Магдалина Глаголева-Пальян

Священник Анатолий Жураковский

Отца Анатолия Жураковского с детства озарила благодать Божия. Еще мальчиком он возлюбил Бога всей душой. И это было без всякого постороннего (человеческого) вмешательства.

О.Анатолий вышел из среды интеллигенции, родители его были далеки от церкви, даже от веры. К Богу он пришел и начал горячо молиться, видя страдания младшего брата Аркадия, больного туберкулезом, затем — матери, Ольги Васильевны. Мальчик, погружаясь в молитву, в размышления с Богом, отходил от общения с товарищами по детскому возрасту. Об Анатолии Жураковском его отец говорил: «мальчик, думающий думу».

Анатолий Евгеньевич Жураковский родился 4 марта 1897 г. в Москве. В 1911 г., после непродолжительного пребывания в Тифлисе, его семья переезжает в Киев. С отроческих лет он самостоятельно, вопреки желанию родителей, посещает храм, много молится. Еще гимназистом начал изучать святоотеческую литературу, богословие. Под руководством киевских профессоров Василия Васильевича Зеньковского (который читал курс русской философии в Университете), Василия Ильича Экземплярского (курс нравственного богословия в Духовной академии), Петра Павловича Кудрявцева (курс истории философии в КДА) — попадает в Религиозно-философское общество.

По окончании гимназии в 1915 г. Анатолий Жураковский поступает в Киевский университет на историко-филологический факультет, но в 1916 г. его мобилизуют на фронт: при железнодорожном батальоне в организованной для солдат школе он преподает физику и математику. На фронте Анатолий Евгеньевич не оставляет своих занятий богословием. В 1916 г. пишет работу «К вопросу о вечных муках», а в 1917 г. — «Евхаристический канон прежде и теперь», «Тайна любви и таинство брака», которые публикуются в издаваемом В.И.Экземплярским журнале «Христианская мысль».

18 августа 1920 г. в Успенском соборе Киево-Печерской Лавры состоялось его посвящение в иерея. Теперь его жизнь всецело отдана Церкви.

Это был человек горячего сердца, исполненный пламенеющей любовью к Богу и отеческой любовью к своим духовным чадам.

Его служение началось в селе Красногорке под Киевом, в атмосфере взаимной любви с немудрствующими лукаво чадами. Но вышел батюшка из среды интеллигенции, знал все ее сомнения и муки в темном провале безверия. Души, утратившие Бога, падали под тяжестью отчаяния и слепо шли навстречу своей духовной гибели. Душа батюшки рвалась к этим страдающим братьям. И в 1922 г. митрополит Михаил (Ермаков), патриарший экзарх Украины, разрешает ему служить в одной из церквей в Киеве. О.Анатолия перевели в бывшую домовую церквушку при приюте Св.Марии Магдалины на углу Никольско-Ботанической и Паньковской улиц. Сначала он служил почти в пустом храме, куда приходило несколько старушек и девочек из соседских дворов (будущие сестры общины Аня Трофанчук, Ольга и Аня Карпеки). В 1922 г. в общину о.Анатолия пришла Татьяна Павловна Булашевич, моя мама, тогда еще гимназистка. Постепенно образовалась межтерриториальная община, включавшая пожилых людей, отошедших от Церкви и в чем-то разуверившихся, и молодежь. Молодежь изучала богослужение, старалась войти в сердцевину церковной жизни. Профессора Духовной академии В.И.Экземплярский и П.П.Кудрявцев помогали молодым людям понимать прочитанное, учили, как должен вести себя верующий во время Великого Таинства. Для «младших девочек» (был и такой чин в общине) матушка Нина Сергеевна организовала литературный кружок.

Всех знал и любил батюшка. Особенно болело его сердце о молодых, он знал, сколько искушений ожидает юношей и девушек на жизненных перекрестках того периода. Внимательно он всматривается в душу каждого. Каждый любимый, неповторимый. Только бы не сорвался, только бы не отошел от Иисуса Сладчайшего.

Для о.Анатолия община была «большой особой попыткой по-новому, по-небывалому устроить не какой-то уголок в жизни, не какое-то “дело”, но устроить самую жизнь во всем многообразии ее проявлений» (из письма, написанного в 1923 г. из ссылки). Батюшка открывал всем великую тайну Богообщения, красоту пресветлого Православия, привлекая всех к бескровной жертве нашего Спасителя. В церкви не было места для толпы, а было одно молитвенное целое: предстоящий перед престолом, молящийся о всем мире и о каждом батюшка и благоговейные прихожане.

К каждому богослужению готовились как к празднику. О.Анатолий хотел создать общину, где Христос не был бы случайным гостем, а где Ему принадлежало бы все, где все светилось бы Его именем, наполнялось Его благодатью. Особенно благоговейно община готовилась к Литургии. Литургия — общее дело. Все остальные службы лишь этапы пути к Литургии. Бескровная жертва — центр нашей жизни, альфа и омега нашего существования. Вокруг Престола собираются воедино и Небесная Церковь и земная, ангельские чины раскрывают свои лики, земные силы ада отступают перед знамением Распятого за нас и Воскресшего Бога.

О.Анатолий горел, как свеча перед престолом. В марте 1922 г. он выступает на диспуте против теософов, делает доклад «Христос и мы». В мае участвует в грандиозном диспуте на тему: «Наука и религия», проходившем три дня (первый — в актовом зале Университета; второй и третий — в оперном театре). В завершение диспута о.Анатолий, обращаясь к атеистам, сказал: «Вам принадлежит сегодняшний день… может быть, завтрашний… А нам принадлежит Вечность».

Община храма св.Марии Магдалины подверглась гонениям раньше других. Меньше чем через два года церковь закрыли. Но община получает храм (также домового типа) при Религиозно-просветительском обществе — во имя св.Иоанна Златоуста. Это здание находилось на Большой Житомирской, 9. Св.Иоанн Златоуст был, по-моему, любимым святым о.Анатолия, с которым его действительно очень многое объединяет: сила обоих заключалась в несокрушимой вере в то, что по Евангелию можно и нужно жить. Заканчивая свою жизнь в ссылке, Иоанн Златоуст говорит: «Слава Богу за все!», и отбывающий в лагерях 10-летний срок о.Анатолий пишет: «Любящий ведет меня узкими путями». В день, когда община о.Анатолия переходила в храм св.Иоанна Златоуста, братчики несли на руках престол, батюшка — священные сосуды и антиминс, а сестры — иконы. Духовная жизнь продолжается.

Но живое тело Церкви рвут новые течения: обновленцы, «живисты», автокефалисты. О.Анатолий ведет с ними деятельную борьбу, выступает с лекциями, проповедями... В результате, в ночь со среды на Страстной Четверг (март 1923 г.) его арестовывают. Некоторое время его держат в Лукьяновской тюрьме, но затем отправляют в Москву — сначала на Лубянку, потом в Бутырку. Тут он встретился с митрополитом киевским Михаилом (Ермаковым), который давал ему разрешение на служение в церкви св.Марии Магдалины. Они сидели в одной камере и были очень дружны. С Бутырок о.Анатолия ссылают в Краснококшайск (позже Йошкар-Ола, Марийская республика). В ссылку отправляется с ним и матушка Нина Сергеевна. Добираться надо было своим порядком, за тем, чтобы ссыльный вовремя отбыл из Москвы, следил специально приставленный шпик. Из Москвы Жураковские едут поездом в Казань, но как добраться к месту ссылки, ведь туда нет железной дороги? Батюшка идет в Казанский Кремль, и тамошние иерархи помогают ему с матушкой присоединиться к монашескому обозу, который следовал в Краснококшайск.

В Краснококшайск чуть позже о.Анатолия был сослан и наместник Киево-Печерской лавры архимандрит Ермоген (Голубев). Жураковские снимали маленькую квартирку, где сперва вдвоем, а затем и с архимандритом Ермогеном совершали богослужения: когда было вино — Литургию, когда не было — обедницу. К ним стали приходить также некоторые ссыльные и местные священники, последние узнают от них (неожиданно для себя!), что собор, в котором они служат, принадлежит «живоцерковникам». В результате «разъяснительной работы» архимандрита Ермогена и о.Анатолия священники принесли покаяние, после чего батюшка с владыкой торжественно служили вместе в соборе. За это «самоуправство» архимандрита Ермогена и о.Анатолия какое-то время продержали под арестом.

Ссылка закончилась зимой 1925 г. С момента ареста о.Анатолия прошел один год и девять месяцев. Матушка Нина Сергеевна вспоминала, что возвращались они вместе с архимандритом Ермогеном в санях, укутанные в тулупы, в дороге в какой-то момент о.Анатолий оглянулся и увидел, что владыки рядом нет. Оказалось, он выпал из саней и беспомощно лежал в снегу…

Между тем община о.Анатолия после его ареста и закрытия в конце в 1923 г. храма Св.Иоанна Златоуста сама перешла в церковь Святителя Николая Доброго, где был настоятелем о.Александр Глаголев, мой дедушка. Община получила в свое распоряжение маленькую церковь св.Великомученицы Варвары, там был стол милосердия (о.Анатолий называл его «наш столик»), куда сестры и братчики приносили деньги и продукты, распределявшиеся среди бедных. Возвратившийся после Введения во храм Пресвятой Богородицы в 1925 г. из ссылки о.Анатолий служил то в Варварьинском храме, то в храме Николая Доброго. Так же, как когда-то в церкви Св.Иоанна Златоуста, он читал по вторникам после вечернего богослужения «длинные» — тематические проповеди: о Божией Матери, Иоанне Златоусте, иконах Божией Матери, вере и неверии…

Он жил с матушкой Ниной Сергеевной в доме на углу Андреевского спуска и Боричева тока, недалеко от церкви Николая Доброго. Сюда к нему накануне моего рождения 29 октября 1926 г. прибежал папа — просить батюшку исповедать и причастить перед родами маму. Что интересно, он бежал не к врачу (что вроде бы было естественней), а к о.Анатолию! И батюшка шел на ул.Покровскую, 6, в дом дедушки о.Александра исповедовать и причащать маму, а после родов служил благодарственный молебен. Когда меня крестили, матушка Нина Сергеевна стала моей крестной матерью, а о.Александр моим крестным отцом. И спустя полтора года, уже перед рождением 20 апреля 1928 г. моего брата Коли, о.Анатолий также исповедовал и причащал маму, и снова Нина Сергеевна стала крестной матерью, а мой дедушка — крестным отцом. Все это говорит об исключительно добрых, близких отношениях, которые были между о.Анатолием и нашей семьей.

Новые, еще большие беды надвинулись на Христову Церковь в 1927 г. со смертью великого светильника Божиего Святейшего Патриарха Тихона. И недолго пришлось служить о.Анатолию спокойно. Так называемая «декларация» лояльности советской власти митрополита Сергия (Страгородского) многих верующих не только привела в смущение, но и ужас. В ней говорилось (от имени всей Церкви): «ваши радости — наши радости», что было, конечно, ложью. Возможно, не митрополит Сергий писал текст, а его заставили (он тогда находился под домашним арестом). Вернувшегося из ссылки митрополита киевского Михаила (Ермакова), с которым батюшка сидел в Бутырках, тоже заставили подписать подобную декларацию. О.Анатолий, который не принял декларацию, с ним встречался, они долго разговаривали и расстались, обнявшись. Но батюшка ушел, не попросив благословения. Это была большая трагедия в его жизни. Когда в 1929 г. владыка Михаил умер, о.Анатолий молился за него.

О.Анатолий был ярым противником декларации митрополита Сергия. Он пишет воззвание «Ответ востязующим», которое подписало несколько священников, в том числе и архимандрит Спиридон (Кисляков). Все они позже погибли в лагерях, о.Спиридона спасло от этой судьбы только то, что он умер (на усекновение головы Иоанна Крестителя 11 сентября 1930 г.) своей смертью.

В 1927 г. община о.Анатолия перешла в Покровский храм, что напротив Варварьинской церкви. Последнее место служения батюшки был храм Св.Преображения Господня на ул.Павловской, где он служил вместе с архимандритом Спиридоном и священником о.Евгением Лукьяновым (расстрелянным в 1937 г.). В своих проповедях и беседах, наряду с Евангельскими темами о.Анатолий говорит также о тягчайшем положении Церкви Христовой, о новых и новых бедах, надвинувшихся на верных ее чад. Мама рассказывала, что ей как-то академик Феофил Гаврилович Яновский признался: «Вот говорят, что нет чудес на свете, а Анатолий Жураковский — живое чудо: такой больной и деятельный». Действительно, батюшка никогда не отличался особенно крепким здоровьем (в 1920 г. он перенес туберкулез, от смерти его спас о.Спиридон, отправивший его на «кормление» к знакомым крестьянам в село Красногорку под Киевом), но он казался неутомимо деятельным.

Покров Пресвятой Богородицы (14 октября 1930 г.) был последним днем служения этого верного воина Христова. И снова арест, Лукьяновка, Лубянка, Бутырка. Следствие в московских тюрьмах длилось год, после чего был вынесен приговор — «к высшей мере наказания, расстрелу». Этот приговор о.Анатолию и епископу Димитрию Гдовскому зачитали в коридоре Бутырской тюрьмы. Они перекрестились — а несколько секунд спустя им сообщили, что расстрел заменен десятью годами концлагерей. Начались лагерные мытарства — Свирские лагеря, Соловки, Беломорканал («Северные Лагеря Особого Назначения», СЛОН).

Первая весть от о.Анатолия пришла из Свирских болот, он оказался не так далеко, как думал. В лагерях общение между о.Анатолием и членами его общины не прерывалось. Он получает письма, иногда посылки от общинников, живо отзывается на каждое их сообщение, сочувствует, ободряет, наставляет каждого, у кого случалось горе.

Члены общины несколько раз приезжали к нему (в 1932 г. в Сретенье, в 1933 г. — перед Рождеством). Я знаю, что приезжала Василиса Ивановна Леонович (уже пожилая дама). Матушке Нине Сергеевне, отбывшей после ареста в 1931 г. трехлетний срок в Мариинских лагерях под Новосибирском, удается встретиться с о.Анатолием на Соловках в 1935 г. Вместе с ней приезжала и Ольга Васильевна Михеева (она всегда представлялась сестрой о.Анатолия), уже бывавшая у батюшки в 1933 г., когда он находился в больнице на станции Деды. С матушкой они снимали комнату, куда о.Анатолия приводили под конвоем на свидание. Чтобы Нина Сергеевна могла встречаться с батюшкой подольше, Ольга Васильевна старательно угощала конвойного. Это была удивительная женщина. Благодаря ей, а также Александре Яковлевне Слоним сохранились проповеди о.Анатолия, которые Александра Яковлевна стенографировала, а Ольга Васильевна переписывала читабельным почерком. Благодаря Ольге Васильевне стал священником Всеволод Рыбчинский, которого она «образовывала» (он был, кажется инженером). После ее смерти мы узнали от него, что она была посвящена в диаконисы. А диаконисы по примеру первых христиан могли носить на своем теле святые таинства, так что, может быть, и Ольга Васильевна перенесла их о.Анатолию, когда, например, он был в больнице.

«За религиозную деятельность» Ольга Васильевна была сослана в Павлодарский край, и к ней добровольно в ссылку приехала разделить ее судьбу Наталья Яковлевна Коробко — ее духовная сестра из общины о.Анатолия. Вместе они и вернулись из ссылки: сначала в Белую Церковь (там находился «фильтр» для бывших ссыльных), а потом в Киев. Они были неразлучны до конца жизни, их маленькую общину мой папа называл «Христианской республикой». «Республика» находилась на ул.Гоголевской, 34 (возле Павловского сада), в квартире № 1, которая принадлежала семье академика-зоолога Владимира Георгиевича Артоболевского. Он и его жена Марья Анатольевна после войны приютили духовную дочь о.Анатолия — Веру Вячеславовну Опацкую (мы называли ее Верочкой Дарницкой, потому что она жила в Дарнице), у которой в войну сгорел дом, ей отгородили в гостиной «угол». Академик Артоболевский тяжело болел (его в последний раз исповедывал и причащал мой папа), после его смерти Марья Анатольевна давала приют всем, у кого не было пристанища. У нее и поселились, вслед за Верочкой Дарницкой, вернувшиеся из ссылки Ольга Васильевна Михеева с Натальей Яковлевной Коробко, а потом еще Наталья Михайловна Орлова. Из-за фамилии Натальи Яковлевны всех обитателей «Христианской республики» мы называли в шутку «Коробочками». С ними тесно была связана врач общины о.Анатолия Марья Макаровна Сауляк-Савицкая (доцент кафедры анатомии Киевского мединститута), племянница знаменитого академика Семиренко. Когда я училась в мединституте, она как-то показала мне в одном из залов, где висели портреты корифеев медицины и анатомии, портрет Кибальчича — оказывается, за ним она долгие годы прятала портрет батюшки, написанный известным художником Г.П.Светлицким (это — единственный художественный портрет о.Анатолия). Марья Макаровна тогда очень болела и, видимо, боялась, чтобы портрет не пропал. В 70-е годы портрет находился у Веры Вячеславовны Опацкой — замечательной пианистки. Вера Вячеславовна давала частные уроки, которые позволяли ей материально поддерживать многих сестер и братьев общины. Она и Марья Макаровна Сауляк-Савицкая посылали также деньги и посылки о.Анатолию и Нине Сергеевне.

Без любимых сестер и братчиков о.Анатолию было очень трудно. Он признавался в письмах из лагерей, что среди множества окружавших его людей он очень одинок. Особенно горько ему было слышать вокруг ругань, мат, как попирается тайна материнства и унижается человеческое слово. От этого он чрезвычайно страдал. К этому добавлялись и многие физические тяготы. При слабом физическом здоровье о.Анатолия использовали порой на очень тяжелых работах. Так, в письме от 5.10.37 г. он пишет, что нужно прыгать за плавающими бревнами в мерзлую воду и сваливать их в штабеля, а после в бараке нельзя просушиться из-за отсутствия печки.

Очень краткое последнее письмо было от 10.11.37 г. После него пришел ответ: «За вновь содеянное преступление осужден на 10 лет строгой изоляции без права переписки».

В 1955 г. якобы из Петрозаводской тюрьмы пришло извещение о том, что 10 октября 1939 г. «Жураковский Анатолий Евгеньевич умер от туберкулеза, осложнившегося воспалением легких».

Но позднее полученные архивные документы говорят о том, что о.Анатолий был расстрелян 3-го декабря 1937 г. в 1 час 15 минут «по приговору лагерной тройки».

Случаи сокрытия истинной причины смерти были не единичными. Например, о.Евгению Лукьянову, расстрелянному 16 октября 1937 г., как причину смерти написали: «заболевание печени», а о.Александру Глаголеву, скончавшемуся 25 ноября 1937 г. на допросе в Лукьяновской тюрьме, написали: «умер в больнице от уросепсиса и сердечной недостаточности». Палачи-преступники, скрывая правду, боялись даже мертвых священников, верных Христу до смерти.

Обо всех замученных и убиенных священнослужителях можно сказать: «Агнца Божия проповедавше и заклани бывше якоже агнцы». Верим, что теперь они все в Обители Света.