Алексей Коротюков в фильме «Человек не сдается» (1960)
В этот номер предназначались «Воспоминания жандармского офицера» полковника С.А.Прокоповича о трагических днях Февраля 1917 года, в которых, между прочим, сказано, что прибывшие в Ставку депутаты Государственной думы Гучков и Шульгин «ложно доложили Государю, что они являются выразителями желаний всего народа».
Но в последний момент редактором была получена лично от писателя и киносценариста А.К.Коротюкова, эмигрировавшего в США в 1974 году, статья, в которой он описывает В.В.Шульгина таким, каким он его знал по Советскому Союзу. Мы находим целесообразным познакомить наших читателей с совершенно новым для русской эмиграции аспектом личности того, кого до сего времени считают добровольно оставившим эмигрантские ряды и «закономерно» перешедшим в стан наших врагов.
Алексей Константинович Коротюков. 1931 г. рождения, за рубежом печатался в «Новом журнале» и в газетах «Новое Русское Слово» и «Русская Мысль». В СССР работал в киностудии «Ленфильм» как киноактер. Там же были изданы и две книги его рассказов.
Фридрих Маркович Эрмлер |
На киностудии «Ленфильм» в Ленинграде многие годы шли поиски сценария для Ф.М.Эрмлера. Старейший режиссер советского кино, уходя на пенсию, хотел сделать эпохальный фильм, пропеть лебединую песню. Но не так было просто найти для него масштабную тему. И чего только ни предлагал сценарный отдел, но все это его неустраивало.
Незадолго до отстранения Хрущева, в газете «Известия» была опубликована информация о его встрече с б. депутатом Государственной Думы В.В.Шульгиным, о их беседе, о том, что вернувшийся из длительной поездки по стройкам коммунизма 85-летний монархист был потрясен увиденным.
Помню, как заволновался Ф.М.Эрмлер, когда сценарист А.Витоль предложил сделать фильм о кающемся в грехах В.В.Шульгине.
Товарищи, — говорил он, — вы только представьте, как по историческим местам Ленинграда бродит эта тень прошлого. Как Шульгин, обращаясь к камере, скажет: «Люди, вы не представляете, как прекрасна ваша жизнь сегодня...»
И ему поверят, — наклонил седую голову Ф.М.Эрмлер и, подняв тонкую детскую руку, пригрозил кому-то пальцем.
Заявку будущего сценария повезли в Москву, срочно утвердили, поставили в план студии. А тем временем помощник режиссера поехал во Владимир к В.В.Шульгину. Следовало удостовериться, что старец выдержит долгий, мучительный съемочный процесс. Вернулся помощник режиссера радостным — Шульгин крепок как дуб и желает сниматься без дублера, сам, но при одном условии — говорить будет то, что считает нужным.
Это условие было воспринято как старческая прихоть, как незнание Шульгиным, что собой представляет советский кинематограф. Никто еще не смел ставить свои условия такой мощной государственной организации, как киностудия. Это было все одно, что спорить с самой советской властью.
Работа над фильмом «Приговор выносит история» (название было условным) уже началась под эгидой института Маркса-Энгельса-Ленина при ЦК КПСС. Консультанты из института писали сценарий — вопросы некоего историка и ответы Шульгина. Идеологически «правильные», политически «верные» вопросы и ответы были взяты из недавней, заново написанной истории коммунистической партии Советского Союза.
За неделю до начала съемок, текст первых сцен был привезен В.В.Шульгину в гостиницу «Европейская».
— Учите, — сказал помощник режиссера, — накануне съемки сделаем репетицию.
Шульгин текста в руки не взял.
— Это — ложь, — сказал он, — я буду говорить то, что знаю.
— Да, но у нас так не делают. Этот текст утвержден в Москве.
— Тогда я вынужден уехать, — направился он к шкафу за чемоданом.
— Вы подписали договор, киностудия будет вас судить.
Его вернули с вокзала, неделю уламывали в гостинице, возили к директору «Ленфильма» Г.Н.Николаеву. Но ничего не добились — в споре Шульгин доказывал, что думать он в состоянии сам, в подсказках не нуждается.
— Я участник событий 1917 года. Кто же может их знать лучше? — спрашивал он.
Его отправили в гостиницу, а на собрании киногруппы и дирекции порешили:
— Пусть старец говорит, а ножницы-то в наших руках. При монтаже фильма выбросим его речи, перезвучим, в конце концов.
— Сзади его снимайте, или так, чтобы рта не было видно, — советовал А.Витоль.
Маневр с камерой В.В.Шульгин разгадал, спиной сниматься не желал, говорил о революции, что думал. За время съемок Эрмлер попадал в больницу раз пять- шесть. А Шульгин отправлялся отдыхать к себе во Владимир. Неприязнь их друг к другу была острой.
Бывало, на съемках Эрмлер, вскакивая со стула, кричал тонким, режущим слух голосом:
— Заткните ему рот... Вы слышите, что он говорит: «Большевиков тогда мало кто знал, с ними не считались». Это же, это же... — ловил он ртом воздух и падал на стул. — Проклятый старик... — и кричал снова. Вам повезло, сейчас за это не сажают.
Всилий Шульгин в фильме «Перед судом истории» (1964 г.)
Съемки растянулись на годы. В.В.Шульгин был неимоверно упрям и ни на один компромисс не шел. Сменялись на киностудии директора, начальники сценарного отдела, а поединок В.В.Шульгина с советской властью все продолжался. Смета фильма вышла за пределы всего дозволенного, перерасход пленки достигал чудовищных размеров, а съемкам не было конца.
Когда я все это вспоминаю, очень трудно, невозможно передать это обычными словами, без восхищения... И дело, конечно не в том, что я впервые видел человека, говорившего везде, где бы он не появлялся, только то, что думал. Его эрудиция, ум, талант государственного деятеля и обаяние собеседника были уникальными. В нем было нечто притягивающее, ослепляющее. В столовой ли, в коридоре или гримерной, ночью, — он говорил о прошлом, о великой России, жил ею, свято верил в ее избранность, был тем верующим человеком, чья вера дарует свет.
И о чем бы Шульгин ни вспоминал, он снова и снова возвращался к Государю. Для него царь Николай II был тонким, очаровательным, умнейшим человеком, не понятым теми, с кем он жил рядом, и, тем более, толпой. Не жертва, а знамя, — царь, искупающий вину непонимания, гибнущий с той Россией, для которой он был отцом.
В моей жизни было две встречи с людьми, представляющими старый царский строй — прежнюю, свободную Россию. Это — В.В.Шульгин и М.М.Бахтин, философ и литературовед. Слушая В.В.Шульгина, я забывал, что нахожусь в иной эпохе, что слушать его нельзя, что он чародей и дитя. Я ловил себя на мысли — понимает ли он, где находится? Для него советской власти как бы не существовало, он жил не признавая жестокого принуждения, будто вовсе не было рук, сжимающих наше горло.
По фотографиям, взятым из архива, в павильоне «Ленфильма», был сделан вагон, где Император Николай II подписал отречение от престола. Актера, по фамилии Свистунов, который играл Историка, в этом эпизоде не было, В.В.Шульгин входил в декорацию и начинал рассказывать, как приехал в Ставку, как 2 марта вошел в вагон, где находился Государь...
В.Шульгин и артист С.Свистунов (1964) |
Лицо Шульгина было мокрым от слез.
В моей жизни я видел прекрасных актеров, и не только русских, но и французских, английских, американских, и знаю, что такое актерская игра. Но все, что я видел в павильоне, а потом и на экране, игрой не было. Так играть никому не удавалось. — В.В.Шульгин жил тогда тем, что происходило почти 50 лет назад.
Не знаю ничего выше, трагичнее, торжественней и печальнее тех десяти минут, которые длился этот эпизод. Шульгин говорил, а в это время рушился старый мир, в прошлое уходила Святая Русь, всплывали беды и горе, принесенные на нашу землю большевиками...
Я вижу залитое слезами лицо — В.В.Шульгин рассказывает, как Государь отрекся от престола. Только это... но за его словами встают миллионы убитых, замученных, реки крови...
На съемочной площадке плачут люди из киногруппы. Они будут плакать и в просмотровом зале. Этот эпизод переснимали раз пять. Все заново, чтобы убрать из него воздействие на зрителей. Дирекция «Ленфильма» никаких затрат не жалела.
Ф.М.Эрмлер пошел даже на то, что приказал осветителям поставить нижний свет, идущий в глаза В.В.Шульгину, чтобы слепить старика. У Шульгина после этой съемки были красные, обожженные глаза. Хотели не дать ему сказать то, что он говорил, сбить, замучить, назначая две смены съемок. Но все пять дублей эпизода «Ставка» были равноценными по силе эмоционального воздействия.
На квартире у режиссера В.Венгерова я говорил с В.В.Шульгиным. Он был веселым и выглядел совсем молодым, влюбленным в женщину, которая была моложе его на 45 лет, и, кажется, собирался на ней жениться.
Его спрашивали о прежних ошибках, в которых он будто бы покаялся.
— Враки, я тот же, что был. Верю в Россию с монархом во главе. Ничего для меня нет дороже памяти убитого большевиками Государя, — отвечал Шульгин.
Спрашивали у него о воззваниях к эмиграции, о книге, рассказывающей о поездке по стройкам коммунизма.
— И к этому никакого отношения не имею. Я своих идеалов и взглядов никогда не предавал.
В.В.Шульгин рассказывал, как больным был схвачен в Югославии, насильно вывезен в Советский Союз. Девять лет провел в самой страшной советской тюрьме Владимирской. После смерти Сталина отправлен в госпиталь умирать...
В эти же годы из Москвы на Запад, по радио, какой-то шамкающий голос читал под-Шульгина разные тексты, обращенные к эмиграции... И, что за диво, — недоверчивая, все ставящая под сомнение, эмиграция сразу поверила, что Шульгин изменил ей, России, русскому народу.
В.В.Шульгин никогда не говорил СССР — только Россия, всегда — Петербург. О советской же власти прилюдно, среди незнакомых, говорил, что власть эта насильственная, народу навязанная. О евреях же — что много в них прежде заблуждался, с любовью вспоминая тех, кого встретил как заключенных в тюрьме.
Очень жаль, что многие, не зная В.В.Шульгина, так быстро согласились, что он предатель, и пел под дудку КГБ. Говорить так, значит, поддаваться гнусной провокации. Если бы это в действительности было так, то тогда бы устраивали прессконференции с Шульгиным, вышел бы на экраны фильм, в котором он снимался, да и он сам не жил бы во Владимире, а в Москве, и был бы свободен в передвижении по стране. А ведь он каждые десять дней должен был отмечаться в милиции.
Нет, и нет, не удалось КГБ сломить В.В.Шульгина и до самой своей кончины в 1976 году, в возрасте 99 лет, он оставался врагом ненавистной ему советской власти, врагом яростным и бескомпромиссным.
4 марта 1980 г. Монтерей, Калифорния.
