Святитель Иннокентий архиепископ Херсонский
В настоящем издании предлагается читающей публике сочинение, которое по своему предмету не может не интересовать всякого, более или менее интересующегося судьбами духовной жизни нашего Отечества. В нем уже испытанным и известным в духовной литературе пером очерчивается образ одного из замечательнейших людей нашего века, оставивших неизгладимый след в нашем духовном развитии. С именем Иннокентия Херсонского связывается одна из самых ярких страниц в истории духовной литературы и жизни новейшего времени. Рассматриваемая во всем объеме своей обширной и многосторонней деятельности личность Иннокентия представляет поистине изумительный образ духовного великана, который не только в проповедничестве (где он справедливо и заслуженно приобрел почетное прозвание русского Златоуста), но и во всех других сферах своей деятельности проявил поражающую силу ума и таланта того духовного гения, который как озаряющий факел не только освещает целую эпоху, но и указывает дальнейшее направление. Такие личности обыкновенно представляют собой высшее воплощение той духовной силы, какой только обладает известная эпоха, и поэтому-то изучение их получает глубочайший исторический интерес для всякого мыслящего человека.
В данном случае интерес еще возвышается вследствие того, что в предлагаемом сочинении жизнь знаменитого архипастыря впервые является в столь подробном и связном изложении в нашей духовной литературе, ограничивавшейся доселе лишь эпизодическими очерками, статьями и воспоминаниями. Последние при всем своем интересе обладали существенным и неизбежным недостатком, именно тем, что не давали и не способны были дать читателю цельного образа знаменитого святителя, на что уже не раз слышались жалобы и в литературе и обществе. Начертание такого именно образа и имеет своей задачей предлагаемое сочинение.
В своих существенных частях оно уже известно обществу по тем статьям, которые печатались в журнале «Вера и Разум». Критика уже и тогда отнеслась к ним весьма сочувственно, что и послужило для издателя побуждением предложить читающей публике отдельное издание этого сочинения, — в надежде, что оно не только не излишне в нашей духовной литературе, но и отвечает живой и насущной потребности.
Санкт-Петербург, 10 июня, 1887.
Нелегко и едва ли возможно в настоящее время представить живой, наглядный и вполне законченный биографический очерк этого поистине великого архипастыря Русской Церкви. Своей твердою, могучею рукою он пронес передовое знамя мысли и деятельности по всем стадиям своей недолголетней, но многоплодной и поучительной жизни: лучший студент на школьной скамье, лучший профессор на академической кафедре, лучший ректор-администратор высших учебных духовных заведений, лучший правитель епархий в сане православного иерарха, лучший проповедник на кафедре церковной, вдохновенный церковный историк, глубокомысленный православный богослов, глубоковлиятельный общественный деятель-инициатор, самоотверженный пастырь патриот, под градом смертельных вражеских пуль и гранат воодушевляющий не только мирное население и не только в храме церковном, но и самые боевые силы России на самом месте грозных сражений!.. Кто изобразит нам его, этого русского великана, составлявшего предмет удивления для самих неприятелей наших!.. Живо и наглядно представить Иннокентия, во всех указанных нами величественных его положениях, мог бы разве только такой же гений, каким был гений самого Иннокентия. Но и он встретится со многими, почти неустранимыми затруднениями при исполнении своего предприятия. Прежде всего он встретит для себя почти непреодолимое препятствие в недостаточности, сбивчивости, противоречивости и неполноте биографического материала. Правда, в нашей литературе об Иннокентие написано немало*; но для составления полного и законченного биографического очерка этого материала еще далеко недостаточно. Некрологи большей частью составлялись по формулярному списку покойного архипастыря и потому носят на себе слишком официальный характер: в них жизни почти нет, — их писала рука канцеляриста; разные воспоминания и заметки слишком отрывочны, касаются в большинстве случаев чисто случайных обстоятельств, для характеристики личности Иннокентия не имеющих почти никакого значения, — нередко сбивчивы и противоречивы, а потому довольно часто опровергаются не только воспоминаниями других лиц, но даже и письмами самого Иннокентия, которые изредка начинают появляться в печати. К сожалению, и писем этих до нашего времени много сохраниться не могло, потому что Иннокентий, по причинам, которые мы укажем в свое время, и сам имел обыкновение всегда уничтожать письма, адресованные к нему, и других просил делать то же самое всегда и с его письмами. «Поелику наша переписка с вами, — писал он, например, Макарию, — сделалась почти домашней, а подобные переписки не для всякого, то не угодно ли вам принять мою систему касательно писем, — уничтожать их тотчас по прочтении? Это — необходимость в подобных случаях». То же самое писал Иннокентий и одному соборному старцу Киево-Печерской Лавры: «Пишу это к вам в надежде, что это в вас останется... Это также только для вас пишется. Если вздумаете писать ко мне, то пишите, пожалуйста, также просто, как я к вам. Пишите обо всем от души; вы знаете, что я не берегу писем; то же советую делать и вам. Если дадите обещание, то я буду писать к вам обо всем; в противном случае — замолчу». Очевидно, высокопреосвященный Иннокентий не думал или даже и не хотел думать о том, как впоследствии его почитатели могут сожалеть, что он придерживался и другим советовал держаться именно этой «системы» обращения с письмами — лучшим и вернейшим биографическим материалом.
* Книги и периодические издания, в которых можно найти некоторые биографические сведения о жизни и деятельности Иннокентия Борисова, как-то: некрологи, письма, записки, воспоминания, проповеди, и тому подобное, суть следующие: «Венок на могилу высокопреосвященного Иннокентия, архиепископа Таврического», изданные М.П.Погодиным в 1864 и 1887 годах; «Русская Старина», 1878 и 1879 годы; «Пятидесятилетний юбилей Киевской Духовной академии», 1869, и, в частности, «Историческая записка о состоянии Киевской Духовной академии», профессора И.Малышевского; «История Санкт-Петербургской Духовной академии», И.А.Чистовича, 1857; «История Киевской Духовной академии», В.Аскоченского, 1863; «Протоиерей Герасим Петрович Павский», священника С.В.Протопопова, 1876; «Амфитеатров Яков Косьмич», В.Аскоченского, 1857; всеподданнейшие отчеты обер-прокурора Священного Синода за 1838-1858 годы; «Письма митрополита Московского Филарета к А.Н.Муравьеву», 1869; «Письма Филарета, митрополита Московского, к Филарету Гумилевскому, впоследствии архиепископу Черниговскому», в «Творениях Святых Отцов», 1883; «Письма Иннокентия Борисова к Макарию Булгакову», «Церковный Вестник», 1883, № 17-18, 24 и 26; «Христианское Чтение» вообще и августовская книжка 1857 года, равно как № 11-12, 1883 года в частности; «Отчет Императорской Академии Наук по отделению русского языка за 1857 год»; «Воскресное чтение», 1857, № 12 и 14; «Памятная книжка Киевской губернии», 1858 год; «Обзор русской духовной литературы» Филарета Черниговского, 1863; «Труды Киевской Духовной академии», 1869 и 1883 годы; «Письма о Киеве и воспоминание о Тавриде» М.Максимовича, 1871; «Впечатления Украины и Севастополя», СПб., 1859; «Списки архиереев и архиерейских кафедр Ю.Толстого, 1872»; «Списки иерархов и настоятелей монастырей Российской Церкви», П.Строева, 1877; издание Археографической комиссии под редакцией М.И.Семевского: «Ученые записки II отделения Императорской Академии Наук», книга V, 1857; «Херсонские Епархиальные Ведомости», 1860, № 11, и 1862, № 1; «Прибавление к Херсонским Епархиальным Ведомостям», 1860, № 1, 8, 9 и 1861, № 11, 15-19, 22 и 23; «Портретная галерея русских деятелей», издание Мюнстера, 1865, том 1; «Киевские Епархиальные Ведомости», 1868, № 14,и 15; «Странник», 1861, книга VII; «Домашняя Беседа», 1870, выпуск 45; «Духовный Вестник», 1862, кн. 4; «Харьковские Епархиальные Ведомости», 1883, № 15; «Русский Архив», 1867 и 1868 годы; «Вестник Западной России», 1870, книга 2; «Русская Правда», 1860; «Военный Сборник», 1861, № 7; «Одесский Вестник», 1857, № 59 и 1869, № 230 и 239; «Молва», 1857, № 20; «Северная Пчела», 1857, № 125 и 170 и 1858, № 177 и 184; сочинения самого Иннокентия в разных повременных изданиях: «Христианском Чтении», «Воскресном Чтении» и «Журнале Министерства Народного Просвещения»; отдельные издания «Москвитянина», самого Иннокентия и два издания книгопродавца М.О.Вольфа. Сверх сего значительным пособием при составлении настоящего биографического очерка нам служили архивные дела 1842-1848 годов, хранящиеся при Харьковской Духовной консистории.
К счастью, в настоящее время обнаружилось, что в этом отношении Иннокентий не всегда был верен такой своей системе. По словам профессора Н.Барсова («Христианское Чтение», 1883, № 11-12, с.632), после смерти Иннокентия осталось обширное собрание писем к нему разных лиц, в девяти больших томах, поступившее в собственность одного из близких к нему друзей, Н.Х.Палаузова. Покойный книгопродавец М.О.Вольф, предпринявший издание всех сочинений Иннокентия, приобрел было от господина Палаузова и эти письма, как материал, необходимый для биографии Иннокентия, которую он предполагал издать в виде XII, дополнительного, тома полного собрания сочинений Иннокентия. Биография Иннокентия, впрочем, не была издана Вольфом до последнего времени, хотя сочинения Иннокентия им изданы уже десять лет тому назад. Профессор Барсов хотел убедить Вольфа издать приобретенные им письма к Иннокентию или, по крайней мере, некоторые из них в виде биографического материала. Но не было до сих пор сделано и этого. В настоящее время через того же Н.Х.Палаузова указанные письма перешли во временное пользование Н.Барсова, который в последней книжке «Христианского Чтения» за 1883 год и начал публиковать «нечто из того материала», которым он располагает в настоящее время. Число этих писем восходит до пяти тысяч. Сведения, добытые господином Барсовым из этих писем, он думает расположить в порядке главных моментов в жизни и деятельности Иннокентия, каковы: 1) детство и воспитание Иннокентия; 2) его ученая служба в академиях Санкт-Петербургской и Киевской; 3) его литературная и проповедническая деятельность; 4) его служение в сане архиерейском в Вологде, Харькове и в Одессе; 5) его деятельность, как члена Священного Синода. Опубликование этих писем, конечно, даст будущему биографу Иннокентия прекрасный и надежный материал. Остается только пожелать, чтобы дело это не было отложено «в долгий ящик»*.
* Настоящий наш труд был, однако же, уже окончен, когда мы узнали из последней книжки «Христианского Чтения» за 1883 год о существовании такой массы писем к архиепископу Иннокентию...
Но главная трудность при составлении надлежащего биографического очерка высокопреосвященного Иннокентия заключается в самой личности покойного архипастыря, — личности, не понятой не только его современниками, но и последующим поколением. «Близорукие, — сознается Погодин, один из почитателей Иннокентия при получении известия о его смерти, — мы думали, что Иннокентий только красно говорит, точно так же, как мы думали о Пушкине, что он только стихи бойко пишет!.. В журналах наших, навязывающих нам в каждом номере по новому пряничному своему гению, в журналах наших в продолжение двадцатилетней с лишком деятельности Иннокентия, вы не найдете двух страниц о его сочинениях. Обильные образцами высокого красноречия и примерами новых и сильных ораторских движений, составляющие сокровище русской словесности и русской науки, сокровище христианского мира всех исповеданий, драгоценные сочинения Иннокентия пройдены молчанием от современной критики. А находились еще и такие легкомысленные, опрометчивые судьи, которые за то или другое слово, вырвавшееся у витии в потоке неудержной речи, за какое-нибудь общее место, проскользнувшее по привычке, за неосторожное изречение, которое можно растолковать в худую сторону, произносили Иннокентию приговор осуждения, забывая все его дела, все его заслуги, труды, достоинства, все доказательства благородного взгляда на жизнь». Не поняв личности высокопреосвященного Иннокентия, его современники в своем суждении о нем принуждены были распасться даже на две партии, pro и contra, и при понятном раздражении в связи с другими, отчасти скрытными мотивами, весьма часто переступали пределы безпристрастия: одни хотели видеть у Иннокентия лишь недостатки, другие только одни достоинства. Следы такого разделения во взглядах на Иннокентия довольно ясно заметны еще и в настоящее время; но о борьбе этих партий мы скажем подробнее в своем месте. Здесь же упомянем только о том, что одной из главных причин такого разделения воззрений опять-таки служила самая личность высокопреосвященного Иннокентия, о которой ни в каком случае нельзя было судить только по одной какой-либо стороне. Сам Иннокентий чужд был всякой односторонности. При этом он был лучший сын своего времени в полном смысле этого слова. Вот почему его образ совершенно неотделим от той обстановки, среди которой он находился, равно как и от тех условий, под влиянием которых всегда действовал Иннокентий. Только при характеристике деятельности Иннокентия с учетом именно этих условий образ Иннокентия может выступить перед нами во всем своем величии, во всей своей полноте и точном соответствии исторической правде. Прилагать же к деятельности и трудам Иннокентия масштаб, составленный требованиями и наукой нашего времени — будет и ненаучно, и нелогично, и несправедливо. И если современники Иннокентия смотрели на него односторонне и в этом состоит главная их ошибка, то судьи последующего времени оказываются виновными пред историей именно в анахронизме своих воззрений. Один из ординарных академиков, знаменитый член нашей Императорской Академии Наук, между прочим, так отозвался о высокопреосвященном Иннокентии в конце своей биографической о нем записки:
Это был образцовый профессор: своими вдохновенными импровизациями он пробуждал, увлекал, восторгал умы слушателей. Но по самому складу и настроению своих способностей, он не произвел (?) и не мог произвести (?) эпохи в науке, которую преподавал; он не подвинул ее вперед (?), он даже вовсе ее не обрабатывал (?!); лекции, записанные с его слов его воспитанниками может быть не всегда верно и доселе сохраняющиеся в рукописях, суть лекции живые, легкие, часто обаятельные, но не показывают ни широкого, ни самостоятельного взгляда на целую область науки, не везде запечатлены зрелостью и основательностью, и вовсе не отличаются богатством сведений. В лекциях виден богослов со светлым, чрезвычайно гибким, возвышенным умом, богослов-мыслитель; но не видно того, что называется христианским глубокомыслием и богословской ученостью. Судя по историческим сочинениям Иннокентия, он мог быть блестящим повествователем-живописцем, отнюдь не ниже Карамзина, но не обладал собственно историческим талантом, не имел духа исторической критики и вообще всех тех свойств, какие ныне требуются от современного историка («Венок» Погодина, с.37).
Вот что значит судить о человеке по чуждой для него мерке. Ученый академик вырвал Иннокентия из окружавшей его среды и тех условий, под влиянием которых он действовал, приложил к нему требования нынешнего времени, — и величественный образ поистине великого человека превратился в пустой призрак, его труды потеряли всякое значение и обратились в какое-то «милое ничто». Но наш ученый академик сам не заметил того, в какое он становится здесь противоречие с самим собою. В самом деле, если Иннокентий «по самому складу и настроению своих способностей не произвел и не мог произвести эпохи в науке, которую даже сам преподавал», если он «не подвинул ее вперед», если он даже ее не обрабатывал, если он не имел самостоятельного взгляда на науку, был чужд зрелости и основательности, не отличался богатством сведений, христианским глубокомыслием и богословской ученостью, и тому подобным, то зачем же было ординарному ученому академику говорить, — и притом столь длинную речь, — о таком заурядном и незначительном человеке, который только умел «красно говорить»? Ясно, что здесь что-то не так; несомненно, что такого взгляда «на веру» принимать нельзя; а проверив его, увидим, что с ним и согласиться нельзя. И действительно, как узнаем в свое время, наш ученый академик забыл про многое в своей оценке деятельности высокопреосвященного Иннокентия; забыл прежде всего то великое значение, какое, несомненно, принадлежит Иннокентию в деле возрождения богословской науки, если не в России вообще, то по крайней мере, в Киевской Академии. А между прочим значение Иннокентия в этом отношении так велико, что почти справедливо было бы сказать: не будь в Киевской академии ректора Иннокентия, у нас, быть может, не было бы и настоящего строгого судии его — нашего ученого академика, по крайней мере, такого ученого, каким мы знаем его в области нашей богословской и церковно-исторической науки... Вся ошибка его, повторяем, произошла оттого, что он судил об Иннокентие лишь по одним требованиям нашего времени и не потрудился взглянуть на него глазами его времени.
В настоящей своей статье мы вовсе не имеем намерения писать полную биографию «величайшего из наших церковных ораторов настоящего столетия». Цель наша совершенно иная. Высоко ценя то значение, какое, несомненно, принадлежит Иннокентию в истории нашей Церкви и даже нашего Отечества, мы всегда интересовались его личностью. Местное предание, как и изучение существующего биографического матераила заставили нас видеть в личности Иннокентия не прекрасного только оратора, который лишь «красно говорил», но человека, с именем которого связано более четверти века лучшей духовно-нравственной жизни современного ему русского общества. Под влиянием такого взгляда на Иннокентия немалое время мы посвятили изучению его личности по харьковским архивам, так как именно в Харькове Иннокентием проведено более семи лет лучшей поры его жизни и деятельности.
Это изучение архивных бумаг, ознакомление с подлинными Иннокентиевскими представлениями, предположениями, резолюциями и разного рода распоряжениями, привело нас к некоторым новым и весьма отрадным результатам, имеющим свое полное значение как для истории нашей Церкви, так, в частности, и для личной истории самого Иннокентия. С этой же целью уже завязаны нами сношения и с лицами, имеющими доступ к архивам Одессы. Профессор Барсов, признавая составление настоящей биографии Иннокентия делом необходимым не только для чести нашей духовной литературы, но и для славы Православной Русской Церкви, говорит, что «настала уже пора истории (жизни Иннокентия), — той истории, подробной и специальной», которая только и возможна в наше время, «так как доселе еще живут и действуют многие сверстники и ученики Иннокентия». Но нам кажется преждевременной мысль о составлении полной биографии Иннокентия. Как мы видели ранее, в своих письмах к двум своим знакомым Иннокентий ясно говорит, что он уничтожает письма, получаемые им, и что он просит делать это и с его письмами. Кто же после этого мог бы предполагать, что после его смерти у него отыщется обширное собрание писем к нему в девяти больших томах? А между тем отыскалось... Не опубликованы, разумеется, еще и многие другие и притом документальные данные... Вот почему мы и предупреждаем своих читателей, что писать полную биографию Иннокентия мы не имеем ввиду; цель наша — лишь познакомить их с добытыми нами результатами продолжительного изучения в Харькове архива местной консистории. Для полного же понимания этих результатов и для составления более правильного взгляда на деятельность Иннокентия во время его пребывания в Харькове, нам кажется необходимым ознакомиться сначала с личностью самого Иннокентия, насколько, конечно, это пока возможно. Вот почему мы считаем необходимым предложить своим читателям, если и не совсем полный, то, по крайней мере, цельный и законченный биографический очерк того лица, харьковскую деятельность которого мы намерены охарактеризовать гораздо полнее, — очерк, составленный на основании существующего уже в нашем распоряжении биографического материала.
Воспроизводится по книге:
Священник Т.Буткевич. Иннокентий Борисов, бывший Архиепископ Херсонский.
Санкт-Петербург. 1887.
