать ему 50 рублей из отцовских денег, вырученных от продажи дома, оставшегося после смерти его отца. Так как проситель достиг уже в то время гражданского совершеннолетия, то преосвященный Иннокентий и предписал консистории выдать ему следуемую часть из отцовских денег. Денег этих в консистории однако же не оказалось; они даже не были записаны ни в одной книге ни на приход, ни в расход. Между тем Попов продолжал все-таки утверждать, что по смерти отца, когда он был еще в уездном училище, все оставшееся имущество было продано и вырученные сто рублей были внесены для хранения в консисторию. Сделали запрос благочинному. Благочинный донес, что дом, принадлежавший сыну умершего дьячка слободы Ново-Екатеринославля Марка Попова, исключенному из духовного звания пономарю Константину, по распоряжению военного начальства, как стоявший не на плане проекта и притом ветхий, действительно продан им священнику Иоанну Федорову за сто рублей ассигнациями, что эти деньги при рапорте доставлены им в Харьковскую Духовную консисторию и отданы секретарю Крамореву под его расписку. Навели справки и оказалось, что деньги (сто рублей ассигнациями) за проданный дом К.Попова действительно поступили в консисторию еще в августе 1838 года и в принятии их расписался на рапорте, при котором они были присланы, умерший протоиерей Георгий Маевский, заведывавший в то время консисторскими суммами, но по приходо-расходным книгам за тот год они не показаны, а потому и нельзя было с точностью дознать, куда они девались. Консистория сделала по этому делу такое постановление:
Как дело о продаже дома умершего дьячка Попова состояло в производстве у бывшего тогда столоначальника Гелевского, находящегося и ныне на службе в числе канцелярских служителей консистории, то и поставить им в обязанность отыскать следы, куда девались сто рублей — деньги, вырученные от продажи дома дьячка Попова и принадлежащие детям его Ирине и Константину Поповым, о чем ему, Гелевскому, объявить с распискою на деле; а между тем предписать благочинным протоиереям Протопопову и Чернякову, дабы они навели по своим делам справку, не поступали ли оные деньги к ним для передачи наследникам?...
Видя, что дело плохо, и не желая конфузить консисторию, Иннокентий позвал к себе секретаря и приказал немедленно уплатить просителю следуемые ему 50 рублей ассигнациями из имеющейся в консистории хозяйственной суммы. «А между тем, — добавил Иннокентий в своей письменной резолюции, — не медля заняться отысканием, по бумагам консистории, сих денег и потом донести мне». Не знаем, чем в конце концов окончилось это дело; но Гелевский в том же году получил знак безпорочной службы... Далее, ради упорядочения консисторского делопроизводства, Иннокентий запретил консистории вести дела, не подлежащие ее прямому и непосредственному ведению. До Иннокентия консистория представляла из себя, кроме своего прямого назначения, и нечто еще вроде комиссионерства. Если кто из духовенства имел намерение выписать какую-нибудь книгу, то он обыкновенно вносил в консисторию известную сумму вместе с прошением о выписке той или другой желаемой книги. И консистория выписывала ее. Этим же путем авторы и книгопродавцы публиковали сведения о своих изданиях. Было, впрочем, даже время, когда епархиальное начальство предавало суду духовных лиц, если они выписывали себе книги прямо от себя, а не через консисторию. Иннокентий посмотрел на это дело совершенно иначе. На журнале консистории о том, что протоиерей Иаков Голяховский при рапорте внес один рубль пятьдесят одну копейку с просьбой выписать для него «Устав Духовных Консисторий», он положил такую резолюцию: «Консисторию не следует обременять подобными поручениями. Кто хочет, всегда может выписать какую хочет книгу». В таком же духе сделал он замечание и на рапорте Купянского Духовного правления о выписке «Христианского Чтения»: «Впредь консисторию не обременять выпиской подобных вещей, а только публиковать сведения о них по епархии, дабы кто хочет, выписывал сам прямо из редакции».
Ярославской градской Духовной церкви священник, магистр Радион Путятин, просил оповестить духовенство Харьковской епархии, не пожелает ли кто приобрести изданные им краткие поучения, с тем, чтобы предварительно высказано было желание, а деньги были высланы уже по получении самых книг. По этому поводу Иннокентий сделал такое распоряжение: «Дать знать о сем по надлежащему, дабы желающие обращались прямо к господину сочинителю». Еще до перевода Иннокентия в Харьков некто Тимофей Крылов, при посредстве консистории, предложил духовенству епархии, в том числе и Хорошевскому монастырю, подписку на его издание «Размышления о важнейших истинах религии» и «Часы благоговения». Хорошевская игуменья выслала ему через консисторию деньги на оба издания, но получила только одно — «Часы благоговения». По этому делу Иннокентий заметил: «Господин Крылов не имел никакого права делать подписку с высылкою книг. Дать знать игуменье, что она, если не согласна принять присланные книги («Часы благоговения»), то может отослать их обратно — господину Крылову, который напрасно и называет себя редактором, ибо издание его не утверждено правительством; а от выписки книги «Часы благоговения» впредь удержаться, ибо в них найдены места, противные вере».
С целью уменьшения консисторских дел и облегчения консисторских трудов, Иннокентий при всяком удобном случае старался о том, чтобы отбить у духовенства охоту заводить пустые и неосновательные дела, разные кляузы и дрязги. В Валках ссорились два священника из-за раздела приходов. Благочинный в рапорте высказал свое мнение о том, как можно было бы безобидно для обеих сторон поделить их приходы. На этом рапорте Иннокентий положил такую резолюцию: «Утвердить, внушив священникам через благочинного, что стыдно им такими мелочами тревожить начальство». Одного священника сл.Нижне-Бараниковки ограбили ночью в доме неизвестные ему люди, похитив у него две тысячи рублей ассигнациями. Он подал в консисторию прошение об истребовании этих денег с его прихожан, так как они будто бы намеренно скрывают у себя этих грабителей. По поводу этого прошения Иннокентий приказал: «вызвать сего безтолкового священника в Харьков немедленно». Гражданин Ахтырки Успенской церкви диакон И.Л. вместе с просьбою об увольнении его за штат поставил такие условия, которые трудно было и понять постороннему человеку. Иннокентий на его прошении написал: «Безтолкового сего просителя уволить за штат, а путаницу его уже препоручено мною рассмотреть надежному человеку». Один полковой священник просил Иннокентия зачислить его кандидатом на имеющее быть вакантным в следующую весну священническое место в Славянске при Троицкой церкви. На его прошении Иннокентий положил следующую резолюцию: «Прошение сие признается неосновательным и недельным. Объявить просителю, что я обещать ничего того не могу, что произойдет в будущую весну, и что он если хочет перейти в епархиальное ведомство, пусть просится на какое-нибудь совершенно вакантное место». Один благочинный жаловался на своего предшественника, что он не сдал ему всех благочиннических дел. Начались обоюдные кляузы. «Того и смотри, — писал Иннокентий, — что сии враждующие лица из-за пустых личностей разведут огромный процесс. Консистория имеет позаботиться угасить пожар в самом его начале».
На самых же первых порах управления Харьковскою епархиею Иннокентия поразило умственное невежество местного духовенства, особенно причетников, которые, при поступлении на места, в большинстве случаев не умели ни читать, ни писать. Чтобы хотя несколько поднять уровень знаний, необходимых для причетника, Иннокентий решил прежде определения на места подвергать просителей надлежащему экзамену. Вот почему он предписал и в консисторию — просителей причетнических мест «Прежде экзаменовать, а потом уже определять, ибо что за дьячок, что не будет уметь читать, как это бывает?..» Такие экзамены он сначала поручал производить разным лицам: протоиерею Гнедичу, протоиерею Печерскому, протоиерею Н.Македонскому, иеромонахам: Димитрию, Исихию и даже иногда регенту архиерейского хора Василию Червонецкому, потом экзамены производил почти исключительно протоиерей Гнедич; 1 августа 1844 года предложением Иннокентия, данным консистории, экзаменатором ставленников был назначен протоиерей Благовещенской церкви, магистр Иоанн Гапонов; а в сентябре 1846 года, по случаю отпуска Гапонова в Путивль, Иннокентий предписал: «Экзаменатором быть отселе протоиерею Аристарху Мерхалеву, яко не занятому еще ничем по епархиальной службе, а между тем весьма к ней способному».
Возбуждение Иннокентия, возмущавшегося умственным невежеством низших членов причта, по всей вероятности, невольно отражалось со стороны преосвященного и на его резолюциях, которые даны им на прошениях таких просителей. Приведем для примера несколько подобных резолюций. «Учиться, а потом проситься». «Не стоит быть в городе, — отказать». На прошении некоего Михаила Соломонова, исключенного из низшего отделения Харьковской духовной семинарии и принятого в духовное звание из штатно-служительских детей, Иннокентий написал: «Шел бы лучше, яко светский, в светское звание». Богодуховского уезда села Пархомовки пономарь Я.К. просил о перемещении его в слободу Полковую Никитовку. Иннокентий предписал: «Не давать места, если не выучится читать и писать в полгода, и если не выучится, то исключить его из духовного звания, яко не потребного». На прошении пономаря села Алексеевки Харьковского уезда М.П. о перемещении его в слободу Боровую, дана такая резолюция: «Оставаться на своем месте, а место сие предложить лучшим ученикам исключенным, или перевести туда откуда-либо хорошего причетника, так как там есть жалованье». За просителя несовершеннолетнего, не выдержавшего экзамена по «причетническим предметам», мог иногда пострадать и отец. Так на прошении одного такого кандидата в причетники Иннокентий написал: «отослать к отцу на год, чтобы выучил сына и представил на экзамен непременно». На другом таком же прошении: «отослать к отцу, обязав его выучить сына в год, в противном случае сам отец будет лишен своего места, яко негодный». Петр Подольский, сын священника, исключенный из низшего приходского училища, просил пономарского места. Резолюция: «Велеть благочинному, не медля, выслать сего священника с сыном, а для сего удержать его на время от богослужения». Встречаются резолюции и такого рода: «просить другого места: здесь нужен причетник с глазами». «Если не годится в сторожа, то вон его из духовного звания за нерадение». «Велеть учиться на своем месте до получения стихаря, иначе через полгода будет послан в служителя» (семинарии). «Дать указ на год до экзамена строгого». «Исправлять должность пономаря в продолжение года, дабы после или утвердить, или выбросить из духовного звания». «Перевести кого-либо сюда из наличных диаконов, а этот птенец уездного училища еще почитает часослов». «Учить все, что нужно, а за то, что просился, не зная, что нужно, положить при богослужении сто поклонов в церкви». «Лишить и пономарского места (проситель хлопотал о дьячковском месте), доколе не выучится всему, как должно, или уволить, если хочет, в светское звание». «Пять лет, а без стихаря; быть на месте еще год и потом исключить из духовного звания, если останется дураком». Исключенный из низшего отделения Харьковской духовной семинарии, ученик Д.М. просил определить его в город Харьков к кладбищенской Рождество-Богородицкой (Каплуновской) церкви дьячком. Но так как он не выдержал надлежащим образом экзамена, то Иннокентий и отказал в его просьбе, написав такую резолюцию: «А кто виноват? Проситься в село и там усовершенствоваться, чтобы быть потом в городе, где необходим причт отличный». Села Бережек (Лебединского уезда) пономарь Д.К. просил о перемещении его в город Белополье к соборной церкви. Резолюция: «За нерадение лишить места совсем и пусть просится вон из духовного звания, яко неспособный». Г.Сум Воскресенской церкви дьячок К.З. просил о перемещении в с.Бездрик. Резолюция: «Яко не духовного и не нужного в духовном ведомстве, ничего не видя — переменяющего места, уволить в светское звание обратно». Пономарь А.Г. просил места в с.Бондаровой (Старобельского уезда). Резолюция: «Определить назад, отдав под надзор местного священника, с тем, что если не будет читать и петь хорошо, то выбросить его из духовного звания». С.Лопани пономарь З.А. просил о перемещении его на дьячковское место в с.Гороховатку. Резолюция: «Худо пишет; оштрафовать двумястами поклонов и сказать, что будет лишен и сего места». На другом прошении этого же самого причетника, поданном через полгода после первого, Иннокентий написал: «и на настоящем месте дать еще билет только на полгода до изучения, после чего, если не выучится, исключить в светское звание»... Села Райского пономарь И.Р. просил о перемещении его пономарем же в с.Кривую Луку. Резолюция: «За скверное письмо отослать на работу в архиерейский дом». Пономарь Г.Л. просился на пономарское место в с.Котельву. Резолюция: «Поелику год прошел, а петь не умеет, то или в сторожа или в служители семинарии, или вон из духовного звания». На прошении пономаря И.Т. села Колупаевки об оставлении его на прежнем месте, по желанию прихожан, Иннокентий написал: «Дать билет на полгода на изучение предметов, с тем, чтобы благочинный донес потом особенно, выучился ли этот невежа, чему должно». Подобную же резолюцию положил Иннокентий и на прошении пономаря Н.Б.: «Отпустить в дом к месту на полгода, с тем, чтобы благочинный, проэкзаменовавши, о том представил, равно и о его поведении, для отсылки, в случае нетрезвости и незнания своего дела, в губернское правление». Исключенный из Ахтырского духовного приходского училища ученик Ф.П., сын ахтырского дьячка, просил об определении его на пономарское место к Ахтырской Успенской церкви. На его прошении Иннокентий написал: «Определить в сторожа при ахтырском училище на содержании отца, за несмотрение за сыном, учившимся под его глазами и ленившимся». С. Ново-Павловки (Изюмского уезда) стихарный дьячок В.К. просил дьячковского места в городе Золочеве. Резолюция: «Отправить к эконому на труды». Села Бранцовки (Ахтырского уезда) дьячок Т.К. просил о переводе его в с.Лихачевку на дьячковское же место. Резолюция: «Послать на три месяца в черные труды, под строжайший надзор в Ахтырский монастырь». Один дьякон (в с.Радьковке) просил о дозволении сыну его исправлять пономарскую должность под его надзором и руководством вместо престарелого и бездетного пономаря, от роду имевшего шестьдесят один год. Но так как сын просителя оказался несведущим в «причетнических предметах», то Иннокентий и отказал его просьбе, написав такую резолюцию: «Прежде своего сына дурака выучить, для чего и отдать его на руки отца на год, а потом уже просить на место другого». Бедное материальное положение и многосемейность, игравшая всегда столь важную роль во всевозможных прошениях духовенства в глазах Иннокентия не имели своего полного значения, как скоро проситель был человек малоспособный и малосведущий или «невежа». Консисторский сторож И.Ш., ссылаясь именно на свою бедность и многосемейность, просил об определении его в город Изюм к Вознесенской церкви пригородной слободы Песок на праздное пономарское место. Но на его прошении Иннокентий положил такую резолюцию: «А зачем таким дуракам жениться? Прежде бы выучился! Не то, пусть идет в хлебопашцы...»
С целью же поднятия причетнических знаний установлен был Иннокентием экзамен и для тех причетников, которые имели желание быть посвященными в стихарь. Так как просители причетнических мест и честолюбивые искатели стихаря, являясь в Харьков нередко из отдаленных уголков епархии, в большинстве случаев не выдерживали установленного экзамена, то, из сожаления к ним, чтобы не вводить их в напрасные хлопоты и совершенно непроизводительные расходы, Иннокентий, на первых же порах своего управления Харьковской епархиею, дал в консисторию следующее предложение: «Причетники, являясь в Харьков за посвящением в стихарь и за получением высших и лучших мест, большею частью оказываются неспособными выдерживать испытание в знании необходимых предметов, что показывает их малое занятие сими предметами дома, а равно и малое смотрение за сим благочинных и священников. Посему поставить всем благочинным и всем священникам в обязанность обратить на сие особенное внимание. Кроме того, поелику отлучка от своего места и должности в Харькове сопряжена для причетников с издержками, а для церкви с невыгодою оставаться часто без причетника, то, чтобы причетникам не являться напрасно в Харьков неприготовленными хорошо к экзамену, вменить в обязанность каждому из намеревающихся отправляться в Харьков, — держать экзамен предварительно у своего благочинного или в духовном правлении (смотря по удобности), кои имеют снабжать их потом свидетельствами о том, что они знают по надлежащему все, что нужно для причетника или диакона, а в противном случае не давать билета и оставлять дома». С этого времени, если на экзамене в Харькове причетник оказывался малосведущим, то почти всегда доставалось и тем, кто предварительно экзаменовал его дома и, нашедши вполне подготовленным, отпускал в Харьков. Вот несколько подобных резолюций: «Пономарю Любарскому учиться нотам, а правлению (Купянскому) сделать строгий выговор за то, что оно отпускает с места в Харьков людей, по его собственному суду, несведущих». «Отослать назад (дьячка Р.В.), а благочинному сделать строжайший выговор, зачем пускает незнающего». «Отослать назад (пономаря Н.Ф.), а с благочинного, неразумно пустившего с места, взыскать в пользу сирот 5 рублей серебром». «Несведущего в нотном пении (пономаря СМ.) отослать назад, а с членов правления (Купянского), выславших просителя безрассудно, взыскать по рублю серебром на сирот, да накажутся вести свое дело лучше». «Домой! а с благочинного Ходского за неблагоразумный отпуск взыскать на вдов и сирот десять рублей ассигнациями». «Историю и катихизис непременно должен изучить, на что дать сроку полгода, после чего будет лишен места, если не изучится, а благочинному сделать строгий выговор за то, что он почитает не нужным полное знание катихизиса для причетников». «С благочинного штрафу двадцать пять рублей на сирот, а протоиерею Прокоповичу и священнику Артюховскому сделать строжайший выговор, что берут в церковь дурака». «Дать билет на год, чтобы изучился, отдав под строгий надзор благочинного, с коего взыскать два рубля на бедных за то, и что вопреки резолюции не экзаменовал в чтении книг гражданских и церковных».
Молодых причетников, поступавших на причетнические места из числа учеников, исключенных из духовных училищ, Иннокентий поручал обыкновенно всегда строжайшему надзору благочинных и местных священников. В таком смысле он почти всегда писал и свои резолюции на прошениях подобных лиц. Но впоследствии он сделал и общее распоряжение такого рода. Уволенный из высшего отделения Купянского духовного училища, ученик И.П., просил об определении его в с.Изюмец на праздное пономарское место. Иннокентий написал на его прошении следующее: «определить, отдав на попечение священнику, с тем, чтобы он через год отрапортовал мне об успехе врученного ему причетника; подобным образом поступать и со всеми определяемыми из училищ в причетники, то есть отдавать их на руки священникам с ответственностью за них».
От причетников Иннокентий не замедлил перейти и к священникам. В то время в Харьковской епархии нередко можно было встретить и священников, которые по своему богословскому образованию и познаниям не слишком заметно разнились от своих причетников. В особенности это можно сказать о священниках, не обучавшихся в школах. Были священники, не знавшие даже самых основных начал христианского вероучения. Так на рапорте благочинного, священника Петра Раздольского, о пролитии старо-айдарским священником Л.В. святых даров, после великого входа, при снятии покровцев на святой антиминс, Иннокентий написал: «Поелику сей священник и катихизиса не знает, то вызвать его в кафедру и заставить учиться, затем подвергнуть экзамену и потом доложить». Чтобы побудить к самообразованию священников, Иннокентий решился ввести испытания и для них. 22 декабря 1843 года он дал консистории следующее предложение:
Из рапортов благочинных открывается, да и при обозрении епархии замечено, что некоторые даже из священников не знают катихизиса и вовсе не радят не только о приобретении необходимых сведений в предметах веры, но даже и о сохранении приобретенного; предписываю консистории дать знать через благочинных всем священникам, что при будущем, если угодно будет Господу, обозрении епархии, все священнослужители по уездам объезжаемым будут собираемы в удобные места для произведения им надлежащего испытания и незнающие своего дела будут вызываемы в Харьков для изучения, в противном же случае лишатся своих мест, яко неспособные стоять на страже Господней.
И действительно, после опубликования этого распоряжения, Иннокентий, при обозрении епархии, приезжая в известные центральные места уезда или благочинии, собирал туда местных священнослужителей и производил экзамены священникам; испытание же диаконов, а иногда и причетников поручалось особому экзаменатору, ездившему по епархии вместе с Иннокентием.
Предание знает, однако же, и комичную сторону этих экзаменов, — знает, например, камилавку протоиерея-экзаменатора, наполнявшуюся при этих испытаниях серебряными рублевиками, — знает и самого экзаменатора-камилавочника, всегда сердившегося на причетников — «этих мерзавцев», что к экзаменам они «не могли запастись ассигнациями» и т.п. Впрочем, лично Иннокентий не только не потворствовал подобным поборам, но иногда, узнав о них, подвергал виновных строгому наказанию. Слободы Изюмца стихарный пономарь И.Д. просил о перемещении его в с.Заводы на праздное дьячковское место, причем представил и свидетельство сего благочинного «о знании причетнических предметов». Но при поверке этот пономарь оказался слишком плохим и волей-неволей должен был сознаться, что экзаменаторская строгость благочинного была смягчена данными ему двадцатью пятью рублями. Иннокентий дал по этому случаю такую резолюцию: «Определить, а благочинному велеть возвратить просителю взятые с него за свидетельство деньги и потом донесть мне о том». Один протоиерей-экзаменатор, говорят, лишился своего экзаменаторского звания; он был настолько неосторожен, что, подав Иннокентию какую-то свою книгу, забыл, говорят, вынуть оттуда запись денег, полученных им при испытании ставленников и причетников...
Иннокентий не долюбливал не только посторонних ходатайств за просителей, но и прошений, переписанных несобственноручно просителями, а лицами посторонними. Командир внутреннего гарнизонного батальона ходатайствовал пред преосвященным Иннокентием о перемещении его брата диакона из Воронежской епархии в Харьковскую. По поводу этого ходатайства Иннокентий предписал: «Дать знать господину полковнику, что диакон может сам просить о переводе, если хочет, в Харьковскую епархию, а брату его вступать в это дело нет никакого законного резона». Слободы Трехизбянской вдова, священническая жена, А.П., просила о зачислении за сыном ее, учеником высшего отделения Харьковской духовной семинарии, М.П., священнического места, оставшегося праздным после отъезда в Киевскую Духовную академию старшего сына ее, священника К.П. На этом прошении Иннокентий написал: «К чему женщине просить священнического места! ведь у сына богослова есть руки, — пусть он и просит!» С.Марковки священник И.И. просил о посвящении в священника сына его, окончившего курс в Харьковской духовной семинарии, С.И. в хутор Просяный. Резолюция: «Пусть просит сам сын, если хочет и если место свободно». Окончивший курс в коллегиуме, некто Яновский, просил священнического места в с.Береке. Прошение было переписано чужою рукою. И Иннокентий места не дал и сделал на прошении замечание: «Что за священник, который сам просьбы не может переписать, а нанимает писца?» С.Соколова пономарь М.Ф. просил о перемещении его в с.Мерефу на пономарское же место. Резолюция: «Не перемещать; поелику сам не умеет переписать просьбы».
Почерк просителя нередко имел решающее значение на исход самой просьбы. Кафедрального собора стихарный пономарь Я.П. просил диаконского места в с.Михайловке Изюмского уезда. На этом прошении Иннокентий положил такую резолюцию: «Плохо пишет; учиться писать по диаконски». И.д. звонаря при Трехсвятительской церкви (что теперь нижняя в Харьковском Покровском монастыре) Д.А. просил о посвящении его в стихарь. Резолюция: «Не будет посвящен, доколе не выучится писать, в чем взять с него подписку, чтобы не смел напрасно безпокоить начальство». С .Нового Валковского уезда стихарный дьячок Ф.Р. просил о перемещении его в с.Чепел на праздное дьячковское же место. Резолюция: «Дать указ перехожий, вменив в обязанность благочинному, чтобы он побудил просителя выучиться писать лучше, в противном случае через год будет лишен места». С.Лимана Змиевского уезда пономарь И.К. просил о перемещении его в с.Пришиб на праздное пономарское место, которое прежде занимал его отец. Резолюция: «На месте отца уже есть брат. А сего неуча отдать под строгий надзор местного священника, с тем, что если до будущего августа не выучится читать и писать хорошо, то обратить его в служители или исключить в светское звание».
Меры, предпринятые Иннокентием с целью побудить духовенство к самообразованию, по-видимому, достигали своей цели, если не вообще, то хотя отчасти. Некоторые из причетников решились взяться за книгу, и Старобельское духовное правление вошло даже рапортом к преосвященному Иннокентию, испрашивая дозволения выписать для причетников Старобельского уезда нужные им книги: святые истории семьдесят три, краткого катихизиса шестьдесят четыре и устава церковного семьдесят четыре экземпляра. На рапорте этом преосвященный написал: «Выписать, а между тем консистория рассмотрит, не нужно ли сделать по сему общего распоряжения в каком-либо виде». — Но не все причетники Харьковской епархии последовали примеру старобельских причетников; весьма многие из них никак не могли примириться со строгостью мер, предпринятых Иннокентием. Одни из них бросились в другие епархии и в особенности — в Екатеринославскую, другие решились вовсе оставить духовное звание. Переселение в другие епархии было, однако же, так велико, что на него не мог не обратить внимания и сам главный виновник его. Так, например, на прошении Люботинского пономаря К.Д. об увольнении его в Екатеринославскую губернию Иннокентий написал, между прочим, следующее: «Консистория имеет вникнуть, что это за переселение вдруг стольких людей». — Но в светское звание причетников малоспособных и малосведущих он увольнял, кажется, всегда не без удовольствия. Так, ученик низшего отделения Харьковской духовной семинарии, Г.В., не желая подвергаться установленному испытанию на должность причетника, подал Иннокентию прошение об увольнении его из духовного звания в светское. Иннокентий на этом прошении написал: «Кто же мешает? Но это должно быть сделано по надлежащей форме». По той же самой причине просил об увольнении в светское звание и исключенный из среднего отделения Харьковской духовной семинарии ученик ПЛ. — Иннокентий положил резолюцию: «Уволить с Богом!» — На прошении о том же дьячке с.Битиц М.Р. резолюция положена такая же: «С Богом!» — На прошении исключенного из высшего отделения Харьковской духовной семинарии ученика П.В. об увольнении его из духовного звания, Иннокентий написал: «Уволить с Богом!» — Такую же резолюцию: «С Богом! Уволить» — положил Иннокентий и на прошении об увольнении из духовного звания уволенного из Харьковской семинарии ученика А.З. Такое поведение Иннокентия объясняется прежде всего тем, что в то время в Харьковской епархии было очень много без места даже окончивших полный семинарский курс. Определенный в Ахтырский монастырь, шестидесяти-семилетний заштатный священник К.П., наскучив, вероятно, монастырскою жизнью, просил предоставить ему священническое место в с.Лозовой Богодуховского уезда. Иннокентий положил на его прошении следующую резолюцию: «В 67 лет вдовому поздно искать места на приходе, особенно, когда семьдесят человек без мест, окончивших курс и когда поведение неблагонадежно».
Это значительное количество окончивших курс, но не занявших никаких должностей, было истинной причиной и того, что Иннокентий во все время своего управления Харьковской епархией почти никого не принял в нее из лиц иноепархиальных, исключая лиц монашествующих, в которых он нуждался при возобновлении монастырей; равно также не любил он принимать в духовное звание и лиц светских. Уволенный из духовного звания в светское города Богодухова мещанин В.Г. просил Иннокентия снова принять его в прежнее звание; но на прошении его Иннокентий заметил: «И без просителя много людей». Затем, просил Иннокентия о том же выпущенный на волю из крестьян С.К. Но и на прошении последнего Иннокентий написал: «Много и своих без мест, пусть ищет себе в других званиях». Окончивший курс в Курской семинарии А.В-ский просил о принятии его в Харьковскую епархию и о предоставлении ему праздного священнического места в с.Терешковке Сумского уезда, с дозволением вступить в брак с дочерью тамошнего умершего священника. Резолюция: «Не нужно нам чужих, когда и для своих мест мало». Исключение в этом отношении представляет лишь бывший штатный протоиерей Путивльского Преображенского собора, магистр Иоанн Гапонов. На его прошении о принятии его в Харьковскую епархию и помещении в число харьковского духовенства на праздное место при городской Благовещенской церкви, Иннокентий положил резолюцию: «С удовольствием готов принять сего достойного священнослужителя, предоставив ему просимое место с правом занять дом церковный. Отнестись от меня к курскому преосвященному об увольнении его в здешнюю епархию по надлежащему». По принятии в Харьковскую епархию, протоиерей Гапонов стал сразу самым близким лицом к Иннокентию и пользовался его полным доверием. Тогда же он назначен был экзаменатором ставленников, а потом и градским благочинным. Иннокентий пользовался, кажется, всяким удобным случаем, чтобы поставить его на виду. Вот что писал некогда отец Гапонов сам о себе: «Я лично знаю, как он (то есть Иннокентий) одного протоиерея (самого отца Гапонова), вновь поступившего в Харьковскую епархию, сряду четыре месяца, каждое воскресенье, заставлял при служении своем говорить проповеди. Когда любопытные спросили, для чего так делается», — он отвечал: «Нашелся бисер, в пыли долго валявшийся, время, пора отереть его и поставить за стеклом». Иннокентий был воспитанник первого курса Киевской академии, Гапонов — второго; поэтому весьма естественно предположить, что дружественные отношения между ними могли начаться еще в стенах академии.
Нравственность духовенства в глазах Иннокентия занимала всегда самое видное место; к преступлениям против должности и благоповедения Иннокентий был очень строг и взыскателен. Особенно нетерпимо в духовенстве было для него пьянство. В наказаниях за эти преступления он был скор и неумолим. Вот несколько примеров. Диакон А-ский жаловался на своего благочинного, за нанесение ему оскорбления действием; благочинный, ссылаясь на свидетелей, уличал диакона в клевете, присовокупляя при этом, что он ведет слишком нетрезвую жизнь. Консистория назначила следствие. Иннокентий же прибавил: «велел кончить скорее следствие; а диакону между тем воспретить священнослужение». Благочинный протоиерей В-ский донес, что заштатный священник А.Е., присланный в слободу Петропавловку для исправления мирских треб, предался пьянству. Резолюция: «Судить по всей силе законов негодного священника, а протоиерея Веселовского вызвать ко мне». Кафедрального собора пономарь З.Н-ский во время причащения Иннокентием Святых Тайн, похаживая безвременно в алтаре взад и вперед, произвел громкий стук «полуденною» дверью. На рапорте об этом благочинного Иннокентий написал: «В присутствии консистории сделать определение об удалении его, Н-ского, на село и вместе с тем отдать под надзор благочинного: ибо благочинный не раз доносил на него, что везде, где он ни бывал при архиерейских служениях, вел себя нехорошо и безчинно». Благочинный священник Г.В. донес рапортом, что священник В.Д-в «за наклонностью к пьянству не может показать должной исправности». Резолюция: «Запретить священнослужение, предать суду, вызвав его сюда». По донесению благочинного, священника И.Н-ского, таким же неисправным, по нетрезвости, был и Деркачевский священник В.Ш-н. На рапорте благочинного Иннокентий написал: «Лишить рясы, отправить немедленно в Куряжский монастырь под строжайший надзор, а дело его вести надлежащим судом». Жена Ш-на вступилась за мужа. Прося Иннокентия об оказании ей помощи в содержании в Харьковских училищах ее детей, по случаю лишения мужа ее священнического места и отсылки его с запрещением священнослужения в Куряжский монастырь, она заявила при этом, что болезнь мужа ее продолжается более трех лет и что благочинный протоиерей И.Н-ский, «не распорядясь в оные годы, а дождавши окончания сыном его богословского курса, тогда уже представил рапортом о пьянственной страсти мужа» ее. На прошении ее Иннокентий положил, однако же, такую резолюцию: «Спросить отца ректора (семинарии) о поведении сего священника в монастыре, а попадье внушить, чтобы она напрасно не писала вздорного на благочинного, ибо сама же мне говорила, что не знает, что делать с мужем и что у них якобы и весь род такой». К этому нам остается только присоединить, что и дети Ш-на в то время воспитывались в училищах, по заявлению ректора семинарии, на казенном содержании. — На рапорте градского благочинного, протоиерея А.М-ского о нетрезвости диакона Харьковской Николаевской церкви А.Т-ва, Иннокентий написал: «Поелику сей диакон уже и мною самим замечен неоднократно в неприличном поведении и мало надежды на его исправление, то, лишив нынешнего места, выслать в дом архиерейский на усмотрение, а потом велеть искать места в селе». — Беловодской Николаевской Церкви диакон И.К-ский, о котором местный благочинный донес как о человеке нетрезвого поведения, просил об увольнении его за штат и о рукоположении на его место во диакона сына его Автонома, служившего в то время писцом в Изюмском духовном правлении. Резолюция: «Низведши навсегда в причетника, определить его куда-либо подалее от Беловодска на год и потом уже в за штат, если будет трезв». Встречаются и такого рода резолюции: «Священника отрешив от места, предать суду по надлежащему, а благочинному строжайше внушить, чтобы он смотрел за своим делом добросовестно, иначе сам будет отрешен от должности и места». — «Пьяному неучу сему велеть искать другого места, где его принять пожелают». — «Пьяного причетника отрешить от места с высылкою в Харьков». — «Запретить священнослужение, вызвать немедленно и священника и диакона (подравшихся) в Харькове». В селе Яблочном диакон Н.П-в, будучи пьяным, неодетый, в одной только рубахе и босой, танцевал близ своего двора и безобразничал, ругаясь неприличными словами. На рапорте об этом благочинного Иннокентий, написал: «Диакона П-ва велеть выслать, немедля, в Харьков, сняв с него рясу». По рассмотрении поступков этого диакона, консистория постановила: отправить этого диакона за нетрезвость на три месяца в Старо-Харьковский монастырь. Иннокентий не согласился с консисторией и написал такую резолюцию: «Поелику это не простая нетрезвость, а соединенная с буйством, то низвести сего диакона в причетники и определить куда-нибудь впредь до выслуги на прежний чин». Пономарь П.Б. просил о перемещении его на пономарское место из Протопоповки в село Алешки. Резолюция: «Отдать на сем же месте под строжайший надзор благочинного с тем, чтобы при первой неисправности донес для лишения просителя и сего места». Старобельское духовное правление донесло, что Кабычинский диакон И.Л. самовольно отлучался в Черкасскую епархию для торговли овцами. Резолюция: «Самовольного диакона лишить места». — Села Влезск священник Д.З-в, бывши в архиерейском доме на епитимии, самовольно ушел из Харькова домой. На рапорте об этом благочинного Иннокентий написал: «Запретить священнослужение, лишив места и рясы за то, что самовольно уходил из Харькова». Благочинный Д. донес Иннокентию, что ссору между диаконом К.З. и крестьянином В. он «утушил». Резолюция: «К сведению; а диакона, как видно из сей бумаги, имеющего частые сношения с людьми непокойными и занимающегося отдаванием денег в долг, отдать под особый надзор благочинного». — Надворный советник Жеброевский занес жалобу через благочинного и духовное правление на Беловодского дьячка М.Л. за нарушение городовых постановлений и нанесение ему дерзостей. Резолюция: «Подтвердить по всему ведомству Беловодскому, чтобы от местных городовых постановлений, если они непротивозаконные, отступаемо никак не было. Дьячка заставить положить сто поклонов за то, что в таком маловажном деле не послушался приказаний управляющего. Благочинному и духовному правлению сделать выговор, что первый донес правлению, а последнее — мне без своего мнения о деле; — чем бы значительно сократилась переписка. Впредь не пускать ко мне бумаг так безгласно». — Правление семинарии занесло жалобу на одного Харьковского диакона. Резолюция: «Сообщить в консисторию, чтобы она обратила внимание на безрассудного диакона Б., который с учеником берет заемные письма и у которого квартира служит притоном бродяг и воров». — Селения Низ дьячок И.Р. просил о перемещении его в слободу Чернетчину. Резолюция: «Уволить в светское звание, яко весьма не благонадежного к духовному, ибо, бывши на испытании, оказался нетрезв и завел драку». Села Евсуга священник М.Л., лишенный по жалобе благочинного места, подавая протест в Священный Синод, просил об оставлении его на месте до распоряжения Священного Синода и о возвращении товарищами его доходов. Резолюция: «Уже оставлен на месте, только вместе с тем оставаться ему здесь на усмотрении, при Крестовой церкви, доколе не будет отпущен домой». — Ключарь протоиерей М-ский и казначей иеромонах Дионисий донесли Иннокентию, что во время всенощного бдения диакон В.Ч-цкий, пришедши в церковь Крестовую, при окончании уже канона, в нетрезвом виде, шумел на клиросе и безчинствовал, пел «необыкновенным» голосом, чем потревожил и привел в соблазн всех присутствовавших в церкви, а когда ему было сказано ключарем, чтобы он или вышел, или молчал, он не захотел послушаться и еще с большею дерзостью производил шум. Резолюция: «Так как этот невежа уже не в первый раз безчинствует в церкви, и все меры, даже собственные внушения мои ему, остаются без действия, то, лишив места при соборе, отправить на три месяца в Ахтырский монастырь под строгий надзор, а потом, если покажет исправление, просить места в селе, где прихожане его пожелают». — Слободы Сенной священно- и церковнослужители донесли своему благочинному, что исправляющий у них причетническую должность, запрещенный в священнослужении диакон И.К-ский «К пьянству так пристрастился, что если не имеет способа удовлетворить, как бы хотелось, пьянственной своей страсти на месте жительства своего, то, не взирая ни на что, отправляется в Богодуховские хутора и там, при безумном употреблении горячего вина, испрашивает себе милостыню самым унизительным способом, — чем безчестит священнослужительский сан и подвергает нареканию все духовенство». Благочинный, употребив со своей стороны все зависевшие меры к удержанию этого диакона от пьянства и увидев их недействительность, донес Иннокентию. Иннокентий же на рапорте благочинного написал: «На рассмотрение консистории, которая имеет, как можно скорее, решать подобные дела, дабы этот бродяга не сделал чего-либо важного; виновного же лишить рясы и велеть благочинному взять к своей церкви под строгий надзор». — Безместный пономарь И.Ж-ский просил об определении его пономарем к Ахтырской Успенской церкви. Резолюция: «Уволить в светское звание, ибо, если в двадцать три года уже пьяница, то что будет дальше?»... — Благочинный протоиерей Протопопов донес, что ведения его пономарь М.П-в, несмотря на многократные его требования, не представляет к Иннокентию сына своего, исключенного из первого класса Купянского духовного училища, для определения на место. Резолюция: «Пономаря за упорство отрешить от места, а сына, проэкзаменовав, если не способен, уволить из духовного звания». — Одного дьячка благочинный обвинял в нетрезвости, неисправности по службе и в пристрастии к воровству лошадей и торговли ими совместно с цаганами. Резолюция: «Бездельника и отчаянного дьячка велеть выслать с нарочным в Харьков для отсылки, яко совершенно негодного, в губернское правление». Ключарь, протоиерей М-ский донес, что соборный диакон А.Ч-цкий в день Пасхи, во время служения Иннокентием литургии, был несколько в пьяном виде и при чтении Евангелия сделал некоторые замешательства, чем обратил на себя внимание народа и подал повод к соблазну. Резолюция: «На суждение консистории, которая не преминет при сем взять во внимание все прежние поступки сего диакона, коему между тем отказать от собора». Один Краснокутский крестьянин М.В. жаловался преосвященному Иннокентию за побои, нанесенные ему безместным диаконом Гр. Л-ским. Иннокентий поручил благочинному, священнику М.Л-му произвести расследование. К благочинному диакон Л-ский явился в пьяном и безобразном виде, стал делать дерзости, вырвал из рук самое следственное дело и даже грозил ударить палкою. На рапорте об этом благочинного Иннокентий написал: «На рассмотрение консистории неукоснительное, а диакону Л-му не учить более в школе до окончания суда над ним и воспретить ему ношение рясы».
Полное прощение от Иннокентия можно было заслужить лишь полным раскаянием и фактическим исправлением своего прежнего неодобрительного поведения. Села Солдатского (Богодуховского уезда) священник И.П. за пьянство и нерадение по должности был запрещен в священнослужении. После этого, полгода спустя, он вошел в консисторию с прошением о разрешении ему священнодействия и о дозволении искать священнического места. Консистория сделала определение в его пользу. Но Иннокентий не согласился с консисторским определением и написал на нем следующее: «Оставаться ему, П-му, в запрещении сроком, пока не последует решительного исправления, коего не видно из рапортов благочинного, да, кроме того, есть доказательство, что сей священник вел себя нетрезво, посему дать ему другое — диаконское место впредь до усмотрения». Две недели спустя этот же самый священник, ссылаясь на определение консистории, снова просил Иннокентия — разрешить ему священнодействие и «дать билет на два месяца для приискания места и взятия одобрения». Иннокентий опять написал: «Оставаться ему в запрещении и находиться на диаконском месте до совершенного исправления под надзором благочинного». Неугомонный проситель, узнав об этой резолюции, в третий раз вошел с прошением «По уважению к крайней бедности немалого его семейства и твердой решимости его жить трезво», — разрешить ему священнослужение и дать какое-нибудь священническое место. Но Иннокентий не внял его просьбе и написал такую резолюцию: «Делать что сказано; ибо исправления решительного не видно». Не достигнув цели таким путем, священник П-в избрал другой. Не дальше, как через месяц после последнего отказа, Иннокентию подала прошение мать П-ва, вдова-старуха, также прося о разрешении сыну ее священнослужения и об определении его куда-либо на штатное священническое место. Но и просьба матери-вдовы не достигла желанной цели. Иннокентий положил такую резолюцию: «Пусть запрещенный священник покажет свое исправление должайшим временем, а теперь еще рано судить о твердости его исправления». — Другой запрещенный священник также просил предоставить ему какое-либо священническое место и разрешить священнослужение, ссылаясь на то, что он страдает совершенно безвинно, по одной лишь «злобе» на него бывшего его благочинного. Резолюция: «Назначить где-нибудь причетническое место просителю, дабы не шатался, объяснив ему, что надобно заслужить возвращение прежнего звания, а не марать бумагу похвалами своей мнимой невинности, которая похожа на грязь».
При определении просителей на места, Иннокентий был довольно осмотрителен; он обращал всегда внимание на то, где проситель получил свое образование, «учен или неуч», какого поведения, какие причины побуждают его искать место, какие условия приходской жизни в просимом приходе и т.д. Харьковской Николаевской церкви протоиерей М-ский подал прошение об увольнении его за штат. Иннокентий положил на его прошении такую резолюцию: «Протоиерея М-ского уволить по болезненному состоянию в за штат, изъявив ему полную благодарность за долговременное служение церкви и предоставив обратиться за пособием в содержании, если он имеет в том нужду, к попечительству о духовных, а на его место перевести священника соборного и учителя семинарии Л-ва, яко имеющего право на то, по ученому званию своему». На это место, между прочим, просился и ключарь соборный, протоиерей Григорий Гнедич, ссылаясь на недостаточность получаемого им от собора содержания. Но Иннокентий не отпустил его от собора, написав на его прошении следующее: «Служение отца протоиерея Григория Гнедича весьма нужно для собора; посему предложить ему остаться при соборе, а об улучшении способа к содержанию его имеет быть приложено надлежащее попечение». Харьковского городского Успенского собора протоиерей И.П-в просил о переводе его настоятелем к новооткрытому Благовещенскому градскому собору с надеждою занятия при 2-ой Харьковской гимназии законоучительской должности и настоятельского места по устроении при этой гимназии церкви. Соглашаясь на эту просьбу, Иннокентий написал: «Определить просителя настоятелем будущего Благовещенского собора, с надеждою, высказанною им на предполагаемое законоучительство, так как по месту его служительства и нового служения, равно и способности его, яко магистра богословия, он имеет ближайшее на то право». — Учитель 2-го класса Купянского духовного приходского училища, М.Т-ский просил предоставить ему священническое место при Харьковской Христо-Рождественской церкви. Резолюция: «Представить свидетельство семинарское об учении, а между тем место сие предложить профессорам семинарии». — Когда уволился за штат кафедральной протоиерей Афанасий Могилевский, Иннокентий предписал коонсистории предложить это место профессору богословия при Харьковском Императорском университете и домовой при нем церкви, протоиерею Иоанну Зимину. Протоиерей Зимин, находя это перемещение в материальном отношении для себя невыгодным, отказался от сделанного ему предложения. Таким отказом Иннокентий остался очень недоволен и на определении консистории по этому делу написал: «От такого почтенного протоиерея, каков отец Иоанн Зимин, ожидалось более основательности и менее расчетов там, где дело идет о пользе общей. Впрочем, святое место и без него не будет пусто». — Села Зориковки священник С.П-в просил Иннокентия об увольнении его за штат по старости лет и слабости здоровья с дозволением для спасения души приступать к священнослужению и о перемещении на его место племянника его, слободы Цареборисовой священника М.Л-ского. На прошении этом Иннокентий написал: «Уволить в за штат, изъявив благодарность от лица Святыя Церкви за долговременное служение ей, с правом ношения набедренника». — Села Гречаниковки, Ахтырского уезда, священник Ф.Л-ский просил о перемещении его в слободу Хухру. Резолюция: «Довольно и настоящего места, яко не доучившемуся». — Села Лихачевки священник Л.З-ский просил о перемещении его в слободу Береку. Резолюция: «Проситель не стоит по своему образованию лучшего места». — Подобную же резолюцию положил Иннокентий и на прошении, слободы Комаровки, диакона К.Д-ского о предоставлении ему диаконского места в слободе Рубежной: «Просимое место будет занято; просителю, яко необучавшемуся в школах, достаточно быть на своем месте». Села Капитольского священника С.С-ский просил переместить его на место умершего отца его к Изюмской Крестовоздвиженской церкви. Резолюция: «Слава Богу, что имеешь и такое место, какое имеешь». — В слободу Козинку просился на место священника один диакон. Резолюция: «Предложить место сие семинаристам, так как там есть раскольники». — Священник В.К-ский просил о перемещении его к новостроющейся Харьковской кладбищенской церкви. Резолюция: «Проситься вне Харькова и не марать напрасно бумаги». — Села Охочей диакон П.С-ч, которому за нетрезвость предписано было выйти в другое село, просил об оставлении его на прежнем месте. Резолюция: «За неодобрительное поведение нельзя ему быть там, где раскольники, определить его на другое место». — Священник М.Е-цкий просил определить его на священническое место в село Волоховку. Резолюция: «На такое место надобно священника, незамеченного ни в чем, для изглаждения соблазна от поведения священника, удаленного с сего прихода; предложить сие место желающим из священников или семинаристов». Получив отказ на это место, священник М.Е-цкий подал прошение о предоставлении ему священнического места в селе Тополях Купянского уезда. Иннокентий опять отказал, положив такую резолюцию: «Был там плохой, да еще послать сомнительного? Приискать место двуштатное, как сказано». — Слободы Сороковки священник А.К-ский просил об увольнении его за штат и о перемещении на его место родного сына его, села Водяного священника И.К-ского, для призрения его при старости. Резолюция: «В Сороковке необходим отличный священник по причине раскола, там гнездящегося, — почему, уволив за штат просителя, предложить то место священникам желающим или семинаристам лучшим». — Окончивший курс семинарских наук, студент П.Д-ский просил зачислить за ним священническое место в селе Михайловке Лебединского уезда и выдать на женитьбу билет. На прошении его Иннокентий написал: «Поелику в том селе нужно быть вместе и учителем в помещичьей школе, то предварительно согласиться с помещиком на счет сего предмета, чтобы не вышло после недоразумения». — Прихожане слободы Городского Николаевской церкви, помещики и казенные крестьяне, просили Иннокентия о посвящении к их церкви во священника местного дьячка С.К-ча. Резолюция: «Предложить место семинаристам; а просителям объявить, что дьячка нельзя по правилам производить во священника». — Селения Приволья Изюмского уезда священник В.К-в просил о перемещении его в слободу Деркачи. Резолюция: «Предложить это место семинаристам первого разряда». — Слободы Котельвы Николаевской церкви диакон И.Д-ский просил произвести его во священники в той же слободе к Покровской церкви, так как он за женою своею получил, по отказу покойного тестя, его дом, состоящий в слободе Котельве, в приходе именно Покровской церкви, с усадьбою и часть леса, оберегать который он не находит лучшего средства, как находясь при Покровской церкви священником. На этом прошении Иннокентий положил такую резолюцию: «К невеликой цели слишком большое и незаконное избрано средство». — За неодобрительное поведение диакону К-му, после исполнения им епитимий, предоставлено было право просить штатное диаконское место, но лишь вне пределов Змиевского уезда. Тем не менее диакон К-ский подал Иннокентию прошение о предоставлении ему диаконского места в с.Звездках Змиевского уезда, но получил свое прошение назад с такою резолюциею: «Ведь сказано: приискать место вне Змиевского уезда; зачем же добиваться, чего не должно? Слушать, что приказано...»
Не любил Иннокентий, когда являлись к нему, так сказать, искатели «живого» места. Студент семинарии В.А-в просил предоставить ему священническое место в с.Белокураниной, которое занимал более двух лет болевший протоиерей И-в. Иннокентий отказал семинаристу в этой просьбе, написав такую резолюцию: «Больной может выздороветь». — С.Бухматовки Старобельского уезда пономарь А.Л-в просил предоставить ему в той же слободе дьячковское место, «занимаемое шестидесятилетним и в опасной болезни находящимся» дьячком Т.Г-вым, который, по его словам, совершенно не мог исполнять уже своей должности. Резолюция: «Грешно проситься мальчишке на место живого и доброго старца». — С.Карасевки Харьковского уезда священник Г.Д-в просил о перемещении его в село Ново-Осинову Купянского уезда для поддержания сиротствующего семейства его тещи. Резолюция: «Объявить, когда явится проситель, что подобным искательством чужого места он вселяет невыгодные понятия о своем характере...»
Недолюбливал Иннокентий и частых перемещений с одного места на другое. Ахтырский иеромонах Амвросий просил перевести его из Ахтырского монастыря в Куряжский. На прошении его Иннокентий написал: «оставаться там, где есть: ибо при пострижении клялся именем Божиим не оставлять монастыря без воли настоятеля». — С.Николаевки Сумского уезда стихарный дьячок П.Л-цкий просил о рукоположении его в диакона в с.Краснополье Ахтырского уезда. Резолюция: «Недавно еще и в стихарь посвящен, — жить на своем месте». — Дьячок Я.К-ский просил о перемещении его из слободы Будилок в с.Станичное. Резолюция: «И без того много ходил с места на место, да притом и неуч, за сына же взыскать половину денег и отослать в семинарское правление. — С.Малыжиной дьячок С.С-ский просил о перемещении его в с.Малую Писаревку на дьячковское место. Резолюция: «Скоро положится жалованье, — оставаться где был».
Не мало раздражало Иннокентия и то, когда получив просимое место, тот или другой проситель через несколько времени находил его для себя невыгодным и отказывался от него, ссылаясь обыкновенно на свое легкомыслие. Возвращая место снова, Иннокентий, однако же, редко оставлял просителя ненаказанным. С.Березовки священник Г.К-в просил снова о переводе его на старое место в с.Славгородок, соглашаясь даже поступить на диаконскую вакансию, так как на предоставленном ему штатном священническом месте в с.Березовке совершенно «нечем жить». На этом прошении Иннокентий написал: «А кто же виноват? Ведь сам просился. Ради того, чтобы прихожане не оставались без служения в пост и на светлый праздник, дозволить совершать богослужение, а потом в свое место». С.Безгиновки Старобельского уезда стихарный пономарь В.Д-ч, вопреки прежней своей просьбе, просил об оставлении его на прежнем месте, не перемещая в сл.Архангельскую на место больного, уволенного в за штат отца его, так как на занимаемом им месте он удобнее может помогать своему отцу и маленьким братьям. Резолюция: «Оставить; но за легкомыслие велеть положить сто поклонов в Старобельском соборе». — С.Райгородка Старобельского уезда, дьячок Г.П-в просил оставить его на занимаемом им месте, не увольняя его в Екатеринославскую губернию, так как прежнее свое намерение он отменяет по своему болезненному состоянию. Резолюция: «Если место еще не занято, то оставить на сем месте, велев за легкомыслие положить двести поклонов». — Сумский соборный дьячок А.С-кий просил об оставлении его на прежнем месте в с.Лютовке Богодуховского уезда. Резолюция: «За неосновательную прежнюю просьбу взыскать рубль серебром на сирот, а на месте по желанию оставить».
Зачисление мест за девицами сиротами, практиковавшееся всегда среди духовенства, Иннокентию казалось делом довольно странным, как странным казались ему и просьбы не окончивших еще курс семинаристов о зачислении за ними священнических мест. Вдова дьячиха А.Г-ва просила Иннокентия зачислить за дочерью ее, девицею Еленою, дьячковское место в с.Рябушках, оставшееся праздным после смерти мужа ее, впредь до приискания жениха с выдачею половинной части доходов. На прошении ее Иннокентий написал: «Что за прошение — делать девиц дьячками?» — С.Злодеевки, Ахтырского уезда священник А.П-ский просил о дозволении ему поступить в монашество в Ахтырский Свято-Троицкий монастырь, а место его «предоставить дочери его девице, к замужеству уже поспевшей, с тем, чтобы до выхода ее в замужество, дозволено было ему находиться на месте, исправлять мирские требы и отправлять священнослужение». — Резолюция: «Глупая просьба — предоставлять за девкою место священника. Уволить просителя, а касательно невесты с уступкою дома дать знать окончившим курс семинаристам». — Слободы Боровской Старобельского уезда священник И.Б-в просил о перемещении сына его с.Евсуга, диакона Е.Б-ва, на место находящегося при Боровской Николаевской церкви диакона В.П-ва, а его перевести на место сына его в Евсуг, и дозволить ему приискать жениха для дочери, окончившего курс семинарского учения, который бы мог занять его священническое место. Резолюция: «Проситель воображает слишком много о своих правах, коих на деле нету, исключая слепоты. Уволить его за штат, а сына обязать содержать его; тем же, кто получит место, предложить дочь просителеву в невесту». — Ученик высшего отделения Харьковской духовной семинарии И.М-н просил о зачислении за ним праздного священнического места в с.Ново-Александровке. Резолюция: «Внушить просителю не варить каши, не достав прежде воды и круп». Только в уважение каких-либо особых обстоятельств Иннокентий зачислял места за «богословами», не окончившими еще курса в семинарии. Так, по просьбе прихожан Воскресенской церкви с.Новой Водолаги, он зачислил праздное сявщенническое место за учеником высшего отделения Харьковской духовной семинарии, В.Б-ским, написав, впрочем, такую резолюцию: «Зачислить, с тем, чтобы половину доходов с места до времени поступления отдавать семейству Ходских и чтобы зачислившийся учился хорошо, иначе будет лишен места». — Так как воспитанники семинарии, зачислив за собою места, часто не оправдывали себя своим учением или поведением, то Иннокентий обещал места только тем, которые могли представить ручательство за себя от семинарского начальства. Ученик среднего отделения семинарии С.С-в, просил зачислить за ним диаконское место в слободе Ворожбе с получением доходов. Резолюция: «Потребовать от семинарского правления сведения о сем ученике и дабы оно воспретило ученикам подавать просьбы без засвидетельствования о просителе семинарским начальством во избежание переписки и справок».
Не любил Иннокентий, когда духовенство, оставив свое местожительство, по его выражению, «предавалось странствиям» или «таскалось» по разным местам, хотя в прошениях об отпуске указывались обыкновенно самые «благовидные» побуждения: «поклонение святым местам», «поклонение святым угодникам», «посещение родственников» и тому подобное. Состоявший в числе братии Свято-Троицкого Ахтырского монастыря, диакон Д.З-ский просил о выдаче ему паспорта на проезд в Киев для поклонения мощам угодников Божиих. Иннокентий не отпустил его, положив при этом такую резолюцию: «И так много поднялось с своих мест в Киев (для поклонения мощам угодников); удержать до следующего года». — Низведенный в причетническую должность священник М.П-в просил отпустить его домой в с.Охочую сроком на одну неделю. Резолюция: «Отпустить дня на три не более, предписав тамошнему священнику, чтобы он был немедленно выслан к благочинному, если опять забезумствует от водки по-прежнему». — Харьковской Троицкой церкви пономарь П.Ж-ский просил о выдаче ему паспорта в г.Киев для поклонения святым мощам и свидания с матерью сроком на два месяца. Иннокентий написал: «Уволить с тем, чтобы там на родине и остался». — Г.Изюма Николаевской церкви пономарь Л.Ф-ский просил о выдаче ему паспорта на два месяца для проезда в г.Екатеринославль для свидания с родными. Резолюция: «Отпустить, если проситель ведет себя хорошо, ненужен для церкви и укажет, кто родственники». — На прошении послушника Куряжского монастыря Порфирия А-ва об увольнении его в г.Киев, сроком на три месяца для поклонения угодникам Божиим, Иннокентий написал: «Дать билет для возвращения на родину и никуда более». — Вдова-дьячиха И.Б-ва просила о выдаче ей паспорта в г.Киев для поклонения святым угодникам. Иннокентий написал на ее прошении такую резолюцию: «Молиться и сидеть более дома, да не оставлять дочери без призора одной, иначе прекращено будет пособие из попечительства». — Впрочем, на прошении протоиерея Харьковской Михайловской церкви о дозволении ему получить паспорт на 15 дней для свободного проезда в г.Воронеж на поклонение мощам святаго Митрофана, Иннокентий положил и такую резолюцию: «С Богом!»
Честь и доброе имя духовенства для Иннокентия всегда составляли одну из главных его забот. С этой целью он даже дал консистории предложение о том, чтобы в домах вдовых священно-церковнослужителей ни в каком случае не проживали посторонние лица женского пола, которые могли бы дать повод набросить подозрение на нравственность самих хозяев; благочинные обязаны были доносить, если где это распоряжение не соблюдалось во всей строгости, и виновный всегда подвергался заслуженному наказанию. Между прочим, в исполнение этого распоряжения, благочинный протоиерей И.Н-ский донес Иннокентию, что в округе его проживают «села Уд у вдового священника Н.Н-ча, помещичья крестьянка престарелых лет и крестьянин с женою своею; у диакона того же селения А.Р-ского таковая же крестьянка престарелая, да слободы Черкасской Лозовой у священника Т.П-ского племянница, дочь родной сестры его, казенная крестьянка, покрытая девка молодых лет». На этом рапорте Иннокентий написал: «Велеть удалить покрытую девку из дома священника немедленно, а за то, что держит ее и сам подавал повод к соблазну, вызвать его на усмотрение в дом архиерейский».
Понятно после этого, насколько неприятны были для Иннокентия всякие ссоры и дрязги, кляузы и тяжбы, по мнению Иннокентия, только порочившие духовенство. Два брата, дьячок и пономарь, поссорились между собою; первый требовал от второго «отдать принадлежащую ему по завещанию матери их хату». Дело дошло до Иннокентия. Иннокентий предписал благочинному примирить их и прекратить ссору. После устранения некоторых затруднений, благочинному, наконец, удалось примирить их и взять подписку, что они не будут более «утруждать начальства». На этом рапорте благочинного Иннокентий написал: «В архиве дело, а ссорившимся объявить, что при возобновлении ссоры оба лишены будут своих мест». — Священническая вдова, М.В-ская жаловалась Иннокентию на своего зятя, с.Снежнова-Кута священника Н.Л-ва, и его жену, а свою дочь, за то, что «они не делают ей сыновнего почтения». Когда, по поручению Иннокентия, местным благочинным было произведено уже следствие по этой жалобе, вдова В-ская подала Иннокентию, так называвшееся тогда, «мировое прошение» прежнюю ее жалобу на зятя и дочь считать «ничтожною», в надежде, что на будущее время они будут к ней более почтительными. На этом прошении Иннокентий написал: «Не стоило столько людей тревожить ради сих безрассудцев. Скорее вывести из сего села священника Л-ва, яко опороченного делом». — Благочинный протоиерей П.Ходской донес Иннокентию «о немиролюбивом свойстве в характере священника И.О-ва и об отобрании от него подписки жить впредь миролюбиво». На рапорте благочинного Иннокентий написал: «Внушить священнику О-ву, чтобы он избегал всех поводов к худому мнению о нем, тем паче, что начальство хочет иметь в нем отличную надежду». — В селе Пересечном священник Д. уволился за штат; между тем прихожане, уважая старика, подали Иннокентию прошение, в котором, высказывая свое нежелание причисляться в приход другого священника и указывая причины такого нежелания своего, довольно невыгодные для чести священника, просили об оставлении при их церкви навсегда штатным священником уволившегося уже за штат». На этом прошении Иннокентий положил резолюцию: «Во избежание возникших распрей оставаться обоим священникам по-прежнему, ибо уволившийся за штат еще может служить». — С.Олыпаной заштатный священник Т.Р-ский жаловался Иннокентию, что местный приходский священник В.К-ский и жена его взяли у него во время его болезни две тысячи семьсот рублей ассигнациями денег. Иннокентий предписал вызвать в Харьков и истца и ответчика. Испугавшись предстоящего свидания с Иннокентием, виновные возвратили просителю все деньги сполна, — о чем последний и уведомил преосвященного, прося его оставить дело «без всякого дальнейшего производства» и не вызывая его, старика, в Харьков.Иннокентий написал: «За безпокойство напрасное начальства и свою неосновательность опенять десятью рублями серебром на вдов и сирот». — С.Трехизбянской священник В.С-в донес Иннокентию, что диакон П.К-ский и другой священник А.А-в «учинили в его доме драку» по довольно грязному поводу. Находя этот донос несправедливым, диакон К-ский просил произвести формальное следствие. По этому случаю Иннокентий написал такую резолюцию: «Подобные следствия ведут к безчестию духовенства, посему препоручить отцу протоиерею Чернякову секретно дознать истину происшествия с причинами его, а священнику обвиняемому (о.А-ву) велеть искать другого места». — По поводу тяжбы двух священников одного села Иннокентий предписал консистории «Велеть благочинному умирить тяжбу». — На кляузном прошении одного священника Иннокентий написал: «Отец благочинный имеет вникнуть в это дело и кончить его, если можно, миром, с возвращением сей бумаги, в противном случае рапортовать с мнением своим». — Не малое удовольствие доставляло Иннокентию, когда действительно благочинным удавалось домашним образом прекращать вражду тяжущихся. На одном рапорте такого рода он написал: «Спасибо! Одним спором меньше!» На другом: «Блаженни миротворцы!..»
Заботясь о возвышении духовенства в умственном и нравственном отношениях, Иннокентий старался не мало также и о том, чтобы оно имело всегда приличный и самый внешний вид. С этой целью он дал консистории такое предложение: «Замечено мною, что священно- и церковнослужители Харьковской церкви употребляют неприличную званию их одежду и носят на голове даже летом безобразные шапки и ермолки, что служит к унижению их сана. Посему консистория имеет предписать благочинным, чтобы такой безпорядок был прекращен единожды и навсегда под опасением, в противном случае, строгого взыскания»*.
* Это распоряжение напоминает нам одно из распоряжений, управлявшего также некогда почти всею нынешнею Харьковскою епархиею, Белградского епископа, Феоктиста. 6 сентября 1796 года Феоктист дал в Белградскую консисторию следующее предписание:
В бытность мою Волчанской округи, в слободе Михайловке, Бекарюкова — тож, явился ко мне в дому тамошнем господском, при собрании многих благородных гостей, той же округи села Нижегольска священник Николай Андриевский с заплетенными волосами. Того ради послать во все духовные правления указы с предписанием, чтобы священно- и церковнослужители не токмо в господские, но и простые приходские дома, равно как и в городе, а паче в святые церкви с заплетенными волосами и не в пристойном одеянии и обуви не входили; притом и другие к благообразию священно- и церковнослужительского чина обстоятельства в тех же указах означить для всенепременного исполнения, а ежели где в причте церковном последует какая-либо неблагопристойность и соблазн от каких-либо причин, а паче от пьянства и ссоры и драки, то десятоначальникам, благочинным и духовным правлениям всякую неблагопристойность и соблазн в причте церковном прекращать и искоренять и во всем по благочиннической инструкции поступать и во всяком соблазнительном поступке церковного причта представлять мне от духовных правлений с мнением.
Консистория к этому предписанию прибавила еще со своей стороны, «чтобы священно- и церковнослужители ничего не только соблазнительного, но и непристойного не говорили, а паче беседы свои имели бы от слова Божия к утверждению паствы своея в вере и благочестивом житии». — Двумя днями раньше (именно 4 сентября 1796 года) тот же Феоктист писал Изюмскому духовному правлению:
Когда его Высокопревосходительство Харьковского и Воронежского наместничеств правящий должность генерал-губернатора, господин генерал-поручик и кавалер Андрей Яковлевич Леванидов изволил объезжать города и округи, то везде священно- и церковнослужители были бы в хорошем порядке и прилично одеты, чинили б Его Высокопревосходительству поздравления с благополучным прибытием и препоручали бы себя в милость и покровительство; из ученых же могут и приветствие сказать краткое и приличное в пристойном месте и в свободное время и о последствиях рапортовать нам.
То же самое Иннокентий всегда преследовал и частным образом. Змиевское духовное правление выслало в Харьков состоявшего в селе Гомольче на диаконской вакансии священника И.С-кого, представляя его к утверждению штатным священником в той же самой слободе. На рапорте правления Иннокентий написал: «Утвердить на месте, обязав подпискою, чтобы одевался прилично своему званию». — Впрочем, таких подписок в архиве Харьковской духовной консистории хранится не один десяток.
Не менее старался Иннокентий также и о том, чтобы урегулировать отношения членов причта между собою и преимущественно ему хотелось достигнуть этого относительно правильного и безобидного раздела причтовых доходов. С этой, именно, целью он дал консистории предложение, которым, «для предотвращения споров о разделе доходов между церковнослужителями, для отклонения разных со стороны прихожан жалоб в вымогательстве, а равно и для узнания, в каком состоянии находится каждый приход в отношении к доходам причта», консистория обязывалась «предписать, чтобы при каждой церкви, по примеру других епархий, заведена была тетрадь с обозначением получений всех доходов за требы и поминовения, и чтобы в клировых ведомостях была показываема сложность годовых доходов как денежного, так и произведениями с земель церковных по ценам на них существующим». Неисполнители этого распоряжения подвергались всегда весьма строгому наказанию. Однажды (это было весной 1844 года), при обозрении епархии, в слободе Долгинькой, Изюмского уезда, Иннокентий нашел, что причт не имеет «кружечных доходных книжек». Обоим тамошним священникам он тотчас же воспретил священнослужение. И когда впоследствии местный благочинный донес, что такие книжки уже заведены и представлены ему и что раздел братских доходов ведется надлежащим образом, Иннокентий не сразу разрешил виновным священнослужение, но предварительно велел «немедленно» выслать их в Харьков и отпустил их домой лишь после «должного внушения и испытания при архиерейском доме». До Иннокентия принты Харьковской епархии делили между собой доходы так, где как было «введено обычаем», «существовало издавна»; вследствие этого между приходскими священно- и церковнослужителями происходили частые неприятности и ссоры. В августе месяце 1842 года настоятель Харьковского градского Успенского собора, протоиерей Антоновский представил в консисторию проект кружечного раздела причтовых доходов. Консистория постановила: сделать по этому поводу запрос о согласии других членов причта. Но Иннокентий не согласился с этим постановлением и положил следующую резолюцию: «консистория, независимо от чьего-либо согласия или несогласия, имеет составить примерный раздел денег для всех принтов и представить мне на утверждение, равно велеть по всем церквам завести кружки, дабы положить конец спорам о неделях и днях выгоднейших». Вследствие этого, три года спустя, именно в 1845 году, Харьковской духовной консисторией были составлены особые правила для раздела причтовых доходов, по которым доходы эти делились таким образом: где один священник с двумя причетниками, там из рубля священник получал шестьдесят восемь копеек, дьячок — двадцать копеек и пономарь — двенадцать копеек; где один священник с диаконом и двумя причетниками, там священник получал пятьдесят копеек, диакон — двадцать пять копеек, дьячок пятнадцать копеек и пономарь десять копеек и так далее. При соборах доходы делились таким образом: протоиерей получал двадцать две копейки, священник — восемнадцать копеек, диаконы — по восемь с половиной копеек, дьячки — по шесть копеек, пономари — по четыре копейки, а звонари — по две с половиной копейки. При этом, консистория постановила, чтобы, «при двуштатных и трех-штатных церквах, священники отправляли священнослужение поседмично и получаемыми на каждой седмице доходами делились каждый со своим причтом во избежание неудовольствий, исключая только исповедные и проскомидные деньги, из коих первые должны принадлежать священнику за труд его одному исключительно, а последние — ему с диаконом». — Иннокентий, впрочем, не согласился с постановлением консистории относительно того, кому должны принадлежать проскомидные деньги и на полях консисторского журнала добавил: «и причетниками, кои в это время читают часы и без коих нельзя служить обедни». — Вымогательства за требоисправления Иннокентий преследовал также довольно строго и «неукоснительно». Благочинный 3-го округа Старобельского уезда, протоиерей А.Б-в донес Иннокентию рапортом о жалобе, занесенной ему коннозаводскими крестьянами М.П-ком и А.Б-ком на своего приходского священника Л.Т-ского, который с первого за повенчание брата его Игната требовал «на одного себя» шестнадцать рублей серебром, а со второго за повенчание сына его Павла взял также в пользу лишь одного себя одиннадцать рублей серебром, причем благочинный добавил, что, при всех его настояниях, священник Т-ский не захотел все-таки венчать П-ка, «хотя брак его несомнителен и троекратно оглашен уже в церкви». На этом рапорте Иннокентий написал: «Священника Т-ского, и прежде замеченного в разных проступках, отрешить от настоящего места и предать суду по надлежащему, а место его предложить другому».
Впрочем, Иннокентий отлично знал, где находится истинная причина и «неблагопристойной» внешности духовенства, и грубых вымогательств при требоисправлениях. Причина этого прискорбного явления, по мнению Иннокентия, заключалась в скудости содержания духовенства, в незавидном положении его материального быта. Вследствие этого Иннокентий весьма много заботился о том, чтобы, на сколько возможно, помочь духовенству в этом отношении и таким образом спасти его от угрожавшей ему «положительной нищеты». Цели этой он думал достигнуть прежде всего тем, что сокращал штаты причтов, закрывал церкви и приходы, которые, по малочисленности своей, не могли в достаточности обезпечивать содержания духовенства, и, наконец, не открывал новых церквей и приходов без предварительного обезпечения со стороны прихожан своих священно-и церковнослужителей церковными домами, землями и вкладами. Консисторский сторож И.Ш-ский просился пономарем в село Мирное Богодуховского уезда. На его прошении Иннокентий написал: «Не определять на эти места никого, доколе не будет получено рапорта об устроении домов и отвода земли». — Начальник 1, 2, 3 и 4-го кавалерийских округов просил разрешения о построении церкви в селе Верхней Покровке. Иннокентий положил такую резолюцию: «На рассмотрение консистории, которая имеет обратить внимание на то, будет ли выполнено в новой церкви все, что положено уставом военного поселения для священника». — На прошении жителей слободы Демьяновки, об отсрочке просительной книги для окончания их церкви, Иннокентий написал: «Отсрочить на год, объявив просителям, что более отсрочки не будет дано и что освящение церкви не иначе будет дозволено, как по отстройке вместе с церковью и домов для священнослужителей, как в том дана была подписка». — Помещик, штабс-капитан Николай Полозов просил Иннокентия об определении в селение его Успенское наличного священника для богослужения и исправления треб по его имению. Иннокентий написал: «Предложить господину помещику, чтобы, для обеспечения причта, вследствие указа Священного Синода, внес надлежащую сумму в какое-либо кредитное установление, а без того указы воспрещают в такие церкви давать священников». — Благочинный Стефановский донес Иннокентию рапортом, что в Золочеве при соборной Успенской церкви состоят три причта, а прихожан всего только 1712 человек, да из них многие недостаточны, а другие, числом более двухсот, предположили выселиться, вследствие этого причт живет весьма бедно, а между тем один из соборных священников, И.Ж-ский, по причине преклонности своих лет и болезненности, не может уже священнодействовать. На этом рапорте Иннокентий написал: «Закрыть сие место: ибо в Золочеве много священников и живут бедно, а нужды в них нету». — Харьковской Михайловской церкви священно- и церковнослужители вместе с прихожанами просили Иннокентия об открытии при их церкви второго штатного диаконского места, которое бы занял состоявший тогда на дьячковской вакансии диакон Т.П-в. На их прошении Иннокентий написал: «Диакону за хорошее поведение объявить благодарность с надеждою получить высшее место, когда оно откроется, а вновь открывать подобные места запрещает недавний указ Священного Синода». — Диакон И.Д-в просил Иннокентия о рукоположении его во священника в село Ясенок. Но Иннокентий написал на его прошении такую резолюцию: «Предложить место сие окончившим курс семинаристам; а между тем справиться, нельзя ли отделить сюда причта из соседственной Жигайловской церкви, яко двухпричтной». — Окончивший курс семинарии М.Б-ский просил Иннокентия предоставить ему священническое место в с.Котельве при трехпричтовой Николаевской церкви. Иннокентий написал: «Войти рассуждением, не хорошо ли будет сократить этот причт, сделать церковь двухприходною». Спустя три недели на это же самое место подал прошение с.Колупаевки священник Д.В-ский. Иннокентий положил на его прошении такую резолюцию: «Дать перехожий указ, а сию церковь (то есть Колупаевскую) причислить до времени к Липецким церквам». — Прихожане слободы Большой Писаревки просили дозволить произвести предположенную ими починку приходской их церкви. На этом прошении Иннокентий написал: «Дозволить, если прихода сего нельзя разделить по другим имеющимся там церквам». — Помещики с.Высшей Верхосулки Лебеденского уезда: подполковница Н.П.Мазуревская, майор Н.К.Кашинский и подпоручик С.Романов подали от себя прошение Иннокентию об определении к их приходской Варваровской церкви на праздное священническое место священника М.Л-ва, изъявившего желание на поступление к их церкви. Тем не менее Иннокентий не счел нужным прямо удовлетворить просьбе помещиков, но велел «Объявить просителям, что священник будет назначен к ним, если они назначат ему в пособие от себя денежный оклад, так как содержание причта показывается очень скудным». — Прихожане с.Песок, Змиевского уезда, при посредстве местного благочинного, просили Иннокентия о возобновлении находившейся в их селе ветхой деревянной Архангело-Михайловской церкви. Иннокентий передал это прошение на рассмотрение консистории. Консистория не нашла причин к неудовлетворению просьбы песочан и в таком смысле представила свое определение Иннокентию. Но Иннокентий взглянул на дело иначе и не согласился с мнением консистории, положив на ее определении такую резолюцию: «Консистория опустила из виду обезпечение причта в содержании, что весьма важно само в себе и весьма не надежно, судя по малости прихода: посему не входить представлением в Священный Синод прежде, чем: 1) будет достаточная сумма на устроение церкви и 2) будет обезпечено содержание причта». — Краснокутские казенные крестьяне просили перечислить их из приходов Краснокутских церквей в приход села Чернетчины. Консистория представила свое мнение в пользу просителей. Иннокентий, соглашаясь на удовлетворение просьбы Краснокутчан, положил, впрочем, на определении консистории такую резолюцию: «Утверждается; но нельзя ли вместе с сим закрыть один штат где-либо в Краснокутске». — Жители с.Колупаевки просили Иннокентия рукоположить к их церкви во священника Липецкого диакона Иоанна Ковалева, так как за бедностью и малочисленностью их прихода к ним не хочет поступать никто из окончивших курс семинаристов. Иннокентий, однако же, не уважил их просьбы и на прошении их написал: «Ковалеву нельзя быть священником. Пусть обезпечат содержание священника, тогда дан будет из семинаристов». — Заштатного города Краснокутска священника И.Ч-в просил предоставить ему праздное священническое место при Успенской церкви г.Валок. По этому поводу Иннокентий приказал: «Штат другой закрыть, распределив хутора по другим церквам, особенно причислив поболее к собору, и представить мне на утверждение, а просителю просить другого места». — В Александровке Богодуховского уезда, вследствие малочисленности и бедности прихода, Иннокентий велел «запечатать» ветхую тамошнюю деревянную церковь. Опечаленные таким распоряжением, прихожане начали ходатайствовать о разрешении им возобновить их закрытую церковь. Просьба эта не избежала общей участи. Иннокентий велел «Объявить просителям, что к восстановлению церкви не прежде может быть приступлено, как по собрании ими от себя достаточной суммы, хотя на начало дела, и что причт не иначе может быть назначен к ней, как по обеспечении его от них содержанием, так как приход их слишком малозначительный». — На прошении Купянцев о дозволении им строить каменным зданием приходскую Николаевскую церковь на торговой городской площади Иннокентий положил резолюцию: «Поелику содержание причта весьма скудно, то потребовать от прихожан предварительно обезпечения на основании указов Священного Синода, без чего не может быть разрешена и постройка церкви». — Села Мерефы Преображенской церкви приходский священник и церковный староста ходатайствовали о выдаче им просительной книги для испрошения доброхотных деяний на возобновление приходской их церкви, «пришедшей в обветшание». По поводу этой просьбы Иннокентий велел «навести справку, не может ли приход сей церкви быть размещенным по другим церквам, в коих нет недостатка в сем селе». — В таком же смысле дал он резолюцию и на прошении жителей села Белянского, которые просили назначить к ним на диаконскую вакансию какого-нибудь священника. «Объявить просителям, — писал Иннокентий, — что прошение их не прежде может быть исполнено, как по надлежащем исправлении домов священнослужительских, а между тем навести справку о смежных церквах, не может ли часть прихода быть отчисленною к какой-либо из них»*.
* Тем не менее, при Иннокентии, в Харьковской епархии было основано, выстроено вновь, возобновлено и освящено около шестидесяти пяти церквей.
Не ограничиваясь частными случаями и отдельными распоряжениями, Иннокентий предпринимал в том же роде и более общие, более серьезные меры. Так, между прочим, он дал предложение консистории следующего содержания: «духовенство здешней епархии большею частью крайне скудно в содержании, а число причтов при церквах и инде число самых церквей без нужды увеличилось; посему предлагаю консистории потребовать верные сведения от благочинных и представить мне: 1) при каких церквах причты могут быть уничтожены, а приходы их соединены; 2) какие существуют церкви, которые по местной удобности могут быть приписаны к другим и 3) приложить таблицу тех церквей, которые в те два разряда не войдут, с означением, имеют ли они законную пропорцию земли для священно- и церковнослужителей, какое-либо денежное воспоможение от казны или от прихожан, капиталы, дома и усадьбы, угодья и всякого рода неокладные доходы». А 2 июня 1845 года преосвященный Иннокентий писал своему петербургскому другу: «Скоро ли вы обрадуете наше бедное духовенство помощью от правительства? В этом настоит, особенно по некоторым местам, крайняя нужда... Без обезпечения состояния все реформы по училищам не могут принести плода. Не худо бы подумать и об архиерейских домах. Некоторые терпят не менее сельских причтов. Но если трудно делить пособия, то пусть лучше все идет к ним».
Из сказанного, нам кажется, ясно видно, как Иннокентий пользовался каждым случаем и каждым поводом к тому, чтобы через сокращения причтов и увеличение приходов увеличить средства существования местного духовенства. Конечно, наше время представило самое несомненное доказательство, что подобная мера улучшения материального быта нашего православного духовенства крайне несостоятельна и не столько приносит пользы, сколько влечет за собой самых прискорбных последствий. Но для Иннокентия такие действия не могут послужить укором; напротив, они могут свидетельствовать только о том, с какой любовью и заботливостью он относился к печальной участи современного ему духовенства. Не ему принадлежала инициатива этой меры; он был только точным исполнителем, как он сам говорит, указов Священного Синода. Он пользовался этой мерой только потому, что не имел в своем распоряжении ничего другого, чем бы мог помочь духовенству своей епархии. При этом не должно забывать, что это было в грозное и мрачное время крепостничества и в руках епархиальной власти это было единственное средство — заставить сибаритствовавшего помещика удовлетворить нравственно-религиозной потребности его многострадальных крестьян. Правда, многие из тогдашних помещиков не долюбливали Иннокентия за его прямые и решительные действия, по которым ему не редко приходилось сталкиваться с ними; не раз они пытались даже, как увидим ниже, и дерзко отплатить ему... Но зато имя Иннокентия и доселе свято и с благоговением произносится в его бывшей епархии и едва ли когда-либо будет забыто.
В 1845 году Иннокентий опять дал местной консистории предложение, в котором он снова высказывает свою заботу об обеспечении епархиального духовенства.
В 13 пункте изданной от Священного Синода инструкции для церковных старост, — писал Иннокентий, — изображено: староста имеет присмотр за домами, устроенными церковным иждивением или обращенными в собственность церкви для священно- и церковнослужителей; где же таковых домов не имеется, то да будет его обязанностью, согласно имянным Высочайшим указам 1718 и 1722 годов, заводить их на счет суммы церковной с дозволения епархиального архиерея. А в положении о способах к улучшению состояния духовенства, Высочайше утвержденном в 1829 году, § 12 и 14 велено: побуждать прихожан, особенно сельских, чтобы от них заводимы и поддерживаемы были дома для жительства священнослужителей; в селениях же помещичьих к исполнению сей обязанности возбуждать ревность и усердие помещиков. Сии положения пополнены и вновь усилены 1842 года Высочайше утвержденными же положениями об обезпечении сельского духовенства в западных губерниях, коими предписано § 40: при каждой сельской церкви для помещения священно- и церковнослужителей должны быть устроены на удобной земле дома; § 42: церковные дома строить в таком виде, как согласятся между собою прихожане и священно-церковнослужители; § 44: при церковных домах должны быть дворы и службы и § 49: собственные дома священно- и церковнослужителей, где таковые есть, ни в каком случае не могут заменять домов церковных, ибо последние назначаются к постоянному обеспечению церковного причта в необходимом помещении, а первые составляют частную собственность. Посему я, имея в виду сие постановление, а при обозрении епархии и по клировым ведомостям не встречая таковых домов по оной, исключая крайне немногих церквей, но и при тех сии дома или не имеют надлежащих выгод, или не для всего причта устроены, или устроенные обращены потом к другим назначениям, отчего духовенство, часто многосемейное, лишаясь главного и первого удобства жизни, стесняется, по необходимости, в действиях по своим обязанностям, — предлагаю консистории: 1) немедленно предписать всем духовным правлениям и благочинным, в непосредственном ведении консистории состоящим, дабы они приняли действительные меры к приведению обязательных правил в должное исполнение, внушая прихожанам, что по доставлении сего главного удобства для жизни духовенства, они откроют тем путь для большей деятельности и вящаго усердия со стороны священно- и церковнослужителей в доставлении им самим всех выгод и польз душевных, а старостам сверх того представляя на вид, что епархиальное начальство, приемля строение таковых домов за самое благотворительное пожертвование в пользу церкви, не оставит доносить о том Священному Синоду и испрашивать узаконенных наград за усердие. Затем 2) для надлежащих соображений о сем деле, ныне же истребовать от местных начальств сведения: а) где дома для священно- и церковнослужителей устроены и с какими выгодами или невыгодами, б) где оные обращены на другое употребление и в) где оных вовсе нет.
В этом отношении Иннокентий действовал весьма энергично и был тверд враз принятых решениях. Вот пример. Жители с.Бараниковой Старобельского уезда задумали устроить церковь. Иннокентий дал разрешение, но с тем, чтобы вместе устроены и дома для причта. Когда церковь была окончена, бараниковцы снова вошли к преосвященному Иннокентию с прошением о дозволении освятить ее. Иннокентий наотрез отказал им, объявив при этом, что новоустроенная их церковь до тех пор не будет освящена, пока они не устроят причтовых домов. Таким образом, бараниковцы возвратились из Харькова домой ни с чем и обратились к посредничеству управлявшего тогда Беловодскою коннозаводскою волостью, полковника Фрица, которому они были подведомственны и который, приняв их сторону, обратился к Иннокентию с просьбой о дозволении освятить церковь, не обязывая прихожан предварительно постройкою домов для причта, так как бараниковские священно- и церковнослужители имеют собственные дома. В ответ на эти доводы, Иннокентий велел сообщить Фрицу, что собственные дома бараниковских священно- и церковнослужителей составляют их частную собственность, а церковные дома назначаются к постоянному обеспечению церковного причта вообще. Видя, что таким путем с Иннокентием ничего не поделаешь, Фриц решился прибегнуть к новой хитрости. Бараниковских священно- и церковнослужителей он принудил ласками и угрозами дать подписку, что, имея собственные дома, они вовсе не нуждаются в постройке для них новых; взял подписку и от бараниковцев, — что, коль скоро встретится надобность в постройке домов, они по первому предложению будут ими выстроены. Фриц снова обратился к Иннокентию с просьбой о дозволении освятить церковь, так как вследствие неимения своей церкви бараниковцы не имеют возможности «соблюдать христианскую религию». Удивленный такой постановкой дела, Иннокентий приказал вызвать в Харьков бараниковских священно- и церковнослужителей, сделал им «приличное внушение», обозвав их «дураками», не понимающими своей собственной пользы, а Фрицу велел отвечать, что «касательно освящения церкви дано надлежащее предписание и что священнослужители готовы за приличное вознаграждение уступить в казну свои дома».
Внимателен был преосвященный Иннокентий к нуждам епархиального духовенства и во всех других отношениях. В мае месяце 1844 года благочинный Гутников ходатайствовал пред Иннокентием о том, чтобы «священно- и церковнослужители, отправляющиеся для исправления треб в хутора по требованиям прихожан своих, вспомоществуемы были для исполнения сего подводами от имеющих в тех требоисправлениях надобность». Иннокентий, желая оформить это дело, передал его на рассмотрение консистории, которою и было сделано следующее определение:
Как общим уставом о земских повинностях по гражданскому управлению, в 4-м томе свода законов напечатанном, предоставлено производить по делам службы разъезды без платежа прогонов на подводах, содержимых для земских сообщений исправникам, секретарям, канцелярским служителям и даже рассыльным земских судов, получающим за службу свою жалованье, а священно- и церковнослужители, по требованиям их прихожан, отправляются для исправления треб и днем и ночью, в погодное и непогодное время, в близкие и отдаленные места, на своих собственных подводах, отвлекая их от нужных по хозяйству занятий, а неимеющие сего и пешие, не получая за то ни особого жалованья, ниже соответствующего таковым трудам, а иногда и никакого вознаграждения, что приводит их в такую скудость, что многие не только не в состоянии воспитывать детей своих в училищах, но нередко нуждаются и в куске насущного хлеба. По таковым обстоятельствам, признавая нужным пособие причтам, при подъеме их для исправления треб, как к делам их службы относящимся, отнестись в Харьковское губернское правление и в палату государственных имуществ, дабы они благоволили по принадлежности распорядиться, чтобы как казенные, так и помещичьи крестьяне, живущие вне тех селений, где находится приходская их церковь, при случаях приглашения причтов для исправления в домах их треб, непременно доставляли для подъема их подводу, по возможности приличную, и что посему учинено будет просить уведомления.
Преосвященный Иннокентий не только согласился с этим определением консистории, но еще усилил его своим замечанием: «если окажется нужным, то представить и Священному Синоду». До Священного Синода доводить об этом деле, впрочем, не представилось надобности.
Свою заботу о поднятии материального быта нашего духовенства преосвященный Иннокентий выказывал при каждом удобном случае. Так, в мае 1843 года им был получен указ Священного Синода (№ 5634) относительно содержания духовенства украинских военных округов. В этом указе, между прочим, было сказано:
Что же касается до содержания духовенства, то оно нуждаться в содержании не может, поелику на жалованье ему на основании Высочайшего указа, во 2 день января 1837 года последовавшего, назначена вся сумма, поступающая в доход с церквей военного поселения; следовательно, увеличение или уменьшение сего жалованья зависят собственно от количества ежегодных церковных доходов.
Преосвященный Иннокентий положил на этом указе следующую резолюцию:
Собрать сведения: 1) все ли священнослужители получают жалованье; 2) все ли получают все жалованье и кто сколько и почему не все; 3) много ли отведено земли и в каком она расстоянии у каждой церкви от церкви; 4) сколько по таксе учрежденной прийдется в год на причте за требы в таком или другом приходе, и потом с мнением представить мне.
Той же самой целью поднятия материального быта епархиального духовенства должно объяснить и то, что преосвященный Иннокентий в бытность свою в Харьковской епархии был весьма скуп на диаконские места. Обыкновенно он давал диаконов только в села богатые, в которых было не менее 1000 душ прихожан мужского пола. Но такие приходы в то время были довольно редки; а потому в большинстве случаев он обыкновенно отказывал в просьбе диаконских мест. Для характеристики покойного преосвященного мы приведем несколько его резолюций по этому предмету. Вот он: «Уничтожить это диаконство (в селе Введенском Змиевского уезда) и впредь то же делать, где только можно; ибо к чему диакон, когда священник умирает с голоду?» — «И без того много лишних диаконов, приводящих в скудность содержание принтов». — «Не нужно нам без нужды диакона». — «Оставаться дьячком, ибо в диаконах нет нужды, а они только обременяют собою принты». — «Если менее 1000 душ в приходе, то закрыть место диаконское». — «И без того много лишних диаконов; пусть, если хочет, идет в светское звание» (эта резолюция положена на просьбе самих прихожан). — «И без того приход не богат (в с.Константиновке Богодуховского уезда), к чему диакон?» — «Оставаться на своем месте» (пономарем в Должике). — «Послать (просителя диаконского места, явившегося в Харьков без письменного вида) в наказание на труды на два месяца». — «Церковь бедна (в Лебедине Воскресенская); зачем там диакон? да и лета просителя еще не выходят; подождать до лета». — «Не нужно нам умножать диаконов; если хочет, пусть идет в светское звание». — «Дать перехожий указ, если место праздно, а настоящее место просителя (диаконское в с.Ястребенском Сумского уезда), если можно, закрыть, и вообще принять за правило закрывать бедные места, дабы дать средства бедному духовенству жить лучше, хотя этим от нас зависящим способом». — «Не нужно диакона, ибо село (Студенок Изюмского уезда) небогатое». — «По множеству прежних не нужно нам диаконов новых». — «Объявить писцам консистории, что не будет им давано мест дьяконских, яко ненужных и следующих к закрытию».
Чтобы поднять материальный быт духовенства, Иннокентий не особенно охотно давал разрешение на вступление в брак холостым причетникам, равно как и вдовцам. С этой целью он установил даже экзамен, который нужно было выдержать каждому холостому причетнику, чтобы получить дозволение жениться. И под предлогом незнания предметов обыкновенно Иннокентий удерживал молодых причетников от раннего обзаведения семьей и обнищания. Экзамен производился по тем же самым предметам, знание которых признавалось нужным как для получения места, так и для посвящения в стихарь, — то есть в чтении, пении, письме и катихизисе. Много было, разумеется, таких причетников, которые не выдерживали и этого экзамена и возвращались домой ни с чем, издержавшись только на свою поездку в Харьков. Вот почему Иннокентий вынужден был дать консистории следующее предложение: «дать знать по всей епархии, чтобы за подобным (то есть разрешением на женитьбу) причетники не отлучались со своего места в Харьков, а присылали бы просьбы по почте с свидетельствами благочинных, что все нужное для причетника знает совершенно»... И когда один пономарь явился по такому делу в Харьков лично, то Иннокентий написал на его прошении следующую резолюцию: «Благочинному сделать строгий выговор, чтобы он впредь не отпускал за подобными делами в Харьков, а проэкзаменовав на месте, велел бы просить о том с места, дабы бедные причетники не тратились проходом в Харьков, просителя же проэкзаменовать и дать билет, если знает, что нужно»... На подобных прошениях нам пришлось встретить несколько довольно характеристических резолюций. Вот некоторые из них. «Сам не умеет еще переписать просьбы, — отказать». — «Учиться прежде всему, что нужно, получше, а потом уже думать о женитьбе». — «Еще наполнять дураков и сирот; в такие лета надобно учиться, а не жениться». — «Проэкзаменовать в ноте; если только 19 лет, то не дозволять еще жениться, — и так много дураков». — Один калека-пономарь подал Иннокентию прошение о дозволении ему вступить в законный брак с лицом светского звания, потому что, «по калечеству его», никто из духовных не решается выйти за него замуж. На этом прошении Иннокентий написал: «А какое богатство обременяться калеке семейством? Если бедствовать, так лучше одному. Отец протоиерей (благочинный Залесский) скажет мне об этом свое мнение, равно как о просителе — кто он и что?» Благочинный донес, «что ежели кому нужен помощник, то калеке наиболее, каковым только и может быть законная жена; сам же он, проситель пономарь С-ский, поведения довольно хорошего, к исполнению должности своей усерден, старшим послушен, способности имеет посредственные; достатка весьма скудного», — причем добавил, что «вступлением выгодно в законный брак он легко может обезпечить себя в нужном содержании, как и сам в том надеется». Эти доводы благочинного Иннокентию показались недостаточными и он положил резолюцию: «Проситься в светское звание, дабы не умножать в духовном — людей праздных». — С.Савинец Изюмского уезда дьячок С-н Д-ский подал прошение о дозволении ему, за смертью первой жены его Анны, вступить во второй законный брак. На этом прошении Иннокентий написал: «И без этого много детей, куда девать их и кто станет содержать; пусть просится в светское звание». Год спустя тот же самый дьячок снова просил о дозволении вступить в брак, указывая, как на причину, на своих четырех малолетних детей. Иннокентий опять написал: «Довольно и без того детей. Пусть, если хочет жениться, идет в светское звание». — Двадцатидвухлетний дьячок, проживавший в с.Безгиновой Старобельского уезда, просил Иннокентия, для поддержания его родной матери и двух сестер, дозволить ему вступить в законный брак. Выставленные причины Иннокентий нашел неосновательными и потому положил резолюцию: «еще небольшие лета! лучше холостому содержать мать и сестер, нежели обременившись семейством». — Водолажский дьячок 3-н просил о разрешении ему вступить в третий брак. Иннокентий ответил довольно лаконично: «предложить просителю уволиться в светское звание». — Ахтырский пономарь Г-в также просил дозволить ему вступить в законный брак. Экзаменатор протоиерей Кустов донес, что «при испытании пономаря Г-ва оказалось, что он читал знакомое в церковных книгах хорошо, незнакомое — с ошибками; поет понаслышке, а ноты не знает; краткий катихизис выучил твердо; порядок обыкновенной службы церковной знает». Тем не менее дело просителя не выгорело. Вместо брачного ложа Иннокентий отправил его «на труды на месяц в дом архиерейский». — Такая же участь постигла и пономаря с.Покровского (Купянского уезда М.А-ва. На его прошении о дозволении жениться Иннокентий положил такую резолюцию: «За неодобрительное поведение лишить места, вызвав в Харьков, а сюда назначить лучшего дьячка, ибо здесь есть раскольники, коих надобно назидать причту своим поведением».
Особенную внимательность и заботливость обнаруживал преосвященный Иннокентий в отношении к бедным и сиротствующим духовного звания. Большое удовлетворение всегда испытывал он, когда узнавал, что бедному подана помощь, сирота — обеспечена. Чтобы не быть голословными, приведем несколько примеров. Сирота девица, дочь умершего священника, питавшаяся преимущественно от печения для церкви просфор, жаловалась преосвященному Иннокентию, что местный приходский священник притесняет ее, не позволяя ей печь просфоры. Преосвященный Иннокентий положил на ее жалобе такую резолюцию: «Иерея Л-ча обязать подпискою — не препятствовать сироте печь просфоры, а опекуну объявить, чтобы он попекся приискать жениха девице, в каком случае ей будет дано приданое из попечительства. Между тем, если сироты не получают доселе вспоможения, то положить им оное по пятнадцать рублей серебром». В самом-же начале своего управления Харьковской епархией Иннокентий дал консистории предложение:
Для того, чтобы дело об опекунах над сиротами, весьма важное по существу своему, подлежало всей настоящей отчетности и интерес сирот огражден был, как можно более, от всех ущербов, консистория имеет поставить в обязанность духовным правлениям и благочинным, чтобы они каждые полгода представляли епархиальному начальству список опек, у них существующих с донесением о положении как сирот, так и их имущества, а равно и деятельности опекунов.
На рапорте благочинного о смерти одного священника Иннокентий написал: «К сведению; но благочинному заметить, что он ничего не говорит в рапорте насчет семейства и места». — На рапорте благочинного протоиерея Иакова Прокоповича о том, что дьяконский девятилетний круглый сирота Митрофан Ставицкий принят на отеческое воспитание и благопопечение села Артемовки вдовым и бездетным священником Иоанном Мамоновым, — Иннокентий написал: «Спасибо отцу благочинному и священнику». — Сл.Свято-Дмитриевки дьячок Прядкин просил о выдаче племяннику его, исключенному из Харьковского приходского училища, билета на свободное проживательство в доме его для приучения к «причетническим предметам». Иннокентий положил на этом прошении такую резолюцию: «Выдать билет, сказав спасибо за призор племянника». — Находившийся в числе архиерейских певчих, ученик Харьковского духовного училища, Иоанн П-в, просил о зачислении за ним праздного пономарского места в с.Силоницовке с выдачей полных пономарских доходов от церкви и земли родной его матери, вдове священнической, с осиротевшим семейством. Преосвященный Иннокентий велел «Зачислить, с тем, чтобы священник оказывал все отеческое попечение о сиротах: иначе будет выведен из сего места». — В Деркачах был дьячок Ушинский, о котором благочинный отозвался, как о причетнике малосведущем. Проживавшая в том же селе вдова, дьячиха Григоровичева, воспользовалась этим случаем и подала Иннокентию прошение о переводе туда из Мерефы сына ее, дьячка Иустина. Так как и этот дьячок не отличался никакими особыми познаниями, то Иннокентий положил такую резолюцию: «Дать указ на место в Деркачи Иустину Григоровичу, велев удерживать половину доходов и присылать в попечительство, доколе не выдержит экзамена, а Ушинского, яко невежду, лишить места и вызвать сюда для научения». — Подобная же резолюция положена была и на прошении пономаря Чугаева: «Дать перехожий указ (в с.Непокрытую), но за незнание некоторых предметов вычитать из доходов третью часть на вдов и сирот, доколе не изучит и не выдержит экзамена во всей исправности». — На прошении одного дьячка об определении его диаконом в с.Пасиковку Изюмского уезда Иннокентий написал: «Дать указ с тем, чтобы 12 десятин земли из части диакона было предоставлено сиротам». — В Новой Айдари осталась без всякого присмотра и пристанища круглая сирота; впрочем, поступивший на место ее отца диакон С.Н-н дал благочинному обязательство в том, что он ежегодно будет давать ей ассигнациями по тридцать пять рублей. На рапорте об этом благочинного Иннокентий написал: «Отец благочинный имеет выслать сироту при удобном случае в Харьков, где найдется в монастыре пристанище». — Благочинный отправил сироту в Харьков с диаконом при особом рапорте, на котором Иннокентий положил такую резолюцию: «Отправить с сим же диаконом к игуменье Хорошевского монастыря, с тем, чтобы она поместила сироту у какой-либо монахини, с получением за содержание всего, чего оно будет стоить. Игуменье же велеть отдать и деньги, кои ей приходятся по условию от диакона». — Одна вдова просила Иннокентия о разрешении продать дом, доставшийся ей по наследству от свекрови и об устранении одного родственника ее, священника, «который присваивает себе означенное имение». Иннокентий написал: «На рассмотрение консистории, которая имеет оказать всю помощь бедной вдове». — Ученик семинарии П.К. просил зачислить за ним праздное священническое место в г.Богодухове при Троицкой церкви. Иннокентий положил резолюцию: «Зачислить место за учеником К-м, так как в священниках нет недостатка в Богодухове, с тем, чтобы половина доходов из земли даваема была осиротевшему семейству». — Одна «сиротствующая девица», дочь умершего священника, которой, за достижением совершеннолетия, была прекращена выдача пособия из попечительства, вошла по этому делу с прошением, — и Иннокентий велел «обязать брата просительницы, священника села Пархомовки, чтобы не оставлял без призрения сироту». — В Ворожбе умер диакон. Поручив его детей попечению тещи покойного, Иннокентий предписал «Место сие закрыть до времени, а из доходов диаконских уделять половину всем сиротам сего села, с тем, чтобы они уже не получали ничего из попечительства». — Вдова пономаря, проживавшая в с.Зориковке, обратилась к Иннокентию с прошением о назначении ей из попечительства денежного пособия. Иннокентий не уважил ее просьбы, но написал такую резолюцию: «Поелику у сей вдовы два сына, то обязать их строгою подпискою содержать мать». — Проживавшие в с.Преображенском сироты, уже взрослые девицы, священнические дочери: Анна, Александра и Елисавета М-ские просили о прибавке к получаемому ими вспомогательному окладу какой-либо еще части для поддержания их существования. Иннокентий предписал: «Священнику села Преображенского препоручить устройство судьбы сих сирот, с тем что если найдется жених, то будет дано вспоможение ему от попечительства на приданое; начальство же будет благодарно ему, священнику, за труд человеколюбивый». — В с.Больших Проходах диакон был поражен параличом и потому не мог уже исправлять своих обязанностей. Иннокентий предписал «Больного диакона уволить за штат до его выздоровления, место диаконское закрыть, а на пропитание больному давать из диаконской части половину доходов и земли. Церковную же землю велеть, в ограждение от вытравления, окопать хорошим валом, на что может быть употреблено пособие от самой церкви». — Одна пономарская дочь, сирота, просила о назначении ей пособия из попечительства. Иннокентий написал: «Благочинный имеет отдать сию девицу, если у нее нет своего дома, кому-либо в надежные руки, и постараться найти ей жениха, тогда дано будет пособие на приданое; между тем попечительство пусть выдает ей по семь рублей серебром в год». — Всякие денежные штрафы Иннокентий также обыкновенно обращал в пользу бедных и сиротствующих. Так, с.Калениковой священник С-ский просил о дозволении вступить в брак сыну его, исправлявшему при нем же должность дьячка. По этому поводу Иннокентий предписал «Священника С-ского оштрафовать пятью рублями серебром на вдов и сирот, а сына-дурака перевести в другое село и отдать под строгий надзор священника, чтобы учился». — Сумское духовное правление донесло консистории о несвоевременно сделанном донесении по одному делу благочинным Н-вым. Консистория постановила сделать виновному замечание. Иннокентий нашел это постановление недостаточным и предписал «Благочинного оштрафовать двадцатью пятью рублями ассигнациями на бедных, а Сумскому правлению сделать выговор за ненастояние над сим благочинным». — Двух валковских дьячков благочинный обвинял за неодобрительное поведение. На рапорте благочинного Иннокентий написал: «У дьячков сих, впредь до решительного исправления, удерживать третью часть доходов и отсылать в попечительство, объявив им, что при дальнейшей нетрезвости выброшены будут из духовного звания». — Одному евсугскому священнику предписано было выйти на другой приход. Он обратился с просьбой к преосвященному Иннокентию об оставлении его на старом месте, так как переход на другое место для него будет слишком убыточен. Иннокентий согласился уважить его просьбу, но положил такую резолюцию: «Оставить на своем месте, а яко бездетному и вдовому рекомендовать содержать в семинарии какого-либо сироту». Условие это было принято. — Исключенный из высшего отделения Купянского духовного училища ученик просил определить его пономарем в с.Пески Изюмского уезда. Но так как он оказался на экзамене малознающим в «причетнических предметах», то Иннокентий положил на его прошении такую резолюцию: «Отдать отцу на руки для изучения на год, взыскав с него за неуча-сына десять рублей серебром на вдов и сирот». — С.Александровки Старобельского уезда священник М.Р-ский просил о перемещении его в с.Петропавловку Купянского уезда. Иннокентий велел «Переместить, а за неговорение проповедей взыскать три рубля серебром в пользу вдов и сирот». — Некоторые «неученые» священники никогда не произносили проповедей. На вопрос благочинного, занимаются ли они по крайней мере изучением катихизиса, как было им предписано преосвященным, они не дали никакого ответа. Узнав об этом из рапорта благочинного, Иннокентий предписал: «Священников, не давших даже ответа на вопрос о их занятиях, оштрафовать каждого по двадцать пять рублей ассигнациями на вдов и сирот, обязав подпискою учить народ, с объявлением, что они будут лишены своих мест, если не исправятся». — Один священник не без ведома благочинного сдал церковному старосте внаем церковный дом; староста открыл в нем питейное заведение. Узнав об этом Иннокентий предписал «С благочинного и священника взять штрафу на вдов и сирот по двадцать пять рублей ассигнациями за невнимание к своему долгу и наем церковного дома под водку, велев исправить дом и донести потом».
Бедности духовенства и особенно сиротам Иннокентий старался помогать всеми возможными средствами и способами. Сумской протоиерей Мерецкий устроил при своей церкви певческий хор. Иннокентий задумал обратить в пользу сирот духовенства даже и это дело. В октябре месяце 1844 года он дал консистории предложение, в котором, указав на то, что при Сумском соборе «попечением тамошнего отца протоиерея устроен певческий хор, на содержание коего отдается несколько сот рублей, но певчие набираются от вольнонаемных всякого сословия», — Иннокентий писал далее следующее:
Поелику для сей же цели могут быть употреблены дети бедных церковнослужителей и сироты духовного звания, чем окажется помощь домашней бедности и избегнутся неприятности для собора от капризов вольнонаемых певчих: то консистория имеет предписать отцу протоиерею Мерецкому, чтобы он, по известной его к тому способности, и усердию, принял труд поставить свой хор на сем новом основании и для сего сообразив, сколько содержать певчих, где им жить, кем, чему и как им учить до поступления в школы, представил мне о том вместе со своим товарищем и старостою свое мнение.
Это распоряжение консистория, разумеется, передала сумскому протоиерею Мерецкому. Но сумским соборянам мысль преосвященного была, как видно, не по-сердцу, — и они ответили рапортом, что «не находят никакой возможности к устроению нового певческого хора из детей духовного звания не потому, чтобы они не пожелали употребить на устройство хора старания и трудов своих, но собственно потому, что собор, по недостатку доходов своих, обезпечить его содержанием совершенно не может, тем более, что он, получая в год до двух тысяч рублей ассигнациями, не редко встречает, что расходы на возобновление ветхостей его и других необходимостей, превышает и самый приход, из-за чего на сей предмет не только две тысячи шестьсот двадцать рублей постоянно доставлять не может, но и взнос определенный уже епархиальным начальством на содержание нынешнего хора триста восемьдесят рублей будет для него тягостным по случаю уничтожения существовавшей до сего соборной ярмарки, приносившей ему пользу за наем церковных лавок и дававшей весьма значительный доход» и тому подобное. Ответ этот не удовлетворил Иннокентия и он положил на рапорте сумских соборян следующую резолюцию:
Поверхностное суждение! Что можно делать с приличием, то будут делать и сироты, например, Христа славить и прочее. А бывать на балах и петь никаким певчим соборным неприлично и это отныне строжайше воспрещается под ответственностью отца протоиерея*. Содержание хора может быть гораздо дешевле; учитель найдется. Подумать еще и не спешить отказом, который не делает чести отказывающим.
* Иннокентию было известно, что в этом году на именинах протоиерея Мерецкого соборный хор пел концерты и разные малороссийские песни.
Чем кончилось это дело, — мы не знаем. Но... в том же году преосвященный Иннокентий нашел возможным открыть при Сумском соборе третий штат, не задолго пред тем им же закрытый по ходатайству протоиерея Мерецкого. И на прошении студента Харьковской семинарии Павла Подьякова, о зачислении за ним праздного священнического места в г.Сумах при соборной церкви, он положил такую резолюцию: «Зачислить, ибо прежде собор был беден, потому и закрыт был один штат, а теперь может содержать трех священников, что для собора нужно по значительности города и в помощь протоиерею, отвлекаемому от служения по должности...».
Преосвященному Иннокентию, несомненно первому, принадлежит мысль о введении общеепархиальной свечной операции в Харьковской епархии с тем, чтобы прибыль от этой операции поступала на вспомоществование бедным и сиротам духовного звания. По его предложению в Изюме при соборе устроена была свечная лавка, доставлявшая восковые свечи во все церкви, подведомственные изюмскому духовному правлению. Поставку свечей в эту лавку Иннокентий посоветовал сдать кому-либо с торгов по контракту. В 1843 году такой контракт изюмское духовное правление заключило с местным 3-й гильдии купцом Илиею Извековым, который был обязан поставлять в изюмскую лавку свечи белого воска по семьдесят два рубля восемьдесят копеек, а желтого по шестьдесят одному рублю шестьдесят шесть копеек ассигнациями и при том взносить еще по третям года изюмскому протоиерею Яровому от каждого пуда проданных свечей белого воска по семьдесят копеек, а желтого по пятьдесят копеек ассигнациями в пользу бедных духовного звания. — На таком же основании Иннокентий желал поставить свечную операцию и во всей Харьковской епархии. К сожалению, консистория в этом деле не оказывала Иннокентию надлежащего содействия и не решалась на осуществление его стремлений; свечная операция Изюмского округа была допущена только на год в виде опыта. Вот почему в следующем 1844 году на определении консистории об утверждении с купцом Извековым нового контракта, Иннокентий положил такую резолюцию: «Снова подтверждается консистории войти в рассмотрение прежнего плана об учреждении подобной закупки по всей епархии, ибо, очевидно, купцы сами напрашиваются на это, и если в Изюме, по мнению консистории, это хорошо, то почему будет худо в Богодухове или Ахтырке? А бедные получают через то помощь». — Прошел и 1844 год, а консистория ничего не сделала по этому вопросу:
Изюмский купец Извеков, — писал Иннокентий, — при утверждении контракта на 1845 год, подает нам пример, как эта часть может быть устроена с истинною новою выгодою для епархии. Посему предлагаю консистории немедленно заняться рассуждением об устройстве епархиальной общей лавки свечной, которая бы снабжала всю епархию, а свечи доставлять в нее подрядом. Для чего, приготовив кондиции, можно объявить торги для тех, кои занимаются выделкою свечей. Для надзора же за сим делом и управления можно нарядить особых лиц при консистории или соборе...
Этою мыслью Иннокентия впоследствии всецело воспользовались при учреждении харьковского архиерейского свечного завода; забыта была только при этом мысль Иннокентия о вспомоществовании бедным и сиротам духовного звания.
С самого же своего поступления на Харьковскую кафедру Иннокентий начал высказывать свою заботу и об устранении различных непорядков церковноприходской жизни в своей новой епархии. Так, вскоре же после своего приезда в г.Харьков, еще в первых числах марта 1842 года, в своем предложении местной консистории Иннокентий писал:
Дошло до сведения моего из верных источников, что по некоторым местам священники исповедывают возрастных людей вдруг по два, по три и более человека, а как сие не сообразно с уставом Православной Церкви и противно цели исповеди, то консистория имеет немедленно предписать через духовные правления всем благочинным, дабы это злоупотребление, если где есть, было немедленно воспрещено под опасением впредь за исповедь такого рода строгой ответственности.
Чем ближе знакомился Иннокентий со своею епархией, особенно при обозрениях ее, тем более он находил в ней разных неустройств и непорядков, которые и старался всячески устранить. В первый год управления Харьковской епархией, кроме городских церквей и ближайших мест к г.Харькову — Куряжского и Хорошевского монастырей, Иннокентий обозревал церкви в уездах — Ахтырском, Богодуховском, Змиевском, Волчанском и Изюмском. Результатом этого обозрения было несколько распоряжений к устранению замеченных безпорядков. Так, в июле месяце 1842 года, Иннокентий писал в консисторию:
Посещая разные церкви не только в епархии, в самом г.Харькове я заметил, что некоторые из них доселе остаются без решеток пред иконостасом вопреки указу Священного Синода, а потому предлагаю консистории: 1) немедленно собрать сведения, где именно и почему доселе не сделано решеток, требуемых сим указом; 2) предписать, чтобы сии решетки были сделаны немедленно.
В первых числах июля Иннокентий был в Ахтырке и 2-го числа совершал в соборе литургию, по окончании которой произнес свое прекрасное слово о благодеяниях Матери Божией, явленных и являемых ее чудотворной иконой, именуемой Ахтырской. Из Ахтырки Иннокентий отправился осматривать церкви Богодуховского уезда. По приезде же в Харьков дал консистории предложение, в котором писал: «Ахтырскому протоиерею Александру Кустову, благочинному протоиерею Артемьеву изъявить благодарность за отличный порядок, найденный мною в соборе Ахтырском, в духовном правлении и в прочих церквах Ахтырского уезда, а причту Богодуховского собора и смежной с ними церкви поставить на вид паутину, коею покрыта внутренность церквей, с внушением, чтобы сия неопрятность немедленно была уничтожена и чтобы храмы Божий содержимы были в возможной чистоте и благоприличии». Другое предложение, вызванное этой же ревизией, имеет, впрочем, более общий характер.
В некоторых церквах, писал Иннокентий, примечен мною обычай полагать в известных случаях среди церкви Евангелие или иконы праздничные на столиках, кои, будучи гораздо ниже народа, окружающего святыню, низводят последнюю весьма в неприличное положение, что особенно неуместно в отношении икон прославленных, каковы Ахтырская и Каплуновская. При этом предписываю, чтобы иконы и Евангелие в подобных случаях, по примеру, существующему во всей России, клались не на столиках, а на налоях, кои и завести для сего по церквам; касательно же икон прославленных чудесами, консистории войти в то рассмотрение, прилично ли их трогать часто со своего места и выносить на средину церкви, и не лучше ли совершать им молебствия пред их кивотом, допуская потом народ знаменоваться, чем будет сохранен вокруг иконы порядок и приличие надлежащее, тогда как, находясь на столиках среди церкви, она, от тесноты и волнения народа, может легко подлежать опасности падения, что крайне неприлично и может служить к неблагоприятным толкам в народе.
В Хорошевском монастыре Иннокентий в этом году совершал литургию в день храмового праздника главной монастырской церкви. Гора, на которой устроен монастырь, храм, посвященный священному воспоминанию Вознесения Господня, послужил в это время поводом для его прекрасного «слова», в котором он, предугадывая мысль первых основательниц этой обители, говорил, что монастырь устроен на горе, «дабы добрая гора сия уподоблялась Елеону и чтобы живущие на ней, посредством подвигов жизни иноческой, достигали выхода туда, где теперь Господь и Спаситель наш».
В первый же год своего управления Харьковской епархией Иннокентий два раза совершал литургию и в Куряжском монастыре: в первый раз — 12 июня в день преподобного Онуфрия Великого в Онуфриевской церкви, во второй — 6 августа в день Преображения, храмовой праздник главной монастырской церкви. Оба раза, разумеется, служение заканчивалось проповедью. Особенно замечательна проповедь Иннокентия, произнесенная в Онуфриевской церкви. В то время в Онуфриевской церкви, которая устроена под самой монастырской горой, окруженной густым строевым лесом из-под престола в алтаре вытекал источник прекрасной ключевой воды, проходивший под помостом через весь храм и образовавший два колодезя: один пред престолом, другой — под амвоном. Это-то обстоятельство и послужило поводом для Иннокентия произнести свое превосходное слово на текст из Апокалипсиса (22:1-2), где идет речь о чистой реке воды животной, светлой как кристалл, исходящей от престола Божия и Агнча. 6 августа Иннокентий кроме священнослужения, занимался и осмотром Куряжского монастыря, — причем им найдены были такие недостатки, на которые он счел нужным указать монастырскому начальству даже через консисторию.
При осмотре мною Куряжской часовни, — писал он тогда же в консисторию, — найдено, что в ней вместе со святынею помещаются вещи самые грубые и неприличные, принадлежащие послушнику, который живет в ней, что крайне непристойно, — равно и штатный служитель, живущий в доме у часовни, предан пьянству; предлагаю консистории за такую оплошность и грубое нерадение о благоприличии, подобающем святому месту, начальству Куряжского монастыря сделать строжайший выговор, предписав ему немедленно вывести из часовни послушника со всеми его вещами, а штатного переместить и, по исполнении, рапортовать мне.
В 1843 году Иннокентий также обозревал свою епархию и посетил уезды Ахтырский, Богодуховский, Змиевской, Изюмский, Сумской, Лебединский и Купянский. Между прочим, в это же обозрение, он совершал торжественные богослужения и произносил свои проповеди в некоторых местах епархии, как например, в слободе Шаровке Богодуховского уезда (28 июня), в Богодухове в Успенском соборе (30 июня), в Святогорском монастыре в Никольской Церкви, что на верху скалы, в самый день венчания на царство Императора Николая Павловича (22 августа), в Ахтырском мужском монастыре (3 и 4 июля), в Хорошевском монастыре (24 июля), в Славянске (12 августа), в Изюме (20 августа), в с.Богуславском Изюмского уезда (26 августа), в Чугуеве (27 августа), в Купянске (28 августа), в Сумах в Преображенском соборе (20 сентября)и другие.
Это обозрение епархии не осталось безследным и вызвало несколько общих распоряжений, имевших своей целью устранение некоторых безпорядков, замеченных Иннокентием.
При обозрении епархии замечено мною, — писал Иннокентий в первом своем предложении, — что не во всех церквах заведены купели и что крещение совершается большей частью посредством обливания. Так как сие не согласно с обычаем Православной Церкви и может в общежитии подавать поводы ко взаимным пререканиям о том, кто как крещен, да и старообрядцы могут претыкаться о сию разность: то консистория имеет предписать, чтобы непременно во всех церквах были заведены приличные купели и чтобы священники постепенно приучали народ к восприятию крещения через погружение.
Во втором предложении Иннокентий обращает внимание консистории на необходимость надлежащего ведения церковных описей. «При обозрении епархии усмотрено мною, — пишет он, — что вновь прибывающие в церквах вещи не вносятся по надлежащему в опись церковного имущества, почему предлагаю консистории, поставив сие на вид благочинным, предписать, чтобы все вновь прибывающие вещи были немедленно вписываемы в опись и что дальнейшее замечание подобной неисправности подвергнет благочинных отрешению от их должностей, а священников — строгому штрафу». — Содержанием третьего предложения, вызванного у Иннокентия этим обозрением епархии, служит почти неслыханное дотоле дело, именно — обязанность духовенства заботиться о нравственно-религиозном воспитании прихожан. «При обозрении епархии открылось, — писал Иннокентий, — что некоторые из священников вовсе не обращают внимания на то, чтобы дети поселян знали краткие молитвы и десятословие; посему объявить всем священникам, что, при следующем обозрении, сие важное опущение не будет более покрываемо снисходительностью, а повлечет за собою наказание виновных с отрешением, если то нужным окажется, от мест». — Наконец, четвертым предложением, которое дано было также по поводу обозрения епархии в 1843 году, Иннокентий предписывал «Объявить благодарность благочинным: сумскому протоиерею Мерецкому, купянскому — Протопопову, богодуховскому — Кременецкому, Чугуевскому протоиерею Михайловскому, змиевскому — Соколовскому, Люботинскому — Евецкому и Николаевскому за найденный в сем году мною при обозрении епархии порядок, а протоиереям Изюмскому и Лебединскому поставить на вид нечистоту, найденную в некоторых церквах их благочинии».
В 1844 году, в августе месяце, Иннокентий снова обозревал свою епархию и посетил уезды: Змиевской, Валковский и Харьковский. В это время им было произнесено не мало проповедей, содержание которых и доселе сохраняется в памяти старожилов. Так, 27 июля, перед наступлением жатвы, быв в селе Хрущевой-Никитовке Богодуховского уезда, Иннокентий, по окончании литургии, произнес свое прекрасное слово, которым заставляет своих слушателей, намеревавшихся принять обильные плоды от Господа, подумать и о плодах для Господа... О четырех проповедях Иннокентия, произнесенных в это время в Святогорском монастыре, мы будем говорить еще в свое время. Двадцать первого августа Иннокентий прибыл в город Старобельск; на следующий день он совершал в соборе литургию, так как это был день венчания на царство Императора Николая Павловича, и произнес простое, но задушевное слово, которое и поныне воспоминается некоторыми престарелыми старобельчанами.
Уже три года, — так начал владыка свое слово, — как имя наше, по чину святые Церкви, молитвенно воспоминается у вас, братия мои; три года как и мы, по долгу пастырства, возносим ежедневно моление о вас ко Господу, яко о вверенных нашему духовному водительству: а между тем еще ни разу не зрели мы лица вашего и не являлись среди вас, подобно как посещали другие грады и веси. Причиною сего была не холодность какая-либо к вам и невнимание: — Бог свидетель, что мы не единожды и не дважды имели желание придти к вам, дабы соутешиться общею верою и любовью, яже о Христе Иисусе, но частью отдаленность вашего края, частью усиленные занятия в других пределах паствы, доселе лишали нас сего утешения. В замен того, мы можем теперь сообщить вам не мало радостного для сердца христианского.
После этого Иннокентий сообщал своим слушателям, что он делал и что он сделал для Харьковской епархии за эти три года его архипастырского управления.
Во-первых, на Святой горе Ахтырской, небезызвестной многим из вас, — говорил он, — благодатиею Божиею паки, вместо печальных развалин, начинает возвышаться обитель Святые и Живоначальные Троицы; и Богоматерь Ахтырская, общая Покровительница страны нашей, видимо приняла ее под всемогущий покров свой; ибо отселе ежегодно будет посещать ее — в чудотворном лике своем. Дивная скала Святогорская, служившая столько времени предметом одного печального любопытства, паки сделалась тем, чем была некогда, убежищем душ, отрекшихся от мира и всего, яже в мире, и взыскавших единого на потребу, и благословение святой Лавры Киево-Печерской с иконою Богоматери и мощами тамошних угодников Божиих служит залогом, что Святые Горы будут соответствовать своему имени святыми подвигами новых жителей своих, и что на них паки воссияет благодать Божия. Кафедральный град паствы нашея также удостоился приять нескудный залог новые милости Божия: ибо Богоматерь Озерянская соблаговолила ежегодно приходить в него — в чудотворном лике своем и пребывать в нем во все продолжение дней зимних. — В сих и подобных занятиях, — говорил Иннокентий, — упражнялись мы, братия мои, и не спешили к вам, зная и издали, что вы пребываете в мире, под кровом Святой Церкви и осенением благодати Божией. И вот как бы в награду за долговременность нашего и вашего терпения и ожидания дано нам, братие, увидеться с вами в один из самых радостных дней в году, в день венчания на царство возлюбленного Монарха нашего!
Далее Иннокентий говорил о необходимости и долге подданных молиться за своего царя.
Молиться за помазанника Божия, — прибавил он, — есть всегдашний священный долг наш, но теперь должно особенно усугубить нам сию молитву. Ибо вы слышали без сомнения, каким тяжким ударом поражено сердце царево: он лишился одной из дочерей своих, лишился в цвете лет ее, не успев нарадоваться ее недавним венцом брачным...
На другой день, 23 августа, Иннокентий, по просьбе старобельчан, совершал панихиду в другой старобельской церкви — кладбищенской и пред началом панихиды произнес слово о том, кто истинно жив и кто действительно мертв. Из Старобельска Иннокентий отправился на Беловодск, а оттуда в Купянский уезд и в слободе Ново-Екатеринославле 25 августа совершал литургию, по окончании которой, по обычаю, произнес проповедь; 27 августа он был уже в слободе Араповке Купянского уезда, где в молитвенном доме также произнес слово о значении храма христианского. «Мал и низмен дом сей, но он дом Божий, — говорил Иннокентий, смотря на небольшой Араповский молитвенный дом, — а дом Божий всегда важнее всех чертогов человеческих». Эта же тема составляла содержание проповеди, произнесенной Иннокентием в том же году 22 сентября и в селе Славгородке, по освящении церкви, возобновленной и украшенной усердием местного помещика В.П.Голицына.
Обозрение епархии 1844 года также не осталось безследным; оно также вызвало некоторые распоряжения к устранению замеченных безпорядков. Так, между прочим, в октябре месяце Иннокентий предложил консистории «предписать всем духовным правлениям и благочинным к непременному исполнению: 1) чтобы безобразные веревки, на коих в некоторых церквах (например в Изюмском соборе) висят живописные плафоны над престолами, были заменены чем-либо другим и обвиты лентами; 2) чтобы окна в церквах по временам были промываемы, а пыль и паутина сметаемы и чтобы стекла, сколько возможно, были цельные, а не из отломков составленные; 3) чтобы табели и другие бумаги ни под каким видом не были прилепляемы к стенам, а были хранимы в ящике или вешаемы на стенах в приличных рамках и за стеклом; 4) чтобы иконы, жертвуемые в церкви, были приличным образом размещаемы, а не ставились без порядка и кучею, как, например, в Беловодской церкви; 5) чтобы, сообразно изданному указу, уничтожены были все паникадилы, кои висят пред верхнею в иконостасе иконою и в случае падения могут угрожать смертью стоящему пред Царскими вратами; 6) чтобы священники ни под каким видом не удерживали доходов у причетников; 7) чтобы где нет, устроены были без замедления решетки пред иконостасом по силе недавнего указа, и 8) чтобы внутренность оград церковных усаживаема была деревьями, избирая для сего наиболее долголетние».
Кроме того, во время этого же обозрения епархии Иннокентий узнал, что «некоторые священники, при совершении святого крещения над младенцами, большею частью по недовольству на родителей, изыскивают имена трудные и невразумительные для людей простых и необразованных, которые никогда не слыхали таковых имен или слыхали только весьма редко, и потому неправильно произносят их или извращают в весьма неприличные и непонятные названия и тем соблазняются сами и других в смех приводят, а к священникам начинают питать враждебные чувства». В устранении этого на будущее время Иннокентий предложил консистории «предписать по всей епархии, чтобы при наречении имен избегали трудных к произношению, тем паче могущих подавать повод к глумлению неразумному.
Впрочем, сорока семи священникам была объявлена архипастырская благодарность «со внесением того в послужные их списки за особенное соответствие своему сану и отличное исправление своих обязанностей, усмотренные Иннокентием при обозрении епархии в прошлом августе месяце». Не обошлось, впрочем, и без выговора. Так, на рапорте благочинного священника Петра Раздольского о том, что в церквах его округа чистота и опрятность соблюдаются с особенным рачением, ризницы церквей и утварь церковная состоят в целости, чистоте и надлежащем порядке и описи всему церковному имуществу во всех церквах скрепленные и припечатанные имеются, принты ведут себя хорошо и в должностях исправны, — Иннокентий положил такую резолюцию: «К сведению; а благочинному за то, что в церквах найдены паутины на самых видных местах и веревки, коими поддерживаются кивоты над престолами, висят с узлами, как в сараях, сделать строжайший выговор».
В 1845 году преосвященный Иннокентий снова обозревал свою епархию. В это время он, между прочим, посетил следующие уезды: Харьковский, Валковский, Ахтырский, Сумский, Лебединский, Змиевский, Купянский и Изюмский. Из проповедей, произнесенных им во время этого обозрения епархии, особенного внимания заслуживают следующие:
Это обозрение епархии, кроме множества благодарностей уездным протоиереям и многим сельским приходским священникам, вызвало и некоторые распоряжения к искоренению замеченных недостатков и неустройств. Так, в первых числах сентября, Иннокентий дал, между прочим, консистории такого рода предложение:
При обозрении мною Сумского собора открыто, что у него главный вход со стороны, а место сего входа занято подвалом, отдающимся внаем; поелику это совершенно противно не только достоинству Святой Церкви, но и всем правилам приличия: то предлагаю консистории немедля предписать, чтобы этот соблазн был уничтожен, как можно скорее, переделанием входа в церковь, как надлежит ему быть, а до того времени уничтожить вход в подвал закрытием и заштукатурением дверей, в него ведущих; об исполнении последнего протоиерей с старостою собора имеют донести мне особо.
Другое предложение, данное Иннокентием после этого же обозрения епархии, носит на себе уже общий характер и показывает нам, на какие стороны епархиальной жизни преосвященный обращал свое особенное внимание. В этом предложении Иннокентий пишет:
При обозрении мною епархии открылось, что по духовным правлениям и у благочинных нет налицо разных необходимых сведений касательно управления их округа. Почему, чтобы не обращаться всякий раз в подобных случаях к справкам, требующим не малого времени, а потому крайне неудобным, предлагаю консистории поставить в непременную обязанность всем духовным правлениям и благочинным всегда иметь у себя наготове следующие рапорты: относительно a) церквей в их округе, с означением, сколько при каждой причтов и в каком она состоянии; b) церквей — запечатанных, строящихся и имеющих нужду в починке с краткой справкой о каждой; c) священнослужителей, не одобряющих себя поведением или незнанием своих предметов с краткою справкою о каждом; d) опек над сиротами с показанием, кто опекун, над кем и в каком состоянии опека; e) училищ поселян государственного ведомства с краткой справкой о каждом; f) детей, долженствовавших поступить в школы по их возрасту, но не поступивших почему-либо, с означением причины непоступления; g) священнослужителей, низведенных со своих мест на низшие должности, с показанием их поведения; h) вдов и сирот, получающих и не получающих пособия от попечительства; i) праздных мест священно- и церковнослужительских; k) священно- и церковнослужителей, находящихся под судом, с означением причины подсудимости и где дела находятся; l) кошельковой суммы при каждой церкви; m) процентов по имуществу церковному или по завещаниям на пользу церквей и священнослужителей; n) о хищениях из церквей, с означением похищенного и в каком состоянии находится дело; o) приписных церквей, отдельных часовен, икон особенно уважаемых, вещей особенно примечательных по древности и другим причинам и тому подобного. Реестры сии каждый год должны поновляться, а каждый месяц должно означать в них происходящие перемены.
Тем не менее обозрение епархии в этом году произвело на Иннокентия, кажется, довольно приятное впечатление. По крайней мере, в своем письме из Харькова от 1 сентября 1845 года он писал следующее одному из своих петербургских друзей:
Прошедший месяц мною проведен в странствовании по епархии. Хотелось подробнее осмотреть последние три уезда (Купянский, Изюмский и Лебединский). Теперь можно сказать, что Харьковская епархия мне известна во всех краях, начиная с этнографии. Епархия очень хорошая, и жаль было бы разлучиться с нею. Дворянство образованнее всех, какие я видел в других губерниях. Духовенство тоже не отстанет от всех мною виденных. Только народ вообще нуждается в религиозном возбуждении, начиная с Харькова. Употребленные для сего меры показывают, однако же, что он рад подобному возбуждению. Но многих мер еще далеко нельзя употребить по самому распорядку гражданскому. Мне не раз думалось написать о сем что-либо; но что делать с написанным? Это будет рапорт необыкновенный и его нельзя отправить по команде.
В 1846 году Иннокентий посещал монастыри Ахтырский, Святогорский, Куряжский, Хорошевский и Николаевский; но епархии, кажется, не обозревал; по крайней мере, этого не видно из консисторского архива.
Путешествия Иннокентия по епархии отличались вообще торжественностью и даже некоторой пышностью. Во главе его многочисленной свиты нередко стоял даже архимандрит — ректор семинарии, как это было, например, в 1843 году; на каждой станции заготовлялось от 12 до 16 лошадей; главный надзор за поведением свиты и певчих обыкновенно поручался казначею, иеромонаху Дионисию, который, по возвращении в Харьков, и обязан был рапортовать Иннокентию о том, как вели себя в епархии ездившие с ним лица. Так, между прочим, после обозрения епархии в 1845 году, Дионисий доносил Иннокентию следующее:
При архиерейском проезде по некоторым местам для обозрения церквей Харьковской епархии, имея наблюдение за архиерейскою свитою и заметив одних отличившихся нравственностью и усердием к делу своему, других, неприлично себя по временам выдерживавших, смиреннейше рапортую, что из отличных по поведению и заслуживающих начальственного внимания были: протодиакон Василий Никитский, скромностью и благоповедением служивший примером прочим; исправляющий должность иподиакона, послушник Андрей Г-на очень хорошо себя вел и был усерден к своей должности; из певчих: священник К-н, диакон Н-н; из мальчиков были скромны и благонравны все, кроме Григория Л-ва, нередко заводившего спорные разговоры, но безобидно. Регент же Ч-цкий и диакон Ч-цкий не делали себе чести, выходя иногда из границ благоприличия и умеренности; иподиакон В-ский вел себя довольно хорошо, но безпокоен и вздорлив, а тем паче небрежен к своей должности, о каком его нерадении неоднократно было ему напоминаемо. Прочие все вели себя хорошо.
На этом рапорте Иннокентий написал:
Отцу протодиакону за отличное в дороге поведение, и мною самим замеченное, изъявить благодарность; а диакону Ч-цкому, постоянно не рекомендующего себя в поведении, призвав в консисторию, сделать строжайший выговор с обязанием его подпискою, не внося, впрочем, сего, если исправится, в послужной список; прочие оштрафуются приватно.
Совершая, при обозрении епархии, в некоторых местах торжественные богослужения, Иннокентий в это же время нередко награждал достойных, по его усмотрению, лиц: набедренниками, палицами, черными скуфиями, посвящением в стихарь, посвящением во диакона или же во священника и даже возведением в сан протоиерея, — о чем впоследствии для сведения благочинные обыкновенно доносили только в консисторию. Во время же обозрения епархии, как мы сказали уже, были производимы и разного рода испытания: сам Иннокентий обыкновенно экзаменовал священников, а диаконов и причетников он поручал экзаменовать кому-либо другому, например, ректору семинарии, а чаще всего любимцу своему казначею Дионисию. Тут же нередко происходил и суд: налагались наказания, производились штрафы и взыскания... Много по этому поводу нам приходилось слышать рассказов анекдотического характера; но, не ручаясь за их достоверность, мы не станем повторять их...
Один протоиерей, бывший в Севастополе благочинным, во время управления Иннокентием Херсонской епархией, в своих «Воспоминаниях», между прочим, пишет следующее:
Благочинных он (Иннокентий) любил называть своими «глазами». Кто оправдывал такие ожидания его, тому он был друг и брат, для таких он был и подписывался: «усердным слугою». Но горе, если случилось прогневить чем-либо этого усерднейшего слугу, отца и брата. Тут он бывал владыкою, который иногда жал и там, «иде же не расточал...»
Таким же точно был Иннокентий в этом отношении и во время своего управления Харьковской епархией. Благочинные действительно были его «глазами» и главными его посредниками в управлении епархией и надзоре за епархиальною жизнью. Он питал всегда к ним большое доверие и хотел видеть их действительными начальниками порученных им округов. Харьковскому благочинному протоиерею Гапонову он однажды прямо сказал: «Вы, по вашему званию, кажитесь серьезным, чтобы вас почитали и вместе побаивались, — а там себе по чувствам и сердцу — как знаете; только не слишком братайтесь с подчиненными; иначе они потеряют к вам уважение, а начальник без уважения — плохой начальник!» Тем не менее это доверие к благочинным у Иннокентия никогда не переходило в доверие слепое; действия благочинных он всегда подвергал строгому контролю, злоупотребления по должности карал без пощады, за неисправность в округе первым отвечал всегда сам благочинный. В подтверждение только что сказанного приведем несколько примеров. В г.Сумах губернский секретарь Мардариев, бывший попечителем строившейся каменной церкви, по донесении причта, неизвестно куда употребил множество кирпича и дров и не возвратил одну тысячу рублей церковных денег. Иннокентий написал: «На рассмотрение консистории; а благочинному, между тем, сделал строжайший выговор за то, что под его глазами делались таковые вещи и он не доносил и не знал о них, с объяснением, что при первом подобном случае он будет отрешен от должности, яко нерадивый». В 1844 году один священник С.К-ий в порыве гнева убил свою жену, ужасную пьяницу. На рапорте благочинного об этом прискорбном событии Иннокентий написал: «Благочинному, одобрявшему в поведении сего священника, и прежде бывшего неисправным, сделать строжайший выговор, с объяснением, что он будет отрешен от своей должности, яко худо смотревший за поведением людей неблагонадежных». В том же году один дьячок, будучи пьяным, после драки со своим товарищем, повесился на шейном платке. По этому поводу Иннокентий написал на рапорте благочинного такую резолюцию: «Благочинному сделать строжайший выговор за то, что он в самый проезд мой не донес мне об этом, а обратился к правлению (духовному); повесившегося исключить немедленно из духовного звания, яко и прежде ведшего себя худо, а другого дьячка лишить места, предав суду». В слободе Даниловке колокольня, выстроенная еще в 1817 году, начала угрожать падением. На рапорте об этом Старобельского духовного правления Иннокентий написал: «Если есть опасность, то велеть разобрать; а между тем заметить благочинному, почему он не снесся с местным начальством Беловодским, у коего, вероятно, есть люди, знающие архитектуру, кои могли сказать, что нужно сделать с сею колокольнею». На прошении одной дьячихи о том, что муж ее, перешедший на приход из Лебединского уезда в Сумской, отгоняет ее от себя и не хочет жить вместе с нею, Иннокентий написал: «Дьячка сего немедленно велеть выслать в Харьков, а благочинным, которые не доносили о нежитии с ним жены и детей, как Лебединскому, так и Сумскому, сделать по строжайшему выговору, яко неразумеющим своей должности». Благочинный протоиерей К-н, оштрафованный двадцатью пятью рублями серебром в пользу попечительства о бедных духовного звания за неисправное ведение приходо-расходных книг по его церкви, просил о прощении этого штрафа. Иннокентий на его прошении положил такую резолюцию: «Простить; но объявить, что весьма стыдно самому благочинному не уметь вести по надлежащему книги». Другой благочинный М-ский представил Иннокентию при рапорте 17 проповедей, сказанных в 1846 году в Чугуевском Покровском соборе священнослужителями его округа. Не найдя проповедей самого благочинного, Иннокентий написал: «А почему нет проповедей самого благочинного, который должен подавать пример?» Судя по некоторым распоряжениям, можно сказать, что Иннокентий не мало заботился о том, чтобы надлежащим образом поставить должность благочинного. Так еще в июне месяце 1842 года он дал консистории следующее предложение: «Некоторые благочинные проводят слишком много времени в обозрении церквей, им вверенных, от чего и собственные их церкви остаются надолго без служения даже в большие праздники, — что худо; предлагаю консистории для прекращения сего безпорядка и вообще для упорядочения осмотра благочинными церквей поставить в обязанность всем благочинным, при составлении объездных журналов своих, означать подробно время, когда он был и сколько в каждой церкви». Так как это дело для тогдашних благочинных Харьковской епархии было еще новым и не все они сумели повести его именно так, как хотелось Иннокентию, то в следующем 1843 году, после обозрения епархии, Иннокентий предписал консистории: «Поручить отцу протоиерею (кафедральному) Могилевскому с господином секретарем консистории составить форму объездного благочиннического журнала и, рассмотрев, представить оную ему на утверждение для рассылки потом в руководство благочинным, дабы рапорты их о состоянии их благочинии были основательнее и заключали в себе все нужные сведения, а вместе с тем, дабы видно было, когда именно и как совершено обозрение каждой церкви». В это же время родилась у Иннокентия мысль и о введении должности помощника благочинного, для которой мотивы указаны в следующем предложении, данном на имя консистории в конце того же 1843 года: «В облегчение благочинным, — писал Иннокентий, — на случай болезни и других обстоятельств, при исправлении их должности, назначить помощника каждому благочинному и представить мне на утверждение, так чтобы дело сие восприяло начало с наступлением нового года». А утверждая одного священника в должности помощника благочинного, Иннокентий писал: «Утвердить, внушив, чтобы прилежнее смотрено было за опрятностью церквей и не было паутины, найденной мною в двух церквах».
Нередко Иннокентий сам лично занимался распределением благочиннических округов, увеличением или уменьшением количества церквей того или другого благочиния и т.п. Так, в 1844 году в своем предложении консистории он писал: «Для облегчения отца протоиерея Изюмского, Льва Ярового, в исправлении важной должности первоприсутствующего духовного правления и по занятиям об устройстве колокольни и теплой при соборе церкви, разделить его обширное благочиние на два, с тем, чтобы у него в заведывании осталось не более восьми церквей городских и ближайших к городу и Славянский собор с селением Грушевахою, а прочие церкви поручить в смотрение отцу протоиерею Кривоносову». В таком же духе дано было Иннокентием предложение консистории и в следующем 1845 году. «Рассмотрев на месте положение церквей в селениях по реке Пселу, — писал Иннокентий, — и имея в виду удобность для благочинных в исполнении обязанностей их званий, я нашел нужным присоединить к заведованию Лебединского благочинного протоиерея Залесского следующие церкви, находившиеся в благочинии протоиерея Милостанова: Михайловку, Мижирич, Курган, Червленное, Бережки, Рябушки и Бишкин; предлагаю консистории учинить надлежащее о сем предписание, назначив ему помощника священника Межирицкого Василия Беликова». В 1846 году Иннокентий также писал в консисторию:
По приличию места, яко городского, и по удобности почтового сообщения, благочиние 3-го округа Сумского уезда перевесть в город Белополье и возложить сию должность на протоиерея Белопольского собора Виноградского, коему помощником быть священнику Григорию Ракшевскому; вследствие чего благочинного протоиерея Назарьева уволить от должности благочинного с изъявлением ему благодарности за понесенные им труды, равно как и бывшему помощнику его, священнику Прокоповичу, также увольняемому от сего звания по причине занятия его учительством.
Нередко Иннокентий лично, собственным примером, наставлял благочинных, как нужно вести свое дело. На рапорте благочинного Гапонова о пожаре, бывшем 7 декабря 1846 года в теплом придельном храме Харьковской Воскресенской церкви, Иннокентий написал: «Поелику вместе с сим, приличном осмотре мною сей церкви, открылось, что в сей церкви не соблюдается никакой опрятности и чистоты, так что в алтаре стоит таз, коему нельзя стоять и в порядочной горнице, то, призвав весь причт Воскресенский, сделать ему строжайший выговор, обязав всех подпискою делать свое дело, как должно, а благочинному велеть быть внимательнее к церквам и не допускать их до такого безпорядка». — После этого, спустя один месяц, тот же благочинный представил обычный рапорт о чистоте и опрятности в церквах города Харькова. По этому поводу Иннокентий снова предписал консистории: «Предписать отцу благочинному, чтобы он, по примеру моему, как сделал я в двух церквах (Воскресенской и Благовещенской), осмотрел все прочие церкви и постарался довести их до надлежащей опрятности и благоприличия во всем, и потом, обозрев и благоустроив каждую, рапортовать мне о том особо».
Главное, чего при посредстве благочинных хотел достигнуть Иннокентий, — это, как видно уже и из сказанного, соответствие духовенства своему званию во всех отношениях, опрятность, чистота и благоприличие приходских церквей; кроме того, он много заботился об украшении храмов, благообразии и соответствии духу православия святых икон и об усовершенствовании церковного пения. В подтверждение сказанного приведем несколько примеров. В селе Шпилевке помещицы: Римско-Корсакова и Крамарева просили Иннокентия о разрешении устроить в их приходской церкви новый иконостас. На этом прошении Иннокентий положил резолюцию: «Бог благословит! только просил бы я боголюбивых просительниц устроить святые иконы не италианского, а полугреческого письма, нашей церкви особенно сродного». — Другой пример. В августе месяце 1845 года палата государственных имуществ уведомила консисторию о безобразных рисунках, которыми был росписан внутри «осмерик» Петропавловской церкви, Купянского уезда. На запрос об этом консистории благочинный отвечал, что купол означенной церкви, действительно, безобразно испещрен простою малярскою кистью и что «при производстве этой росписи, хотя он и не дозволял пестрить церкви в таком вкусе, но жители-прихожане этой церкви, пользуясь правом данного им доверия — обновить церковь, ненужным считали следовать внушениям духовного начальства». На представлении об этом консистории Иннокентий написал: «Справку немедля, было ли упомянуто о сем благочинным, когда он доносил об окончании церкви и просил позволения освятить ее?» Заботясь о благоприличии церковных украшений, Иннокентий нередко оставлял без разрешения просьбы о поновлении и «росписи» церквей до своего личного осмотра самой церкви и соображения, как можно было бы получше ее украсить.
Наконец, можно привести несколько примеров заботливости преосвященного Иннокентия и об усовершенствовании в епархии церковного пения. Харьковской Благовещенской церкви священник Евгений Марчевский просил о перемещении его на праздное священническое место к Харьковскому кафедральному Успенскому собору, с предоставлением ему права пользоваться «казенною» квартирою в Благовещенском церковном доме до устройства такового при кафедральном соборе. Иннокентий согласился на эту просьбу, написав, между прочим, такую резолюцию: «Переместить к Успенскому собору с обязанностью, по отличной способности просителя устроить, как можно лучше, пение и наблюдать за сим со строгой ответственностью за неисправность». — Такую же заботу об усовершенствовании церковного пения высказывал преосвященный Иннокентий и относительно уездных городов. Так, от 21 сентября 1845 года Иннокентий дал консистории предложение, которым, изъявляя благодарность за отличный порядок, найденный им в Ахтырском соборе, протоиереям: Попову, Стерлецкому, Лопатину и старосте купцу Ивану Дзюбину, возложил «особый надзор за певческим хором Ахтырским на протоиерея Лопатина, яко отлично знающего свое дело, с тем, чтобы, сообразив, как усовершить его, представил мнение свое ему немедля».
Едва ли нужно говорить о том, что архиерейский хор составляет при этом предмет особенной заботливости преосвященного Иннокентия. Репетиции устраивались в его присутствии утром почти каждой субботы. И один из современников Иннокентия замечает, что певчие при нем стали петь превосходно. «И вот еще что чудно, — говорит он далее, — сам владыка говаривал: “Вот природа меня чем не пожаловала: ни одной ноты не протяну голосом”; но любил певчих, понимал ноты, любил даже напевать»... Ради улучшения своего хора Иннокентий не знал жертв, готов был на всякого рода уступки. Ученик высшего отделения И.К-ский просил зачислить за ним диаконское место при Ахтырском соборе, с тем, что, по окончании курса, он женится на сироте, дочери бывшего Ахтырского диакона. И Иннокентий приказал «зачислить на просимом условии, с тем, чтобы проситель, когда нужно, пел в хоре архиерейском». Одному священнику он предоставил место в Харьковской Воскресенской церкви с тем, чтобы он вместе пел в хоре архиерейском.
Здесь кстати заметить, что на первых порах управления Харьковской епархией у Иннокентия являлась даже мысль завести две школы: одну для древнецерковной живописи, другую для церковного пения. По крайней мере, вот что писал он тогда своему петербургскому другу:
В Москве один купец, почтенный и добрый христианин, предлагал мне желание учредить на свой счет школу живописи древнецерковной. Мне кажется это очень хорошим и наши церковники могли бы быть употребимы на эту академию церковную. Не худо бы в подобном же роде дать учредить кому-либо (ибо где нам самим учреждать?) школу церковного пения, которое у нас брошено на произвол судьбы, хотя составляет важный элемент службы. Даже бы, мне кажется, некоторые монастыри могли быть обращены на это предназначение. Не начать ли с харьковских? Видите, как я разговорчив из Харькова. Только почерк мой тот же бедный, что и на севере. Зато душевное теплое уважение...
Будучи сам отличным проповедником, Иннокентий не мало заботился и вообще о процветании церковного проповедничества в Харьковской епархии. По обычаю харьковские священники за несколько дней до произнесения представляли ему на просмотр свои проповеди, которые они должны были писать по особому назначению от консистории. Это-то преимущественно и было поводом для Иннокентия руководить неопытными проповедниками.
Когда принесешь к нему свою проповедь для прочтения, — рассказывает в своих воспоминаниях один из тогдашних харьковских священников, — как бывало метко скажет, что в ней есть и чего нет! Живо помню, как он твердил и мне (прибавляет рассказчик) неоднократно: «нет жизни, пойдите, найдите ее, влейте силу и теплоту; не хитрите, не лезьте в книги и энциклопедию, поищите ближе — вот тут, в сердце!... Вот где ларчик! а ключ от него в добром смысле и чистой совести!.. Подите, помолитесь и начинайте проще и проще, — непременно с полным сознанием предмета и еще с миром душевным, а оканчивать прошу если не слезою, то, по крайней мере, нежным и кротким чувством».
Что же касается епархиальных священников, то Иннокентий также пользовался всяким удобным случаем, чтобы не оставить их без руководства в проповеднической деятельности. На это мы находим несколько указаний в архивных делах Харьковской духовной консистории. Так 20 декабря 1843 года, утверждая расписание проповедей, составленное благочинным протоиереем Яковом Черняковым, Иннокентий писал: «А между тем за прошедший год говоренные все проповеди велеть собрать и представить ко мне, — что самое предписать сделать и прочим благочинным». — В таком же роде положил Иннокентий резолюцию и на расписании проповедей, представленном Купянским благочинным Протопоповым: «Утверждается, а священникам всем поставить в обязанность, чтобы по окончании года, представляли благочинным списки с проповедей, ими произнесенных, для отсылки ко мне в Харьков». В феврале месяце 1844 года новопроизведенный священник слободы Ворожбы, студент семинарии И.Я-в просил о дозволении ему составлять и произносить в приходской церкви катихизические еженедельные поучения. Иннокентий написал: «Бог благословит! Только говорить, как можно, короче и простее, и сказанное со временем представить ко мне». — В подобном же духе положил Иннокентий резолюцию и на расписании проповедей, составленном упомянутым благочинным Черняковым в 1844 году: «Утверждается, о чем дать знать отцу протоиерею, с тем, чтобы проповеди, особенно в зимнее время, были как можно короче». — Еще определеннее выразился Иннокентий в своей резолюции, положенной на расписании проповедей, составленном Ахтырским духовным правлением: «Утверждается; но проповеди, особенно зимою, чтоб были не более, как в поллиста». — На расписании проповедей, представленном благочинным Михайловским, Иннокентий также написал: «Чтобы проповеди были покороче, попростее и произносились получше, за чем отец протоиерей обязывается иметь особое наблюдение». — В 1845 году катихизаторы Волчанского уезда на требование благочинного отвечали, что они не могут представить ему своих катихизических поучений, потому что они изъясняют своим прихожанам катихизис изустно, а не на бумаге, «по причине многоразличных неудобств и препятствий, с коими соединяется сельская жизнь». Тем не менее по этому поводу Иннокентий предписал «Объявить катихизаторам, что начальство ожидает от них на бумаге того, что ими преподаваемо было изустно». — Купянский протоиерей Протопопов просил о дозволении ему назначенные катихизические поучения произносить с учителями Купянского духовного училища в систематическом порядке, разделив их по частям, а в тюремном замке с протоиереем Захарием Трегубовым по очереди. Полагая, что систематичность проповедования может причинить ущерб живости и занимательности церковной проповеди, Иннокентий на рапорте Протопопова положил такую резолюцию: «Можно; но не лучше ли просто говорить поучения?» В 1846 году волчанский благочинный донес Иннокентию, что многие из престарелых священников-катихизаторов, по преклонности лет, уже не могут произносить катехизических поучений. По этому поводу преосвященный Иннокентий предложил консистории «Старым катихизаторам предписать, чтобы они прочитывали из печатных катихизисов, сокращая, что идет к местным потребностям прихожан, а новым дозволить читать и свои поучения». — Тем не менее, знакомясь с проповедями священников их собственного сочинения, Иннокентий все больше и больше убеждался в том, что не все священники способны составлять проповеди, которые бы могли достигать своей цели и соответствовали потребностям слушателей. Вот почему на рапорте Змиевского духовного правления с расписанием проповедей на 1846 год он написал: «Утвердить, а между тем консистория рассмотрит, не полезнее ли, чтобы в соборе произносили лучше печатные проповеди, то же — и по селам?» — Но это, впрочем, не значит того, чтобы Иннокентий относился равнодушно к проповедничеству; напротив, он сделал эту уступку лишь с тою целью, чтобы священники чаще могли проповедовать прихожанам слово Божие. Народу не всегда нравятся проповеди священников собственного сочинения, уже потому, что эти проповеди сочинены самим священником; народ нередко отдает преимущество проповеди, которая произносится по печатной книге, так как за печатью наш народ, особенно во времена Иннокентия, привык признавать известный авторитет. Ввиду этого преосвященный Иннокентий нередко писал на расписаниях проповедей и такие резолюции: «Кроме сего (то есть кроме проповедей, произносимых по назначению), чтобы священники каждое воскресенье и праздники говорили и с книг поучения, какие покороче и поназидательнее».
Тем не менее Иннокентий хотел приучить некоторых, по крайней мере, священников даже к экспромтам. Вот что рассказывает по этому случаю один из тогдашних харьковских протоиереев:
Весьма бывало часто глядишь — вечером часов в 6, 7 и 8 — записочка собственноручная: «на завтра сготовьте проповедь». Сначала казалось трудно, а потом делалось легким и даже приятным делом, когда, бывало, разъяснит и докажет, что вымышленное и вычурное никуда не годится против простого, естественного, — прямо от чувства и сердца исходящего. У любимых учеников его уже из кафедры святительской много таких, можно сказать, часовых экспромтов, кои носят на себе святительское valet или хорошо, хорошо, спасибо...
С деятельностью проповедническою преосвященный Иннокентий, как можно было уже отчасти видеть и из одного из его многочисленных предложений Харьковской консистории, тесно связывал и учительскую деятельность вообще. По его взгляду, священник должен быть уже непременно и народным учителем в обширном смысле этого слова; отсюда естественно и народная школа должна быть всегда главным и непосредственным предметом особенной заботливости всякого приходского священника. Впрочем, это был общий взгляд того времени. Так смотрело тогда на духовенство и русское правительство. Понятно, что Иннокентий с полным сочувствием поддерживал в этом отношении все правительственные распоряжения. В 1843 году священник М.Н-ский, между прочим, донес преосвященному Иннокентию, что в с.Великом Бурлуке Волчанского уезда генерал-лейтенант Воин-Задонский учредил для крестьянских детей приходское училище и что в нем обучает уже детей один унтер-офицер. По этому поводу Иннокентий однако же велел: «Дать знать священнику, что, на основании Высочайше утвержденных правил, ему самому надобно потрудиться в обучении детей сих». Между тем, в декабре того же самого 1843 года Иннокентием был получен указ Священного Синода, которым ему было предписано, для неотложного удовлетворения требований коннозаводства, сделать все зависящие распоряжения к открытию, где признано будет нужным, приходских училищ для обучения в них детей казенных крестьян на точном основании циркулярного указа Священного Синода от 31 декабря 1842 года и озаботиться выбором наставников самых благонадежных по образованию и нравственным качествам, выяснив им сущность их новых обязанностей, равно как и то, какой пользы ожидается от усердного и точного исполнения ими этих обязанностей и «поставив в обязанность местным благочинным наблюдать за сим неослабно, о последствиях же такового надзора доносить Священному Синоду по прошествии каждых шести месяцев». На этом указе преосвященный Иннокентий положил такую резолюцию: «К надлежащему исполнению; а между тем взять меры, чтобы сведения о сих и подобных училищах всегда были вготове, поставив для того в обязанность благочинным и самим священникам рапортовать о состоянии училищ через каждые два месяца». Священников, усердно занимавшихся обучением крастьянских детей, Иннокентий не оставлял без награды, а нерадивых строго наказывал. В 1844 году Беловодская коннозаводская волость донесла ему, что Марковский священник вовсе не занимается в школе, — и Иннокентий велел «Потребовать немедленно ответа у неуспешного учителя, а равно и мнение о нем благочинного». В наставники сельских школ палата государственных имуществ нередко избирала причетников; вследствие этого Иннокентий однажды велел «Ответить палате, что гораздо бы лучше было употреблять в наставники священников и диаконов, нежели причетников», тем более, что как те, так и другие трудились совершенно безвозмездно. Не любил преосвященный Иннокентий и того, когда светские власти представляли ему свои ходатайства о награждении наставников-священников духовными наградами, хотя сам он, по своему личному усмотрению, как мы сказали выше, нередко награждал их такими наградами. Так, по делу о награждении, сл.Липец Покровской церкви, священника Феодора Черняева бархатною фиолетовою скуфиею за отличное служение в должности школьного учителя и законоучителя, Иннокентий написал: «Просить той же награды, коей уже однажды просила ему палата государственных имуществ, то есть, награждения его определенным окладом жалованья: это будет лучше». В 1844 году совет Харьковского института благородных девиц ходатайствовал о награждении священника, бывшего при институтской церкви, Леонтия Клеванова, саном протоиерея. Нужно заметить, что в то время возведение в сан протоиерея еще всецело зависело от благоусмотрения местного преосвященного. Тем не менее на вышеуказанном ходатайстве Иннокентий написал: «Отвечать, что, при всем желании удовлетворить ходатайству совета, нет возможности сделать этого, по неимению вакансии». — В 1846 году дирекция училищ Харьковской губернской гимназии также ходатайствовала пред Иннокентием о награждении протоиерейским саном законоучителей приходских училищ, священников: Хотенского — Ступницкого, Юнаковского — Стеценкова и Лебединского — Стешенкова за постоянное усердие и неутомимую деятельность их. Но Иннокентий велел «Отвечать, что первые два священника недавно получили награду, а последний представлен к ней в Священный Синод, и что, впрочем, нет препятствий к награждению их деньгами по ведомству министерства просвещения». Школьное дело Иннокентий всегда имел в виду и при определении на священнические места. Так, между прочим, на прошении священника Павла Ковалевского, о представлении ему места в с.Алексеевской Крепости, он написал: «Предоставить, с тем, чтобы он был там и учителем посельского училища, яко же бывший наставником в духовной школе, и занимал место настоятеля, приложив попечение о церкви и нравственности прихожан, чего я от него надеюсь, при помощи Божией». В 1846 году палата государственных имуществ просила Иннокентия об определении в с.Долинькое какого-нибудь наставника. Преосвященный Иннокентий на этом ходатайстве написал: «Ответить от меня поскорее, что я, имея в виду нужду в Долиньком селении в учительстве, нарочно для сего перевел туда окончившего курс священника Щелкина». В том же 1846 году Иннокентий снова получил указ Священного Синода об умножении при приходских церквах школ для поселянских детей. По этому поводу он предложил консистории, «наведши справку об училищах, сообразить, что можно сделать для успеха сего общеполезного дела». Решено было: предписать указами духовным правлениям и благочинным, чтобы они независимо от тех донесений о школах, которые представлялись в декабре месяце для составления ведомости Священному Синоду, тогда же доставили в самом непродолжительном времени сведения по этому предмету с обозначением всех обстоятельств, указанных в форме, приложенной к уставу духовных консисторий, и с донесением, в каких именно местах еще могут быть открыты с пользою приходские училища, не исключая даже и помещичьих имений; а по получении этих сведений, решено было отнестись в губернское правление и палату государственных имуществ о содействии и с их стороны к открытию училищ в тех приходах, где окажется к тому возможность.
В свое время мы сказали, что преосвященный Иннокентий не долюбливал, по его выражению, «странствия» духовенства по другим епархиям, хотя эти «странствия» и совершались под благовидными предлогами — «посещения родных», на «богомолье» в разные монастыри и т.д. Здесь нельзя не сказать еще, что он не долюбливал также и «странствий» прихожан по чужим епархиям с просительною книгою... Книги просительные он выдавал только в случаях крайней и действительной нужды; в противном же случае почти всегда отказывал, предлагая другие способы приобретения средств для устройства и украшения церквей. Так, в 1843 году настоятель Куряжского монастыря, ректор семинарии, архимандрит Агафангел, просил о выдаче паспорта двум Куряжским монахам на проезд в Екатеринославскую и Новочеркасскую губернии для сбора пожертвований. Иннокентий по поводу этой просьбы положил такую резолюцию: «Выдать, если действительно нужно. Но нужно ли? Крайне много шатается людей за сборами. Не лучше ли обратиться к какому-либо другому способу?» При этом он указал на непосредственное обращение к частной благотворительности известных лиц. В 1844 году причт, староста и прихожане Сумской Рождество-Богородичной церкви просили Иннокентия о выдаче им на известный срок просительной книги для сбора пожертвований на устройство серебряных с позолотою риз для местных икон. Иннокентий отказал просителям, написав на их прошении: «Это не нужда, а роскошь; посему нельзя дать книги, коих и без того слишком много, так что множеством своим производят соблазн». В том же году просили Иннокентия и купянские соборные прихожане о выдаче просительной книги для сбора пожертвований на устройство соборной колокольни. Иннокентий написал на их прошении следующее: «Не стоит таскаться за сим по другим епархиям, а в Харьковской могут ходить, где угодно». В 1845 году причт, староста и прихожане Сумской Троицкой церкви также просили Иннокентия о выдаче им просительной книги для сбора доброхотных пожертвований на оштукатурку снаружи приходской их церкви, колокольни и ограды, а также на покраску крыши на церкви и колокольне и на позолоту глав и крестов. На их прошении Иннокентий написал: «Это не составляет еще особенной нужды и книги дать нельзя; пусть от усердия сами сделают, что хотят». В 1846 году Куряжский архимандрит (только уже не Агафангел, а Парфений) снова просил Иннокентия о выдаче двум монахам паспортов в губернии: Полтавскую, Екатеринославскую и Черкасскую «Для сбора доброхотно-дательной суммы в пособие Старо-Харьковскому монастырю». И Иннокентий опять не уважил этой просьбы, положив такую резолюцию: «Приостановиться выдачею этих паспортов, ибо дело может обойтись без этих странствий». В том же году причт и староста Тарановской Архангельской церкви просили Иннокентия отсрочить им еще на год просительную книгу на починку приходской их церкви. Иннокентий на их прошении написал: «Благочинный имеет представить основательное соображение, сколько и на что нужно денег; иначе этому собирательству не будет и конца».
Теперь перейдем к изложению тех мер, употребленных Иннокентием к возбуждению в народе религиозности, которым, по выражению самого Иннокентия, немало причинял препятствий тогдашний «распорядок гражданский». В 1843 году один из помещиков Харьковской губернии, некто г.Ширко, человек странный и причудливый, но имевший о себе довольно высокое мнение, послал к обер-прокурору Священного Синода, в роде известия или доноса, письмо, написанное на французском языке. В этом письме он довольно мрачными красками описывал тогдашнее состояние Украины как в религиозно-обрядовом, так и в нравственном отношении. Письмо это в первых числах февраля 1844 года из Петербурга было препровождено частным образом к Иннокентию. И вот что по поводу этого письма писал Иннокентий своему петербургскому другу от 14 февраля того же года:
Честь имею возвратить вашему превосходительству письмо г.Ширко. Содержание его мне уже известно было из разговора моего с сим помещиком, в бытность мою у него в селе прошедшим летом. Посему-то и удивительно для меня, что он свои мнения поместил в письме все сполна, а мои соображения отложил в сторону и умолчал о них. Умолчал, во-первых, от того, что печальная картина религиозного невежества и апатия, им нарисованная, идет не ко всем украинцам, а только к помещичьим крестьянам; во-вторых, не сказал того, что помещики суть истинные виновники сего жалкого состояния. Это прекрасно, что теперь г.Ширко сам гонит крестьян своих в церковь; но это продолжается не более года, когда он возвратился из службы домой. Навести бы справку, сколько лет пред тем его предки или управители гнали крестьян из церкви? Удивительно ли после того, если ими снискана несчастная привычка не бывать в церкви? Неужели есть помещики, кои гонят из церкви? — Кои гонят прямо, таких немного, а кои гонят стороною, таковых — видимо-невидимо, таковы — почти все. Это гонение стороною состоит в том, что бедному крестьянину так мало дней остается от панщины для своих работ, что он поневоле в праздники спешит не в церковь, а на свое поле, или употребляет его просто на отдых, к коему малоросс расположен гораздо более великороссиянина. А указ о трех днях работы на господина? — Кто смотрит на него? Ибо кто смотрит за исполнением его? Он нерушимо остается на бумаге, в архиве. Что при таком положении вещей делать священнику? Вступать в доносы на помещика? Это значило бы лишать себя с семьею не только спокойствия, даже пропитания. Что делать и епархиальной власти? Поднять тревогу по всей губернии? Но к чему-бы повело это? Очевидно, необходимо какое-либо государственное учреждение для пресечения сего зла, а зло крайне велико и дает результаты самые печальные для будущности Отечества. Господин Ширко сам чувствует нужду в подобной мере и хотел бы, чтобы надзор за отношением к церкви поселян лежал не на одних священниках и благочинных, а и на становых приставах и на помещиках. Нет ничего основательнее сего предположения. Почему не поставить законом, чтобы все начальники, каждый по своей части, рапортовали, по временам, о сем предмете высшему начальству. Особенно о исповеди. Законоположение наше признает важным сие дело в отношении судебном, и допрос подсудимого и свидетеля всегда начинается тем; какого он исповедания и бывал ли у исповеди и причастия? Но это теперь одна форма: и бывалый и небывалый — ровно всегда бывал. Но тогда были бы справки о бытии. А еще лучше, если бы бывавший всегда имел квиток о бытии действительном. Это одно, без других усильных средств, заставило бы всех и каждого бывать у исповеди, тогда как теперь множество упущений в сем деле, хотя они и не показываются в исповедных книгах. — Обращаясь засим от сего случая к общему положению религиозности в народе, с горестью должно сказать, что множество причин умствуют постоянно и сильно за ослабление ее, между тем как ничего почти не делается для ограждения ее. И вот важная задача для высшего правительства церковного! Проходя историю его со времен Петра I, видим, что сия задача оставалась в стороне, между тем как она всегда должна быть первая и последняя. В одном рукописном сочинении, случайно попавшем в мои руки, весьма основательно изображены с сей стороны нужды нашей Церкви и ее бедственное положение, указан отчасти и способ, что именно нужно делать. По внимательному взгляду, соединенному с желанием истинного добра Отечеству, и без того нетрудно усмотреть, где источник зла и какие против того средства. Вашему управлению предлежит заняться сим важным делом, за которое похвала не от человека токмо, но и от Бога...
Если к крепостному праву присоединить еще порядки кавалерийского военно-поселенского управления, откупную систему торговли спиртными напитками, условия жизни конно-заводских крестьян, канцеляризм и проволочку в распоряжениях палаты государственных имуществ, управлявшей крестьянами государственными, то мы можем понять, что это за «гражданские распорядки», которые оказывали почти непреодолимое препятствие осуществлению мероприятий Иннокентия в деле религиозного возбуждения народа и на которые так часто жалуется Иннокентий в своих письмах к разным лицам. Тяжелое положение крестьян, находившихся в крепостной зависимости от помещика, еще более ухудшалось от личного произвола и самодурства их господ. По закону, крестьяне обязаны были работать на помещика («на барщине» или, по местному выражению, «на панщине») только три дня в неделю, а остальные три дня предоставлены были им для их собственных работ. Но закон этот, по справедливому замечанию Иннокентия, оставался только на бумаге и лежал в архиве, покрытый толстым слоем архивной пыли. Были помещики и даже многие, которые заставляли крестьян работать «на панщине» в течение пяти дней, оставляя для их собственных работ только один день в неделю и притом субботу. А в помещичьих селах было в обычае, особенно когда сам помещик жил в имении, — отправлять не утрени, а всенощные бдения. Можно ли после этого удивляться тому, что крестьяне почти не бывали в церкви на этом богослужении? Правда, были священники, которые, надеясь на поддержку со стороны Иннокентия, ревностно вели борьбу с помещиками против такого нечеловеческого их образа действий. Но что же оказывалось? При самых благоприятных обстоятельствах, дело оканчивалось ухудшением положения как крестьян, так и самых священников: помещики приказывали своим «атаманам» «загонять» на всенощные бдения в церковь крестьян и таким образом еще отымали у них полдня в неделю, — время, которое прежде крестьяне употребляли на свои собственные работы. Что же касается самых священников, то вместе с благоволением помещика они теряли не только свое спокойствие, но и пропитание своих семейств, которое они прежде получили от помещика в виде «месячного» или «провизии». Так дело оканчивалось, говорим, только при самых благоприятных условиях. В большинстве же случаев священники еще были подвергаемы тяжелому, иногда даже уголовному преследованию, как бунтари-агитаторы народа. Благочинный священник Гавриил Владыков, видя, что ничего не может поделать с местным помещиком Кременецким, сам советовал своим прихожанам подать просьбу в палату о том, чтобы в силу «действовавшего» в то время закона им предоставлено было от помещика вместо одного — три дня в неделю для их собственных работ. «Благоразумные» крестьяне не решились, однако, на такое «неслыханное» дело; между тем, помещик узнал о «действиях» отца Владыкова и занес на него жалобу в палату уголовного суда. Палата, «ничто-же сумняся», прямо обвинила «ревностного не по разуму» благочинного в том, что он «возбуждал к восстанию крестьян помещика Кременецкого». Произведено было самое строгое следствие в присутствии двух депутатов; но улик никаких не оказалось. И консистория сделала постановление: «Внушить священнику Владыкову, чтобы он удалялся всякого сообщения с людьми подозрительного поведения, единственно из опасения навлечь неприятное о себе замечание». Против этого постановления Иннокентий написал: «Священник, по долгу пастыря, должен быть всем вся», а в самое постановление после слов: «удалялся всякого сообщения» вставил выражение — «не по обязанностям пастыря».
Впрочем, в этом отношении даже действия самого Иннокентия не всегда достигали желаемых результатов. В 1844 году благочинный протоиерей Прокопович донес Иннокентию, что при обозрении им подведомых ему, Харьковского уезда, сельских церквей, во второй половине истекшего 1843 года, он заметил, что государственные и помещичьи крестьяне весьма в небольшом количестве собираются в церкви на слушание священных литургий, а к вечерним и утренним богослужениям «вовсе не замечается имеющих благочестивое желание посещать храмы, отчего и кошельковой суммы на поддержание церковного благолепия мало собирается, и нравственность поселян не улучшается при продолжающихся склонностях мирян к нетрезвой и не всегда благонравной жизни, а сельские старосты и управители со своей стороны, при убеждениях священнослужителей, не обращают внимания на должное сохранение христианского благочестия между людьми православного исповедания». На этом донесении Иннокентий положил такую резолюцию: «Отнестись от меня к управляющему палатой о том, чтобы сделано было по их части распоряжение о хождении народа в церковь». — Действительно, через три месяца после этого от управляющего палатой государственных имуществ было получено уведомление, что им предписано окружным начальникам вменить в непременную обязанность волостным и сельским начальникам иметь бдительный надзор за посещением поселянами церкви во все воскресные и праздничные дни неопустительно и за исполнением этого иметь непосредственно с их стороны попечение. — Но нужно ли говорить о том, что и эта мера осталась только на бумаге и не принесла никому никакой пользы?.. Впрочем, относительно помещичьих крестьян не было сделано даже и такого распоряжения...
Некоторые сельские правления законтрактовывали крестьян массами на заработки для взыскания с них податей в довольно отдаленные местности, нередко даже к старообрядцам, через что они не могли ходить в церковь, не могли даже говеть один раз в год. По этому поводу Иннокентий также приказал «Дать знать палате государственных имуществ касательно нехождения в церковь посылаемых на заработки сельскими правлениями». Было ли что достигнуто этой мерой, — неизвестно.
В 1844 году благочинный Назариев донес преосвященному Иннокентию, что 21 апреля, в субботу Светлые седмицы и вместе высокоторжественный день тезоименитства императрицы Александры Феодоровны, в слободе Речках старшина Косьма Гам через подведомых ему десятских выгнал всех жителей на полевые работы и тем не допустил их быть в церкви и что сам старшина никогда не бывал в церкви в высокоторжественные дни. Иннокентий также приказал «Отнестись немедля в палату и просить, между прочим, распоряжения о подтверждении по всему ведомству ее чтить свято дни Высочайших особ хождением в церковь». Палата, разумеется, такое распоряжение сделала, но мера оказалась бумажною...
В 1845 году священник села Гнилицы также донес преосвященному Иннокентию, что с самого поступления его на место в это село, приказчик и атаман, кроме четырех дней «барщины» в неделю, высылали крестьян на господские работы постоянно также в воскресные и праздничные дни и крестьяне, кроме разных мелочных работ, в эти дни весною сеяли пшеницу, в сенокос громадили сено и складывали в стоги, во время жатвы перевозили хлеб, осенью крыли сараи, зимою занимались перевозкою хлеба и в самый праздник Введения во храм Пресвятые Богородицы на помещичьем гумне молотили хлеб, и что, несмотря на неоднократные напоминания его приказчику и атаману, они все-таки не переставали высылать крестьян на барщину в праздничные дни. Иннокентий приказал «Отнестись о сем к господину начальнику губернии и предводителю дворянства» ; но только нажил себе лишнего врага в лице тамошнего помещика.
Будучи полновластными хозяевами в своих имениях, помещики, естественно, смотрели на священников также как на лиц, находящихся в их полном распоряжении. Если священник почему-либо не нравился помещику, последний, без всяких рассуждений, предлагал ему оставить имение и выйти из прихода на другое место; упрямому, прежде всего, отказывали в содержании и таким образом самым верным путем достигали того, чего желали. Нередко помещики, равно как и волостные военно-поселенские начальники не принимали священников, присланных Иннокентием, и выставляли своих кандидатов. Это раздражало Иннокентия; он горячился, выходил из себя, делал через благочинных запросы, — почему тот или другой священник, присланный им, не принят помещиком или волостным начальством, но ничего не добился и в конце концов вынужден был сделать даже незначительную уступку этим «гражданским распорядкам»: нередко он предварительно запрашивал местных помещиков или волостных начальников, — согласными они будут принять к себе священником того или другого просителя.
Мало того, как помещики, так и разные волостные начальники считали себя вправе вмешиваться даже и в житейско-экономические отношения причтов к прихожанам. Так, между прочим, в Снежковом Куте, Валковского уезда, помещица Базилевская, не оказывая со своей стороны совершенно никакого пособия своему приходскому священнику, в то же время еще письменно предписала и своим крестьянам, чтобы никто из них не платил священнику с причтом более пяти с половиной копеек за крещение, десяти копеек за погребение, сорока трех копеек за венчание и одной копейки за исповедь, грозя за нарушение этого предписания строжайшим наказанием. Чем руководствовалась в этом случае помещица, — трудно сказать, но только даже и не указом Священного Синода от 3 апреля 1801 года, по которому полагается все-таки за крещение шесть копеек и за отпевание двадцать копеек.
Откупная система торговли спиртными напитками, в интересе самих откупщиков, весьма много содействовала быстрому развитию в народе пьянства и сродных с ним пороков и преступлений. В этом отношении Иннокентию, при всех его стараниях и заботах, удалось достигнуть только того, что в июле 1845 года управляющий Харьковской палатой государственных имуществ предписал всем окружным начальникам вверенного ему управления, чтобы питейные дома, находящиеся от церкви на расстоянии менее сорока саженей, были немедленно переведены на другие места и чтобы в воскресные и табельные дни до окончания божественной литургии и во время крестного хода распивочная продажа в питейных домах отнюдь не была производима. Мера эта, сама по себе, конечно, прекрасна, но нужно ли говорить о том, что она скоро обратилась в достояние архивов и на самом деле вовсе не имела никакого серьезного значения?..
Итак, после сказанного мы уже можем составить себе хотя некоторое представление о тех «гражданских распорядках», которые оказывали почти непреодолимое препятствие мерам Иннокентия к возбуждению в народе религиозности, в чем Харьковская епархия в то время действительно немало нуждалась, с одной стороны, вследствие умственного и нравственно-религиозного невежества народа, а с другой — вследствие стремления и тяготения простолюдинов к таинственному сектантству в форме скопчества и молоканства. Так, в первых числах сентября 1844 года и.д. благочинного 5 округа Старобельского уезда, иерей Петр Аристов, донес Иннокентию, что в с.Поповке появилась секта молоканов и испрашивал наставления, какие со своей стороны он должен предпринять меры для противодействия этой секты. По этому поводу Иннокентий прежде всего назначил нового благочинного, Беловодского протоиерея Донченкова, который казался ему человеком весьма деятельным и распорядительным, и велел «Предписать ему, чтобы он, снесшись секретно с местным коннозаводским начальством, занялся немедленно секретным расследованием сего дела, не производя нисколько шума в народе, и доносил, что будет оказываться, касательно чего, — добавил Иннокентий в своем распоряжении по этому поводу, — дано уже ему от меня словесное наставление». С этих пор Беловодский округ, в районе которого находилось селение Поповка, становится предметом особенной заботливости преосвященного Иннокентия. Так, в ноябре того же 1844 года он дал консистории следующее предложение:
В селении Поповке необходим причт, могущий подавать собою самый благий пример прихожанам, яко частью зараженным ересью молоканства, частью находящимся в опасности от сей заразы; поелику же диакон Д-в и причетник сего села С-в, как видно из их послужных списков, неодобрительного поведения, что может весьма неблагоприятно действовать на народ, то консистория имеет, на основании известного указа о причтах в селениях раскольнических, немедленно рассмотреть, могут ли они оставаться на сем приходе или подлежат замене людьми благонадежнейшими.
В то же время на появление в Поповке скопческой и молоканской сект было обращено серьезное внимание и со стороны местного земского суда. С 7 по 12 октября временное отделение Старобельского земского суда, занимаясь расследованием этой секты, при увещании с духовной стороны, открыло, что одно крестьянское семейство (Самковы) все было оскоплено каким-то проходимцем — солдатом; у многих же лиц были открыты только небольшие признаки оскопления, относительно которых лекарь, однако же, не мог дать положительного заключения, так как, по его словам, это не входит в область медицины, и дело было передано на рассмотрение врачебной управы; впрочем, существование в Поповке «молоканской ереси» было вполне подтверждено повальным обыском. На рапорте об этом благочинного Иннокентий написал: «К делу о сем, а благочинному велеть иметь неусыпный надзор за ходом дела; священнику же Б-ву предписать, чтобы он неотложно говорил в церкви поучения, могущие служить к ограждению паствы его от сей богопротивной ереси».
К сожалению, Иннокентию мало оказало содействия в этом деле управление государственного коннозаводства. По крайней мере, на отношение преосвященного Иннокентия о появлении в Беловодской коннозаводской волости зловредных сект молоканов и скопцов начальник управления государственного коннозаводства отвечал, что он хотя и предписал управляющему сею волостью принять законные меры противу распространения означенных сект, но как всякое административное стеснение суеверий вместо принесения пользы всегда служит еще большим возбуждением фанатизма, то в настоящем деле он полагается преимущественно на действия местного духовенства, руководимого наставлениями его преосвященства; ибо только убеждение в прямых истинах религии, — заключает начальник коннозаводского управления свой ответ, —- может уничтожать и искоренять заблуждения людей, происходящие от ложных понятий. На этом отношении Иннокентий положил резолюцию: «К делу о сем, а между тем, предписать немедленно, чтобы штатный священник, а равно и окрестные занялись немедленно собеседованием в церкви с народом о истинах веры, применяясь к открытой ереси, и чтобы сии поучения были мне потом представлены». В этих же видах, по поводу рапорта благочинного о выписке для священников Беловодского округа необходимых к руководству книг, Иннокентий дал такой совет: «Вместо “Воскресного Чтения” пусть выпишут творения святого Григория Богослова, катихизис Римской Церкви, историю унии г.Каменского и розыск святого Димитрия Ростовского». А в 1845 году он нарочито предписал консистории «Потребовать от благочинных Беловодского округа сведения, кто из священнослужителей особенно отличается пастырским назиданием поселян и кто не радит о сем».
С такой же заботливостью Иннокентий относился всегда и к делу обращения в православие раскольников. Священников, ревностно трудившихся об обращении раскольников к Православной Церкви, он не оставлял без награды и благодарности и всегда питал к ним свое архипастырское благоволение. В с.Николаевке, Волчанского уезда, священник Григорий Фомин присоединил к православию нескольких безпоповцев. На рапорте об этом местного благочинного Иннокентий написал: «К показанию, где следует, а священнику Фомину изъявить благодарность с просьбою моею к нему, чтобы он не оставлял укреплять в вере обратившихся и представил их мне, когда я буду в Волчанском уезде или они в Харькове, а равно приложил попечение об обращении и остальных, чем им стяжется похвала у Бога и человеков». — На подобном же рапорте Трехызбянского священника Анисимова в 1842 году Иннокентий также написал: «К сведению, а священнику за полезный труд изъявить от лица моего пастырскую признательность (если он не подлежит суду и штрафам)». В 1844 году один священник Змиевского уезда обратил к православию двадцать три раскольника; на донесении об этом местного благочинного Иннокентий написал: «О сем будет в свое время сделано донесение от меня, а между тем сего достойного священника иметь в виду при назначении к должностям, требующим дара убеждать других». Также относился Иннокентий и ко всем другим священникам, трудившимся для обращения в православие раскольников.
Для облегчения трудов по обращению раскольников Иннокентий старался немало о материальном обеспечении приходского духовенства; так, между прочим, он выхлопотал в Священном Синоде оклад жалованья некоторым принтам, как например, в с.Боровом, Терновой и т.п.
Тем не менее бывали случаи, как например в Змиевском духовном правлении в 1846 году, что так называемые «раскольнические дела» были ведены неумело и незаконно местными благочинными и духовными правлениями помимо консистории и даже самого преосвященного. В декабре 1846 года это обстоятельство вынудило Иннокентия дать консистории следующее предложение:
Высочайшим указом от 30 апреля 1838 года повелено, чтобы низшие епархиальные начальства изветов о противозаконных действиях сектантов и раскольников, а равно и представлений о мерах против них не делали от себя светским начальством, а доносили и представляли своему епархиальному преосвященному. А как из некоторых дел о раскольниках усматриваю я, что они начинались в недавнее время сообщениями от местных епархиальных начальств прямо от себя в судебные гражданские места, то предлагаю сей консистории предписать циркулярно всем духовным правлениям и благочинным, в непосредственном ее ведении состоящим, для объявления всем как духовным правлениям и благочинным, так и приходским священникам, к точному оного Высочайшего повеления исполнению, под опасением строжайшего законного взыскания за неисполнение, а членам Змиевского духовного правления и столоначальнику, яко особенно виновным в вышесказанном противозаконном действии, сделать вместе с сим строжайший выговор.
Здесь кстати остановиться несколько еще на одной из довольно характеристических сторон деятельности преосвященного Иннокентия, близко родственной с вышеуказанной. Иннокентий много старался всегда об обращении в православие иноверцев: евреев, католиков и протестантов. При этом он не только обращал их в православие, но и принимал их в духовное ведомство, что, к сожалению, нередко служило к немалым соблазнам. Так, между прочим, некто Трехбратский, обращенный из иудейского вероисповедания, был впоследствии в одном селе приходским священником. Таков же был и известный впоследствии архимандрит Иероним Гепнер. Личность эта довольно темного происхождения, по всей вероятности из поляков, а, может быть, даже и из евреев. Несомненно только, что Иван Гепнер родился в Варшаве и там же в Варшавском университете получил свое высшее образование. В это время он принадлежал к католическому вероисповеданию, которое, впрочем, скоро обменял на протестантство и поступил в Дерптский университет, где также окончил полный курс учения. В 1835 году он является уже в Киев, где судьба столкнула его с Иннокентием, к которому он еще ранее писал о своем желании, приняв православие и вместе монашество, поступить в число студентов Киевской Духовной академии. Иннокентий довел об этом до сведения митрополита Московского Филарета, прося его совета, но подлинного письма Гепнера не представил «за худой почерк». В ответ на это митрополит Филарет от 20 апреля 1835 года писал Иннокентию следующее:
Есть ли знакомый вам человек (Гепнер), желающий присоединиться к восточной Церкви, представляет в себе признаки искреннего и чистого намерения, то как не способствовать исполнению? Отвечать на догматические вопросы ваше дело, по разуму православного учения; есть ли остальные камни претыкания с пути сняты будут, почему не принять его в монашеское духовенство немедленно, и не употребить, как пишите, с согласия вашего владыки? Хорошо бы вам изъясниться с ним с вашей стороны: и когда надежда будет решительнее, написать ко мне еще раз о сем... Что подлинного письма вы ко мне не послали, сего требовал не худой почерк, а ваша верность к человеку, который вам себя доверил. Сия причина достойна уважения; и нет нужды закрывать ее предлогом. Но ваше дело, не открывая вашего знакомого, получить о нем сведения, кроме тех, которые имеете из его уст. Переход из Варшавского университета римско-католического в Дерптский протестантский имеет вид скачка. Неизлишне было бы иметь на сие объяснение. Бог да воспомоществует вам во всем полезном для православия...
В 1837 году, приняв православие, Гепнер поступил в число студентов Киевской Духовной академии; но принять его в монашество не было дозволено Священным Синодом по причине его неблагонадежности, о чем митрополит Филарет писал Иннокентию от 26 февраля 1836 года следующее: «О Гепнере дело решено в Священном Синоде по официально взятым сведениям, которые не представляли его благонадежным для монашества. Он назывался кандидатом, не быв таким и имея запрещение называться; будучи протестантом, подложно делал сбор на устроение католической церкви; и это еще не все...» В 1841 году Гепнер окончил курс в Киевкой академии и вскоре после того прибыл в Харьков к Иннокентию. Здесь Иннокентий снова начал хлопотать перед Священным Синодом о посвящении Гепнера в монашество и об определении его в Харьковскую семинарию учителем.
Двадцать первого апреля 1843 года Гепнер, наконец, принял монашество и был посвящен Иннокентием в сан иеромонаха в Харьковском градском Успенском соборе; в это же время был присоединен к православию и родной брат его, Сергий Гепнер, а в конце августа было получено отношение обер-прокурора Священного Синода, которым Иннокентию давалось знать, что относительно принятия присоединенного к православию Сергия Гепнера в духовное звание и о помещении его для обучения в Харьковские духовные училища было предложено Священному Синоду, определением которого от 9-14 июля распоряжение преосвященного Иннокентия утверждено, и что о принятии в духовное звание упомянутого Гепнера сообщено обер-прокурором господину министру, статс-секретарю Царства Польского и господину министру внутренних дел.
Даже садовника своего, немца по национальности, протестанта по вероисповеданию, Иннокентий задумал было обратить в православие. И сын этого садовника не только был причислен к православию, но и принят в духовное звание; в настоящее время он, впрочем, будучи уже диаконом лишен по суду своего места, запрещен в священнослужении и зачислен в заштат.
