Любите врагов ваших, благотворите ненавидящим вас (Лк.6:27). |
Некоторые имеют обыкновение порицать последние времена и укорять нынешний немощный человеческий род, говоря: “Нет уже ныне на земле среди людей чудотворцев, как было прежде, которые совершали бы чудеса”. Но не верьте им, возлюбленные мои слушатели! Если желаете, я покажу вам, что и ныне среди людей находятся чудотворцы, только внимайте тому, что я скажу: всякий, кто любит врага своего, — чудотворец. Слышите ли, что я говорю? Всякий любящий врага своего — чудотворец. А что это истина, сие изъяснено на основании Божественного Писания и Святых Отцов в моей настоящей беседе, при Господнем содействии и подкреплении слова. Любите врагов ваших. Не думай, слушатель мой, что я скажу о тех врагах, которые воюют с нашим христианским Отечеством и враждуют против нашей благочестивой веры. Говорю я не о тех врагах, которых, как богопротивных, подобает ненавидеть, согласно слову Давида: Не возненавидел ли я ненавидящих Тебя, Господи, и о врагах Твоих не сокрушался ли? Совершенною ненавистью возненавидел я их: они стали для меня врагами (Пс.138:21-22). Тех не только не любить, но даже необходимо выступать войной против них, полагая душу свою за христианское царство и за целость Церкви.
Однажды вопрос об этом нечестивые предложили святому христианскому философу Константину, нареченному Кириллом. Сарацины сказали: «Если Христос — Бог ваш, то почему вы не делаете так, как Он велит вам? Ведь Он повелевает вам молиться за врагов, делать добро ненавидящим вас, подставлять щеку бьющему Вы же поступаете не так, но делаете совершенно противоположное. Вы изостряете оружие на тех, которые с вами так поступают, выходите на борьбу и убиваете».
Блаженный Константин отвечал: «Если в каком-либо законе будут написаны две заповеди и даны будут для исполнения людям, то какой человек будет истинным хранителем закона: тот ли, который исполнит одну заповедь, или тот, который обе?» Ему сказали: «Тот лучший, который исполнит обе заповеди». Тогда философ ответил: «Христос Бога наш, повелевший нам молиться за обижающих и благотворить им (см.Мф.5:44), сказал нам и следующее: Больше той любви человек не может проявить в настоящей жизни, как если кто положит душу свою за друзей своих (Ин.15:13). В каждом отдельном случае мы терпим причиняемые нам обиды. Вообще же защищаем друг друга, полагая души свои для того, чтобы вы, пленив братьев наших, не пленили бы с телами и их души, склонив их к своим богопротивным делам».
Итак, я говорю не о внешних и инородных врагах, но о внутренних, домашних, согласно евангельскому изречению: Враги человеку — домашние его (Мф.10:36). Всякий имеет своего врага: тот — друга, этот — соседа, один — равного себе, другой — большего себя, третий — меньшего себя, четвертый — дальнего, пятый — ближнего недоброжелателя, враждующего, поносящего, клевещущего. Вот этих-то врагов Господь и повелевает любить: Любите врагов ваших. А то, что любящий врага своего есть чудотворец, я вот начинаю выяснять таким доводом.
Прежде всего, я спрашиваю: что такое чудо? Отвечаю: чудом называется то, что бывает выше естества. Ведь все, что происходит естественно, не чудесно, никто тому не удивляется и не называет чудом. Только то считается и действительно есть чудо, что превосходит всякое естество, всякую силу природы.
Не чудо, что фараон со всей своей силой потонул в море, ибо естественно бренному созданию погружаться в воде и утопать, но чудо в том, что море противоестественно дало Израилю путь посреди себя и тем же путем ввело в свои недра фараона. Не чудо, что пламя, изошедшее из вавилонской печи, пожгло халдейских слуг, которые находились вокруг нее, ибо естественно огню жечь, а людям сжигаться огнем, но чудо в том, что огонь противоестественно не коснулся трех отроков, бывших внутри печи, и не мог повредить им.
Не удивительно, если кто любит любящих его, ибо это естественно, но удивительно то, если кто любит врага своего, ибо это противоестественно. Поскольку любовь к врагам — это понятие, стоящее выше природы, добродетель вышеестественная, превосходящая человеческое естество, следовательно, любящий врагов — это чудотворец. Что же касается того, что любовь к врагам — понятие вышеестественное, это мы сейчас увидим.
Не любить врагов своих — это явление свойственно человеку и естественно, ибо человек есть Божие создание, в природе которого насаждены три свойства: разум, желание и ярость, или гнев. Разумом он понимает доброе и злое. Хотением он желает иногда доброй вещи, а иногда злой. Гневом же, или яростью, насажденными в его природе, он естественно ищет отмщения своему обидчику, при этом ищет не только при своей жизни, но и после смерти.
Не вопиет ли кровь Авелева от земли к Богу, прося отмщения убийце своему Каину? Также и души святых, избитых за слово Божие, которых Богослов видел под жертвенником, не вопиют ли они громким голосом, говоря: Доколе, Владыка Святый и Истинный, не судишь и не мстишь за кровь нашу? (Откр.6:10). В историях же мы читаем, что в греческом царстве брат Феодосий, убитый своим братом Константином, явился своему убийце брату, держа чашу, полную крови, и сказал: «Пей, брат». И кровь Вячеслава, князя чешского, убитого Болеславом при входе в церковь, оставшаяся на стене церкви и не стиравшаяся никакими способами, взывала к Богу, подобно Авелевой крови. Также и в греческих актах мы читаем, что два римских юноши, неповинно убитые в Испании, явились римскому консулу, называвшемуся Марием, и просили его, чтобы он поднялся на отмщение за них.
Если все это происходило и после смерти, то тем более в жизни этой человеческое естество мстительно, как гневливое, яростное и не терпящее обиды. На это не нужно много доказательств и примеров, ибо каждый может сам убедиться как на себе, так и на других. Ведь иной более желает умереть, нежели терпеть от кого-либо обиду.
Итак, человеку, как уже сказано, прирожденно и естественно то, чтобы он не любил своих врагов и стремился к отмщению им. Поскольку же человеку свойственно не любить врагов, то и любовь к ним будет уже явлением вышеестественным, а все вышеестественное является чудесным. Вполне последовательным является то, что всякий любящий врага своего есть чудотворец, ибо он, побеждая и превосходя свое природное естество, достигает вышеестественной добродетели.
Какие же чудеса совершает такой чудотворец? Внемлем. Любящий своего врага и творящий ему добро просвещает слепого, слепого не телом, а умом. Слепотой же ума является безумие, подобно тому, как слепотой тела является помрачение очей. Ничто так не помрачает умные наши очи безумием, как гнев и ярость. Недаром Екклезиаст увещевает, говоря: Не будь духом твоим поспешен на гнев, потому что гнев гнездится в сердце глупых (Еккл.7:9). Он этим сказал как бы следующее: «Где видишь гневную ярость, там, знай, находится дом безумия».
Рассуждая об этом, святой Кассиан говорит: «Муж гневливый совершает поступки без разума, ибо свет разума помрачается, если ум смущен гневом». Также и святой Григорий говорит: «Где гнев наводит на ум тьму смущения, оттуда Бог отнимает луч Своего знания, и происходит то, что как имеющий помраченные тьмой телесные очи не знает, куда идет, так и имеющий умные очи потемненные гневным смущением, подобно безумному не знает, что делает.
Достоин смеха безумный гнев царя Ксеркса. Когда несколько его кораблей потонули с воинством в Геллеспонте, то он, разгневавшись на море, повелел нанести морским водам триста ударов и топтать эти воды стопами. Подобно тому поступил и царь Кир, у которого конь утонул в реке, называемой Гиндис. Он разгневался за коня на ту реку и повелел раскопать ее на сто восемьдесят рвов. В житиях же святых мы читаем, что некие мучители, отдавшие святых мучеников на съедение зверям, когда увидели, что звери не прикасаются к святым и не вредят ими, они, разгневавшись, избили зверей. Смеется история и над тем властителем, который, будучи высок ростом, входя в некий дом, ударился лбом о косяк двери и в гневе повелел разрушить тот дом до основания.
Вот теперь ясно, что разъяренный гневом совершает поступки без разума и подобен слепому: этот помрачен тьмой, а он безумием, и не знает, куда идет и что делает. Какой врач и какое врачевство может исцелить такую слепоту? Может незлобие, любовь и благодеяние того, на которого гневливый напрасно разъяряется. Гневливый, видя, что тот, на которого он гневается, не только не гневается взаимно, но даже проявляет особенную любовь и побеждает зло добром, перестает гневаться и стыдится самого себя, познавая свой грех и неповинность другого. Так было между гневливым Саулом и незлобивым Давидом. Желающий может прочесть об этом в первой книге Царств, я же приступлю к чуду добродетели.
Если кто имеет какого-либо недруга, гневающегося и напрасно ярящегося на него, он же, любя своего врага и благодетельствуя ему, превращает его из недруга в друга и из гневного в любящего, то такой просвещает слепого. Он отнимает от умных очей его безумное помрачение и делает его видящим и познающим свой грех, познающим то, что он гневается на неповинного.
Итак, любящий врага своего — это чудотворец, просвещающий слепого.
Любящий врага своего превращает в тишину волнующееся море, ибо гневливый муж назван Златоустом морем, возмущенным ветрами. Как волнующееся море выбрасывает на сушу все трупы, находящиеся в нем, так и гневливый в своей ярости выводит наружу, подобно трупам, все тайны друга своего, мечет их пред очами, обличает и обесчещивает.
Кто утишит такое море? Только тот, кто уничтожит причину волнения. Море не волнуется, если не поднимутся ветры и буря. Утихнет бурный ветер — исчезнет и волнение моря. Если гневливый муж, по Златоусту, есть море, возмущаемое ветрами, то этими ветрами, возмущающими сие море, являются пререкания, ссоры и противления. Прекрати пререкания и ссоры, отстань от противления, отними причину волнения — и ты увидишь море, волнение которого утихло. Поскольку же любящий своего врага не прекословит, не ссорится, не противится и таким образом уничтожает причину волнения таинственного моря своего недруга, то, следовательно, любящий врага своего — это чудотворец, превращающий море в тишину.
Любящий своего врага угашает огненную силу, ибо враждебный гнев в человеке как огонь, попаляющий дубравы, как пламя, пожигающее горы (Пс.82:15). С одной стороны, высоту своих добродетелей, с другой же — доброе имя и добрую славу ближнего своего он сжигает, уничтожает и как бы превращает в пепел. Разгоревшийся огонь погашается двумя способами: во-первых, водой, а во-вторых, разбрасыванием вещества, сжигаемого огнем. Гнев враждебника погашается подобными же способами: во-первых, молчаливой кротостью, как водой, а во-вторых, снисхождением, как разбрасыванием горящего вещества.
Молчаливая кротость подобна той тихой Силоамской воде, которая течет без шума, без звука, как говорит Исаия: Воды Силоама, текущие тихо (Ис.8:6). При тех тихих водах был помазан на царство царь Соломон, и были те воды знамением тихого и кроткого его царствования, ибо он своей кротостью и тишиной ни в ком не возбудил гнева против себя. Кроткий и тихий муж, не подающий повода для гнева, не только не зажигает огня вражды, но и зажженный погасит, согласно словам Златоуста: «Нет ничего сильнее кротости». Как вода погашает загоревшийся огонь, так и слово, сказанное с кротостью, погашает душу, горящую гневом сильнее огненной печи.
Снисходить же к гневающемуся и ярящемуся и удаляться от очей его — это значит, как бы разбрасывать горящие дрова далеко друг от друга, чтобы каждое в отдельности полено легче погасло. Поэтому-то апостол и поучает, говоря так: Дайте место гневу (Рим.12:19), — то есть снисходите, уступите, удалитесь немного от гневного лица. Святой же Василий Великий, спрашивая, что значит: Дайте место гневу, — отвечает: «Не противьтесь злому (Мф.5:39), или же так: когда преследуют вас в этом городе, бегите в другой (Мф.10:23)».
Также и святой Григорий говорит: «Гневных мы лучше всего исправляем тем, что в момент возмущения их гневом мы уклоняемся от них». Святой же Амвросий возглашает: «Оружие праведного заключается в том, чтобы победить, уступая, подобно тому, как искусные в стрельбе имеют обыкновение, убегая, сильнее ранить преследующих их». Поскольку же любящий своего врага гасит яростный огонь гнева своего недруга молчаливой кротостью, как водой, и снисходительностью, как разбрасыванием горящего вещества, то, значит, он чудотворец, погашающий огненную силу.
Любящий своего врага превращает Горечь в сладость, как Моисей Мерру: Пришли сыны израильские в Мерру и не могли пить воды в Мерре, ибо она была горькой (Исх.15:23). Полна горечи и вражда человеческая, почему апостол и увещевает, чтобы удалилась от нас всякая горечь. Какая же это горечь? Он сам объясняет: Раздражение и ярость, и гнев, и крик, и злоречие — та горечь, — говорит, — со всякою злобою да будут удалены от вас (Еф.4.31).
Какую же кто может найти сладость в душе, огорченной гневом? Горька мысль, проникнутая злобой, горько досаждающее слово, укоряющее, обесславливающее, горько и начинание всякого дела, которое озлобляет не столько ближнего, как себя самого, подобно начинанию тех, которые совещались не есть ничего, пока не убьют Павла (Деян.23:14). Чем может усладиться такая враждебная горечь? Чем усладилась Мерра, мы знаем: Моисей возопил ко Господу, и Господь показал ему дерево, и он бросил его в воду, и вода сделалась сладкою (Исх.15:25). Но какое то было дерево, ни мы не знаем, ни толкователи не догадываются.
Одни из еврейских раввинов говорят, что то дерево называлось «аделфа», которое по природе своей было горько и смертоносно. Бог, желая явить большее чудо в услаждении меррских вод, повелел положить горькое в горькое, смертоносное в смертоносное, противное врачуя противным, подобно тому, как впоследствии и пророк Елисей солью исцелил бесплодные воды (см. 4 Цар.2:21).
Другие же говорят, что Бог не дал никому знать, какое то было дерево. По природе же своей оно было столь сладко, что своей сладостью оно могло превратить горечь вод в совершенную сладость, принимая в себя ту горечь, а сладость свою отдавая из себя водам. Это свое мнение они подтверждают словами Сираха, который говорит: Не от дерева ли вода сделалась сладкою, чтобы познана была сила Его? (Сир.38:5), — то есть, как говорят эти толкователи, сила сладости того дерева, не известная никому ни прежде, ни потом, была познана только в одно то время. Не согласуются толкователи относительно того дерева и не знают твердо, горько ли оно было, или сладко.
Мы же твердо знаем то, что Мерра вражды и гнева человеческого может усладиться не горьким древом, но только сладким. Деревом сладким здесь духовно можно назвать сладкое, доброе слово, сказанное ненавидящему, или же творение добра, являемое по отношению к ненавидящему. И то, и другое поистине услаждает враждебную горечь. О слове говорит Приточник: Кроткий ответ отвращает гнев (Притч.15:1), а о творении добра некто боговдохновенный советует в Патерике так: «Если узнаешь, что брат твой гневается на тебя, то пошли ему какой-либо дар».
Поскольку же любящий своего врага говорит ему и о нем доброе слово, по силе своей делает ему добро, благодетельствует, принимая как бы в себя горечь его вражды, терпеливо нося ее на себе, а сладость своей любви вливая в него, и таким образом горечь его гнева превращает в сладость дружбы и любви, то, следовательно, любящий своего врага — это чудотворец, превращающий горечь в сладость.
Любящий своего врага изгоняет беса от человека, ибо всякий гневающийся, враждующий против своего брата и мстительно ярящийся подобен бесноватому, и поистине бывает бесноватым. Святой Златоуст вспоминает то, что видел своими очами: некто, разгневавшись, чрезмерно разъярился и от той чрезмерной ярости стал бесноватым. Также и древний врач Гален вспоминает, как он своими очами видел еще во время своего детства, что некий человек старался поскорее открыть ключом двери комнаты, но от большой поспешности не мог сделать этого. Долго ворочая ключом туда и сюда и будучи не в состоянии открыть, он так распалился гневом, что начал зубами кусать ключ и сильно толкать двери ногами, а потом в бешенстве упал, начал оцепеневать и истекать пеной. Видя это, отрок Гален положил себе законом никогда не гневаться и не яриться.
Подобное этому вспоминает венгерский летописец под 1690 годом. Князь венгерский, по имени Матфей Корвий, в праздник Входа Господа в Иерусалим повелел принести на трапезу ему свежих фиников, доставленных ему из Италии. Когда же их не оказалось, ибо слуги домашние тайком их съели, то он распалился такой яростью, что тотчас постигла его болезнь апоплексия: он упал на землю, как бесноватый, и умер, издавая страшные крики.
Слышите ли, до чего доводит человека гневная ярость? До смертельного беснования. Прекрасно сказал Елифаз, друг Иова: Глупца убивает гневливость (Иов.5:2). Поистине, гневный человек подобен бесноватому: у него бывает страшный взгляд, изменяются очи, опухает лицо, он кричит ужасным голосом, сам кусает себе губы или пальцы, скрежещет зубами; все домашние боятся его, как бесноватого, убегают от него и скрываются. Кто и чем может изгнать гневного беса от такого яростника?
Бесновался иногда царь Саул, и, как говорят о нем некоторые, эта болезнь беснования особенно находила на него в то время, когда он, разгневавшись на кого-либо, доходил до ярости. На кого же было ему столько гневаться, как не на безвинного Давида, которому он завидовал из-за его доброй славы? Ведь победа над филистимлянами приписывалась больше Давиду, нежели Саулу. Женщины ходили и ликовали, говоря: Саул победил тысячи, а Давид тысячи тысяч (1 Цар.18:7).
Саул завидовал этому, и от зависти рождался в нем гнев. От гнева он приходил в ярость, а от ярости впадал в состояние беснования. Что же делал Давид? Он играл перед ним на гуслях и этими звуками отгонял от Саула нечистого духа (см. 1 Цар.16:23). Дивный был звук тех гуслей, чудесна музыка, которая могла отогнать от человека беса. В чем же заключалась таинственная сила тех гуслей, прогонявших беса музыкой? Беседовать об этом пространно теперь нам не хватит времени. Говорится только то, что музыка та была полна неизреченной сладости и какой-то великой, таинственной силы.
Главная же причина заключалась в том, что святой Давид, будучи кроток нравом, не злобствовал в ответ на Саулову злобу, и чем большим незлобием наполнялось сердце Давида, тем более умиленно он играл на гуслях, и тем более сильны оказывались те звуки отогнать нечистого духа от полного злобы Саула. Знаем мы еще и то, что как музыка гуслей не может быть сладкой, если струны не будут согласованы, так никто не может и беса изгнать из своего недруга, если не настроит в себе с ним согласия.
В гуслях струна под струной, располагаясь одна за другой взаимно и согласуясь, все вместе издают сладкие звуки. Подобно тому и люди, будучи один под другим и согласуясь один с другим, являют жизнь прекрасную и приятную Господу Богу, а бесам страшную, являют как бы музыку гуслей, которой Бог веселится, бес же прогоняемый убегает далеко. Поскольку же любящий своего врага подчиняется ему незлобием и смиренной кротостью и, являясь согласным с ним, подобно струне, настраивающейся под другую струну, издает сладкую музыку смиренных слов, считая себя таким же грешником, каким считает его и недруг, он таким смирением разрушает гнев недругов, говоря: «Я виноват», — и таким образом отгоняет от него гневную ярость; а это и значит, что любящий своего врага есть чудотворец, изгоняющий из человека враждебного беса.
Любящий своего врага укрощает дикого зверя и заграждает ему уста, подобно тому как некогда святой Даниил заградил уста львов (см. Дан. гл.14) Враждебный человек подобен зверю, который яростен, даже не будучи раздраженным, раздраженный же, он сильно и без меры разъяряется, терзает, кусает и пожирает.
О тигре естествоиспытатели говорят, что он очень не любит колокольного звона и от него приходит в такую ярость, что, кусая себя и терзая, он убивает самого себя. Враждебный и гневливый человек — это тигр, звук же колокола — это жестокое слово. Слово, как говорится, жестокое возбуждает гнев, и если раздраженный не может ничего сделать раздражающему, то сам себя съедает и как бы убивает, повреждая яростью свое здоровье.
Прекрасно увещевает Вилдад, друг Иова: «Зачем ты губишь душу твою яростью твоею» (см. Иов.18:4)? Другой же перевод читает: «Зачем терзаешь душу твою?» Не бей в колокол, и ты не раздражишь тигра. Перестань произносить жестокие слова, и прекратится гнев твоего недруга.
О слоне также рассказывают естествоиспытатели, что он, будучи раздражен, ничем не может быть укрощен, как только звуком музыки, так что кормящие слона, пользуясь каким-то музыкальным инструментом, называемым индийцами скиндапсом, играют какой-то веселый мотив, и этой музыкой слон понемногу укрощается. Подобно тому и раздраженный враг неукротим, как слон. Когда же запоешь перед ним сладкую песнь, начнешь ему и о нем всюду говорить добрые слова, ты поистине укротишь его, согласно словам Сираха: Сладкие уста умножат друзей (Сир.6:5). Поскольку же любящий своего врага не раздражает его злыми словами, как тигра колоколом, но укрощает его добрыми словами, как слона музыкой, то, значит, любящий своего врага есть чудотворец, укрощающий дикого зверя и заграждающий ему уста, чтобы он больше не кусал и не съедал ближнего своего.
Но зачем мне обременять моего слушателя долгой беседой, рассказывая о многих таких чудесах? Скажу я лучше об одном следующем чуде, превосходящем все чудеса, а именно: любящий своего врага приходит в общение с Божиим естеством, когда делается сыном Его. Любите, — сказано, — врагов ваших, благотворите ненавидящим вас, да будете сынами Отца вашего Небесного (Мф.5:44-45). Что же может быть больше? Какое еще нужно большее чудо?
Итак, пусть никто не осуждает эти последние времена и нынешний немощный человеческий род, говоря, что теперь на земле среди людей нет чудотворцев, которые совершали бы чудеса, как было прежде.
Люби врага своего, и ты будешь новым чудотворцем: ты спасешь и свою, и его душу. Если же мне не веришь, то испытай на себе самом: начни отныне любить. Сын же Божий будет тебе в том порукой: Небо и земля прейдут, но слова Мои не прейдут (Лк.21:33). Ты, без сомнения, будешь сыном Вышнего, какового сыновства желая себе и всем, я говорю: «Аминь».
Любите врагов ваших (Лк.6:27; Мф.5:44). |
Решил я предложить сегодня трапезу любви вашей, возлюбленные слушатели, трапезу духовную, хотя и не украшенную сладостями, но зато весьма полезную для душевного здравия. Я предложил твердый хлеб, как камень, и представлю горькое питье, как Мерра. Но если кто станет кушать с любовью, для того каменная твердость превратится в мягкий пирог с манной, а горечь Мерры — в сладкий мед.
Я представляю духовную трапезу, но не богатую, и не велики будут издержки на эту трапезу — всего только два малых сребренника: один называется «люби», а другой — «терпи». Эти сребренники — Божии слова, а слова Господни, слова чистые, серебро расплавленное (Пс.11:7). Оба эти сребренника ходят вместе, ибо любовь не живет без терпения, согласно свидетельству апостола: Любовь долготерпит (1 Кор.13:4). Где любовь, там и терпение.
Оба эти сребренника хотя по виду, то есть по мнению человеческому, и малы, но ценой они велики, ибо выкованы в горниле сердца Христова, пронзенного на Кресте копьем, возлюбившего нас и претерпевшего за нас. Итак, наша трапеза будет припасена двумя этими сребренниками, то есть любовью и терпением.
Вы спросите: кого любить и что любить? На это отвечают Христовы уста — врагов любите, от врагов терпите: Любите врагов ваших.
Пусть же на этой нашей трапезе хлебом будет любовь к врагам, а питьем — терпение. Будем то и другое вкушать во здравие, а Господь благословит нашу трапезу.
Любите врагов ваших.
Вы знаете, благословенные слушатели, что в Святом Писании слово Божие названо хлебом. Бог, разгневавшись на неблагодарных евреев, говорит устами Своего пророка Амоса: Пошлю на землю голод, — не голод хлеба, не жажду воды, но жажду слышания слов Господних (Ам.8:11). Если кто не ест хлеба, тот голодает желудком, если же кто не слышит слова Божия, тот голодает душой. Что хлеб для тела, то и слово Божие для души. Слово Божие для души есть хлеб духовный.
Поскольку же и это слово: Любите врагов ваших — слово Божие, исшедшее из уст Самого Христа Бога, значит и слово это, особенно же само дело этого слова, есть хлеб. Любовь к врагам — это хлеб.
О какой жесткий, какой твердый этот хлеб: он как камень! Любить врага своего — значит грызть камень. Напрасно глупые иудеи, услышав Христа Господа, говорящего: Я Хлеб Живой. Если не будете есть Плоти Сына Человеческого и пить Крови Его, то не будете иметь в себе жизни, — порешили: Какие странные слова! Кто может это слушать? (Ин.6:51,53) На это слово: Любите врагов, — тоже кто-либо может сказать: Какие странные слова! И поистине оно странно, ибо человеку так же естественно не любить врагов, как и любить друзей.
И в Ветхом Завете написано: Люби ближнего твоего (Лев.19:18) и ненавидь врага твоего (см. Мф.5:43), — а для того чтобы преодолеть что-либо естественное и изменить установленное древним законом потребуется немалый труд. Это то же, что переставить на другое место большой и сдвигаемый с большим трудом камень. О6 этом свидетельствует и святой Амвросий, говоря: «Велик труд — любить врагов, и многим эта вещь кажется настолько неудобной, как будто ее невозможно и понести, ибо она повелевает больше, чем возможно стерпеть человеческой природе».
Как жесток этот хлеб, то есть любовь, об этом следовало бы спросить святого первомученика Стефана, которого иудеи побили камнями. Летят бросаемые на него камни, как дождь, а он молится о врагах своих: Господи! Не вмени им греха сего (Деян.7:60). О, поистине, велик труд, велика твердость — принимать жестокие удары по телу камнями, а сердцем не злобствовать, молиться о своих убийцах и любить своих врагов! Хорош желудок, который может переварить камни, хорошо, говорю, то сердце, которое может незлобиво стерпеть вражду врагов, несправедливые обиды от них и притеснения.
Но посмотрим на пользу того каменного хлеба, то есть любви к врагам, посмотрим, какое великое здоровье он приносит душе. Святой первомученик! Изнемогая телом при побиении камнями и склоняя уже колена на землю, не изнемогаешь ли ты и душой? “Нет, — говорит, но смотрю на небо”. Скажи же нам, Божий угодник, что ты видишь на небе? “Вижу, — говорит, — славу Божию, вижу небеса отверстые и Иисуса, стоящего одесную Бога” (Деян.7:55-56).
О, какая польза, какое душевное здравие! Вот мы видим, как скоро и действенно та каменная жестокость превратилась в мягкий, теплый хлеб и даже в манну, как для раба Божия каждый камень был что пирог теплый, помазанный теплой его кровью. Он согрел их, он смягчил их теплой любовью ко врагам и теплой молитвой, исходящей из теплого сердца. Мы же, рассматривая видение святого, обратим внимание на две вещи: Небо отверстое и Иисуса стоящего.
Небо отверстое. Помните, как Бог кормил в пустыне голодных людей израильских? Двери неба отверз, и послал им манну в пищу, и хлеб небесный дал им (Пс.77:23-24). Показал Господь и святому первомученику Стефану небо отверстое, манну послал ему, манну благодати Своей, ту манну, о которой Он в Откровении говорит Своему возлюбленному наперснику: Побеждающему дам вкушать сокровенную манну (Откр.2:17). Из рук немилосердных, жестоких и враждебных убийц летят на неповинного камни, как дождь, а от Бога с отверстого неба нисходит благодатная манна: Двери неба отверз и послал им манну.
Иисуса стоящего. Это Хлеб Небесный, говорящий о Себе: Я Хлеб Живой, сшедший с небес (Ин.6:51). Но почему он видит Иисуса стоящего, а не сидящего? Не пишется ли в Символе: «Восшедшаго на небеса и седяща одесную Отца?» Сидел, но встал, — зачем? Для того чтобы внимательнее смотреть на подвиг первого мученика и чтобы через отверстые небеса выйти навстречу душе раба Своего, любившего своих врагов и молившегося за них.
Что же может быть лучше и полезнее для того, кто желает неба, кому любезен сладкий Иисус, кто наслаждается любовью божественной в сердце? Не променяет ли он все сладости мира сего и все богатые царские пиршества только на то, чтобы видеть открытое ему небо для входа, чтобы увидеть прелюбезнейшего Иисуса, своего Владыку, стоящего при входах небесных, встречающего, принимающего, с любовью обнимающего, успокаивающего на лоне Своем и услаждающего любовью Своей?
О сладость, высшая всех сладостей, Иисусе! О любовь, побеждающая всякое желание, Иисусе! О Хлеб Небесный! О бессмертное наше насыщение! О вечное наше наслаждение, Иисусе! Какой язык выразит сладость Твою? Какой ум постигнет созданное Тобой в любящих Тебя сердцах наслаждение, увеселение, радость и сладость наша, Иисусе? Пусть стекутся сюда руки врагов моих, пусть соберут камни со всех четырех концов вселенной, пусть пустят на меня камни как дождь и град, и тучу: всем этим я пренебрег бы, лишь бы увидеть светлое лицо Твое, свет мой Иисусе!
Спросим еще святого апостола Павла, каким ему кажется тот каменный хлеб, любовь ко врагам? В своей апостольской книге он говорит о себе так: От Иудеев пять раз дано мне было по сорока ударов без одного; три раза меня били палками, однажды камнями побивали (2 Кор.11:24-25). Поистине, жесток этот хлеб, не вкусны палки и камни. Что же ты, святой Павел, говоришь под теми палками, под теми камнями? Послушаем, что он говорит: Истину говорю во Христе, не лгу, свидетельствует мне совесть моя в Духе Святом (Рим.9:1).
Не божись, святой апостол! Мы поверим тебе и без божбы. Скажи же нам, что ты говоришь? Великая для меня печаль, — говорит, — и непрестанное мучение сердцу моему (Рим.9:2). Как же не скорбеть? Ведь бьют палками, побивают камнями. “Нет, — говорит, — не о том скорблю и болезную, что я побиваем камнями”. Так о чем же? “О тех самых, которые меня бьют. Я скорблю о том, что они лишаются своего спасения, что они идут в ад, а мне желательнее, чтобы я сам за них пошел в ад, лишь бы только они спаслись: Я желал бы сам быть отлученным от Христа за братьев моих, родных мне по плоти, то есть Израильтян (Рим.9:3-4). Внемлем словам Павловым, внемлем его высшей любви к своим врагам: он не ужасается того, чтобы быть отлученным от Христа и пойти в ад, лишь бы преследующие и бьющие его израильтяне не погибли.
Немного возвысил свой голос на святого апостола Павла за это слово святой Иоанн Златоуст, говоря так: «О Павел! Неужели ты молишься о том, чтобы быть отлученным от Христа любимого, с Которым не разлучили тебя ни царство, ни геенна, ни видимое, ни умопостигаемое, ни иное что-либо такое? Что с тобой случилось? Не упал ли ты? Не погубил ли прежнюю любовь?» И снова Златоуст от лица Павла отвечает себе: «Нет, — говорит, — не бойся: я не только не погубил моей прежней любви ко Христу, но еще сильнее проявил ее».
Мы же внемлем тому, что святой Павел, желая быть отлученным за израильтян, своих братьев, неповинно враждовавших против него, преследовавших и бивших его, не погубил любви ко Христу, но сильнее проявил ее, умножил ее; не погубил, но умножил. Ведь он любил их ради любви ко Христу, и притом любил так же, как и Христос возлюбил нас, грешников, врагов Своих, как пишется об этом: Бог Свою любовь к нам доказывает тем, что Христос умер за нас, когда мы были еще грешниками (Рим.5:8).
Христос нас возлюбил так, что не погнушался, не отказался понести проклятие за нас, согласно слову того же апостола: Христос искупил нас от клятвы закона, сделавшись за нас клятвою (Гал.3:13). Если же Христос так возлюбил нас, то что удивительного в том, что и Его угодник, святой Павел, из любви к Нему так любит врагов своих, что не страшится даже и отлучение понести за них?
Посмотрим же теперь, во что обратился тот каменный хлеб, то есть любовь к врагам, когда святой Павел иудеями был забросан камнями? Что он говорит после того, как терпеливо перенес избиение палками и камнями, и после того, как проявил такую любовь к бившим его? Знаю человека, который восхищен был до третьего неба. И знаю о таком человеке, что он был восхищен в рай и слышал неизреченные слова, которых человеку нельзя пересказать (2 Кор.12:2-4).
А что для человеческой души полезнее неба? Что человеческому сердцу слаще рая? Вот мы видим, что палки и камни для святого Павла превратились в небесную пищу и в райское наслаждение: еще будучи во плоти, он уже познал третье небо, исследовал райские стези, видел то, что не видел глаз, слышал то, что не слышало ухо и насладился такими сладостями, которые не приходили на сердце человеку (1 Кор.2:9).
Тверд хлеб — любовь к врагам, зато очень полезен; жесток, но целителен; невкусен, но подает здравие душе; горек, но приносит вечную сладость. Любите же врагов ваших.
Не будем вспоминать здесь Авеля, камнем убитого Каином, ибо не знаем, молился ли он об убивавшем его брате, мы только знаем, что кровь его вопияла к Богу, привлекая Бога к отмщению. Пройдем и мимо израильтянина Навуфея, которому из-за виноградника устроила смерть от камней царица Иезавель, ибо и его кровь была отомщена (см. 3 Цар.21). Но Моисея обходить не подобает.
Вот мы покушали немного каменного хлеба, пора уже и попить немного. Но что мы начнем пить? Политики (мирской чин) во время кушанья подносят по чарке горького питья, называя его горячим двойным вином, — несладкое питье и я обещал представить на этой духовной трапезе, саму Мерру, из которой не могли пить израильтяне. Пришли, — говорится, — в Мерру — и не могли пить воды в Мерре, ибо она была горька, почему и наречено тому месту имя: Мерра (Исх.15:23). Кто хочет соблюсти заповедь Господню о любви к врагам, тому невозможно не вкусить горечи. Любовь эта не живет без горечи. Кому ведь сладко терпеть досаждения, обиды, поношения, осуждения, хуления и несправедливые обесславливания? Святой Павел скорее мог претерпеть раны, удары и бросание камней, нежели злые слова злых людей, отнимающие у него добрую славу его. Для меня лучше, — говорит он, — умереть, нежели чтобы кто уничтожил похвалу мою (1 Кор.9:15).
Эта горечь хотя и невкусна, однако же (как и указанный прежде твердый хлеб) для душевного здоровья весьма полезна, целительна, и испивается она не иначе, как терпением, ибо истинная любовь, согласно апостольскому слову, должна быть терпеливой. Любовь, — говорит он, — не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит, любит и терпит (1 Кор.13:5-7). Пусть же терпение будет для нас на духовной трапезе чашей горького питья, но здорового.
Святой Иоанн Лествичник весьма хвалит ту чашу терпения, как очень полезную для здоровья, говоря кому-то из своих: «Приди, поселись с нами и пей каждый час поругание как воду живую», и еще: «Пей усердно поругание от всякого человека, как воду жизни». Он хочет напоить тебя здоровым питьем, которым ты очистишься от скверны, и тогда глубокая чистота засияет в твоей душе, свет Божий не оскудеет в твоем сердце.
Но кто-либо скажет в мыслях своих: это иноческая чаша, а не наша. Святой Иоанн Лествичник был инок, наставник иноков, иноков же он и потчует той чашей, а не нас; им велит пить ее, а не нам. Думающему так я вместо ответа представлю мирского человека Давида. Он, насытившись духовной трапезой и захотев пить, говорит: Чашу спасения приму и имя Господне призову (Пс.115:4). Я же, любопытствуя, хочу узнать, какое это питье, и спрашиваю толкователей Псалтири: какая это чаша спасения, которую пьет Давид? Они дают двоякое толкование этого стиха.
Первое толкование. Святой Давид теми словами пророчески предсказал о чаше страдания Христова, которую Он, исполняя волю Отчую, должен был испить за наше спасение и оставить в память этого страдания в чаше Божественные Свои Тайны — Тело и Кровь Свою под видом хлеба и вина.
Другое толкование. Святой Давид, как прообразователь страдания Христова, вспоминает свои страдания, которые он, преследуемый своими врагами, и назвал чашей спасения, поскольку, претерпевая их, он твердо надеялся получить спасение и достигнуть той чести, чтобы быть праотцем Спасителя.
Ненавидит Саул своего зятя Давида, преследует его и хочет убить. Не малая горечь в том, чтобы терпеть от своего же, от тестя, и терпеть при этом неповинно, а Давид говорит: Чашу спасения приму и выпью. Во чье же имя, святой Давид, ты выпьешь эту чашу свою? Существует предположение некоторых, будто Давид, испивая чашу, смотрел на ее дно и кого видел изображенным на дне чаши, во имя того и пил ее. Изъяснение же такого предположения следующее.
Чаша — это мир сей со всеми своими временами, прежними, настоящими и будущими. Чаша эта преисполнена горечи, ибо весь мир лежит во зле (1 Ин.5:19). Полон он бедствий, скорбей и всяких печалей. Верх той чаши — первые времена прежнего мира, люди и великий закон, дно же чаши — последние времена, люди и новый закон. В древние времена царь Давид был как бы наверху чаши, и когда он в свое время пил долю своих скорбей и бедствий, он смотрел пророческими очами на дно чаши, на последующие времена, на то, что будет впоследствии, и увидел изображенного Духом Мессию, Которого Бог должен был послать в последние времена на спасение миру. Смотрит на Него Давид и как бы в зеркале видит будущее, как настоящее. И вот видит, что Он Своими же людьми, иудеями, гоним, несправедливо ненавидим, ведется на убиение, и говорит: «Это Господь мой, выпью же я свою чашу во имя Его, ибо если Он так пострадает за нас, то неужели я не потерплю бедствий моих во имя Его? Чашу спасения приму и имя Господне призову».
Восстал кровный сын на отца, Авессалом на Давида, изгнал его с царского престола и из стольного града Иерусалима. Не довольствуясь этим, он старается еще и жизнь его истребить из среды живущих на земле, и об этом думает со своим советником Ахитофелом (см. 2 Цар. гл.17). О как горько сердцу отца терпеть такое гонение от сына! Давид же говорит: «Это чаша спасения, приму и выпью».
Пьет Давид эту чашу, смотрит на дно чаши, на последние времена, и вот видит духовно изображенного Мессию и восстающих против Него, как злые дети против отца и благодетеля своего, книжников и фарисеев, которые, положив на Него тяжкий Крест, гонят из Иерусалима на распятие и жизнь Его оканчивают бесчестной смертью. Видя это, Давид говорит: «Это Господь мой, Которому предстоит столько выстрадать за всех, неужели же я не выпью во имя Его чаши страданий моих? Чашу спасения приму и имя Господне призову».
Когда Давид уходил от Авессалома, то некий простой мужик из Иерусалима, по имени Семей, нарочно зашел вперед и начал в лицо бранить его досадными словами, говоря: Уходи, уходи, убийца и беззаконник! (2 Цар.16:7) — а, кроме того, еще и камни бросал в него. Не малая горечь и в том, чтобы царю израильскому терпеть такие оскорбления от простого мужика, но Давид говорит: «Это чаша спасения, если я выпью ее, то спасусь, — приму же ее и выпью».
Пьет Давид, смотрит на дно чаши, на последние времена, и видит духом грядущее, как настоящее: видит Христа, Спасителя нашего, пригвожденного ко Кресту, напояемого уксусом и желчью, а проходящие мимо иерусалимляне насмехаются над Ним, говоря: Э! Разрушающий храм, спаси Себя Самого, — и прочее (Мк.15:29-30). Видя это, Давид говорит: «Это Господь мой, Которому предстоит пострадать за спасение всего мира; выпью же и я во имя Его чашу страданий моих: Чашу спасения приму и имя Господне призову».
Некто из слуг Давидовых, видя такое бесчестие, творимое Семеем царю, сказал: Зачем злословит этот мертвый пес господина моего царя? Пойду я и сниму с него голову. Но Давид запретил, говоря: Оставь его, пусть злословит (2 Цар.16:9-10), — выражая этим как бы следующее: не мешай мне испить чашу спасения, как я начал ее, так пусть и кончу, опустошу во имя Господне до основания.
Мы же обратим внимание на то, что Давид, будучи мирянином, а не иноком, царем, а не простолюдином, испивал чашу терпения, чашу досад, чашу поруганий, чашу гонений, чашу бедствий и скорбей, чашу, поистине приносящую спасение, как свидетельствует и Евангелие, говоря: Претерпевший же до конца спасется (Мф.24:13).
Поистине, горька эта чаша терпения, зато целебна. Она, как и полынь, на вкус горька, а желудку приносит здоровье.
Некогда пророк Исаия увидел Господа Саваофа на Престоле высоком и превознесенном, и вокруг Него стояли Серафимы, и слышал, как Он говорил: Кого Мне послать? И кто пойдет для Нас? Дерзнул святой Исаия и сказал: Вот я, пошли меня. И сказал Он (Господь): «Пойди и скажи этому народу: слухом услышите — и не уразумеете, и очами смотреть будете — и не увидите», — и прочее (Ис.6:1-2, 8-9).
Пошел святой Исаия, посланный Богом к людям израильским. Смотрю на него и вижу, что он в своей руке несет чашу с каким-то питьем. Мне кажется, что это Бог пожаловал людям Своим израильским и послал им от обеда Своего чашу какого-то прекрасного питья в знак Своей милости. Пришел Исаия с той чашей сначала в страну Завулонскую и Неффалимскую и воззвал, говоря: Испей ты прежде это вскоре, страна Завулонская и земля Неффалимская (Ис.9:1).
Любопытство меня влечет, и я хочу знать, какое это питье, которым пророк Божий потчует от Бога людей Божиих. Смотрю я на конец восьмой главы, как на верх чаши, и жду, что это будет или мед сладкий, или рейнское прекрасное, или «ссект», или «петерцамент», или что-либо иное драгоценное. Но вот я вижу противоположное, вижу некую самую ужасную полынную горечь, ибо пишется так: Вот — горе и мрак, густая тьма (Ис.8:22). Это прежде вскоре испей, страна Завулонская и земля Неффалимская! Благодарю тебя, святой пророк, за то, чем ты жалуешь, ты велишь пить горе и мрак, густую тьму.
Какая же сила этого питья? В чем тайна этих слов? Посмотрим на дно и внемлем тому, что после сего говорит пророк: Народ, ходящий во тьме, увидит свет великий; на живущих в стране тени смертной свет воссияет. Он будет веселиться пред Тобою, как веселятся во время жатвы, как радуются при разделе добычи (Ис.9:2-3). Посмотрим на силу горького полынного питья. «Будете пить, — говорит, — тьму, а увидите свет. Будете пить печаль, а найдете веселие. Будете пить горе, а получите радость. Будете пить тесноту, а окажетесь на просторе. Будете пить горечь, а наполнитесь сладостью. Со слезами посеете, но с радостью пожнете (Пс.125:5) плоды рук своих».
Нет времени исторически истолковать эти пророческие слова, духовно же они вкратце изъясняются так: чаша бедствий и скорбей, которую Божиим попущением наполняют нам наши недруги и велят ее пить, — горька, но если мы выпьем ее ради любви к Богу терпеливо и любя наших врагов, то она превратится для нас в вечную сладость и принесет нашим душам вечное здравие. Итак, будем любить наших врагов, и терпеть от них.
Когда люди израильские не могли пить горькой Мерры и начали роптать на Моисея, тогда Господь показал ему какое-то дерево. Он положил его в воду, и вода сделалась сладкой. Меррою и я, грешный, потчую любовь вашу и опасаюсь, чтобы кто не стал роптать на меня. Положим же и мы дерево в нашу Мерру, чтобы она сделалась сладкой.
Какое то было дерево, которое Господь показал Моисею, и которое сделало Меррские воды сладкими? Толкователи Божественного Писания, много исследовав, определенно не узнали этого. Однако же есть некоторые, которые говорят, что есть какое-то дерево, называющееся «адельфа», которое по природе своей очень горько. Это-то горькое дерево повелел Господь Моисею положить в горькие воды, чтобы проявить большее чудо, ибо даже горьким деревом Он усладил горькие воды.
Мы же вместе со Святыми Отцами Григорием Нисским, Феодоритом, и прочими, скажем, что то дерево, усладившее Меррские воды, было прообразом крестного древа. Сладкое ли, горькое ли было Моисеево дерево, мы не знаем. Но то мы твердо знаем, что древо крестное горько, оно напоило Господа нашего желчью и причинило Ему горькую смерть, но зато нашу горечь оно превратило в сладость и привело нас от горькой вечной смерти к сладкой вечной жизни.
Итак, пусть это крестное древо послужит услаждением нашей Мерры. Когда мы нашими недугами будем опечалены и обижены словом или делом, то будем смотреть на Крест и на распятого на нем Господа, Который вместо надлежавшей Ему радости претерпел Крест (Евр.12:2) и, не радея о позоре, оставил нам пример, дабы мы шли по следам Его (1 Петр.2:21).
Христос Спаситель испил на Кресте горькую чашу — уксус с желчью и даже саму смерть. За чье здоровье? За здоровье врагов Своих, то есть грешников: Христос умер за нас, когда мы были еще грешниками (Рим.5:8). Как же Он испил? Терпеливо, согласно повествованию святого Петра: Будучи злословим, Он не злословил взаимно; страдая, не угрожал (1 Петр.2:23). Но Он не только будучи злословим, не злословил, но и молился об убивающих Его: Отче! Прости им (Лк.23:34).
О незлобие незлобивого Агнца Божия! Мы не можем стерпеть и одного какого-либо досадного слова и в ответ на них много слов говорим, а Господь наш, слышав очень много укоризненных слов, не сказал ни одного противного слова, но был как агнец пред стригущим его безгласен (Ис.53:7). Мы не сносим и малой какой-либо вещи от ненавидящих нас, а Господь наш и бесчисленные раны понес на теле Своем, и не было здорового места в Нем с ног до головы (Ис.1:6). Мы не стерпим и одного какого-либо опечаливания от преследующих нас, а Господь наш претерпел даже самую ужасную крестную смерть. Вот как много пострадал Он из любви к нам, а мы ничего не страдаем из любви к Нему.
О нетерпение наше! О неусладимая горечь! Сбывается на нас евангельское слово: По причине умножения беззакония, во многих охладеет любовь (Мф.24:12). Господь наш нелицемерно возлюбил врагов, как сказано, а мы не очень любим и друзей наших, относящихся к нам с приязнью. Мы скорее любим их лицемерно, нежели на самом деле, а недругов наших мы и не помышляем когда-либо любить. Господь же наш громче трубы взывает к нам в Евангелии: Любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас, да будете сынами Отца вашего Небесного (Мф.5:44-45).
Но пора уже и кончить эту нашу духовную трапезу. Сотворим благодарение.
Благодарим Тебя, Христе Боже наш, что насытил нас духовным хлебом и духовным питьем слова Твоего, не лиши нас и небесного Твоего царствия, где совершается тот преславный обед, о котором пишется: Блажен, кто вкусит хлеба в царствии Божием! (Лк.14:15). Дай нам, чтобы слова Твои проявились в нас самим делом, чтобы в сердцах наших была как к близким, так и ко врагам нашим нелицемерная любовь, как кровь здоровая, умножающаяся; особенно же услади сердца наши Твоей любовью, сладчайший Иисусе!
Любовь же наша пусть не осудит, но простит, если на этой духовной трапезе было что-либо неугодное. Аминь.
