Старые монастырские врата
Ролик на песню Олега Скобли «Осенняя песня» создан на видеоматериале, записанным мною 18 июня 2013 г., — в день полугодового юбилея окончания жизненного пути старца Ионы (Игнатенко), схиархимандрита Московской Патриархии. Невероятно печальная песня священника той же официальной церкви очень гармонично подходит к последующему моему повествованию.
Когда-то на высоком берегу Больше-Фонтанского мыса был построен маяк. Старый маяк[1] и прилегающее к нему здание загородного помещения или летний лагерь Одесского Кадетского корпуса можно увидеть в начале видеоролика. Возможно, оставшееся до настоящего времени строение и есть тот «каменный флигель под черепичной крышей», упоминаемый в документах, т.е. построенная в 1817 году, ещё до устройства монастыря, малая Успенская церковь. Да, имеется ещё у нас простор для исследователя-краеведа[2].
Далее показаны следы недавней страшной грозы, своими громами и молниями сотрясшей Одессу, когда были сорваны и выворочены позолоченные листы с купола новопостроенного собора в честь иконы «Живоносный источник». Этот собор мыслился как замена разрушенному богоборцами в 1936 году Успенскому собору, но мне представляется, что новый собор превосходит старый разве что размерами, — и материалы для строительства, и качество отделки — на всём лежит какая-то печать поспешности и грубого вкуса. Так по разнарядке сверху восстанавливали Храм Христа Спасителя в Москве, таким же образом, как под кальку, происходило всё и в Одессе. Создаётся впечатление, что бывшие разрушители священной архитектуры выделяют из демократического общака откупные из присвоенных капиталов, для того, чтобы их больше не тревожили напоминанием о прошедших грехах. Но не будем отвлекаться, — продолжим нашу тему, тем более что монастырский собор, возможно, строился лишь на средства Патриархии.
|
Старые монастырские врата |
Несколько человек, из тех, которых я знал в монастыре, ещё живут там, например, мы видим архимандрита Никона, который в моё время всегда находился за свечным ящиком... Возможно, это последний из могикан, если можно так выразиться, старой гвардии... А далее монастырское кладбище и могила многострадального старца.
Мы познакомились с этим человеком в июне 1986 года, когда я находился ещё в начале процесса богопознания, не умея ещё даже правильно перекреститься, и наше знакомство продолжалось несколько лет. Монах Иона, вероятно, имел благословение от своего начальства на общение с приходящей в монастырь публикой. Он отвечал ищущим духовного руководства на их вопросы, т.е. занимался в некоторой степени и миссионерством. Ведь, тогда разрешалось лишь храмовое богослужение, а проповедь и катехизация были фактически под запретом и приравнивались к контрреволюции.
Об этом времени можно было бы рассказать многое, но ограничусь лишь кратким изложением в телеграфном порядке. В начале января 1988 года, на Рождество, монах Иона был дежурным на проходной и я, зайдя к нему в каморку, выразил желание поступить в монастырь. Он передал моё «предложение» зашедшему в сторожку архимандриту Павлу, который объяснил, что по существующим на тот момент правилам поступающий в число братии монастыря должен закончить духовную семинарию (здание семинарии можно увидеть в конце видеоролика). Для меня получался замкнутый круг, поскольку в тот момент я был женат без венчания, что являлось препятствием для поступления в семинарию, и монашеский путь здесь был для меня закрыт.
Нужно заметить, что моё желание поступить в монастырь было, скорее, эмоциональным, чем трезвым и обоснованным. Мне представляется, что это было неким актом жертвоприношения, к которому меня подвиг одноименный фильм Андрея Тарковского «Жертвоприношение». Уже многими подмечено, как сильно может влиять художественное творчество, и, особенно, кино, на нашу деятельность. В это время только-только начались по всей стране кинопоказы этого талантливого режиссёра, и меня, что называется, зацепил самый его сильный, с моей точки зрения, фильм.
До того момента церковная свобода ещё не получила своего развития, как это случилось уже несколько позднее, — летом 1988 года во время празднования 1000-летия Крещения Руси, и моё «антисоциальное поведение» привлекало внимание многих окружающих. Некоторые «неравнодушные» пытались наставить меня «на путь праведный»; один милиционер даже грозился меня побрить... Но, несмотря на то, что время было ещё опасное, явно враждебные выпады встречались уже не так часто. Самым страшным оружием атеистически воспитанных масс были насмешки и всевозможные словесные издевательства, от которых многие малодушные и теряли желание и силы идти в данном направлении... Так, можно сказать, подкосили на работе мою бывшую жену. Заметив, что она стала проявлять “нездоровый” интерес к запретной теме о Боге, а также на множительной технике сделала несколько копий статьи, посвящённой Туринской плащанице[3], её начали обзывать монашкой или богомолкой, из-за чего, возможно, она и стала колебаться в своём намерении следовать по пути богоискательства вместе со мной. Кстати говоря, данную статью дал мне почитать именно монах Иона. Он же первый дал почитать мне и Евангелие, а потом продал и полную Библию, которую ещё нельзя было достать днём с огнём.
Возвращаясь немного назад, расскажу предысторию этого момента. Когда я возгорелся ревностью к чтению христианских первоисточников (до этого я был знаком только с гегелевским изложением евангельской истории), то первым делом поехал в нашу главную городскую библиотеку — Горьковку. До этого момента я пользовался ею только изредка, интересуясь в основном спортивными публикациями. Когда же осенью 1986 года я попытался запросить Библию, то мне ответили, что подобная литература выдаётся в специальном зале и только по особому разрешению научным работникам или высокопоставленным лицам. Когда я высказал своё недоумение по поводу таких жёстких правил, мне недвусмысленно дали понять, что продолжение данной темы довольно опасно, и мною могут заняться другие люди...
Для современной молодёжи все эти истории из прошлого редко доходят до слуха, а тех, кто их может рассказать становится всё меньше. Большинство же тех, кто пошёл трудным путём богопознания, ждали в лучшем случае лагеря или психушка, — в худшем — всё могло закончиться и внесудебной расправой. Поскольку за таких доморощённых диссидентов некому было заступиться, — западная пропаганда поднимала шум только за своих адептов, — можно было безнаказанно вытворять всё, что угодно. Потому-то мы не знаём ещё имён тысяч христиан, положивших свою душу за истину, в то время как их палачам до сих пор ставят монументы.
Не сразу человек становится сильным в деле противостояния тоталитарной системе, — только со временем при добровольном понуждении себя приходят крепость и мужество. Постепенно приходило созревание и ко мне. Не получив доступа к нужной литературе легальным порядком, я в надежде получить искомое приехал в монастырь и, гуляя по нему, через внутренний переход случайно попал в здание духовной семинарии. Пройдя спальные и учебные комнаты, я нашёл библиотеку и спросил, могут ли они мне дать здесь что-нибудь почитать. Библиотекарь — женщина, видимо смутившись моим странным появлением, — мне ответила, что, мол, здесь обслуживаются только учащиеся семинарии. Что там было далее, я уже не интересовался, поскольку почувствовал, что назревает сильный переполох и покинул здание, оказавшееся ко мне не мене враждебным, чем библиотека им. Горького. Позади оставались лишь взволнованные взгляды вахтёрши, а также доносились шум и суета библиотекарши и других сотрудников. Теперь все эти отголоски атеизма могут показаться смешными, но тем, кто их застал, было тогда не до смеха[4].
Вы спросите, почему же я сразу не обратился к отцу Ионе? Отвечаю: во-первых, мне хотелось изучать интересующую меня тему самостоятельно, без зависимости от какой-либо личности, а во-вторых, меня несколько настораживала его пропатриархийная риторика, на которую я обратил внимание ещё при первой нашей встрече. Это теперь я стал более внимательно обращать внимание на первую реакцию человека при обращении к какому-нибудь вопросу, — то есть уже с самого начала можно распознать, на правильном ли мы стоим пути. А тогда я ещё был колеблем ветром всевозможных событий и обстоятельств, и в поисках почвы под ногами иногда залезал в непроходимую чащу[5].
Если бы не моё желание разобраться во всём происходящем, возможно, мы бы по-прежнему были со старцем Ионой в одном лагере. Но меня постоянно тревожила мысль, что в церковном сознании официальной церкви происходит что-то не то. Одно время эта мысль под воздействием старших по возрасту и в познаниях авторитетов угасала, но, когда я оставался наедине с собой, она возвращалась и требовала разрешения. После продолжительных исследований мучившего меня вопроса, т.е. об отношении к сов.власти, я, наконец, получил то, что искал, и понял, что мои сомнения и опасения были не беспочвенны, а кажущиеся ранее авторитетами предстали «слепыми вождями слепых».
 Старец Иона в окружении своих почитателей |
Когда я впервые поделился со старцем Ионой своими сомнениями, он рассказал, что до своего поступления в одесский монастырь он проводил жизнь в горах Кавказа вместе с одним истинно-православным подвижником. Они ходили с ним вместе молиться на берег моря, как это впоследствии вынужден был делать и я. Но, как он мне объяснил, его больше тянуло не к скитальнической жизни, а к благолепию православного храма и церковного богослужения. Кроме того, на его решение уйти в монастырь, возможно, повлияло и то, что он серьёзно заболел туберкулёзом. Насколько я помню из его рассказа, ему дали какой-то матрас и он долгое время такой больной и харкающий кровью пролежал под забором монастыря, пока его не согласились принять. Наверное, после всего пережитого, пребывание в таком месте представляется человеку каким-то пожизненным санаторием.
Старец Иона, в отличие от других насельников монастыря, не препятствовал мне в поисках истины; скорее, наоборот, он даже благословлял моё исследовательское рвение. Но, к сожалению, когда весной 1990 года я принёс ему для обсуждения одну статью на эту тему[6], он посчитал высказанные в ней мысли неправильными, и мы после этого случая уже не встречались. К тому времени его уже рукоположили во священника, и он стал ещё более привязан к официальной церкви. Незадолго перед нашим расставанием я записал у него в келии на свой бытовой магнитофон «Маяк» некоторые песни в его исполнении и «Рассказ о попè Иване»[7]. Хотя у него был один и тот же репертуар, и он часто повторял одни и те же истории, но люди к нему тянулись не из-за его рассказов и каких-то невероятных способностей, а из-за его глубокой веры и особенной задушевности.
Конечно, сравнительно с окружающим нас безрелигиозным миром старец Иона казался «лучом света в тёмном царстве». Но для меня даже одна, как многим может показаться, маленькая ересь является неприемлемой, а про ересь сергианства нельзя сказать, что она какая-то незначительная. И не я ушёл от него, а он сам дал мне понять, что наше дальнейшее знакомство в таком виде невозможно. Да, он помогал мне с литературой, но мне, например, присылали книги даже из Канады и Германии, и, притом, совсем бесплатно. Некоторые добрые поступки того или иного человека не могут затмить даже одной неправды, касающейся правильности исповедания, и я не могу примкнуть к обществу, хотя и считающему себя христианским, если не разделяю его взгляды.
Не могу сказать, что питаю какие-либо неприязненные чувства к этому человеку. Скорее наоборот, ведь он в чём-то одно время был для меня ближе самых близких родственников. Жаль, что всевозможные лжеучителя и лжепророки довели нас до такого состояния неведения, разобщённости и духовного заблуждения. Но знайте, вы — считающие себя вершителями судеб, — рано или поздно всё выйдет наружу, и ваше ядовитое жало станет для всех очевидным!
Игорь Кобылянов
[1] Старый маяк — это, конечно же, условное понятие; подразумевается, что Одесский Больше-Фонтанский маяк сейчас выглядит по-другому. Раньше, т.е. в XIX веке, Старым называли маяк, который находился на Малом Фонтане в районе дачи Дунина и участка, принадлежащего Университету, или, по-современному, в конце Французского бульвара.
[2] См. статью: История одесского Свято-Успенского мужского монастыря.
[3] См. отсканированную мной эту публикацию: Н.Бушаков. Нерукотворенный образ плащаницы Христовой.
[4] Впервые же я смог прочитать Библию благодаря своему институтскому знакомому только в 1987 году. Этот человек одно время был участником крайне правого крыла баптистского движения в Одессе, и он рассказывал мне, как милиция разгоняла их религиозное собрание. 11 марта 1931 года продажа и распространение Библии в СССР были законодательно запрещены, — ещё одно узаконенное беззаконие так называемой советской власти.
[5] Монах Иона излагал странную для меня трактовку возрождения религиозности в СССР в связи с Второй мировой войной. То есть, по его убеждению, чему, впрочем, учит и Московская Патриархия, Сталин, покаявшись, осознал полезность Православия; и когда открылись церкви, советская армия начала громить врага... Эти рассуждения меня, конечно, насторожили, но я тогда ещё не созрел для того, чтобы им как-то противостоять (см. также статью: Обманутые войной).
А основное было то, что когда я спросил у монаха Ионы, могут ли они дать почитать Библию, он ответил, что это возможно только в монастыре, и в его присутствии. Читать же, а главное, понимать прочитанное в таких условиях было нереально. Во всяком случае, когда он несколько раз давал мне прочитать вслух какие-то отрывки из середины Библии, то результат оказывался нулевой как для меня, так для моих спутников, с которыми мы были тогда в монастыре...
[6] Статья Владимира Мосса «Куда идёт Московская Патриархия», которую я размножал тогда на печатающей машинке для своих знакомых, была конечно же не самым лучшим источником знаний. Но в то время, когда не было вообще никакой литературы, я считал и её вполне достаточной для переосмысления своих взглядов на новейшую историю, т.к. она давала некую альтернативу односторонним, и, в конце концов, ложным патриархийным выкладкам в вопросах экклесиологии и сотериологии.
[7] Смотрите несколько оцифрованныжъх мной аудиозаписей монаха Ионы от 13 мая 1990 года. В наше время почитателями старца были сделаны видеозаписи его бесед и песнопений, да и в лучшем качестве. Поэтому я не повторяю того, что уже есть...
