Эскадренный миноносец «Живой»
В начале 1919 года я жил у моих родителей в Севастополе. Хотя я и состоял студентом Агрономического факультета Таврического Университета в Симферополе, за отсутствием достаточных средств у отца и неумения их заработать самому я не решался ехать на учебу в это смутное время, да и родители не очень настаивали в этом вопросе.
Идя однажды по Екатерининской улице, встречаю приятеля-гимназиста Сергея Захарченко, сына морского офицера. Он спрашивает меня, что я делаю? Отвечаю: слоняюсь без дела, читаю книги из Морской библиотеки (отец мой был председателем Комитета Директоров этого прекрасного учреждения). Тогда Сергей задает мне вопрос: «Не хочу ли я поступить матросом на миноносец, который вооружает Крымское Краевое правительство для охраны берегов и борьбы с контрабандой?» Я ухватился за его предложение и спросил, куда надо обращаться. Он дал мне адрес.
Переговорив с родителями и получив их разрешение, на другой же день я был в «Северной гостинице» у капитана 2-го ранга Кисловского, сказал, кто я и что желаю служить на миноносце. Он дал свое согласие, предложив принести две рекомендации от морских офицеров. Таковые дали мне друзья отца: генерал-лейтенант флота в отставке, минер А.А.Коленковский и генерал-майор флота инженер-механик А.В.Качалов. Эти рекомендации и мой паспорт я отнес Кисловскому, который, просмотрев бумаги, сказал, что зачисляет меня в машинную команду, так как палубная уже укомплектована, и что в ближайшие дни мне придется уже начать службу, неся охрану эскадренного миноносца «Живой», стоящего на приколе у стенки Минной Бригады. При найме мне также было сказано, что мой заработок будет 1.500 рублей в месяц, что в случае моей смерти похороны — за счет государства и что договор будет подписан, как только будут готовы бланки.
Через несколько дней я уже нес караул на миноносце «Живой» постройки 1903 года, из серии в девять кораблей, в 360 тонн водоизмещения, со скоростью хода в 26 узлов; 4 водотрубных котла на смешанном угольно-нефтяном отоплении, 4 трубы, 2 машины тройного расширения, 2 винта. Вооружение два 75 мм. орудия и два минных аппарата. Это было суденышко двадцатилетней давности, проболтавшееся в открытом море всю войну 1914-1917 гг. и кончавшее свой век.
Работа по приведению корабля в порядок началась немедленно. Первым делом пришлось в кубриках закрыть люки в бомбовой и другие трюмы, которые все были настежь открыты и в горловины которых попадали в темноте многие новые матросы, получив при этом тяжелые ушибы.
Старшим механиком корабля был инженер-механик лейтенант П.И.Орловский, а помогал ему старый машинный кондуктор флота, плававший всю войну 1914-1917 гг. на однотипном миноносце «Жаркий». Звали его Василий Иванович. Когда Василий Иванович узнал, что я — Севастополец и хорошо знаю порт, он назначил меня машинным содержателем, и мне пришлось целыми днями бегать по складам порта, собирая и перевозя на миноносец материалы, необходимые для бесперебойной и безупречной работы машины. Остальные чины машинной команды перебирали и проверяли механизмы и начинали пробовать котлы.
Эскадренные миноносцы в Севастополе
В это время на рейде Севастополя стояла смешанная союзная эскадра. В морских казармах квартировал 131-й французский пехотный полк. В здании старой почты капитаном Коттер формировался батальон Симферопольского офицерского полка. В городе было спокойно.
Для удобства миноносец был переведен на причал в Минные мастерские. За внешним рейдом продолжались работы по снятию с мели громадного по тем временам французского броненосного крейсера «Мирабо» в 16.000 тонн водоизмещения, брошенного на мель сильной бурей в январе 1919 года.
Положение в Крыму становилось с каждым днем все напряженнее. Красная армия захлестывала Украину, приближаясь постепенно к Крыму. Повсюду начали поговаривать об уходе союзников. После 4-х лет войны никто из них воевать не хотел, да и большевики не дремали, разлагая солдат и матросов, особенно французской эскадры.
Был конец великого поста. Прошли пароходы с беженцами из Одессы. Начали готовиться к уходу и мы. Но машины не были еще готовы. Василий Иванович, кондуктор флота, заявил, что он стар и из Севастополя не уйдет. Не пришли с берега из отпуска еще два старых матроса-машиниста, а когда последний из старых унтер-офицеров Тимофей Фоменко пытался убежать с миноносца, его догнали и жестоко избили, опасаясь саботажа. Так он был оставлен в команде и ушел на миноносце вместе со своей женой.
Рядом с миноносцем стоял у Минной пристани громадный пароход Добровольного флота «Рион», полный беженцев. Дня за два-три до ухода, в сумерках, на «Рионе» раздался сильный взрыв и вместе с огнем и дымом полетели вверх обломки дерева, осколки стекла и пр. Началась паника, кто-то бросился в воду раздалось несколько ружейных выстрелов. Оказалось, что в одном из трюмов была подложена адская машина. И хотя транспорт пострадал не сильно и больших потерь не было, паника была большая.
Мой отец, доктор медицины, служивший уже 20 лет в Севастопольском морском госпитале, оставаться в городе не хотел, так как уже в 17-18 годах большевики за ним охотились и пытались даже убить его. Тогда его спасла одна женщина, у которой он вылечил больных детей. Теперь отец решил уходить со мной на миноносце, на что я получил разрешение командира.
Не помню дня и числа, но было это в конце шестой или в начале седьмой недели великого поста, когда поздно вечером буксирный катер «Доброволец» подал швартовы, на корме буксира расположился караул из трех молодых, здоровых армейских офицеров из команды миноносца (корнет Рубанов, поручик-артиллерист Недбай и хорунжий-уралец, фамилии которого не помню), палубная команда отдала концы причалов, и миноносец на буксире «Добровольца» начал потихоньку выходить на рейд и далее, огибая «Георгий Победоносец», к боновому заграждению и выходу в открытое море. Ночь уже наступила, было тихо, на темном звездном небе не было ни одного облачка. Что происходило в городе, я не знаю, но время от времени раздавался свист шальной пули, а затем слышался отдаленный хлопок выстрела. Кто-то, значит, следил за кораблями, видимо с Корабельной стороны.
В момент отдачи швартовов, как только корабль тронулся, многие сняли фуражки и перекрестились. Погода была чудная, море спокойное, как зеркало, и только в буруне за кормой тысячами искр светились в воде фосфоресцирующие моллюски.
С какой скоростью мы шли, сказать не могу, помню только, что на другой день, проходя вдоль южного берега Крыма, мы видели на постройках Ливадии красный флаг. Было тихо. Чистое голубое небо, такого же цвета безбрежное, спокойное море и не жаркое раннее весеннее солнце, освещавшее горы, леса и многочисленные дворцы, дачи и деревушки южного Крыма. Ночью, от Аю-Дага взяли курс прямо на Новороссийск, и на другой день вокруг нас было только чистое море.
В машинном отделении и кочегарках работа не останавливалась. Котлы были уже под парами. Инженер-механик был почти все время в кочегарках. С нами же в машинах работал унтер-офицер Фоменко. Крышки цилиндров были подтянуты, прокладки проверены и сменены еще на стоянке. Проверены и подтянуты болты на подшипниках. Все подшипники залиты маслом, проверены донки, опреснитель. Ветоши было достаточно, все было протерто и блестело.
В первое же утро похода встал вопрос о питании экипажа. Вызвали добровольцев. Таковыми оказались: старшим коком армейский капитан А.А.Вельк, а помощником у него одесский гимназист Илья Кальф, сын известного на юге табачного фабриканта. С новым назначением Илья, бывший до того в машинной команде, переменил и кубрик, перейдя из машинного в палубный.
Из Севастополя миноносец вышел под командой капитана 2 ранга Кисловского. Старшим офицером был лейтенант Охотин, штурманом – лейтенант Субботин, ревизором – лейтенант Спаде, будущий командующий Латвийским флотом. Были еще лейтенанты Петровский, Вавилов, А.Гурский, мичманы Хрущев, Вернадский, штабс-капитан по Адмиралтейству Верещинский, старший лейтенант П.И.Орловский, боцман гардемарин Н.Честеско, машинный унтер-офицер Фоменко. В составе команды было около 10 армейских офицеров: капитан А.А.Вельк, хорунжий-донец Хартулари, поручики Кириченко, Надеждин, Недбай, корнет Рубанов, прапорщики Орлов и Зубков, хорунжий-уралец и военный чиновник, чьих фамилий не помню. Три кадета Морского корпуса: Круглов, Захарченко и еще один, кадеты сухопутных корпусов: сумцы — В.Гордеевич, В.Миончинский; Орловского — А.Назаров, Одесского — Н.Рурский, юнкер ялтинец — Л.Иванов, студент медик 4-го курса Бурназ (фельдшер); студенты: Н.Золотарев, В.Аристов, Окунев, А.Остряков; гимназисты: С.Захарченко, Осипов, Кальф, М.Шайтан, Остапенко; два журналиста — Грушевский и еще один. Были также еще один армейский подпрапорщик и юнга, мальчик 14 лет. Многих офицеров сопровождали жены. Детей не было.
На наше счастье весь переход погода стояла отличная. Море было спокойное. На третий день увидали гористые берега кавказского побережья и, уже подходя к Новороссийску, справа – мачты потопленных матросами в 18-м году кораблей Черноморского флота.
Берег был еще далеко, когда командир приказал «Добровольцу» отдать буксир, и миноносец, дав ход своими машинами пошел ко входу в Новороссийский порт, оставив «Добровольца» далеко позади. Все были очень довольны таким достижением, а на другой день в местной газете мы прочли, что «вчера на Новороссийский рейд вошел под Андреевским флагом эскадренный миноносец «Живой».
На рейде уже стоял крейсер «Генерал Корнилов». Он вышел из Севастополя позже нас и, видимо, шел мористее, так как в походе мы его не видели. На рейде и у причалов стояли «Рион» с беженцами и ряд других пароходов, миноносцы «Жаркий» и «Поспешный», канонерка «Кубанец», подводная лодка «Нерпа» и другие корабли.
В Новороссийске мы встретили Пасху. Помню, что кок сварил нам на розговены даже глинтвейн из вина, выданного французами вместе с другим провиантом для команды.
В Новороссийске мы получили пополнение в машинную команду — 5 кубанских казаков. Позже прибыли лейтенант Осипов, мичман Христо-Феодорато и два инженер-механика, фамилии которых не помню. Постепенно с миноносца ушли почти все армейские офицеры. Вскоре после Пасхи миноносец получил приказание отправиться в Туапсе. Это было наше боевое крещение, так как условия погоды были уже не те, при каких мы пришли из Крыма. Небо было покрыто тяжелыми свинцовыми тучами, шквалами налетал дождь. Море было бурное, и громадные волны разбивались о молы. Рядом с нами у пристани на «Доброволец» грузился отряд пластунов для Геленджика. Я отстоял свою вахту в машине еще на стоянке и сменился, как только вышли в море, около 8 часов вечера. Миноносец бросало, как щепку. Сменял меня Володя Гордеевич. Я добрался до койки, лег и укачался. Когда в полночь он пришел будить меня на вахту, я лежал пластом и не мог подняться. Объяснив ему мое состояние, я попросил его, если он в силах, отстоять вахту за меня, а я отстою за него в другой раз. Он согласился и отстоял ночь за меня, а на утро еще и за себя.
Миноносец уже ночью подошел к Туапсе. Ночь была темная, маяки не горели, и корабль чуть не разбился о мол. Командир, который весь поход провел на мостике, предпочел отойти в море до рассвета, когда и ввел корабль в порт.
Меня так укачало, что весь день, даже ходя по молу, мне казалось, что все кругом качается. Получил я и нагоняй от моего начальника, инженер-механика лейтенанта Орловского: он мне сказал, что, несмотря на качку, я должен нести свою вахту. Этот поход показал, что, несмотря на всю мою любовь к морю, я — не моряк.
В Туапсе мы пополнили наши запасы угля. Надо сказать, что угольная погрузка, при частых плаваниях корабля, работа утомительная и очень грязная. Угольная пыль проникает повсюду, пачкает все. Надо чистить корабль, отмываться самому, отстирать рабочую одежду и белье, а так как все стирается в морской воде, то надо много и труда и мыла.
В этот начальный период моей службы я совершил проступок и был наказан: на стоянке в Туапсе я нес вечером вахту и получил от лейтенанта Субботина распоряжение передать по вахте, чтобы его разбудили в 4 часа утра. При смене я забыл передать это поручение. Утром лейтенант Субботин меня спрашивает о выполнении мною его распоряжения. Только тут я вспомнил о нем и получил 2 часа под винтовку, которые в тот же день и отстоял. Подобные наказания были очень редки.
В течение весны и начала лета миноносцу несколько раз пришлось совершать переходы из Новороссийска в Туапсе и обратно. Подолгу мы нигде не стояли. Однажды на переходе в Туапсе в открытом море были произведены испытания обоих орудий боевыми снарядами. При первом выстреле у орудия не оставляли никого. Курок спускался при помощи длинного шнура, все укрывались в стороне.
Другой раз миноносцу было дано задание освободить прибрежный поселок Гаврило-Осиповское от зеленых, которые его захватили, убив там коменданта. Ранним утром миноносец подошел довольно близко к берегу и бросил якорь. Была спущена шлюпка. Десантная партия под командой лейтенанта Субботина пошла к берегу под прикрытием обоих орудий миноносца, готовых открыть огонь. Кроме винтовок, десантники имели с собой и ручной пулемет. Зеленых в поселке уже не было. В виде репрессии в домах подозреваемых было взято штук 15 молодых гусей и, привезенные на миноносец, они улучшили питание команды.
Во время стоянок корабля в Новороссийске или в Туапсе команду по-вахтенно спускали на берег. В ту эпоху Туапсе был небольшой портовый городок с выходом железнодорожной ветки от Армавира на Сочи. Много зелени, кругом горы, покрытые лесами, и море.
В отличие от Туапсе Новороссийск – большой торговый порт с большим количеством пристаней, ютящийся на узкой полосе земли между морем и горами, почти без зелени и очень пыльный летом. Главная часть города расположена на северной части залива. Бухта образуется двумя молами, заканчивающимися маяками. На южной стороне бухты расположены цементные заводы, идущие по берегу на взморье к Геленджику. В главной части города я был только однажды.
Недели две спустя я заболел, и меня оставили в лазарете в Туапсе, боялись сыпняка, но оказалось – грипп. На миноносце был тогда один случай сыпного тифа, заболел казак Саенко, из пополнения. Он тоже лежал в госпитале в Туапсе. Я проболел неделю и получил еще неделю отпуска по болезни. Миноносец как раз пришел опять в Туапсе, и я ушел на нем в Новороссийск. Отпуск я решил провести сперва у одного дяди, в станице Нововеличковской, а затем у другого, в станице Крымской. В это время началось большое наступление Добровольческой Армии на всех фронтах.
Вернувшись в срок в Новороссийск, я узнал от отца, что «Живой» ушел в боевой поход к берегам Крыма, что он уже в Севастополе, и что я могу догнать его на минном заградителе «Буг», который уходит туда же. Отец помог мне оформить все мои бумаги, я с ним попрощался и перебрался на «Буг».
Не помню, когда мы вышли из Новороссийска и что я делал на «Буге», думаю — отсыпался в минной палубе, так как она была пуста, в Севастополь же пришли на рассвете и ошвартовались у пристани РОПИТ-а. «Живой» гордо стоял на якоре посреди бухты, между Графской пристанью и Павловским мыском.
Как только положили сходни, я попросил разрешения покинуть корабль и зашагал по Екатерининской повидать мать и брата. Было еще очень рано. Улицы были пусты, нигде ни души. Звенят только гвозди моих английских ботинок.
Вот и наша квартира, рядом с типографией «Крымского вестника». Звоню. В дверях брат, за ним бежит мать. Объятия, поцелуи, расспросы. Из кабинета отца в полураскрытую дверь на меня смотрят какие-то подозрительные личности, их вселили к матери советы. Все мы были, конечно, очень рады вновь встретиться и успокоить друг друга.
В тот же день я был уже опять на «Живом» и приступил к исполнению своих обязанностей. Друзья рассказали мне об их триумфальном походе, начиная с Феодосии, куда они ворвались до прихода армейских частей, а затем прошли Судак, Алушту, Ялту, Алупку, повсюду встречая радушный прием населения и устанавливая власть правительства Юга России.
Через день миноносец пошел в море, огибая мыс Тарханкут, и взял курс на порты Скадовск и Хорлы. Там все было тихо. Представители советской власти уже оттуда исчезли. У одного фотографа в Скадовске мне пришлось видеть снимок с тела старой г-жи Фальц-Фейн, зверски изрубленной махновцами.
В Скадовске я принял участие в десантной партии на остров Тендра под командой лейтенанта Субботина, но противника там мы не обнаружили. «Живой» и «Жаркий» совершили еще раз поход в эти воды и затем вернулись в Севастополь.
После короткой передышки и погрузки угля с баржи и нефти с английского крейсера «Карадок», мы приготовились к новой боевой операции. На этот раз вопрос шел о взятии Одессы. Мы вышли в море одни, рано утром, но знали, что к Одессе идет и «Корнилов», охраняющий десантный транспорт «Кача». «Живой» должен был произвести разведку северо-западной части Черного моря в районе Днепровского лимана и островов Тендры и Березань и затем присоединиться к главным силам к западу от Одессы. Мы шли хорошим по тем временам ходом в 23 узла, имея три исправных котла из четырех.
Помню, что в этом районе мы встречали много рыбачьих лодок, останавливали их, проверяли документы людей и груз и отпускали. На борту миноносца находился разведчик, прибывший на днях из Одессы. Процедура задержания лодок была однообразная: при появлении паруса на горизонте, миноносец летел туда полным ходом и при сближении давал очередь из пулемета. Парус спускался. Мы подходили борт о борт, производили опрос людей, осмотр груза и затем расходились. Появление Андреевского флага в этих водах их озадачивало. Близко к берегу мы не подходили, видимо, чтобы не вызвать подозрений береговой охраны и взять врасплох.
Крейсер «Кагул», после взятия Одессы переименованный в «Генерал Корнилов»
В одно утро, едва только рассвело, мы очутились в компании «Генерала Корнилова», «Качи» и английского крейсера «Карадок» в расстоянии не больше 1 км от берега. Почти тотчас же крейсера начали артиллерийский обстрел вокзала. Огонь корректировался гидросамолетом с английского крейсера. С «Качи» пошли баркасы с десантом, и было видно, как люди с винтовками наперевес выскакивали на берег, сейчас же рассыпались в цепь и шли вперед. Десант высаживался на пляже к западу от города, за Фонтанами.
Миноносцу был отдан приказ пройти вдоль берега до входа в гавань, вдоль Фонтанов, выявить и сбить батарею противника. Как я уже упоминал, на миноносце было в этот момент в действии 3 котла из четырех. Последний был поврежден. Не успели мы отойти от крейсеров, как старший кочегар, юнкер Лева Иванов (ялтинец, участник Кубанского похода) доложил из кочегарки, что в одном из котлов прогорела труба. Котел потушили, и ход снизился. Еще через некоторое время выходит из строя еще один котел. Миноносец плетется, как черепаха, делая четыре узла. Пушки и пулеметы направлены в сторону берега. У командира на карте отмечены позиции неприятельских батарей, но они не подают признаков жизни. Так мы доходим до выхода из порта.
В кочегарках идет лихорадочная работа. Надо затушить два котла и заклепать лопнувшие трубы. К нашему счастью, «механические силы» на миноносце усилены: в Севастополе вернулся Василий Иванович и еще три старых машинных унтер-офицера. Есть и два инженер-механика. К следующему утру котлы вошли в строй.
При выходе из порта была остановлена моторно-парусная шхуна, уходившая на Кавказ. Шхуне было предложено остановиться и бросить якорь. Была проведена проверка документов и груза. Были задержаны несколько человек, которых перевели на миноносец и посадили в угольную яму. Шхуне было предложено не уходить и она простояла тут еще несколько дней. Миноносец развернулся на виду у порта и тем же черепашьим ходом поплелся к крейсерам.
На створе одной из красных батарей навстречу миноносцу вышла шлюпка с белым флагом. Со шлюпки передали, что батарея переходит на сторону Добровольческой Армии, и мы облегченно вздохнули. После полудня доплелись до крейсеров. Операция прошла удачно, сопротивления почти не было, Одесса взята.
Наверху, в городе, на набережных полно народа. С миноносца отправляют несколько патрулей по 4 человека. Наша четверка из машинной команды имеет задачей проверить здание, занимавшееся ВЧК, нет ли там заключенных, живых или мертвых? Здание мы осмотрели, повсюду валялись брошенные предметы обмундирования и снаряжения, но все было пусто. Я подобрал на память алюминиевую фляжку военного образца, и она до сих пор находится у меня, вот уже почти пятьдесят лет. Когда наш патруль поднимался по Ришельевской лестнице, винтовки без штыков на ремне, мы получили несколько букетов цветов от толпившейся здесь публики.
На другой день, изъявив желание идти в патруль не спросив сначала разрешения Старшего механика, я получил две очереди без берега, почему не мог пойти искать мою сестру, жившую в Одессе, а дождался ее прихода со знакомыми на мол, к миноносцу.
Из Одессы миноносец был послан к Очакову. Там, на береговой батарее 6 дм. орудий Кане, нам пришлось видеть отличную работу артиллеристов с эскадренного миноносца «Поспешный». Как рассказывали. «Поспешный» подошел к Очакову в то же, по-видимому, время, когда мы подходили к Одессе. Вечером, в темноте, он стал на якорь на взморье. Боевой тревоги на миноносце не было. Рано утром команда была разбужена выстрелами с берега: это 4-орудийная батарея 6 дм. орудий открыла огонь по миноносцу. Расстояние было небольшое. Наводчик носового 100 мм. орудия, не ожидая команды, открыл огонь и первым же выстрелом попал в щит одного из неприятельских орудий. Этого было достаточно для того, чтобы батарея прекратила огонь. Остальное довершил десант с миноносца.
Очаков город бедный, пыльный и, судя по окраинам около батареи, похож на большую украинскую деревню.
Некоторое время спустя, опять у Очакова, миноносец принял на борт с английского крейсера «Карадок» генерала Шиллинга со штабом, назначенного главнокомандующим войсками Новороссии.
Крейсер «Карадок» (HMS Caradoc)
Из люка машинного отделения я невольно залюбовался искусством нашего командира, который, подходя довольно большим ходом, развернулся перед крейсером и подвел миноносец прямо к трапу. На крейсере генерала провожал почетный караул, и на груди нескольких английских матросов я заметил новенькие Георгиевские кресты, по-видимому, награды за взятие Одессы. Генерал попрощался с англичанами, перешел со штабом на миноносец, и мы отвалили так же легко и быстро, как и подошли. Генерала мы отвезли в Херсон. В устьях Днепровского лимана хорошо видна разница между мутными водами Днепра и синей водой Черного моря.
Поход на Одессу показал, что котлы миноносца требуют проверки, и миноносец вскоре вернулся в Севастополь и стал у стенки порта для производства этой работы. В этот период я отказался быть машинным содержателем и передал машинную кладовую Осипову. Дважды во время похода на Одессу, заменяя болевшего кочегара, мне пришлось нести вахту в кочегарке, и я едва выдерживал четыре часа. Во время стоянки в Севастополе, как-то на палубе, Старший механик сказал мне, что предполагает списать меня в экипаж как слабого. Дело шло к осени, к бурям и качкам. Я попросил его не списывать меня, а дать разрешение на переход в 5-й бронепоездной дивизион, формировавшийся в Севастополе. Разрешение я получил. Отец мой не возражал. На путях вокзала я нашел штаб дивизиона, где меня принял адъютант дивизиона капитан генерального штаба Энгельгард. Он дал свое согласие, написал мне бумагу в штаб флота о моем переводе в их распоряжение, и дело пошло по канцеляриям.
Миноносец тем временем пошел опять в поход в Одессу, и я с ним. Котлы были все в исправности, и мы делали до 24 узлов. Опять побывали в Очакове и Херсоне. В Херсоне командиру попался на глаза чудный небольшой моторный катер, и он решил взять его с собой. Сперва пробовали поднять катер на талях на палубу, но шлюп-балки погнулись, не выдержав тяжести. Тогда решили взять его на буксир. Пока шли по Днепру и по лиману небольшим ходом, — дело шло, но когда вышли в открытое море и дали 23 узла, катер затонул. Его вытащили, откачали. Пошли, — он опять затонул. Тогда к катеру прикрепили красный буек и оставили его на дне морском, так как у миноносца было срочное задание, и командир торопился в Одессу. Дальнейшая судьба катера мне неизвестна.
В Одессе около нас, на рейде, произошел взрыв и пожар на французском сторожевом катере, на котором погибли два французских моряка. Первую помощь при тушении пожара оказали моряки с миноносца, но затушил пожар спасательный катер Одесского порта с мощными помпами. Погибших моряков похоронили с отданием воинских почестей: была команда с миноносца и взвод от 4-й стрелковой дивизии.
В Одессе командир получил предписание о моем переводе в 5-й бронепоездной дивизион. Мне выдали необходимые документы, оставили мне мое английское обмундирование, мои морские чемоданы и даже койку, дали отношение командиру канонерской лодки «Грозный», шедшей в Севастополь, и я покинул миноносец «Живой» и флот вообще для новой службы на бронепоезде «Непобедимый».
С миноносцем я встретился еще раз, когда он после похода в Азовское море для борьбы с прорвавшимися в тыл Белой армии махновцами стоял в сухом доке в Севастополе, а я приходил охранять боевые площадки бронепоезда, заканчивавшиеся оборудованием в мастерских Севастопольского порта. Тут я узнал, что во время похода по приговору военно-полевого суда были расстреляны из экипажа миноносца два кочегара, Григор и Мендель, за попытку к бунту.
Конец миноносца был печальным. Как мне сообщил генерал-лейтенант Л.Д.Твердый, корабль погиб со всем своим экипажем при эвакуации армии генерала Врангеля из Крыма. Машины миноносца были неисправны, и он шел на буксире, который ночью, по-видимому, оборвался.
«Военная быль», № 94, ноябрь 1968 г.
