К 200-летию события
Штурм и взятие Хаджибея русскими войсками 14 (25) сентября 1789 г. вряд ли являлось бы столь значительным событием в анналах отечественной истории, если бы не стали хронологической точкой отсчета русской летописи предистории Одессы. Поэтому понятен тот большой интерес, который проявлялся к подробностям падения турецкой крепости Ени-Дунья, именуемой в русских документах Хаджибейским замком.
Впрочем, не будем умалять и чисто военное значение операции, проведенной в ночь е 13 на 14 сентября по старому стилю отрядом генерал-майора Дерибаса. Не случайно ведь в Петербурге прогремели салюты в честь Дерибаса, а сам Суворов не преминул с победой над Хаджибеем честь иметь поздравить Осипа Михайловича, пожелав ему «побеждая и далее неверных, заслужить лавры».
Между тем, кажущаяся легкость, с которой русские войска овладели Хаджибеем, во многом обманчива. Чтобы убедиться в этом, достаточно просмотреть документы предшествовавшего штурму времени, где отчетливо видно, насколько тщательно подготавливалась данная операция в течение нескольких месяцев до ее фактической реализации. Это продуманность действий, а именно она определяет уровень военного искусства.
Следует отметить, что из многочисленных документов того времени особую ценность для понимания рассматриваемого вопроса имеют письма Осипа Михайловича Дерибаса начальнику канцелярии главнокомандующего Г.А.Потемкина, Василию Степановичу Попову, выдержки из которых, касающиеся Хаджибея, мы и приводим ниже. Но предварительно несколько замечаний.
Хаджибейская крепость, по-турецки Ени-Дунья (Новый Свет), была перестроена, или, лучше сказать, вновь выстроена в 1764 г., и представляла собой подобие четырехугольника, окруженного с суши земляным валом. Она размещалась на территории современного Приморского бульвара, недалеко от того места, где позднее был построен Воронцовский дворец. Судя по ряду описаний, главной достопримечательностью крепости был каменный дом паши и глубокий пороховой погреб. Вокруг и внутри ее были разбросаны несколько десятков татарских хижин, и в случае опасности жители или прятались в крепости, или в спешном порядке перекочевывали в глубь степей. Лишь небольшой редут да овраг служили внешними оборонительными средствами для Хаджибея, гарнизон которого не превышал 300 человек при 12 орудиях. Вот почему турки при возможном нападении, особое значение придавали поддержке своего флота. Последнее обстоятельство следует заметить особо.
После долгой и изнурительной осады Очакова, который был взят русскими войсками лишь в декабре 1788 г., многим казалось, что война близится к завершению. Так думали не только в Петербурге, но и некоторые высшие сановники в Стамбуле. Во всяком случае, турецкий султан Абдул-Хамид I явно склонялся запросить мир. Но в апреле 1789 г. старый султан неожиданно умер, и ему на смену пришел Селим III. Вот эти события как бы затормозили развитие хода действий в русско-турецкой войне. Пока правительство России ожидало запроса от турецкой стороны на начало мирных переговоров, не в меру горячий и воинственный Селим III развернул небывалую активность по реорганизациям своей армии, играя, при неистовой поддержке янычар, на струнах национальной уязвленности и жажде реванша.
Хаджибею при этом отводилась достаточно значительная роль, как одному из основных мест базирования турецкого флота вблизи главных русских сил. Эти обстоятельства не могли не быть замечены в русской армии. И уже с начала лета 1789 г. все данные относительно Хаджибея стали поступать к Дерибасу. Так, 20 июня (1 июля) он писан Попову:
Полковник Машлыкин утром возвратился из Гаджибея, он был там со 150 (казаками), проведшими ночь в лощине по ту сторону большого Куяльника, в пяти верстах от укрепления, а утром он пошел с одним есаулом открыть неприятеля в расстоянии одной версты. Он заметил, что в укреплении мало людей, насчитал 23 лодки одномачтовых, которые он принял за запорожские суда, и 37 больших и средних якорных судов на море, на расстоянии пяти верст. Я говорил с ним и его есаулом, и, судя по тому, что они мне сказали, нечего сомневаться в том, что они видели все и очень хорошо, только не могли разобрать качество судов, и я замечаю, что в числе средних они видели несколько двухмачтовых. Один сметливый и смелый есаул Камчатского полка возвратился вчера с таким же открытием и донес слово в слово то, что Машлыкин. Поэтому можно судить приблизительно, по трем этим разным донесениям, о силах неприятеля, до сих пор не очень значительных. О них точно узнают, когда гр.Войнович пошлет для разведки офицера.
Как видим, уже в своих первых донесениях Дерибас не спешил с выводами и полагался на соответствующие данные от контр-адмирала Войновича. В то же время, со своей стороны он не прекращал разведку в Хаджибее. 2 (13) июля Дерибас писал:
Посланный вчера к Гаджибею старшина сей минут ко мне явился благополучно, и рапортовал: он сего числа весь Гаджибейский берег открыл, а далее оного против последнего за Гаджибеем большого мыса, не у самых берегов, а близь оных, стоит небольших (примерно как наших черноморских казаков суда) двадцать семь суден, из оных на глазах его пять отошли за мыс к Акерману; сверх того примечено им далеко в море стоящих противу первого Куяльника неприятельских больших и малых тридцать четыре судна, из коих одно двухмачтовое также пошло к Акерману; на берегу никаких следов не примечено, также из крепости Гаджибейской никто не выезжал.
Видимо, разведывательные вылазки русских солдат и казаков стали настолько регулярны, что не могли оставаться незаметными для турок, и это приводило к небольшим вооруженным стычкам, что видно из дальнейших донесений Дерибаса в канцелярию главнокомандующего. Тем временем, пока длилась своеобразная пауза на театре боевых действий, Осип Михайлович не ограничивался только получением регулярных сведений о состоянии противника, но и стремился, по возможности, получить точные топографические данные относительно окрестностей крепости. Вот Характерные строки, написанные им в конце августа:
Все это время я занимаюсь местностью Тилигула и Куяльника. Все находящиеся у вас карты не верны; я вам скоро пришлю одну очень хорошую, потому что открыл здесь такую в Таврическом полку у поручика Игнатьева, который аккуратно работает и везде был сам.
Даже из приведенных выдержек из донесений Дерибаса понятно, что приказ Потемкина об овладении Хаджибеем не являлся для него неожиданным и не застал врасплох. Уже 31 августа (11 сент.) Дерибас изложил свой давно вынашиваемый план:
Прошу вас, мой генерал, передать его светлости (т.е. Потемкину — А.Т.), что я готов; канонерские лодки поставлены в хорошем месте, и я начну огонь только тогда, когда начнет батарея, поставленная со стороны гр.Гудовича. В случае, если город посмеет стрелять по нас, завидя нас с рассветом, я отвечу только по трем первым выстрелам, и тогда буду продолжать, пока не будет приказано перестать. Канонерские лодки будут стрелять по очереди: всех их 28, значит, 14 будут стрелять, остальные судна приблизившись тоже и стоять будто бы на готове к помощи другим.
Этот предварительный набросок планируемой операции наталкивает на объяснение одного весьма важного момента, (который нередко выпускается из вида. Дело в том, что Дерибас ставил перед собой цель значительно шире, чем просто захват Хаджибейской крепости, но и как комплексный удар с суши и с моря по турецкому флоту. Этот своеобразный капкан для военных судов неприятеля мог бы стать одним из решающих моментов, существенно влиявших на весь ход войны. Именно поэтому, как мы увидим, столь огорчительны были минуты, когда нерадивость графа Войновича свела на нет блистательно задуманный план.
А события разворачивались следующим образом. 3 (14) сентября из Очакова к Хаджибею вышли три конных полка и три полка казаков Черноморского войска. Дабы скрыть маневр, войска продвигались только ночью и 12 (23) сентября достигли Пересыпи. На следующий день отряд, с присоединившимися к нему еще двумя батальонами с полевыми и осадными орудиями, расположился в Кривой Балке. Посланные ранее к Хаджибею казаки донесли Дерибасу, что видели около 40 турецких судов в море и 33 лансона, стоявших на якоре близ берега. Поэтому на перешейке между морем и Куяльницким лиманом генерал разместил батарею из 4 осадных и 12 полевых орудий, чтобы боковым огнем попытаться нанести урон неприятельскому флоту. В то же время были точно распределены действия отрядов при штурме крепости. Секунд-майор Воейков должен был занять окрестности замка, отрезав возможность как высадки десанта с турецких кораблей, так и бегства из крепости гарнизона. Основная роль отводилась батальону под командованием полковника Хвостова, который при поддержке с флангов двух полков черноморских казаков должен был штурмом овладеть крепостным валом. Расчет был и на внезапность, и на слаженность действий всех отрядов. И надо отметить, что эти расчеты были реализованы блестяще.
14 (25) сентября в 4 часа утра турки заметили приближающиеся отряды русских, но было уже слишком поздно. В считанные минуты батальон полковника Хвостова, где находился и Дерибас, овладел крепостью. Ни беспорядочный огонь крепостных орудий, ни корабельная артиллерия турок не смогли нанести существенный урон русским, потери которых составляли 5 убитых и 33 раненых. Турецкие потери выглядели значительно ощутимее: более двухсот убитых, взяты в плен паша Ахмет-бей, бин-паша, 5 агов, 5 байрактаров, 1 капитан судна и 66 нижних чинов. Русским доставались также неплохие трофеи: 12 пушек, 22 бочки с порохом, 800 ядер и кроме того 7 знамен и 2 флага. Было подбито два турецких лансона, один из которых вскоре затонул, а другой вынужден был подойти к берегу и сдаться.
Однако это еще не был конец баталии. С рассветом турецкий флот подошел к Хаджибею. И хотя перевес сил был на стороне турок, вернуть себе крепость они не смогли. Этому способствовал сильный ветер и неудачное маневрирование турецких судов, с одной стороны, и умелый огонь русских пушек, с другой. При этом, как генерал Гудович, так и Дерибас, в своих последующих рапортах единодушно отмечали батарею майора Меркеля, ведшего точный и прицельный огонь с правого фланга.
Еще не успев остыть от боя, после наполненной бурными событиями бессонной ночи, Дерибас написал приводимое ниже письмо.
Приведем часть этого донесения:
Мы отпраздновали праздник Воздвижения Креста пушечными выстрелами: в течение получаса продолжался адский огонь, особенно со стороны моря. Но он не причинил нам вреда, тан как берег очень высок. Я восхищен храбростью полковника Хвостова, а также многих других, и, в частности, капитана Трубникова, подателя сего (донесения); он был невежлив, оставив меня у подножия лестницы, дабы доказать мне, что и он умеет идти на приступ, я был удовлетворен, видя штурмовую лестницу всю покрытую наступающими, среди которых мои молодые люди не были последними. Если бы только граф Войнович проявил бы желание рискнуть потерей нескольких лодок, он мог бы оказать большую услугу, и мы все покрыли бы себя славой...
Далее Дерибас посвятил чуть ли не половину своего донесения желанию увидеть Днепровскую флотилию у Хаджибея, уповая при этом и на Бога, и на решительность графа Войновича, вполне справедливо подчеркивая, что если и есть риск потерять несколько небольших судов, то их экипаж спасется, так как весь берег полностью контролируется казаками. Однако ни на следующий, ни в ближайшие дни корабли Войновича не появились у Хаджибея. Не случайно Дерибас писал Попову 17 (28) сентября: «Я печален и очень, несмотря на многие причины быть довольным».
Между тем 18 (29) сентября из Севастополя вышел флот под командованием контр-адмирала Ф.Ф.Ушакова, который имел задачу не допустить повторного нападения турецких кораблей на Хаджибей и заставить неприятельский флот удалиться, что и было выполнено.
Остается добавить, что за взятие Хаджибейской крепости Дерибас был награжден орденом Святого Георгия третьей степени. Не были забыты также и наиболее отличившиеся при взятии Хаджибея представители регулярной армии и украинских казаков Черноморского войска. Что касается крепости, то уже через месяц после взятия, ее укрепления было приказано срыть, что, в свою очередь, диктовалось стратегическими соображениями, существовавшими в тот период войны. Но главное было сделано. Место, где в скором времени было суждено появиться Одессе, было освобождено от турецкого владычества.
Александр Третьяк
