Что бы ни говорили у нас против протестантской богословской науки, но нельзя ее не похвалить за удивительную отзывчивость к потребностям времени. В самом деле, лишь только в 1900 году появился трактат профессора Цана по вопросу о братьях Господних, столь оскорбительный для религиозно-христианского чувства (см. предшествующую главу нашей работы), как в этом же самом году появляется журнальная статья, направленная против выводов упомянутого профессора и нашедшая себе место в периодическом издании, лучшим украшением которого служат ученые исследования самого же Цана. Имеем в виду статью К.Эндеманна («P.emer.» — заслуженного пастора?) под заглавием «К вопросу о братьях Господних».[1]
Для нас, впрочем, не представляет большого интереса критика и полемика Эндеманна против крайних и малоосновательных воззрений Цана: со своей стороны мы уже подвергли эти воззрения довольно обстоятельному и, как нам кажется, серьезному разбору. Поэтому мы не будем совсем касаться всего того, что сделано берлинским богословом с целью прямого опровержения антирелигиозной Цановой гипотезы. Для нас гораздо интереснее то, что говорит Эндеманн в видах положительного решения столь запутанного вопроса о братьях Господних.
Но, к сожалению, я должен разочаровать читателя в этом отношении: существенно нового мы ничего не найдем у берлинского богослова. Если и есть что нового у него, то оно напоминает русское сказание о «тришкином кафтане». Видно, протестантская наука вообще, а немецкая в частности начинает терять способность к научному творчеству.
Какую теорию развивает Эндеманн в противоположность Цаново-Гельвидиевой? Да очень старую, насчитывающую более тысячелетия со времени своего рождения на свет. Автор является строгим приверженцем теории бл.Иеронима по этому вопросу, лишь изредка ее видоизменяя и поставляя ее на новые фундаменты. Очевидно, немецкий богослов рассуждал так: теория Епифания Кипрского, слабая сама по себе, еще более «выдохлась» после неудачной попытки знаменитого Ляйтфута реставрировать ее (что доказать это составляло, между прочим, задачу Цана) и не может удовлетворять любознательной мысли, а теория Цана, утверждаясь на непрочных основаниях гельвидианства, столько же противоречит серьезным научным требованиям, сколько и оскорбительна для благоговейного христианского чувства; поэтому берлинскому богослову оставалось сделать одно из двух: или создать новую теорию, но этого он не мог сделать, как не пытались сделать и другие ученые;[2] или же реставрировать старую теорию Иеронима, единственную теорию из числа прежних, на которую можно было возлагать какие-либо надежды. Повторяем еще раз: западная богословская мысль по изучаемому нами вопросу движется в каком-то заколдованном кругу и только и делает, что по очереди подновляет слегка ту или другую из трех устарелых теорий (Епифания, Гельвидия и Иеронима). Печальное положение! Берлинский богослов по необходимости выбрал второй исход из числа сейчас указанных. К этому результату побуждало его и глубокое уважение к авторитету Иеронима. Так, он пишет: «Попытка Иеронима разрешить проблему поставлена была на правильном пути, ибо исходной точкой его были подлинные, незамутненные источники, причем он к ним только и прислушивался, внимая тому, что они говорят» (S.864)[3] Вследствие такой приверженности Эндеманна к гипотезе Иеронима, мы имеем все права называть его «новым Иеронимом» с прибавкой места его обитания. Надежды немецкого богослова на подлинного Иеронима, само собой разумеется, нимало не оправдались. Одно нужно ставить ему в великую заслугу — тот безупречный религиозно-христианский смысл, какой слышится почти в каждой его фразе; в этом отношении мы с радостью и вполне с ним согласны и жалеем только о том, что волей-неволей нам приходится подвергать критике такую истинно благонамеренную научную работу. Это не может не набрасывать тени на достойную личность самого автора.
Мы, впрочем, значительно ограничим пределы нашей критической работы. Подвергнем разбору лишь то новое, что усмотрим в его разъяснениях вопроса или же в доказательствах, — новое по сравнению со взглядами Иеронима из Стридона.
Подобно этому последнему, берлинский богослов считает братьев Господних детьми той Марии, «сестры» Пресвятой Девы, о которой говорится в известном месте Евангелия от Иоанна (19:25); При кресте Иисуса стояли Матерь Его и сестра Матери Его Мария Клеопова. Мы не станем приводить доказательств, которые обыкновенно приводятся, когда стараются эту Марию признать матерью братьев Господних — Иакова и Иосия и пр.: эти доказательства изложены нами выше при рассмотрении Иеронимовой гипотезы (см. выше гл.2). Главное дело у берлинского богослова не в этих доказательствах, а в понимании слова сестра. Оказывается, что сестрой Богоматери эту Марию он называет не в прямом смысле слова; она не была Ее родной сестрой (как думал и, конечно неправильно, Иероним), а была лишь Ее золовкой. По Эндеманну, та Мария, которая у Иоанна называется сестрой Богоматери, была не кто другая, как родная сестра Иосифа, находившаяся замужем за каким-то Клеопой, почему она и называлась Клеоповой. В таком случае выходит, что братья Господни в действительности были двоюродными братьями Христа, двоюродными, разумеется, в том же смысле, в каком и Иосиф слыл и всеми тогда признавался отцом Иисуса Христа (S.836-838). Против такого объяснения наименования «братья Господни» в сущности возражать нет оснований, тем более что берлинский богослов, опираясь на особенности еврейского языка, доказывает, что у иудеев понятие «брат, братья» означало и родных, и двоюродных братьев (S.834). И против этого возражать мы не станем. Но вот что поистине является непонятным в приведенных его рассуждениях: откуда он знает, что у Иосифа была сестра Мария и что эта его сестра была замужем за неизвестным Клеопой? Историки и богословы всегда думали, что у Иосифа был брат Клеопа, о чем сохранилось очень твердое предание, идущее со времен II века, и, сколько знаем, непререкаемое; но они не знают и не слыхивали, чтобы у Иосифа была какая-то сестра Мария, доводившаяся Марии-Деве золовкой, а в просторечии именуемая «сестрой». Выходит как будто бы, что берлинский богослов сделал открытие, да и важное открытие.
Как смотреть на это открытие Эндеманна? Каждое открытие, чтобы получить научное значение, должно опираться на какие-нибудь солидные доказательства. Чем же оправдывает свое открытие берлинский богослов? Ничем или почти ничем. Он рассуждает следующим образом: «Когда вышло от кесаря повеление сделать перепись по всей земле», тогда «Иосиф пошел из города Назарета в город Давидов, называемый Вифлеем, потому что он был из дома и рода Давидова» (Лк.2:1.4). Пошел в Вифлеем ради переписи один только Иосиф — и больше никто. Из этого следует, что весь дом Давидов в это время ограничивался одним лицом мужского пола и таким лицом был единственно Иосиф.[4] Если бы были другие потомки Давидовы мужского пола во дни переписи, то и они отправились бы подобно Иосифу в Вифлеем; но ничего такого не видим. Следовательно, умозаключает берлинский богослов, Клеопа, которого предание считает братом Иосифа, братом его не был. Клеопа был лишь его зятем, мужем его сестры, зятем, который по свойствам еврейского слововыражения, мог называться его братом. И само по себе понятно, что если у Иосифа был зять, женатый на его сестре, то значит у него была и сестра, та самая, которая в Евангелии называется Марией Клеоповой и считалась сестрой Богоматери в качестве Ее золовки (S.853-854). Вот тот процесс мысли, которым Эндеманн приходит к открытию неизвестной доныне «сестры Иосифовой». Что сказать по поводу этой аргументации? Нет сомнения, что ко временам Рождества Христова потомков Давида оставалось в наличии очень мало: что называется — наперечет. Это достаточно видно из того, что все и каждый знали, что Иисус был сын Давидов, потомок царя Давида: каждый нищий знал это очень хорошо. И однако Иисус не принадлежал ни к аристократии иудейского народа, ни к видным должностным лицам того же народа, что могло бы делать его имя повсеместно известным. Его имя, как потомка Давидова, было известно среди всего народа единственно потому, что иудеи, по очень понятной причине, не теряли из виду потомков Давидовых, а это было тем легче сделать, чем меньше их было в наличии. Но однако же спрашивается: доказал ли берлинский богослов, что мужское поколение сынов Давидовых в рассматриваемое время ограничивалось одним Иосифом? Отнюдь нет. Правда, ниоткуда не видно, чтобы Клеопа отправлялся в Вифлеем, подобно Иосифу, записываться в своем городе (Лк.2:3); но из этого не следует вывода, что Клеопа этого не делал. Евангелия — это не исторические мемуары, посвященные описанию известной семьи, но книга священная, имеющая в виду исключительно религиозные цели, а потому Евангелия весьма мало интересовались братом Иосифа и не обмолвились ни одним словом по вопросу о путешествии Клеопы в Вифлеем ради переписи. Значит, на отсутствии известий о путешествии Клеопы в свой город с указанной целью нельзя делать заключения, что это лицо не было братом Иосифа. А если так, то без всякого ущерба для исторической истины можно отрицать существование какой-то фантастической сестры Иосифовой, которой берлинскому богослову угодно подменять действительного брата Иосифова. Да и во что превратилась бы евангельская история, если бы каждый, даже благонамеренный исследователь, начал переделывать ее по своему вкусу? Читатель, конечно, воистину недоумевает: зачем немцу понадобилось во что бы то ни стало выдумать сестру Иосифову и изгнать со страниц истории брата Иосифова? Разумеется, это сделано не без особенной цели. Цель эту мы позволим себе назвать «благочестивой фантазией» и полагаем, что читатель согласится с нами, когда мы поведаем ему следующее. Берлинскому богослову, видите ли, захотелось, чтобы Господь Иисус Христос оказался «единственным законным (legitime) наследником престола Давидова» (S.856). А для этой фантастической цели ему потребовалось доказать, что у Иосифа, несомненного сына Давидова, братьев не было, и что по кончине Иосифа (которая, как известно, произошла ранее крестной смерти Христа) Иисус оставался единственным «сыном Давидовым», единственным наследником престола Давидова. Откровенно сознаемся, мы никогда не слыхивали, чтобы ветхозаветная мессианская идея в самом деле утверждалась на такого рода надеждах. Мало того: если бы в иудейском народе было ясно сознаваемо представление, что Мессия (обязательно должен быть последним отпрыском из корня Давидова, то новозаветные писатели, обличавшие неверие иудеев в мессианское достоинство Иисуса Христа, и в особенности евангелист Матфей, ясно поставивший это в числе своих важнейших задач, не преминули бы указать, что иудеи должны признать Иисуса Мессией или же навеки остаться без Мессии с прекращением в лице Христа дома Давидова. Но этого столь важного аргумента против неверующих иудеев, как известно, в Евангелии от Матфея не встречается.
Таким образом, мы видим, что хотя Эндеманн и допускает, подобно бл.Иерониму, что братья Господни были детьми сестры Марии-Девы,[5] но, стараясь утвердить гипотезу древнего латинского писателя. находит эту сестру в лице какой-то сестры Иосифовой. Однако же такое видоизменение Иеронимовой гипотезы, совершено несомненно, не к лучшему, а к худшему.
В других же отношениях берлинский богослов очень верно придерживается этой гипотезы, лишь подкрепляя ее некоторыми новыми доказательствами. Так, подобно Иерониму, он старается доказать, что трое из братьев Господних принадлежали к лику 12-ти апостолов. А именно: Иакова отождествляет с Иаковом Алфеевым, Иуду — с Иудой Иаковлевым, Леввеем, Фаддеем, Симона — с Симоном Зилотом или Кананитом (S.835, 839-844). Но это мнение, хотя оно и создается ради благих целей, не может быть принято наукой. Ради каких целей создается это мнение? Имеют в виду, с одной стороны, упростить изучение евангельской истории через отождествление лиц, носивших одни и те же или сходные имена, а с другой стороны — возвысить авторитет братьев Господних, именно как братьев, и разрешить таким путем недоуменный вопрос: возможно ли, чтобы братья Христа, видевшие Его необычайные душевные качества и бывшие свидетелями Его дивных чудес, однако же не признавали Его мессианского достоинства и оставались вне круга Его доверенных учеников? Во всяком случае, мы не намерены долго останавливаться на разборе этого мнения.[6] Вопрос о том — принадлежали или не принадлежали братья Господни к числу 12-ти, по нашему мнению, не относится к существенным вопросам. Укажем лишь на следующее. Во-первых, евангелист Иоанн очень ясно называет братьев Господних людьми, не веровавшими в искупительное достоинство Христа во время Его земной жизни (7:2-5), а неверующих апостолов, понятно, не могло быть. Во-вторых, в евангельских рассказах, например, у евангелиста Матфея (12:46) и в книге Деяний (1:14) очень ясно отличается круг 12-ти апостолов от круга братьев Господних. Этими замечаниями против указанного мнения и можно было бы ограничиться, если бы рассматриваемый нами берлинский богослов не делал попыток ослабить доказательную силу сейчас указанных свидетельств. Но мы не желаем, чтобы в богословской литературе оставались аргументы, противные нашим воззрениям и нами обойденные, ко вреду для предпринятых нами разъяснений. А потому хотя и кратко, но коснемся попыток Эндеманна поколебать силу указанных нами свидетельств о братьях Господних.
Для ослабления силы очень определенного замечания евангелиста Иоанна: Ибо братья Его не веровали в Него, берлинский богослов рассуждает так: братья Господни в указанном случае не уравниваются с теми неверующими во Христа, которые незадолго перед тем отошли от Него и уже не ходили за Ним (6:66). В сущности, они оставались верны Христу, но их вера лишь не достигла той степени, чтоб не испытывать соблазнов; они были лишь относительно неверовавшими. Если бы они не веровали во Христа в самом деле, то они уж не стали бы говорить Ему: Пойди в Иудею, чтобы и ученики (т.е. вообще последователи) Твои видели дела, которые Ты делаешь (Ин.7:3). Да и нужно помнить, что один из братьев — Иосий, по-видимому, действительно не веровал во Христа и мог быть подстрекателем прочих братьев в смысле развития в них недоверия к Брату (S.847-848). Мы не придаем никакого значения этим рассуждениям Эндеманна. Прежде всего отметим неосновательность его предположения, что Иосий был самым неверующим из братьев и доходил в этом случае даже до подстрекательства против Христа, привнося дисгармонию в свое семейство. Все это одни голые фантазии немецкого ученого. Правда, в истории апостольского века Иосий совсем не фигурирует; но разве он не мог умереть вскоре по Вознесении Господнем? И много ли мы знаем достоверного о Иуде, другом брате Господнем? Да почти ничего. Нет никакой основательности и в других суждениях берлинского богослова. Ведь главная цель его в этом случае состоит в том, чтобы доказать, что Иаков, Иуда и Симон принадлежали к лику 12-ти; но увы, разбираемое место, если взять его в контексте, прямо неблагоприятно для этой мысли. В самом деле, незадолго до праздникакущей, на который и побуждали братья отправиться Христа, произошло печальное событие: Многие из учеников Его отошли от Него и не ходили с Ним. Ввиду этого Он сказал 12-ти: Не хотите ли и вы отойти? Тогда Петр, от лица всех 12-ти, исповедовал Его Сыном Бога живого. В ответ на это Иисус заметил, что только один из 12-ти есть человек неблагонадежный (один из вас — диавол), т.е. Иуда Искариот (Ин.6:66.71). Затем непосредственно идет речь у евангелиста о братьях Христа и их неверии. Спрашивается: если Христос, испытывая веру 12-ти апостолов, нашел между ними лишь одного негодного члена, то откуда же взялось еще трое неблагонадежных между ними, трое апостолов, неверующих во Христа, если бы трое из братьев подлинно принадлежали к лику 12-ти? Нет, очевидно, что братья составляли кружок, отдельный от круга 12-ти..
Далее. По-видимому, исследователей лишает всякой возможности отождествлять известных трех братьев Господних с соименными им тремя апостолами и свидетельство евангелиста Матфея, рассказывающего следующее: Когда Иисус говорил еще к народу, Матерь и братья Его стояли вне (дома того), желая говорить с Ним. И некто сказал Ему: вот Матерь Твоя и братья Твои стоят вне, желая говорить с Тобой (12:46-47). Но берлинский богослов думает, что это место находится лишь в кажущемся противоречии с его взглядом на принадлежность некоторых братьев к числу 12-ти. Чтобы доказать это, он привлекает сюда, в качестве параллельного, место из Евангелия от Марка (3:20-21).[7] И вот у него получается следующая история: Христос и 12-ть апостолов однажды прибыли в Капернаум, куда из Назарета переселился Он сам, и Мать Его, и братья Его; но Христос и апостолы не прошли прямо в тот дом, который служил жилищем Его Матери и братьев, а зашел в какой-то другой дом, где и проповедовал среди апостолов и народа. Между тем наступило время обеда, который был изготовлен в доме, где пребывала Его Мать, руками этой Последней и Ее золовки, т.е. мнимой сестры Иосифовой. Трое братьев, принадлежащих к лику 12-ти, проголодались и отправились в дом Матери Его просить, чтобы Она вместе с ними пошла и уговорила Христа поспешить к обеду. Она сделала, как они Ее просили и т.д. (S.846). Не считаем нужным входить и подробный разбор этой, без сомнения, фантастической истории, сочиненной Эндеманном в интересах его гипотезы. Скажем одно: она не оказывает никакой пользы для его теории. По словам евангелистов Матфея и Луки (8:21), дело заканчивается тем, что Христос, указывая рукой на учеников Своих, говорит: Матерь Моя и братья Мои суть слушающие слово Божие и исполняющие Его. Но если мы будем допускать, что трое братьев Господних, пришедших с Его Матерью приглашать Его к обеду (или с другой какой целью), были в то же время и апостолами, то каким же образом Иисус, произнося эти слова, сопровождаемые вышеуказанным жестом, мог исключать их из числа не только исполняющих, но и слушающих слово Божие? Какие же они будут апостолы, если они даже не хотели слушать слова Божия, т.е. Его проповеди? Итак, не менее, чем что другое, вышеприведенные слова Христа показывают, что братья Его и апостолы Его совершенно не тождественны.
Остается рассмотреть еще один аргумент, который недвусмысленно говорит против апостольского достоинства трех братьев Господних, но который берлинский богослов тоже старается примирить со своей гипотезой. В начале книги Деяний пишется, что в Сионской горнице все одиннадцать апостолов, а в числе их Иаков Алфеев, Симон Зилот и Иуда Иаковлев, составляли особую группу, рядом с которой находилась другая группа, в состав которой входили: жены (т.е. жены апостолов),[7] Мария, Матерь Иисуса, и братья Его (1:13-14). Кажется, ясно, что если трое братьев (Иаков, Симон, Иуда) были апостолами, то значит они не были братьями; а если они сидели не вместе с апостолами, а в одной группе с Марией, то значит они не были апостолами. Но берлинский богослов не хочет признавать такого вывода; для доказательства же своей гипотезы измышляет круг братьев Господних, не включая сюда ни Иакова, ни Симона, ни Иуды. Читатель поражен и недоумевает, и не диво! Эндеманн утверждает, что под именем братьев Иисусовых во второй группе имеются в виду: во-первых, Иосий, который оставался вне 12-ти, а во-вторых, мужья сродниц Христовых, т.е. главным образом мужья сестер Христа, или, что то же, Его зятья (S.848). — Думаем, что не стоит и разбирать этого доказательства; ибо оно само выдает свою неосновательность искусственностью и фантастичностью. Ну, какой смысл толковать о мужьях сестер Христовых, когда мы не знаем: сколько этих сестер было, все ли они были замужем; да и то, что они вышли замуж, это — одно предположение. Извольте тут разобраться и сделать серьезные выводы!
С нашей личной точки зрения, в вопросе о принадлежности братьев к числу апостолов возбуждает большое недоумение то обстоятельство, что в новозаветных списках имен 12-ти три имени, сходные с наименованиями братьев Господних, неизменно встречаются рядом, и в большинстве случаев (понимаем здесь процентное большинство) в порядке того их старшинства, какое обозначено в Евангелиях по отношению к братьям Господним.[8] Чем объяснить такое поразительное совпадение? Некоторые[10] стараются объяснить это явление скудостью лексикона имен собственных в еврейском языке, вследствие чего одни и те же имена будто бы неизбежно повторялись на практике. Но припомните имена великих и малых пророков, патриархов и сынов Иакова, имена царей еврейских, израильских, иудейских. Есть ли между ними одинаковые, за немногими исключениями? Объяснение это, значит, малоудовлетворительно. По нашему мнению, указанное совпадение есть просто какая-то редкая игра случая![11]
Прощаясь с берлинским богословом, мы видим, что он не более как повторил историю с «тришкиным кафтаном».
Мы окончили разбор новейших иностранных мнений по вопросу о том: кто такие были братья Господни? Разумеется, мы разобрали лишь немногие из них и более типичные, причем за полнотой обзора мнений мы не гонялись. Что же мы узрели? Новейшие западные ученые смехотворно топчутся на том же месте, на каком очень неустойчиво стояли древнейшие христианские ученые. Первые, можно сказать, не сделали ни одного серьезного шага вперед в сравнении с этими последними. Редко можно встречать такую косность мысли в западной богословской литературе. Остается только сожалеть, что дело обстоит так, а не иначе.[12]
[1] Endemann. Zur Frage über die Brüder des Herrn. // Neue Kirchliche Zeitschrift. 1900.
[2] Если не считать за что-нибудь серьезное теорию немецкого профессора Гофманна (†1877), которая почти всеми отвергнута (Endemann. Op.cit. S.833. Ср.: Zahn. Op.cit. S.326-327). Ляйтфут даже не упоминает о ней. Сущность теории в следующем: было два семейства с братьями Господними, в прямом и непрямом смысле последнего слова: 1. Иосифа и Марии, Матери Христовой. 2. Клеопы и Марии (Ин.19:25); сыновей же в том и другом семействе было четверо, и все они там и здесь носили одни и те же имена, т.е. Иакова, Иосия и т.д.
[3] Цифры в тексте этой главы будут указывать на статью Endemann'а.
[4] По мнению Эндеманна (в противоположность Цану), и Мария-Дева была из рода Давидова, но не через Соломона (как Иосиф), а через Нафана (S.854). Лица женского пола переписи не подлежали; если же Мария пришла в Вифлеем, то на это, по мнению берлинского богослова, были свои причины (S.853).
[5] Кстати сказать, что этот немецкий писатель, подобно Иерониму же, настаивает на мысли, что Иосиф был всегда девственником (S.856), и мы ставим ему это в большую заслугу. Ибо протестанты, будучи врагами аскетизма, готовы, если можно так выразиться, переженить всех великих людей христианской древности; в этом повинен и сам Эндеманн, без всяких документов оженивший известного девственника Иакова, брата Господня (S.849), на основании буквального толкования 1Кор.9:5.
[6] Тем более, что от этого не будет никакой потери, ибо главнейший вопрос: был ли Иаков в числе 12-ти, обстоятельно разобран в магистерской диссертации иеромонаха (теперь архимандрита) Георгия, отличающейся редкой научной корректностью: Послание Иакова — опыт исследования. Киев, 1901. С.24-35.
[7] Это место я и другие исследователи, однако же, считают параллельным. См. вступительную главу этого нашего сочинения.
[8] Даже «с детьми», по одному из вариантов т.н. латинской редакции Деяний (Acta Apostolorum. Editr.Blass'a. Lips., 1896).
[9] См. вступительную главу, с.10.
[10] Lightfoot. Op.cit. P.268-269
[11] Мы могли бы представить несколько предположений, но считаем это делом рискованным; лучше подождем объяснения от наших библиологов.
[12] О русских писателях и говорить нечего. Они еще менее продуктивны в области нашего вопроса, чем западные ученые. О них будет достаточно сделать коротенькую заметку в следующей главе.
