Тамбовская духовная семинария при ректорах
Феодоре (Поздеевском) и Симеоне (Холмогорове) в 1904-1907 годах

Тамбов Христорождественский собор и базар

Тамбов Введенская церковь

Тамбов Набережная у кафедрального собора

Основанная в 1779 году, Тамбовская духовная семинария была одним из крупнейших учебных заведений края. В начале ХХ века здесь обучалось от 550 до 600 воспитанников, из них 205 содержалось на казённый счёт. Возглавлял семинарию ректор. В штате семинарии состояли инспектор, 27 преподавателей, 4 помощника инспектора и три надзирателя.

9 февраля 1904 года указом Святейшего Синода за № 1204 инспектор Казанской духовной семинарии, иеромонах Феодор (Поздеевский) был назначен на должность ректора Тамбовской духовной семинарии, с возведением его в городе Казани в сан архимандрита[1]. Предшественник нового ректора, архимандрит Нафанаил, находившийся на этом посту два года, указом Святейшего Правительствующего Синода от 5 февраля 1904 года за № 1108 назначался епископом Козловским, викарием Тамбовской епархии.

«Тамбовские Епархиальные Ведомости» представляли нового ректора:

Архимандрит Феодор, вновь назначенный Ректор Тамбовской духовной семинарии, в миру Александр Васильевич Поздеевский — сын священника села Макарьевского, Ветлужского уезда, Костромской губернии. После Макарьевского духовного училища А.В.Поздеевский продолжал своё образование в Костромской духовной семинарии и закончил его в Казанской духовной академии.

Серьёзность, глубокая, совершенно чуждая показной внешности религиозность и необыкновенная скромность были отличительными чертами студента Поздеевского в течение всего академического курса.

Духовную академию он окончил в 1900 году, со степенью кандидата богословия первого разряда (магистрант) и, как один из самых даровитых студентов курса, был оставлен на год в академии в качестве профессорского стипендиата при кафедре Патристики (где состоял с 15 августа 1900 года по 15 августа 1901 года — прим. Р.Л.). В первых числах июня 1900 года пострижен в монашество с именем Феодора и затем посвящен в сан иеромонаха.

Педагогическая деятельность иеромонаха Феодора началась ещё на студенческой скамье, когда он, наряду с обязанностями студента академии, нёс на себе преподавание разных предметов начального образования в одной из воскресных школ города Казани. По окончании стипендиатского года, иеромонах Феодор был назначен (17 октября 1901 года — прим. Р.П.) преподавателем богословских предметов (нравственного, основного и догматического богословия) в старшие классы Калужской духовной семинарии. Одновременно с этим Преосвященным Калужским Вениамином на него было возложено преподавание Закона Божия и Катехизиса в Калужском духовном училище.

В Калуге иеромонах Феодор пробыл только один 1901-1902 учебный год. Но и в это короткое время его простота в обращении, искренность и чуткая отзывчивость на запросы молодых богословов возбудили полное расположение к нему в воспитанниках старших классов семинарии, которое и было засвидетельствовано ему последними по окончании курса.

В июле (3 числа — прим. Р.Л.) 1902 года, по представлению архиепископа Казанского (ныне Харьковского), Высокопреосвященного Арсения, хорошо узнавшего о.Феодора в его стипендиатский год, состоялось назначение его на должность инспектора Казанской духовной семинарии.

На первых порах своей инспекторской службы иеромонах Феодор защищал в Казанской духовной академии своё сочинение: «Аскетические воззрения преподобного Иоанна Кассиана Римлянина (пресвитера Мессилийского)», представленное им на степень магистра богословия[2].

Перед защитой диссертации им была произнесена прекрасная речь «К вопросу о христианском аскетизме», в которой он указал смысл и значение аскетизма в христианстве, ввиду отрицательных мнений по этому вопросу в современной периодической печати. По предложению профессора Казанской духовной академии Л.И.Писарева, речь напечатана отдельным оттиском при журнале «Православный Собеседник» за 1902 год (10 января 1903 года после защиты сочинения, о.Феодор был удостоен Казанской духовной академией и утверждён Св.Синодом в степени магистра богословия — прим. Р.Л.).

...Воспитание в духовной школе и такое близкое отношение к ней в самостоятельной жизни, в каком стоит преподаватель и особенно инспектор семинарии, без сомнения, дали возможность архимандриту Феодору довольно хорошо узнать внутреннюю жизнь средней духовной школы во всех её сторонах, со всеми присущими ей достоинствами и недостатками. Кроме того, в лице нового ректора Тамбовская духовная семинария получила себе в руководители человека гуманного и с широким мировоззрением[3].

Прибыв 6 марта с утренним поездом в Тамбов, архим.Феодор тотчас же отправился для обычного представления к своему новому архипастырю, еп.Тамбовскому Иннокентию. Владыка пожелал сам лично ввести о.ректора в стены вверенного ему учебного заведения, чтобы представить семинарии нового начальника, а последнему — семинарию.

Тамбовская духовная семинария

Семинарская церковь во имя свв.Кирилла и Мефодия

Внутренний вид церкви

В половине второго часа дня еп.Иннокентий в сопровождении архим.Феодора прибыл в семинарию и при входе был встречен полным составом учебного и воспитательного персонала корпорации. После благословения и официальных представлений Его Преосвященство проследовал в семинарский храм, где по заранее полученному распоряжению уже собрались все воспитанники. В дверях храма, при общем пении «Достойно», владыку встретил с крестом духовник семинарии, священник П.И.Добротворцев. Приняв крест, Его Преосвященство осенил им нового начальника заведения, проследовал в алтарь и, приложившись к престолу, вышел на амвон. Здесь, преподав общее благословение всем присутствующим, он обратился к начальствующим, учащим и учащимся с приветственной речью, в которой, представляя Тамбовской семинарии её нового ректора, охарактеризовал его как человека, успевшего в короткий срок приобрести себе служебную опытность в педагогическом деле и, кроме того, как учёного, имевшего научную известность.

«Вот, дети, отец ваш, а вот, отец ректор, ваши дети!» — закончил свою речь еп.Иннокентий. Около двух часов владыка отбыл из семинарии в свои покои. После чего архим.Феодор в сопровождении служащих начал обозрение главного корпуса семинарии, посетил столовую во время обеда воспитанников, осмотрел церковь и ризницу, которую нашёл, к своему удовольствию, более чем достаточной для домовой церкви, осмотрел также классы, спальни воспитанников, кухню[4] и проч.

Вечером в тот же день в семинарской церкви совершалось в присутствии нового ректора всенощное бдение, по окончании которого архим.Феодор с амвона обратился к воспитанникам со следующей речью:

Весьма рад, новая моя братия, что первое наше знакомство с вами и первое наше обращение с вами — общение молитвенное. Надеюсь, что, может быть, за ваши-то юношеские и, конечно, более чистые молитвы Господь и укрепит меня, и поможет мне побороть малодушие и смущение. Я говорю: смущение и малодушие, ибо ведь трудно не смущаться, видя столько юных душ, вверяемых моему попечению. Притом же вовсе ведь не легко, братие, снова начинать то дело, которое раньше уже было начато мной, не легко, конечно, завязывать новые духовные связи и порывать прежние. Ибо, ведь, если и во всякой работе, особенно в работе более или менее свободной и творческой, необходимо завязываются какие-то особенные внутренние отношения между работниками и предметом работы, тем, конечно, естественнее и даже прямо невозможно, чтобы в таком живом деле, как дело воспитания, где приходится иметь дело с живыми личностями, не устанавливалось тех или иных духовных соотношений. Вот почему я и говорю, что жутко и больно бывает и невольно смущаешься, когда приходится порывать прежние духовные связи и начинать новые. Но пусть это будет некоторым испытанием и как бы своего рода крестом для нас, воспитателей. Однако это ещё не все: смущение ещё больше делается, когда знаешь, что ведь эта же самая необходимость образовывать новые духовные связи касается и ваших сердец. Ибо на ваших-то юных и чутких сердцах мы, молодые воспитатели, и делаем первые свои опыты, впервые проявляем своё умение или неумение понимать и вникать в душевный уклад и жизнь юношей. Кто знает, сколько, быть может, придётся и вам испытать разочарований от одного неуменья подойти к вашим душам и понять ваши духовные нужды. Всё это я говорю исключительно о себе и в тот момент, когда мы стоим лицом к лицу, совершенно незнакомые друг другу. Конечно, и вы, и я в данное время заняты одним и тем же вопросом: как-то установятся наши отношения, каков буду я и каковы будете вы?

Впрочем, я в данном случае, кажется, нахожусь в более благоприятном положении, чем вы, ибо я ещё раньше, хотя и совершенно случайно, имел знакомство с воспитанниками Тамбовской семинарии и присматривался к ним, и не скрою, результаты этих наблюдений были для меня очень приятные. По той же случайности и в академии лучшими моими друзьями, самыми близкими и задушевными, были те же воспитанники Тамбовской семинарии.

А так как в академию посылаются из каждой семинарии лучшие её представители, то мне думается, можно без особенной ошибки и натяжки заключать, что всё, что есть доброго и худого в этих представителях семинарии, должно быть свойственно в известной мере и всей семинарии. И вот меня очень радует и утешает то, что, судя по этим представителям семинарии, я должен встретить и в вас такие духовные качества и добрые свойства, которые должны радовать и ободрять всякого воспитателя, разумея: искреннюю религиозную настроенность, сердечную и необыкновенную привязанность и любовь к своей школе. Этими именно добрыми и симпатичными свойствами особенно поражали и удивляли меня те представители Тамбовской семинарии, с которыми мне приходилось быть знакомыми. И я буду искренно благодарить Бога и буду весьма утешен и ободрён, если и в вас действительно встречу эти именно добрые свойства и настроения. Ибо не я ведь, конечно, только думаю и считаю, что искренняя религиозность должна быть основой всякого воспитания, а тем более, конечно, воспитания в духовной школе. Скажите по совести, где же может выработаться у будущего деятеля, а тем более у делателя-пастыря, стойкость в добре и вера в него, где может поддерживаться тот идеализм, который так характерен для юношей, как не в атмосфере религиозной и церковной жизни? Вот почему мне и хочется при первом знакомстве с вами сказать вам: любите храм Божий и прилежите к нему; поверяйте здесь свои юношеские мечты и добрые порывы и здесь ищите сил у ног Распятого на всякое доброе дело. Хочется сказать вам и ещё: любите и свою духовную школу и дорожите ей. Знайте, что здесь вы составляете одну тесную, братскую семью; дорожите этим братством, ибо никогда уже в жизни не будет у вас больше той близости, той простоты и задушевности отношений, какие существуют у вас на школьной скамье. Знайте, что в жизни будет гораздо больше нравственного одиночества, и вы только с грустью будете вспоминать о невозвратном времени почти беззаботной, дружной и братской жизни в стенах своей школы. Если в вас будут действительно эти добрые указанные качества, то есть искренняя религиозность, сердечность и любовь к своей родной школе, то уповаю, что Господь устроит в мире и наше житие. Надеюсь, что мы скоро узнаем друг друга, ибо я не далёк от вас и у нас будет, конечно, много случаев для непосредственного, личного знакомства. Не стесняйтесь поверять мне ваши нужды и скорби, ваши недоумения и затруднения, я буду принимать их близко к сердцу и по силам помогать вам[5].

В Тамбовской семинарии архим.Феодор стал преподавать Священное Писание в I-VI классах. Вместе с тем он активно включается в епархиальную жизнь, часто сослужит еп.Иннокентию, становится членом Тамбовского Казанско-Богородичного Миссионерского Братства и уже 11 апреля 1904 года присутствует в акте годичного собрания его членов. С 13 мая 1904 года архим.Феодор утверждён редактором неофициальной части «Тамбовских Епархиальных Ведомостей».

Заслуживает также внимания одна подробность церковного служения о.ректора при Тамбовской семинарии. Им установлено было, чтобы сослужащее духовенство при вступлении архим.Феодора в храм, когда он служил, встречало его с крестом по подобию встречи епископов; потом в мантии, с посохом в руках, о.ректор следовал к алтарю, здесь совершал молитву и, когда входил в алтарь, посох оставлял у местной иконы Спасителя. В некоторых других семинариях монашествующие начальники пытались вводить подобную встречу, но возбуждали в сослуживцах скрытое недовольство, являвшееся иногда источником многих служебных пререканий. Очевидно, в этом случае сослуживцами подмечалось стремление начальника с особой наглядностью оттенить своё высокое положение, достоинство, силу и власть. Не то было в отношении архим.Феодора к своим сослуживцам. Присутствующим всякий раз совершенно было понятно, что не превозношение властью, не услаждение своим высоким достоинством руководили о.ректором при установлении такой встречи. Напротив, все глубоко сознавали и впоследствии свидетельствовали об этом, что и встреча эта, и начальнический жезл в руках архим.Феодора вполне отвечали и его высокому внутреннему достоинству, и пастырскому учительству, и далеко незаурядному образованию. Эта духовная скромность и простота являлись отличительной чертой и начальнических отношений о.ректора к сотрудникам и сослуживцам. Обращаясь к нему по своим служебным обязанностям и вопросам, они всегда видели и встречали в нем не столько начальника, сколько друга и разумного советника, необыкновенно скромного и доступного.

Вскоре архим.Феодора навещают в Тамбове его товарищи и близкие друзья по Казанской академии. Так, 11 мая 1904 года на престольный праздник семинарии — свв.Мефодия и Кирилла, учителей Словенских — вместе с архим.Феодором, в числе прочих, еп.Иннокентию сослужит профессорский стипендиат Казанской академии иеромонах Симеон (Холмогоров), как «временно прибывший к о.ректору»[6]. 25 июля, в день проводов из Тамбова Вышенской Казанской иконы Божией Матери, в числе сослуживших еп.Иннокентию вместе с архим.Феодором значатся: инспектор Уфимской семинарии, иером.Варлаам (Ряшенцев), преподаватель Киевской семинарии иером.Амвросий, профессорский стипендиат Казанской академии, иером.Симеон и кандидат Казанской академии, иером.Серафим[7]. 7 июля, накануне праздника в честь Казанской иконы Божией Матери, еп.Иннокентию сослужат: ректор Тамбовской духовной семинарии, архим.Феодор, ректор Калужской семинарии, архим.Александр, ключарь, свящ.Тихон Поспелов, инспектор Уфимской духовной семинарии, иером.Варлаам (Ряшенцев), кандидаты Казанской духовной академии, иеромонахи Симеон (Холмогоров) и Серафим и иеромонахи Корнилий и Фотий[8]. Впоследствии иеромонахи Симеон и Серафим будут частыми гостями архим.Феодора в Тамбове.

С 14 ноября по благословению еп.Иннокентия в Тамбовской семинарии стали проводиться публичные еженедельные воскресные чтения, рассчитанные на запросы интеллигенции «по вопросам религиозно-философским и литературно-общественным». Первое чтение архим.Феодор предложил на тему: «Современная моральная беспринципность в приложении к вопросу о характере христианской жизни»...

Заботы, разочарования, компромиссы совести и прямое непонимание со стороны некоторых воспитанников и преподавателей корпорации семинарии — были воистину крестом для архим.Феодора.

Искренние, сердечные проповеди и речи архим.Феодора, обращённые к семинаристам, нередко публиковались в местных изданиях. Почти за каждым архиерейским служением один или два воспитанника посвящались в стихарь, что раньше случалось крайне редко. Однако духовная семинария в тогдашнем её виде представляла нечто странное, двусмысленное. Прямая цель семинарии — готовить воспитанников к духовному званию. Между тем, весь семинарский учебно-воспитательный строй решительно не соответствовал этой цели. Имел же основания один из епархиальных съездов духовенства в то время высказаться, что «ни одно учебное заведение не даёт столь значительного процента людей индифферентных к религии, как духовная семинария»[9]. Так, из 11 % от общего числа воспитанников, окончивших курс Тамбовской семинарии в 1905-1906 годах, 8 % поступили в высшие светские учебные заведения. В 1906-1907 учебном году данное соотношение составило 6 % от 10 % окончивших курс.

В «Тамбовских Епархиальных Ведомостях» была опубликована статья за подписью «недавний семинарист», где говорилось:

Вся забота начальства о духовно-нравственном «преуспеянии» воспитанников ограничивается формальным запрещением чтения книг известного направления (запрещением, порождающим обратное явление)[10] и посещения публичных мест, театров, концертов и пр. Ни для кого не тайна, что ограничения эти только в инструкции, а не в действительности. При желании семинарист всегда может совершенно безнаказанно, даже на глазах у начальства, погулять в городском саду, сходить в общественную читальню — посидеть за запретной книгой и побыть в театре или на концерте[11]. Инспекция карает за подобные проступки отдельные личности, а вообще смотрит решительно сквозь пальцы. Да и дико было бы преследовать... Общий уклад семинарской жизни вырабатывает тип воспитанника, ни по вкусам, ни по настроению ничем не отличающегося от светской учащейся молодёжи. Некоторые ограничительные меры делают разве только то, что семинаристы менее развиты в светском отношении, в смысле манер, что нужно назвать печальным фактом. Здесь, впрочем, необходимо оговориться относительно казённокоштных воспитанников, живущих в общежитии, и своекоштных. Находясь под постоянным бдительным надзором инспекции, — эти пользуются, естественно, меньшей свободой от требования инструкции. Отрицательные результаты общежитного режима налицо: в казённых корпусах и общежитных духовных семинарий издавна процветает пьянство, являющееся зародышем традиционного недуга нашего сословия... За отсутствием культурных развлечений «узникам» остаётся действительно «одна отрада и утеха, могуч оплот от мрачных дум — способна вызвать чувство смеха, заставить смело мыслить ум» (из семинарской песни).

И вот, не развиваясь ни в каком определённом направлении и не имея ясного плана на будущее, воспитанник вступает в богословские классы. Специальный характер программы последних двух классов приводит неподготовленного семинариста в смущение: у него рождается недовольство судьбой, заставившей заниматься нелюбимым делом...

Здесь у наиболее даровитых и энергичных субъектов и создаётся твёрдое намерение покончить с духовным ведомством, перейти в светское учебное заведение. Для того только, чтобы заручиться правами, они, насилуя себя, доканчивают семинарский курс. Большинство же покладистых семинаристов в силу необходимости мирятся со своим положением: «Нехотя, с греховным пренебрежением изучают они богословские науки и преспокойно оканчивают семинарию. И вот они — кандидаты священства, будущие пастыри “поневоле”... Этот “средний” семинарист, не находящий в себе достаточно сил выбиться из сословной колеи, и даёт наибольший контингент служителей церкви. В особенности поистине “ловушкой” является духовная семинария для сирот, воспитывающихся на казенный счёт... Эти последние под давлением материальной нужды и, пожалуй, некоторых обязательств за полученное образование, безропотно идут “на епархию”», не считаясь с сердечным влечением и запросами духа...

Прискорбно, что все окончившие семинарию, не пройдя никакого нравственного искуса, по одному только образовательному цензу аттестуются, как правоспособные носить священный сан...»[12].

Несомненно, что тяжёлое положение духовной школы в России вызывало озабоченность не у одного только «недавнего семинариста». Однако выход из этого положения каждому виделся по-разному. Ситуация осложнялась ещё и тем, что в России нарастало революционное брожение, и всё чаще оно находило себе почву в тех же духовных семинариях...

Тамбовская семинария поначалу не отличалась особенной революционностью среди других учебных заведений города. Однако уже с 1901 года в среде семинаристов стало заметно повышенное возбуждение, интерес к общественным проблемам, особенно к вопросу о реформе средних учебных заведений. Доходили слухи о волнениях в других семинариях, отголоски студенческих волнений, жадно читались газетные статьи, осуждающие порядки духовной школы. В октябре 1901 года в Тамбов приезжает, как стало известно Департаменту полиции, под чужим паспортом молодой человек, назвавший себя Быстровым. Он представился агентом «Центрального организационного совета семинаристов»[13], местом пребывания которого была Казань.

По инициативе Быстрова в Тамбове из небольшой группы воспитанников был создан местный организационный совет семинаристов, возглавлявший движение. Налажена была переписка с казанским советом, откуда присылались прокламации, письма и руководящие указания. Для соблюдения секрета переписки разработали свой шифр. Вскоре семинаристы сумели приобрести гектограф для печатания прокламаций и воззваний[14]. Естественно, что, говоря о семинаристах, следует разуметь лишь весьма ограниченный круг воспитанников, о чём упоминают и сами «подпольщики»: «Лишь небольшая часть семинаристов состояла в организациях, главным образом, социал-революционеров, и вела подпольную работу»[15]. Нужно также отметить, что остальная часть, примыкавшая к подпольной работе, состояла либо из сочувствующих, либо просто интересующихся. Через единичных воспитанников, так или иначе связанных с революционными организациями, направлялась и вся деятельность подпольщиков в семинарии. Это подтверждается и приобретением гектографа, своих средств на который у семинаристов вряд ли бы достало.

Совет организации устраивал тайные сходки и собрания на квартирах учеников в городе. Семинаристы-подпольщики выработали требования по преобразованию духовной школы и предполагали внести их в петицию на имя Св.Синода. Однако осуществить задуманное не удалось, так как начальство узнало о готовящемся выступлении, и оно началось преждевременно. Взбунтовавшиеся воспитанники разгромили учебный инвентарь, выбили стёкла[16]. Власти закрыли семинарию, уволив 200 воспитанников, в том числе 50 человек без права поступления. Удалось выявить и главного вожака движения — ученика VI класса Петра Бельского, который имел широкую популярность не только среди семинаристов, но и среди учащихся города Тамбова[17].

По поводу этого и других волнений в семинариях канцелярия обер-прокурора Св.Синода сообщала Тамбовскому Преосвященному:

Исследование показало, что во всех сих случаях главная вина лежала на начальственных лицах, коим и поручено было управление заведением и надзор за воспитанниками, в их равнодушии, небрежности, неумении обращаться с юношеством, упорной привычке скрывать от высшей власти происходившие во внутренней жизни заведения беспорядочные и развратные явления. Таким образом, годами копилось иногда зло под покровом тайны, расшатывались в заведении внешняя и нравственная дисциплина, укоренялись привычки, с одной стороны, к безотчётному произволу, с другой, к своеволию, но общий беспорядок, переходя в мятеж и открытые буйства, не мог более быть скрываем[18].

Следовательно, причины волнений во всех семинариях были схожими. В семинарию шли, в основном, не для того, чтобы потом служить Церкви, а потому, что это был более дешевый способ обучения детей духовенства и в силу некоторых, уже упоминавшихся выше, обстоятельств. Так, например, тамбовский семинарист К.В.Островитянов впоследствии вспоминал: «Окончание четырёх классов семинарии давало право поступления в ряд высших учебных заведений, в том числе в Коммерческий институт, где я мечтал учиться»[19] — и далее, — Меня манил большой город, высшее образование и перспектива нового подъёма революционного движения, вкус к которому я почувствовал в годы семинарских волнений»[20]. Отсюда и соответствующие требования бунтовавших: «Почему затруднён доступ семинаристам в университеты, почему Священное Писание проходят шесть лет, а физику лишь один год?»[21]

«Школы оставались сословными, а ученики их, по окончании семинарии, в огромном большинстве уходили по разным мирским дорогам: в университеты, в разные институты, в учителя, в чиновники и только 10-15 %, шли в пастыри. И, конечно, таким семинаристам не очень нравились многие духовные порядки, а если они и терпели их, то по нужде, чтобы получить права», — вспоминает воспитанник Тамбовской семинарии митр.Вениамин (Федченков)[22]. Поэтому позже известные революционеры К.Островитянов, А.Воронский и многие другие участники волнений в марте 1905 года, вновь просили принять их обратно в семинарию. Но если некоторых и принимали, то они неминуемо снова уходили в «подполье» для борьбы за свои «права и свободы»...

Первыми в Тамбове объявили забастовку 150 учащихся Екатерининского учительского института. 23 марта 1905 года в 10 часов утра они подали директору института петицию из 18 пунктов с требованиями созыва Учредительного собрания, пересмотра учебных программ, участия делегатов от учащихся в педагогических советах, свободы религии, отмены экзаменов и балльной системы и проч. Прибывшие войска блокировали учащихся в институте и не дали им выйти на улицу.

24 марта в Тамбове состоялось многолюдное собрание «Общества попечения о детях», где присутствующие выкрикивали лозунги: «Долой самодержавие!» и пели революционные песни, а в 12 часов ночи почти все вышли на улицу и попытались освободить забастовщиков.

26 марта решилась выступить и группа воспитанников Тамбовской семинарии. Путём обмана и всяческих уловок (в частности, объявления о якобы должной состояться панихиде) группе семинаристов, членам подпольной организации, удалось собрать в актовом зале до 200 человек воспитанников, главным образом, первых трёх классов, многие из которых пришли из простого любопытства. Когда о.ректор вошёл в зал, там с кафедры Александр Воронский и Иван Мелиоранский говорили что-то собравшейся группе воспитанников. После решительных заявлений о.ректора о том, что желающие заниматься пусть идут в классы, а не желающие будут уволены из семинарии как нарушители спокойствия, многие пошли было из зала в классы, но вследствие угрозы Воронского часть их снова осталась. Однако в конечном итоге призыв поддержать забастовку не был услышан, и занятия продолжались обычным порядком. В перерыве между окончанием уроков и всенощным бдением агитаторы пытались ещё раз устроить в здании семинарии сходку, но она не удалась, так как явились только они одни, в числе 15 человек. Оставалось последнее средство — сорвать занятия в семинарии, а именно — устроить бунт, в надежде, что «под шумок» к нему присоединятся и другие воспитанники, дотоле пассивные. После всенощной названная группа организовала «буйство». Вот как описывал позже, несколько приукрасив это событие, тот же Воронский:

Всенощная окончилась. Первые толпы семинаристов заполнили коридоры. Лампы всюду загасили. Били стекла, срывали с петель двери, вышибали переплёты в оконных рамах, разворачивали парты. Беспорядочно летели камни. Один работал палкой, другой поленом, третий просто кулаком. Рёв, гам, свист, улюлюканье, выкрики, ругательства, сквернословие.

— Бей!.. Долой!.. Держись, ребята! Лупи субов, учителей! Не давай спуску! Довольно издеваться над нами! Да здравствует Учредительное собрание!

Коридоры наполнялись оглушительным грохотом. Казалось, в ночи бьётся огромная, чудовищная, зловещая птица: махнет крылами — вылетают рамы, двери, вот она долбит клювом, вот кричит, шипит, словно бросается на врага и просится и рвётся наружу, на простор... Я познал упоительный восторг и ужас разрушения, дрожащее бешенство, жестокую, злую и весёлую силу, опьянённость... радостное от чего-то освобождение...[24]

В Журнале Педагогического Правления сообщалось, что «бунтовщики» даже пытались произвести насилие над членами корпорации, но когда прибыла полиция, буйство прекратилось, тем более, что оно так и не встретило сочувствия со стороны остальных воспитанников семинарии, которые смотрели на все это, стоя в стороне.

Главные участники беспорядков в числе 20 человек были тут же уволены из семинарии, а воспитанников распустили до Фоминой недели, чтобы после пасхальных каникул снова начать обычные занятия, о чём и было вывешено объявление. На следующий день группа сочувствующих забастовке, видя, что их попытка совершенно прекратить занятия в семинарии не удалась, снова пытались произвести «буйство» около учительской комнаты и в коридоре даже подожгли бумаги[25].

27 марта забастовали мужская и женская гимназии, реальное училище и другие учебные заведения города, но намеченный ранее план общих выступлений осуществить не удалось. Со 2 апреля 1905 года занятия в учебных заведениях Тамбова, за исключением духовной семинарии, возобновились[26]. Однако уже в мае в семинарии начались экзамены, которые закончились 27 мая. А 29 мая, в воскресенье, была совершена последняя прощальная литургия и благодарственный молебен. По окончании молебна о.ректор подпустил всех к кресту и благословил каждого из окончивших семинарский курс иконой. По окончании богослужения все они собрались в актовом зале, где архим.Феодор имел с ними беседу и высказывал свои пожелания, чтобы из них как можно больше вышло деятелей на ниве Христовой, а желающим продолжать своё образование в светских высших учебных заведениях — бодро и смело выступать на служение науке и родному государству. Затем все собравшиеся перешли на квартиру архим.Феодора. Здесь один из них прочитал адрес в стихах, посвящённый о.ректору.

В знак своей любви питомцы поднесли архим.Феодору полное собрание творений св.Григория Богослова, св.Григория Нисского, прп.Нила Синайского и вышедшие новым изданием Санкт-Петербургской академии творения Иоанна Златоуста. Архим.Феодор, в свою очередь, выражал подносившим искреннюю горячую благодарность за расположение к себе и школе...

С 5 июля по 1 августа ректор семинарии архим.Феодор находился в отпуске.

В ходе революционных событий внутренняя атмосфера в Тамбовской семинарии значительно накалялась. Разваливалась дисциплина среди учащихся, в среде преподавательской корпорации возникало так называемое «разномыслие по общественным и педагогическим вопросам». Росло недовольство существующими в семинарии внутренними порядками. Естественно, смотреть равнодушно на всё это архим.Феодор не мог. Чтобы «во всеуслышание доказать, что русский народ вовсе не держится того образа мыслей, какой ему хотят навязать его самозваные представители» (главным образом, лидеры политических партий — Р.Л.), «возникла мысль образовать в городе Тамбове общество, которое поставило бы своей задачей — содействовать мирному процветанию отечества, основанному на единении православного и самодержавного Царя с православным русским народом»[27].

Чтобы осуществить эту задачу, необходимо было найти лиц, ей сочувствующих, и собрать их предварительные подписи. Этот труд взяли на себя два члена общества и посвятили ему целых три месяца — июль, август и сентябрь 1905 года. К концу сентября количество сочувствующих делу и желающих вступить в общество достигло такого числа, что можно уже было устроить первое собрание (его назначили на 5 октября). Некоторое время собрания проводились на квартире архим.Феодора.

23 октября 1905 года было принято решение образовать совершенно самостоятельное общество со своей собственной организацией. На этом же собрании выбраны были — председатель (архим.Феодор), товарищ председателя, члены временного собрания и казначей для сбора добровольных пожертвований на нужды общества. 30 октября решено было присвоить обществу название «Тамбовского союза русских людей», дело же организации союза завершилось избранием секретаря.

Серафимовское духовное училище

В воскресенье, 6 ноября, в здании Серафимовского духовного училища состоялось первое довольно многолюдное заседание членов-учредителей союза, которое рассматривалось как официальное открытие общества.

Перед началом заседания в храме училища, сооруженном во имя прп.Серафима Саровского, совершенно было в 6 с половиной часов вечера присутствовавшим на собрании духовенством во главе с о.ректором семинарии молебствие прп.Серафиму. Перед началом молебна архим.Феодором было сказано слово о свободе совести и о Православии как основе русской государственности, а в конце молебна было произнесено многолетие Государю Императору и всему царствующему Дому. Пел хор Знаменской церкви под управлением Сидельникова, пожелавший безвозмездно принять участие в торжестве. По окончании молебна присутствовавшие, в количестве более 200 человек, перешли в актовую залу училища, где перед портретом Государя Императора был исполнен гимн «Боже, Царя храни». По открытии собрания прочитали приветствие рождающемуся союзу от Преосвященнейшего Иннокентия, еп.Тамбовского и Шацкого, адресованное на имя о.ректора и присланное ему Владыкой вместе с иконой прп.Серафима, которою Владыка и благословил новый союз.

В заключение собрания, когда выяснилось полное единомыслие собравшихся в основных вопросах, постановлено было послать Государю Императору телеграмму с выражением верноподданнических чувств и незыблемой веры в крепкую самодержавную власть. Текст этой телеграммы, одобренной всеми собравшимися, гласил: «Ваше Императорское Величество! Тамбовский союз русских людей, в день своего открытия, помолившись прп.Серафиму, повергает к стопам Вашего Величества свои верноподданнические чувства и выражает полную готовность служить умиротворению и процветанию отечества на почве единения самодержавного царя с православным русским народом»[28].

Уже 27 ноября на очередном собрании союза в своей вступительной речи председатель — архим.Феодор — сообщил «как о недоброжелательном и даже враждебном отношении к союзу со стороны известной части общества, так и о весьма большом сочувствии к нему со стороны людей благомыслящих из среды светской и духовной; сообщил также о просьбе сельских батюшек присылать им как можно больше брошюр и воззваний для раздачи крестьянам, которые целыми приходами изъявляют желание присоединиться к союзу. Как на особенно отрадное явление, председатель указал на возникновение союза русских людей в г.Козлове, в качестве отделения Тамбовского союза и, так как Козловцы желают видеть на предстоящем открытии их союза представителей от Тамбовского союза, предложил собранию выбрать депутатов. Избрана была депутация — сам председатель союза — о.архимандрит Феодор, товарищ председателя, М.Т.Попов, о.протоиерей Бельский, С.П.Дедов и Ф.П.Рождественский»[29].

Союз, состоявший в сентябре из 100 человек, менее чем через полгода насчитывал уже более 10 000 членов всех состояний: дворяне, купцы, мещане, но большинство составляло православное русское крестьянство. Большую роль в пополнении союза играли приходские священники, которые вместе с целыми приходами вступали в его ряды.

С 1 сентября 1905 года в Тамбовской духовной семинарии начались занятия. Всех воспитанников насчитывалось 638, из них казённокоштных воспитанников на январь 1905 года в семинарии числилось 205 человек (20 — осиротевшие в войну с Японией дети офицеров нижних чинов)[30].

Начало учебного года ознаменовалось неблагоприятными обстоятельствами. В рапорте преподавателя гражданской истории и греческого языка Николая Лебедева говорилось: «Не успокоившиеся ещё от мартовских беспорядков прошедшего учебного года, воспитанники явились в семинарию в значительной степени возбуждёнными разного рода политическими прокламациями и воззваниями молодёжи. Во всех классах, а особенно в низших, за немногим исключением, воспитанники занимались вяло, неохотно. Небрежно относились к своим обязанностям»[31].

28 сентября состоялась демонстрация учащихся гимназии, реального училища, Екатерининского института и других учебных заведений, которая направилась к Казанскому монастырю и потребовала отслужить панихиду по жертвам революционных беспорядков в Москве[32]. А уже 11 октября собравшиеся в актовом зале воспитанники Тамбовской семинарии пригласили архим.Феодора для того, чтобы он выслушал их заявление и довел его до высшего начальства. Когда о.ректор и многие преподаватели пришли в зал, воспитанник IV класса Аристарх Митропольский от лица всех семинаристов с кафедры зачитал неизвестно кем составленную петицию из 16 пунктов. Суть требований сводилась к преобразованию духовного училища и семинарии в общую 10-летнюю школу с лекционным способом преподавания в трёх старших классах и отменой балльной системы. Требовалось также расширить преподавание естественных дисциплин за счёт сокращения богословских. В числе требований, «подлежащих немедленному исполнению», значились: свободный доступ всем окончившим четыре класса семинарии во все высшие светские учебные заведения, а окончившим шесть классов — в духовную академию без экзаменов, свобода собраний для гласного обсуждения своих нужд и устройства кружков для самообразования без контроля начальства, право посещения общественных собраний, свобода перехода воспитанников в другие семинарии без аттестации семинарского начальства, свободные отлучки до 10 часов вечера и многое другое. Причём объявлялось также, что воспитанники не приступят к занятиям до тех пор, «пока специально в газетах не будет объявлено о том, что Синод удовлетворил требования, подлежащие немедленному исполнению, и приступил к разработке требований общего характера»[33].

Архим.Феодор, взяв петицию, обратился к воспитанникам с речью, в которой отметил всю непригодность забастовки как средства к ускорению реформ, особенно тогда, когда вопрос о реформе духовных школ уже достаточно назрел и получил своё движение. Обещая представить петицию Его Преосвященству, о.ректор, однако, пригласил желающих продолжать занятия, но на это никто из воспитанников не отреагировал. При выходе же из зала архим.Феодора пригласили в свою классную комнату воспитанники VI класса и там просили доложить Его Преосвященству, что они желают заниматься, причём передали список желающих с собственными подписями. Такое же заявление сделали воспитанники V класса и представили свой список, а также несколько человек IV и других классов[34].

По поводу всего происшедшего, после доклада архим.Феодора, Его Преосвященством были посланы на имя митр.Санкт-Петербургского Антония и обер-прокурора Св.Синода телеграммы следующего содержания: «Прибывшие из соседних семинарий агитаторы заставили воспитанников Тамбовской семинарии подать ту же петицию, что и в Харьковской. Первые четыре класса согласились и отказались заниматься, V и VI классы просят продолжать занятия. Прошу разрешения первых отпустить, а последним заниматься». На эти телеграммы в тот же день был получен ответ от Его Высокопреосвященства: «Примите меры к ограждению желающих заниматься, прочих отпустите» и от обер-прокурора Св.Синода: «Благоволите поступать по Вашему предположению»[35].

12 октября 150 гимназистов, реалистов и семинаристов, многие с палками, ворвались в 2 часа дня в здание Тамбовского реального училища и требовали прекращения занятий[36]. Таким образом, забастовали почти все светские учебные заведения города Тамбова. Учитывая это, а также то, что забастовщики терроризировали желающих заниматься, архим.Феодор просил Его Преосвященство прекратить занятия во всех классах семинарии и распустить желающих заниматься на некоторое время. Это необходимо было и потому, что после забастовки на железной дороге и прекращения движения поездов забастовщики не могли разъехаться по домам и препятствовали бы занятиям желающих. Его Преосвященство на эту просьбу дал своё согласие. Занятия во всех классах прекратились.

Интересно, что Правление семинарии было поставлено в затруднительное положение как в отношении мер взыскания к виновникам забастовки, так и в деле предупреждения подобных явлений в будущем. Дело в том, что в конфиденциальном отношении Учебного Комитета от 21 декабря 1901 г. за № 20013 по поводу происходивших тогда беспорядков в семинариях говорилось: «Массовое уклонение от учения ни на один день терпимо быть не может». В бывших доселе подобных случаях немедленно следовало распоряжение высшей церковной власти распустить всех воспитанников и всех признать уволенными из семинарии с тем, «что новое поступление в оную может последовать не иначе, как по новым прошениям, чем все оказавшие себя преступными и неблагонадежными вовсе не будут приняты или, в благоприятных случаях, принуждены будут ждать до следующего учебного года». «Так будет поступлено впредь со всеми семинариями, в коих масса учащихся доведет себя до подобного беспорядка». Но «ввиду общего характера семинарских движений, имеющих тесную связь с событиями государственной и общественной жизни», Правление семинарии не применило в данном случае указание Учебного Комитета[37].

После целого ряда мер, предпринятых по распоряжению еп.Иннокентия, 1 ноября начались занятия с воспитанниками V и VI классов. Но искренне желающих заниматься оказалось немного, а большинство проявило желание или из боязни огорчить родителей, или по материальным расчётам. Затем следует битьё стёкол в квартирах некоторых преподавателей. В конце концов, и воспитанники V и VI классов не выдержали: половина из них прекратила занятия, а другая продолжала заниматься. В своём рапорте преподаватель Николай Лебедев отмечал, что «может быть, под влиянием угроз со стороны забастовавших воспитанников, вскоре среди воспитанников VI и V классов обнаружилось разделение на две враждебных партии, бойкотизация друг друга нелегальными средствами, вроде прокламаций или воззваний к обществу с обвинениями против партии. Прокламации и угрозы, — свидетельствует Лебедев, — были также со стороны не учащейся молодёжи, и по адресу преподавателей были употреблены даже насилия»[38]. В связи с этим Правление семинарии просило архим.Феодора ходатайствовать перед Его Преосвященством о прекращении занятий в семинарии. Но «Его Преосвященство приказали продолжать занятия до конца трети»[39]. «В это последнее время, — продолжает Н.Лебедев, — вражда партий сделалась откровенной и мне, как временно исправлявшему должность инспектора (бывший до того инспектором Павел Потоцкий был к тому времени уволен согласно прошению, по семейным обстоятельствам — Р.Л.), приходилось нередко увещевать обе партии примириться между собою и не употреблять насилия. Соглашаясь на последнее, обе партии не отказывались от бойкота в других формах»[40].

24 ноября Его Преосвященство, сам явившись в семинарию, собрал всех воспитанников в общий зал и «лично увещевал примириться обе партии и предложил на обсуждение взаимных между собою недоразумений три дня». На другой день ученики V и VI классов с разрешения о.ректора собрались в столовой и «после двухчасовых переговоров вынесли резолюцию о прекращении занятий». По прочтении в присутствии преподавателя Н.Лебедева, врача И.П.Звонарева, преподавателя И.П.Гагарина, дежурных помещения и инспектора семинарии, резолюцию представили ректору, а затем и Его Преосвященству. Другие — в количестве 60 человек — пожелали продолжить занятия, но по распоряжению Владыки 1 декабря учебные занятия были прекращены[41].

Вслед за этими событиями указом Его Императорского Величества от 20 декабря 1905 года за № 6540 сообщалось о Высочайшем соизволении на предоставление Министерству Народного Просвещения права разрешать приём воспитанников духовных семинарий в университеты[42].

Указом Святейшего Правительствующего Синода от 22 декабря 1905 года за № 6619, по делу о возобновлении учебных занятий в духовно-учебных заведениях объявлялось, что «все те духовные учебные заведения или отдельные классы в сих заведениях, в коих учащиеся не приступят к занятиям непосредственно после Рождественских каникул и, во всяком случае, не позднее 15 января 1906 года, надлежит считать закрытыми до начала 1906 учебного года[43].Что касается коллективных заявлений семинаристов, то Св.Синод определил, что «такие заявления, являясь лишь нарушением основных начал порядка и дисциплины, без коих невозможно ни обучение, ни воспитание ни в одной школе, не могут вовсе подлежать рассмотрению. Преобразование семинарий будет основано на признанных церковною властью началах, к выработке коих привлекаются лучшие педагогические силы духовного ведомства, а отнюдь не может быть следствием тех или иных пожеланий, высказанных незрелыми питомцами школы и притом с прямым отказом исполнять лежащие на них обязанности»[44].

Конечно, вопрос о реформе пастырской школы назрел давно, но очевидной становилась и необходимость общей реформы церковного управления. Без этого какие-либо другие изменения остались бы малоэффективными. Открывшееся при Св.Синоде в марте 1906 года Особое Присутствие для подготовки к Собору с большим вниманием отнеслось к трудностям духовных школ. Однако единое мнение по разрешению этих трудностей так и не появилось.

На первом пастырском собрании духовенства Тамбовской епархии, происходившем в Тамбове 25-27 января 1906 года, архим.Феодор «по желанию многих» докладывал:

Сознаюсь, что не имею достаточной опытности, хотя два последних беспокойных года всё же дали мне такой опыт, которого не дадут и 15 лет спокойной жизни. По моему мнению, желательно внести в воспитательное дело как можно более семейного, нравственного начала. Я думаю, что цель нашего собрания — услышать от пастырей решение вопроса о преобразовании пастырской школы; от вас, отцы, зависит, чтобы наша школа не была бременем для Церкви. Это — один вопрос. Другой вопрос — частный, касающийся только нас и только в настоящее время: должны ли мы заниматься теперь, терпеливо дожидаясь церковного Собора и реформ? Думаю, что некоторые из Вас читали мою записку о реформе духовной школы[45]: в ней я провожу ту мысль, что необходимо создать совершенно особый тип пастырской школы. Начало, разъедающее нашу школу, — двойственность в ней: она школа профессиональная и сословная, но она же и общеобразовательная. Отсюда постоянная борьба направлений светского и духовного, и перевес, кажется, на стороне светского: заведена форма, поощряется посещение театра и проч. Вместе с тем, стремление усилить религиозный элемент — хотя бы, например, преждеосвященными литургиями, которые я, к слову сказать, нахожу излишними. Пастырское настроение создается не количеством богословских предметов, а всем духом школы. Теперь при каждой попытке придать больше церковности чувствуешь, что светское начало берёт верх: лишняя стихира за всенощной возбуждает бурю. Состав преподавателей также имеет большое значение: светский не может воспитывать будущих пастырей, наши учителя семинарии не считают даже нужным ходить в нашу семинарскую церковь наряду с воспитанниками. У нас господствует двойственность морали воспитания: одна для питомцев, другая для воспитателей и наставников: исполняй, пока в школе, а потом можешь оставить (например, выпить и проч.).

Наши воспитанники чувствуют себя в школе невольниками положения. Родителям, конечно, приятно, чтобы дети их шли на служение Церкви и чтобы после их смерти остались молитвенники за них. Но дети не смотрят на пастырство, как на что-то высокое (имеет значение возраст, неприглядное положение пастыря, не располагающее к пастырскому служению и проч.), а невольники для пастырства не нужны. Необходимо сознаться, что лучшие ученики теперь всё-таки бегут от пастырства. Добрый тип пастыря вырабатывается только постепенно уже на приходской службе от общения с простым религиозным народом и не в короткое время — таков тип старых священников. Какой же выход? Люди, готовящиеся к пастырству, должны избирать его свободно; пастырская школа должна быть отдельная от семинарии. В школу пастырскую должны поступать люди самоопределяющиеся; вполне добровольно; курс трёхлетний. Пойдут ли в эту школу и откуда? Можно принимать из всех сословий, в возрасте от 18 до 30 лет; дать доступ в эту школу вдовым диаконам. В пастырской школе воспитываются 150-200 человек: при 700 невозможно воспитание, а только полицейские меры. Подобного типа миссионерская школа есть в Казани; наплыв желающих поступить в неё громадный. По одному из проектов, четыре класса остаются общеобразовательными с расширенной программой, с правом поступления в Университет, а два — специально богословские. Но это соединение как бы двух школ с разными целями ненормально. Упрекают школу за полицейский надзор, но в неё перенесены те же приемы воспитания, которые употребляются в семье. Да и в чём, собственно, выражается гнёт полицейского надзора? При неравенстве возрастов педагогическая задача необыкновенно трудна. Пастырская школа должна быть всесословная, с добровольно вступающими в неё питомцами, отдельная от общеобразовательной; из неё доступ в академию.

Другой вопрос — о наших занятиях до тех пор, пока не дадут реформы. Всех требований воспитанников мы не можем удовлетворить: например, разрешить чтение книг бесцензурных; вред очевиден; и вообще чтение книг вещь очень серьёзная. Ведь, например, не много бы было пользы, если 14-летнему мальчику дать читать сочинения даже великого Достоевского. Хотели позвать учеников: отцы знают, в чём заключается их просьба. Мы со своей стороны должны рассудить, что полезно для детей, а не только о том, что им хочется[46].

С мнением архим.Феодора, однако, не могли согласиться преподаватели корпорации Тамбовской семинарии:

Можно ли думать, что семинария преследует двоякую цель, давая кандидатам пастырства не только богословское, но и общее образование? Общее образование имеет своей целью развитие в учащихся широты ума и благородства чувств, необходимых как для образованного человека вообще, так, в особенности, для пастыря Церкви, — необходимых не только самих по себе, но и для более глубокого и всестороннего усвоения догматических и нравственных истин христианства.

Современный пастырь не может быть только начётчиком или требоисполнителем. Он должен быть вполне образованным человеком, в котором бы общее и богословское образование сливались в одно целое православно-христианское мировоззрение. Эта цель может быть достигнута скорее и естественнее в одном, планомерно развивающем, учебном заведении, чем в двух различных, с неодинаковыми задачами и направлением. Говорят, что современная семинария, преследуя, будто бы, двоякую цель, не достигает в существе дела ни одной, — не даёт общего образования в требуемой широте и не воспитывает пастырской настроенности в своих питомцах. Но первое обвинение говорит только об отсталости семинарских программ по общеобразовательных предметам, а второе легко объясняется устранимыми недостатками учебно-воспитательного строя духовных семинарий. Во всяком случае, если современная духовная школа, планомерно развивающаяся и направляющая всё к одной определённой цели в продолжение 6 лет (даже 10), не может воспитать в учащемся юношестве так называемой пастырской настроенности, то более чем сомнительно, чтобы успела сделать это проектируемая «пастырская» школа в продолжение 2-3 лет.

...Сословность современных семинарий установлена лишь позднейшими узаконениями, ограничивающими доступ в духовную семинарию детям других сословий и поступление в высшие учебные заведения и на государственную службу окончивших семинарии. Уходить на сторону больше всего побуждает воспитанников семинарии приниженная малообеспеченная жизнь нашего духовенства. Можно надеяться, что с устранением ограничений относительно тех, которые желают вступить в семинарию, и относительно тех, которые хотят по окончании её избрать себе род служения по собственному желанию, сами собой исчезнут сословность духовных семинарий и принудительность в избрании некоторыми пастырского служения. А улучшение постановки общеобразовательного и богословского курса и устранение существенных недостатков в воспитательном строе семинарии, можно надеяться, даже предотвратят отлив лучших питомцев семинарий на сторону. Если же в некоторой степени и продолжится последний, то это обстоятельство едва ли должно опечалить Церковь. Православно-христиански воспитанный деятель на всяком поприще служения может приносить посильную пользу Церкви, везде являясь носителем и распространителем усвоенных им в семинарии начал веры и нравственности.

Ввиду указанных соображений, Общее Собрание Тамбовской Духовной Семинарии не находит возможным примкнуть своим мнением к сторонникам уничтожения семинарий, а считает необходимым сохранить основной тип духовной школы, характеризуемый философско-богословским направлением образования...[47]

Таким образом, преподавательский состав Тамбовской семинарии более сочувствовал требованиям своих воспитанников, чем осуждал их. Не принимались лишь методы выдвижения этих требований. В свою очередь преподавательская корпорация предлагала:

В основу школьного строя должно быть положено прежде всего доверчивое отношение к корпорациям преподавателей и воспитателей, как главной силе в школе. Им ближе всего должны быть известны нужды школы и более, чем кому-либо, дороги интересы ее; да и компетентность и правоспособность их к разумному видению школьной жизни не должны бы подвергаться сомнению. Члены этих корпораций — бывший цвет духовно-школьного юношества, самым тщательным образом проверенный, и, несомненно, в общем они представляют могучую коллективную духовную силу, способную и готовую на большую и добрую работу. Если в действительности результаты их деятельности оказываются ничтожными, то именно потому, что современный строй школы создаёт слишком неблагоприятные для этой деятельности условия, будучи основан на принципе недоверия к корпорациям. При современном строе как отдельные члены корпорации, так и целые корпорации являются в сущности совершенно бесправными, лишёнными действительной самостоятельности и инициативы в устроении школьной жизни. Даже единогласное их решение может быть уничтожено одним росчерком пера епархиального преосвященного; с другой стороны, они могут быть вынуждены под собственной ответственностью осуществлять предписанное тем же росчерком пера мероприятие, которое они единодушно и убеждённо признают нецелесообразным и для школы неполезным. Принцип недоверия последовательно проведен и в той мелочной, иногда обидной, во всяком случае тягостной опеке, какая установлена над деятельностью преподавателей и воспитателей. Вообще теперь все школьное дело предоставлено единоличному усмотрению епархиального архиерея, причём является необеспеченной бесспорная компетентность этого устроения в делах учебных и педагогических и не исключена возможность незакономерного пользования властью. В связи с этим и положение ближайших начальников семинарии — ректоров — представляется несоответствующим действительным интересам школы. Назначаемые сверху, а не избираемые на месте, они сплошь и рядом являются для школы людьми случайными и совершенно чужими, которым не понятны и не дороги местные традиции и предания, которым поэтому весьма нелегко установить тесную внутреннюю связь со школой и корпорацией и жить с ними дружной общей жизнью на благо школы[48].

Далее предлагалось иметь «епархиальному архиерею только общее наблюдение за ходом школьной жизни — за тем, чтобы строго соблюдались в ней требования действующих узаконений и чтобы в действие приводились только такие мероприятия школьного управления, которые вполне и всесторонне обоснованы; но начальственное усмотрение его по отношению к школе должно быть строго ограничено.

Ближайшее наблюдение за учебно-воспитательной стороной школьной жизни, направление этой жизни согласно требованиям Устава и постановления Совета семинарии и объединение деятельности школьной корпорации на этих началах принадлежат ректору семинарии, избираемому Советом, закрытой баллотировкой, сроком на пять лет, и утверждаемому в должности Советом окружной академии. Он состоит в сане протоиерея, занимает одну из семинарских кафедр, но имеет уроков не более 12[49]. Все дальнейшие предложения Общего Педагогического Собрания сводились к обмирщению духовной школы, выборному началу и пересмотру программ, так что некоторые пункты совпадали даже с пунктами петиции, поданной семинаристами.

Понятно, что архим.Феодору в таком преподавательском окружении, по своим взглядам с ним прямо противоположном, приходилось нелегко, хотя у него были единомышленники. Вскоре к о.ректору присоединился близкий друг. В начале 1906 года указом Св.Синода за № 1167 от 31.01.06 на должность инспектора был назначен преподаватель Оренбургской духовной семинарии иером.Симеон (в миру Михаил Михайлович Холмогоров). Кандидат Казанской духовной академии 1903 года, он с 15 августа 1903 по 10 августа 1904 состоял профессорским стипендиатом по кафедре Патрологии в Казанской духовной академии, 10 августа 1904 был определён преподавателем гомилетики, литургики и практического руководства для пастырей в Оренбургскую духовную семинарию, где преподавал в то же время библейскую историю ученикам 11 класса семинарии; с 15 ноября того же года состоял членом-сотрудником комиссии по организации и ведению народных чтений, законоучителем и заведующим воскресной мужской школой для взрослых; с 28 апреля 1905 состоял членом-казначеем Оренбургского Епархиального училищного Совета; с 16 октября того же года — законоучителем VII класса реального училища. В Тамбовской духовной семинарии о.Симеон стал преподавать Священное Писание в I-V классах.

2 мая 1906 года в семинарии случилось событие, далеко выходящее из обычных рамок поведения недовольных семинарскими порядками воспитанников. Утром, перед первым уроком, воспитанник I класса Владимир Грибоедов «совершил покушение на жизнь о.ректора семинарии архимандрита Феодора, выстрелив в него из револьвера»[50]. Архим.Феодор остался жив[51], однако «в семинарии в этот день ученики пели марсельезу и высказывали сожаление о неудачности выстрела в него»[52]. Меньшинство отрицательно относившихся к совершенному преступлению по случаю спасения жизни ректора отслужили благодарственный молебен в приходской церкви, так как в семинарской церкви этого сделать не решились, дабы «не раздражать» учеников. Грибоедов некоторое время пробыл под арестом, а затем, 4 июля, меру содержания под стражей заменили «отдачею его на поруки в сумме 3 тыс.рублей его дяде, священнику Кошеляевскому, и Грибоедов из-под стражи освобождён»[53]. Следуя христианской заповеди, архим.Феодор простил своего обидчика и не способствовал возбуждению уголовного дела. К тому же умолчание о происшествии было выгодно и Правлению семинарии, не желающему большой огласки совершённого акта.

21 августа 1906 года указом Св.Синода за № 9052 архим.Феодора переводят на должность ректора в Московскую духовную семинарию. Известие об этом сильно опечалило преосв.Иннокентия и, как сообщали «Тамбовские Епархиальные Ведомости», большую часть семинарской корпорации.

27 августа преосв.Иннокентий чествовал архим.Феодора прощальным обедом, за которым вел сердечную задушевную беседу и на прощании вручил о.ректору прекрасную икону прп.Серафима Саровского, в серебряной ризе, с надписью на тыльной стороне её: «Достойнейшему архимандриту о.Феодору, твёрдому в настроении, непорочному в житии, в благословение и на молитвенную память от благодарного ему Иннокентия, Епископа Тамбовского».

3 сентября прощалась с о.ректором большая часть семинарской корпорации, к которой примкнули и некоторые сторонние семинарии лица. Литургию в этот день в семинарском храме совершал архим.Феодор в сослужении с прот.Тихоном Поспеловым, инспектором семинарии иером.Симеоном, духовником семинарии П.И.Добротворцевым, экономом семинарского общежития И.М.Спасским при участии диаконов — эконома семинарии П.Казанского и письмоводителя семинарского Правления С.С.Лоскутова. По окончании литургии, был совершён молебен небесным покровителям семинарского храма, словенским первоучителям Кириллу и Мефодию, причём в священнослужении приняли участие, кроме совершавших литургию, протоиерей П.И.Успенский, священники В.В.Лебедев, Суворов и П.И.Моршанский. После провозглашения обычного в этих случаях многолетия, о.ректор обратился к собравшимся со следующей речью:

В последний раз я помолился в этом святом храме, в последний раз переживал я святые минуты братского общения и братской молитвы в союзе мира и любви с вами, дорогие мои друзья. И теперь, принимая посох странствия от вас, я чувствую потребность сказать вам последнее слово, как долг горячей любви и признательной благодарности к вам.

Братской молитвой я начал свою жизнь с вами, братской молитвой и оканчиваю её. Помню, приехал я в Тамбов в субботу, и первые мои шаги были в этот святой храм, и первое моё общение с новой семьёй было общение молитвенное. Я видел в этом доброе предзнаменование. Хотелось верить, что, может быть, Господь за общие наши молитвы поможет мне право делать то дело, на которое я поставлен. Не мне, конечно, говорить вам о силе братской единодушной молитвы в храме, вы сами мысленно и опытно дознали это. Но если при обычном течении жизни братская молитва является великой бодрящей силой, то во дни нравственных страданий и мучений, в дни тяжелых жизненных испытаний она является единственным утешением мятущейся душе.

Мне на долю пало вместе с вами переживать тяжёлые дни, мы присутствовали как бы при страшной агонии, какую переживала школа вообще и наша в частности... Только своих сил не хватало сносить тяготу нравственных терзаний и мучительных страданий... ваша любовь, ваша поддержка давали мне силы стоять у самого, так сказать, одра больного, лицом к лицу видеть раны его, сносить часто прихотливые требования его... С болью в сердце я должен сказать, что вверенный мне больной был не всегда доволен моим уходом за ним. И вот сейчас, когда я на молебне прочитывал слова Господа Иисуса о добром Пастыре и о наёмнике и увидел слова: По чуждем же не идут, но бежат от него: якоже не знают чуждаго гласа,— они как бы огненными буквами вырисовывались предо мной; болью сжалось сердце, и пред умственным взором моим мгновенно в одной яркой картине предстало всё, пережитое в последние два года... Ведь овцы-то более чем на половину гласа моего не слушали, в след меня не ходили... Тяжело, братие, переживать это обличение пред судом Божиим. Но пусть это будет нашим воспитательным крестом. И я не хочу отнести этого печального явления за счёт овец. Думается, что собственное моё убожество, моя собственная отдалённость от Христа — истинной двери для словесных овец — была причиной того, что я не мог приводить их к этой двери; со Христом бы да во Христе помог нам Бог совершить служение. Но пусть другие осудят меня.

Грустно, тяжело мне разлучаться от содружества вашего, но, видно, так Бог судил.

Прошу же вас, братие священнослужители, друзья, сослуживцы и добрые знакомые, помолитесь за меня, да будет новый путь мой путём мира и любви.

Провозглашаю многолетие за всех собравшихся здесь[54].

Из церкви все собравшиеся, за исключением некоторых лиц, отправились в квартиру архим.Феодора, где предложен был собравшимся чай и затем обед. Во время обеда было произнесено несколько речей. Первым начал говорить инспектор семинарии, иером.Симеон; он сказал следующее:

Отрадно видеть горсть людей, собравшихся около той или другой личности и сосредоточивших свой взор на ней. Какое-то благоговение чувствуется при этом. Даже тогда, когда все они молчат, сторонний человек видит какую-то особенную силу, связавшую их воедино, читает в глазах их многое, ясно говорящее как о центральной личности, так и о собравшихся около неё. Не ошибусь, если скажу, что молчание, поселившееся среди нас в эти минуты, есть красноречивое свидетельствование тяжести утраты, понесенной нами в лице уходящего от нас о.ректора.

В глазах всех, здесь собравшихся, я читаю мысли и думы, рождаемые этой утратой. Что касается меня, я свои чувства, мысли и думы мог бы кратко выразить так: «Отче! иду и я с тобою». Немного, всего только три месяца, я служил с о. ректором; немного более двух лет служили и большинство из нас, но и за это время мы успели полюбить его: на образование внутренних связей душ время мало имеет влияния, главная роль принадлежит откровенности сходящихся и сродству их душ...

Провозглашаю тост за дорогого нам о.ректора и братское единение наших душ...

В ответ на это о.ректор сказал несколько слов, в которых, благодаря всех собравшихся за добрые теплые чувства к нему, заявлял, что он в своей деятельности пользовался этим фактом как силой, укрепляющей при колебании, умиротворяющей при душевной смятенности, поддерживающей веру в людей при виде злоупотребления откровенностью и искренностью. «Если я сделал что доброго для семинарии, — заключил он свою речь, — сделал благодаря вам, благодаря вашей любви, вашей крепкой руке, на которую я всегда опирался»[55].

Много речей звучало на этом обеде в адрес архим.Феодора. Их ряд закончил М.С.Малиновский, указав, что говорить о достоинствах о.ректора — излишне: они всем известны и грустить об уходе его отсюда — нечего: не умели ценить его здесь, и — предложил пожелать о.ректору найти лучшее в Московской семинарии и просить не забывать всех собравшихся за прощальной трапезой в молитвах. «Он был великим молитвенником за нас», — закончил свои слова Макарий Степанович.

В ответ на приведенные речи архим.Феодор сказал следующее:

Я хотел бы, друзья мои, отвечать каждому из вас в отдельности, но множество речей и внутреннее единство их делает совершенно невозможным сделать это. Позвольте объединить в одной речи всё, что я хотел сказать каждому из вас.

Вы слишком много приписали мне добрых душевных качеств и достоинств начальника-сослуживца. Не сомневаюсь в искренности сказанного, но, вместе с тем, без смущения не могу всё сказанное, вместе взятое, отнести к себе. Боюсь, что совесть моя больно будет осуждать меня, если я хоть мысленно посягну на это величие. В ваших речах сказались ваши собственные идеальные взгляды на дело и деятелей воспитания, чрез этот-то идеализм вы взглянули на меня. Очень рад, что вы увидели в моей личности некоторые черты ваших идеалов и во имя этого наделили меня своей любовью и дружбой... Очень рад слышать, что я иногда оказывал вам своей личностью нравственную поддержку, но своих слов о том, что вы были для меня нравственно крепящей силой, я не беру назад. Я чувствовал свою силу в вашем единомыслии со мной, вы — в моём. При нравственном идейном единении это так и должно быть. Каждый действует свободно, но в согласии со всеми прочими и в этом органическом единении черплет уверенность и решительность.

Единение учащей и воспитывающей корпорации — начало и конец чаяний и желаний школы. Счастлива ещё эта школа, когда педагоги её так высоко, так свято и чисто понимают свою задачу и свой нравственный долг.

Если бы побольше было приставленных к делу школьного воспитания и обучения людей с идеальным характером, то, думается, можно было бы быть вполне спокойным за судьбу дорогого нам больного — семинарии. Все согласны в том, что положение больного крайне тяжёлое, все согласны в необходимости для него сложной и опасной операции, но далеко не все согласны во взгляде на самый ход операции и личности операторов — в этом главная печаль нашего положения.

Что будущее несёт нам — тайна. Во всяком случае, я надеюсь, что присутствие ваше в этой семинарии если и не предотвратит плачевного исхода операции, то значительно облегчит страдания умирающего.

Великого я в здешней семинарии ничего не сделал. Хотел я делать добро — это правда. Если что и сделано доброго, сделал не я, а Бог; худое — моё, моей жизненной неопытности и юношеской ещё доверчивости. Годы моего пребывания в Тамбове были годами моего духовного рождения и сурового воспитания в самостоятельности и решительности. Многое, может быть, было понято неправильно, многое, может быть, и сделано не так; да будет всё это прощено мне во имя искренней благожелательности к семинарии в её целом. Вам — сердечное спасибо за то, что вы облегчили мне скорби моего рождения и воспитания.

Сердечность, искренность речей и утешение любви, которыми так обильна наша нынешняя прощальная трапеза, коренным образом переменили настроение моего духа, обычного в последнее время. И этот прощальный луч света, которым вы дарите меня при расставании, как ясный солнечный луч, прорезывающий хмурое осеннее небо, таким теплом и бодростью входит в моё сердце, что кажутся ничтожными самые скорби и испытания, пережитые здесь. Я не сетую на эти скорби, ибо в нашей жизни скорби имеют громадное воспитательное значение, и кто знает, чем лучше вырабатывается характер человека: скорбями или радостями. Знаю только одно, что горе человеку, аще вси человецы рекут добре, и в этом слове Господнем, думаю, и вы найдёте утешение, а в раскрытии глубокого смысла сих слов обретёте мужество и силы в несении общего нам педагогического креста.

Моё желание теперь одно — пожелание скорейшего выздоровления нашему дорогому больному — семинарии...[56]

В конце братской трапезы говорил о.Симеон. Он извинялся перед архим.Феодором в оплошности, допущенной чествующими его именно в том, что трость, которую они решили поднести ему, ещё не получена из Москвы. «Мы хотели, — говорил он, — на память о себе вручить Вам, отче, трость, с которой бы Вы ходили всегда, но она ещё не получена... Я предлагаю Вам, господа, просить о.ректора простить нам эту невольную опрометчивость и принять посох после, когда это окажется возможным!» Все, поднявшись со своих мест, просили о.ректора не отказать в просьбе — принять посох. В ответ на просьбу о.ректор сказал приблизительно следующее:

С чувством глубокой благодарности и искренней радости принимаю предназначенный мне посох. Лучшего подарка мне не могли спрезентовать. Это такой подарок, который я всегда буду иметь в руках, как только захочу покинуть свою квартиру, намереваясь идти на дело свое... Ваши сердечные речи, символически заключённые в нём, при прикосновении к нему, как букет живых цветов, будут будить во мне энергию, веру в труд и людей, так быстро расходуемые в наше время... Благодарю, с радостью приму, свято буду хранить его...[57]

Отбыл архим.Феодор из Тамбова с вечерним поездом 5 сентября. Ко времени отхода поезда в парадных комнатах вокзала собрались: преосв.Нафанаил, еп.Козловский, А.Е.Андриевский, прот.С.Бельский, члены семинарской корпорации и некоторые из горожан. Инспектор семинарии, о.Симеон, с разрешения преосвященнейшего Иннокентия, провожал о.ректора до самой Москвы.

О.Симеон исправлял должность ректора с 18 мая по 17 июня (во время нахождения архим.Феодора в отпуске) и с 31 августа по 4 ноября 1906 года. 4 ноября о.Симеон указом Св.Синода назначается ректором Тамбовской семинарии и уже 19 ноября еп.Иннокентием возводится в сан архимандрита. Возведение его в сан архимандрита было совершено в Казанском монастыре, в воскресенье. Посмотреть на редкое торжество собралось множество богомольцев. Но, к сожалению, не все знали, что обряд возведения в сан архимандрита, совершаемый на малом входе, заканчивается после литургии вручением жезла новопоставленному, и потому многие ушли из храма, не прослушав речи преосв.Иннокентия.

Еп.Тамбовский Иннокентий (Беляев)

В день вручения тебе власти, — говорил вл.Иннокентий архим.Симеону, — сознаемся здесь в храме, пред ликами святых Божиих, что настоит вести врученный тебе корабль среди моря бурного. Посмотри, какой разлив политических страстей обуял всех, с дарованными свободами! Эти страсти из-за разности убеждений поделили на лагеря не только общество, но, к прискорбию, и семью, и школу. Враждуют из-за политических убеждений отец с сыном, из-за них же идет глухая борьба между товарищами по школе: и здесь появились свои партии, оказались свои, ещё недоучившиеся, левые и сидящие там же на скамьях правые, одинаково друг друга не терпящие.

Ещё прискорбнее то, что эта политика готова была заглушить и подавить в школе науку. Мы уже видели, как из-за неё топталась и попиралась наука, как юношество охотно и спокойно решало не учиться, бастовать, как ради той же политики оно устраивало сборища не только в стенах учебных заведений, но и на площадях и улицах. Все, кто наблюдает ныне за развитием учащейся молодёжи, несомненно, видят, что это развитие идёт по ложному пути: совершается не ознакомление и изучение классических образцов литературного творчества, великих учителей философской мысли, а процветает в учащейся среде поверхностное знакомство с социальными и политическим теориями по лёгким, общедоступным брошюрам. Не читавшие классических творений мировых гениев и лучших представителей русской мысли, полуграмотные, они, однако, прекрасно осведомлены и знают современные утопии Бебеля и переделки Каутского.

Под влиянием той же политики учащиеся поделили на партии своих начальников, воспитателей и учителей. И не стало прежнего доверчивого отношения ученика к своему опытному и старшему его учителю. Его сменило предвзятое, предубеждённое обращение несходных по убеждениям людей друг к другу, обращение не всегда спокойное, иногда намеренно придирчивое. Естественным выводом из этих взаимных отношений оказалась потеря авторитета учителя над учеником, а затем потеря силы и обаяния вообще всякого авторитета. Перестало действовать это сдерживающее и судящее начало как в семье, так и в школе, — и вот мы стоим пред печальным явлением умственного понижения и нравственного падения учащейся молодёжи.

Наши семинарии не избежали этой общей духу времени участи. Политическая волна пробила крепкую брешь в этом духовном корабле; трещина оказалась настолько великой, что ему почти грозит гибель во взбаламученном море. И прежде двойственность целей семинарского образования вредно отражалась на воспитании учащихся. Недоумевали, какую меру воспитательного воздействия приложить к ученику-семинаристу: общую или особенную, соответственную будущему его пастырству. С одной стороны, старались дать ему общее образование, одинаковое со средней школой, а с другой — хотели особыми специальными науками породнить его с предстоящей пастырской деятельностью. Эта двоякая цель сбивала с толку многих: семинарист трактовался то как школьник, которому должно быть доступно все, что разрешается учащемуся в средней школе, то как особенный питомец, предназначенный к высшему служению. Но с объявленными свободами ученики семинарий настойчиво потребовали везде и всюду освобождения их от всех обязанностей, правил и воспитательного воздействия, потребных для религиозного воспитания. Теперь им кажется излишней и ненужной общая молитва, обязательное посещение богослужений и другие благочестивые навыки, необходимые для воспитания духа церковности. Всё настойчивее раздаются из среды их голоса о том, чтобы приравнять их воспитание к светским школам, дать простор и свободу для всяческих влияний, кроме религиозных. Забыто предстоящее впереди пастырство как цель семинарии. Корабль треснул и дал глубокую течь. Цель плавания и направление пути потеряны....

Вот в какое время ты становишься кормчим у этого надтреснутого корабля при совершенно неопределённом курсе его плавания[58].

Новый учебный год начался в семинарии на полтора месяца позднее обычного. Сравнительно с прежним строем жизни, произошли некоторые перемены в распределении утренних учебных часов. Именно: в силу определения Св.Синода — в младших трёх классах еженедельно должно было быть 26-27 уроков, что и вызвало необходимость перейти к пяти-урочной системе, сократить уроки до 50 минут и перемены — до 10 минут; одна большая перемена между третьим и четвёртым уроками — 20 минут. Три раза в неделю (во вторник, четверг и субботу) занятия завершались после четырёх уроков — в 1 час дня.

По примеру прошедшего года, с благословения Преосвященного, из учеников V и VI классов образовали небольшой кружок проповедников (16 человек), под руководством архим.Симеона и преподавателя А.А.Нечаева.

Со спадом революционной волны, налаживалась и внешняя жизнь воспитанников Тамбовской семинарии. Однако до полного успокоения было ещё далеко. Так, на страницах подпольного журнала Тамбовской семинарии «Факел», вышедшего в ноябре 1906 года, в частности, говорилось:

Забастовка — в настоящее время — мечта. Она неосуществима. Прокатилась по Руси высокая волна общего протеста, и мы, семинаристы, поднялись на ней в прошлый год и успели кое-чего добиться. Теперь — волна улеглась. Надо ждать новой. Ждать и созидать её. Одних нас раздавят[59].

Воспитанники, являвшиеся сельскими жителями, привозили домой нелегальную литературу и прокламации, организовывали кружки, вели агитацию среди крестьян. В донесении Губернского жандармского управления (ГЖУ) указывалось, что исключенные из учебных заведений воспитанники «распространяли среди крестьянского населения учения, направленные на свержение существующего государственного строя», «входя сначала в беседу с крестьянами о их положении и нуждах, а затем, собирая сходки крестьянской молодёжи в лесах и на сенокосах, на берегах рек во время отдыха внушали крестьянам революционные идеи[60].Листовки и воззвания раскладывались по дорогам, оставлялись у домов или в стогу сена, раздавались крестьянам.

Комитеты социалистов-революционеров давали учащимся задания по проведению экспроприаций — вооружённых нападений, с целью изъятия денег на партийные нужды. Одна из таких групп, включавшая воспитанников Екатерининского института, во главе с бывшим семинаристом В.Веселовским, провела в 1906 году в Тамбовской губернии 10 экспроприаций[61].

Во время Рождественских каникул в Москве прошёл съезд семинаристов, на котором обсуждался дальнейший ход действий. После каникул занятия в Тамбовской семинарии начались 8 января, и решения съезда стали активно проводиться в жизнь. Организовывались сходки, чаще стал выходить «Факел». Ректор семинарии архим.Симеон получал анонимные письма, в которых ему угрожали смертью. Началась организованная кампания против обязательности посещения богослужений. Агитацию вели, главным образом, ученики III и IV классов. Несогласных они решали предать бойкоту, а к младшим и слабосильным применяли насилие: перед всенощной в обоих входах в семинарский двор стояли группы воспитанников, препятствующие квартирным ученикам идти к богослужению, а некоторые вели запись несогласных[62].Таким образом были бойкотированы богослужения 10 и 11 февраля. Подспудно возбуждалась в семинаристах мысль об угрозе предстоящих переводных экзаменов и распускались слухи о массовых исключениях из семинарии и удалении до августа.

На сырную и первую неделю Великого поста воспитанников 27 февраля распустили по домам. Занятия начались лишь 12 марта. К тому времени «Факел», размножавшийся на мимеографе, уже довольно открыто распространялся среди обывателей города Тамбова. В Правлении семинарии поставили вопрос о существовании организации среди воспитанников и пресечении её деятельности. Поэтому Правление семинарии решило в отношении к пяти участникам агитации «применить увольнение»[63]. Когда же было объявлено, что определением Педагогического собрания от 12-15 марта исключено из семинарии пять человек учеников и двадцать семь отпущено в дома родителей до августа с сохранением права держать переходные экзамены в следующие классы, воспитанники в массе своей решили вступиться за своих товарищей. 20 марта, после первого урока, ученики, собравшись в вестибюле, потребовали объяснения причин увольнения пяти товарищей, причём из толпы слышались оскорбительные замечания в адрес о.ректора[64]. После объяснения с корпорацией преподавателей ученики разошлись по классам и устроили сходки. Некоторые остались на последние уроки.

21 марта занятия в семинарии шли своим порядком, однако, тишина среди семинаристов говорила о подготовке к дальнейшей защите интересов уволенных товарищей. 22 марта, после первого урока, к ректору явились делегаты от учеников и прочли ему в присутствии инспектора заявление: «Признавая увольнение наших товарищей без доказательных причин неосновательным, мы, воспитанники семинарии, протестуем против такого постановления Правления»[65]. Затем они потребовали допустить до экзаменов в мае всех уволенных из IV и VI классов и дать окончить им курс, выпустив с баллом по поведению «5»; уволенных воспитанников из других классов допустить также к экзаменам в мае или августе и дать возможность продолжить образование или поступить в другую семинарию. Ответ потребовали дать не позднее субботы 24 марта.

Срок давно истёк, и 7 апреля 1907 года около 9 часов, в субботу, на архим.Симеона было совершено покушение. Выстрелом в спину ему повредили позвоночник, и до конца жизни (расстрелян, так же, как и Вл.Феодор, в 1937 году) он лишился возможности ходить[66]. Таким образом, о.Симеон буквально заслонил собой архим.Феодора, сменив его на посту ректора. Будь в это время архим.Феодор в Тамбове, эта участь ждала бы его. Но Господь распорядился иначе...

Стрелявший в о.ректора семинарист скрылся, однако личность его установили. Им оказался ученик второго класса Николай Архангельский. Только 2 октября 1908 года Архангельского задержали в Воронеже (он выдавал себя за крестьянина Лаптева). Его опознали по фотографии, обязательность которых при поступлении в Тамбовскую семинарию с 1906 года ввёл архим.Симеон. Из документов, обнаруженных при задержании Архангельского, выяснилось, что он принадлежал к организации, члены которой называли себя анархистами-коммунистами. Покушение на архим.Симеона Архангельский совершил, якобы, по решению этой организации. Военный суд приговорил Архангельского к лишению всех прав и состояния и к каторжным работам на девять лет. А архим.Симеон, согласно прошению, 23 августа 1907 года увольнялся от занимаемой должности. Его зачислили в состав братии Седмиезерной Богородичной пустыни, где он стал ближайшим помощником своего духовного отца — старца Гавриила (Зырянова).

Учебные занятия, согласно постановлению Св.Синода, после покушения на жизнь о.ректора не прекращались, но продолжались до обычного окончания их (13 апреля), когда воспитанников отпускали по домам на Страстную и Пасхальную недели. Позже, в отчете ревизора говорилось: «Хотя большинство учеников этим преступлением было взволновано и склонно было осудить его, но злонамеренно настроенная группа вожаков беспорядков относилась к этому иначе, как это видно из того, что, при обыске, произведенном 11 того же апреля гражданской властью у некоторых воспитанников, был найден у воспитанника 1 класса Соловьева Ивана подписной лист в пользу воспитанника Архангельского, стрелявшего в ректора»[67]. Следовало и замечание: «Неприятие Правлением семинарии никаких мер (в двух случаях покушений) приписывают, правда, влиянию самих же пострадавших ректоров, ввиду нежелания их подвергать преступных воспитанников должному наказанию. Но это лишь свидетельствует о дезорганизованности как начальства семинарии, так и корпорации её, потому что при правильном понимании служебных обязанностей не возможно было ни для потерпевших ректоров семинарии, ни для корпорации её допустить истолкования произведенных покушений как личного дела потерпевших, их одних только касавшегося; архимандриты Феодор и Симеон подвергались нападению как начальники учебных заведений, при исполнении своих служебных обязанностей в самом учебном заведении и со стороны своих же воспитанников»[68].

По призыву Центрального революционного комитета семинарских организаций[69], помещавшегося в Вятской духовной семинарии, началось движение за бойкот экзаменов. Этот призыв встретил живой отклик в первых трёх классах Тамбовской семинарии. Подавляющее большинство семинаристов высказались за бойкот и отказались идти на экзамены. Но были и противники этого решения. Самый активный из них — Сергей Федченков.

5 мая группа семинаристов подала петицию от всех воспитанников с требованием отмены переводных экзаменов для всех лиц, имеющих за год удовлетворительные отметки[70]. Едва был прочитан текст петиции, как послышались возгласы: «Петиция дутая, петиция ложь, большинство желает окончания года установленным порядком, петиция без подписей, просим не принимать»[71]. Исполняющий должность ректора, инспектор Николай Протопопов отказался принимать её. Вручавшие петицию, сделав возглас: «Объявляем бойкот экзаменам», вместе с прочими воспитанниками разошлись. Каких-либо беспорядков не было. Однако среди воспитанников стала распространяться прокламация, призывающая «проводить бойкот экзаменам, прибегая для этого, в случае необходимости, к самым крайним мерам»[72]. Семинаристы разделились на партии, каждая из которых выражала решимость твёрдо отстаивать свои взгляды на предстоящие экзамены.

Заявления IV, V, VI классов о желании держать экзамены были сделаны официально в присутствии учеников. 7 мая в семинарии начались экзамены во всех классах, в этот день был письменный экзамен; 8 мая происходили устные экзамены. Попытки сорвать их, однако, не оставлялись. В ходе экзаменов, после перерыва, кто-то бросил флакон с серной кислотой, а затем и снаряд, произведший взрыв. На языке подпольщиков это называлось «химической обструкцией». Вечером этого же дня была получена телеграмма от Его Преосвященства, в которой говорилось о закрытии первых трёх классов семинарии. Ученикам предложили в течение трёх дней оставить семинарию, что и было исполнено.

12 мая в трёх старших классах начались экзамены, которые проходили обычным порядком. В июне месяце (до 9 числа) продолжилось производство устных испытаний воспитанников трёх старших классов, а 10 июня после литургии и молебна воспитанники были отпущены по домам[73].

Вместо архим.Симеона ректором семинарии указом Св.Синода от 23 августа 1907 года за № 9647 назначался прот.Панормов. Инспектором семинарии стал Александр Иванович Ржавенский, до того служивший в Тифлисской семинарии субинспектором.

20 июня в Тамбов съехались отцы уволенных в мае воспитанников семинарии с целью похлопотать об открытии трёх классов. Духовенство отправилось к архиерею (за советом и поддержкой), но он им ответил, что без Синода ничего решить не может. Ждать пришлось недолго. Указом Св.Синода от 31 июля 1907 года за № 8740 Правлению семинарии разрешалось произвести обратный прием семинаристов, уволенных в мае 1907 года, «с строгою разборчивостью их поведения и в приёме в семинарию допустить их к переводным экзаменам в следующие классы»[74].

Тем временем с семинаристами продолжали «работать» разные революционные организации. Так, в семинарии теперь одновременно развивали свою деятельность социал-демократы[75], эсеры и анархо-коммунисты. В «Союз тамбовских семинаристов» входило около 150 воспитанников, или каждый четвёртый семинарист. Сохранялась и группа лиц, выдававшая себя за Тамбовский комитет общесеминарского союза. А летом 1907 года была даже предпринята попытка собрать общесеминарский съезд в самом Тамбове. Но арест одного из делегатов съезда, воспитанника Тульской духовной семинарии Л.Воскресенского, нарушил эти планы, и съезд не состоялся. Из Министерства внутренних дел последовал упрёк местному ГЖУ в том, «что ликвидация съезда была предпринята преждевременно... могли быть задержаны и другие участники съезда, который... несомненно, должен был состояться»[76]..

16 августа 1907 года по определению Св.Синода, для учеников первых трёх классов, уволенных 8 мая, в Тамбовской семинарии производились переводные экзамены.

Классные занятия начались 18 сентября после молебна. В семинарии наступило затишье. По словам подпольщиков, главное внимание воспитанники сосредоточили на новом ректоре, «который для многих был загадочен своею двуличностью в словах и поступках»[77]. После всех произошедших волнений усилилось внимание к семинарии со стороны архиерея и губернатора, которые стали чаще бывать у воспитанников и выступать перед ними с речами. В конце 1909 года еп.Иннокентия назначили экзархом Грузии. Преемник вл.Иннокентия еп.Кирилл (Смирнов) продолжал, как и его предшественник, часто посещать семинарию. Также посещал семинаристов и губернатор Муратов, иногда вдвоем с супругой.

С 1907 года в семинарии начали читать лекции по пчеловодству и садоводству, проводились беседы по прикладным занятиям — столярное ремесло и др.[78]. Для классного обучения пению в семинарии приобрели фисгармонию. Образовано было 14 любительских хоров. Для укрепления физических сил воспитанников ученики первого класса два раза в неделю занимались гимнастикой, в зимнее время вечером, от 7.30 до 8 часов — в семинарском зале, а весной на открытом воздухе в семинарском саду, где имелись различные гимнастические приспособления.

Кроме того, в летнее время ученики играли в лапту, в городки и крокет на семинарском дворе. Зимой ученики катались на коньках по льду реки Цны. Многие семинаристы, в свободное от учебных занятий время, занимались музыкой под руководством учителя музыки и «достигали в этом искусстве значительного совершенства» (многие выбирали для этого скрипку), иные — рисованием под руководством учителя-художника; другие — переплётным мастерством. Иными словами, в жизнь семинарии вносилось разнообразие. Кроме того, воспитанники семинарии, по желанию пастырского съезда духовенства январской сессии 1907 года, с разрешения инспекции, во второй половине учебного года посещали театральные представления, концерты и вечера, а также имели позволение участвовать в концертах Тамбовского Отделения Императорского Музыкального общества, в школе которого некоторые из семинаристов брали уроки пения, гармонии и уроки по инструментальному классу. С 1 ноября 1907 года при семинарии открылась читальня для воспитанников, в которую выписывалось несколько газет и журналов, а также передавались журналы, выписывавшиеся для ученической библиотеки. Словом, проводились все те мероприятия, которые ранее предлагались Общим Педагогическим Собранием, и делалось всё возможное для того, чтобы отвлечь семинаристов от революционной агитации. Агитаторы из среды воспитанников семинарии увольнялись.

Преподавательская комната	Рисовальный класс
6-ой класс II отд. за уроком	Семинарский оркестр

Так, 20 ноября 1907 года ректор объявил трём воспитанникам третьего класса, что они по подозрению в агитации, за уход от переклички после всенощной увольняются из семинарии домой до августа месяца. Ответ семинаристов не заставил себя долго ждать. В течение двух дней (20 и 21 ноября) воспитанники, живущие в корпусе на казенном содержании, заявили трижды своё недовольство постным столом: «20 ноября во время ужина шикали и тихонько свистели; того же числа после ужина явилась к ректору депутация, состоящая из столовых старшин, и заявила ему, что воспитанники недовольны столом, какой им назначается в этот пост по утверждённому ректором расписанию кушаний и что в ближайшие годы кормили лучше. 21 ноября все воспитанники отказались от ужина, не попробовав поданных на стол кушаний»[79]. Депутации было объяснено ректором, что средства, какими располагает Правление, не дозволяют улучшить стол и что допускавшиеся в прежние годы прибавки кушаний вызвали дефицит, дошедший в 1906 году до цифры в 5 800 рублей. К этому следует добавить, что к 1 января 1907 года с недоимками прежних лет Духовной Консистории было не дослано Правлению семинарии 2067 рублей 23 коп., а общая сумма недополученных Правлением семинарии в 1907 году сравнительно со сметой денег выражалась в цифре 5 486 руб. 53 коп.[80]. Вообще, по недостатку средств, хозяйство семинарии было расстроено. Причина этого заключалась в несоответствии ассигнований с действительными нуждами семинарии, вздорожанием всех предметов потребления. Кроме того, 19 октября 1906 года вооружённая шайка грабителей напала на эконома семинарии и похитила у него 1 887 руб. 75 коп. экономических сумм[81]. Однако это не значит, что семинаристов плохо кормили. В тот вечер, например, на ужин были щи с рыбой и гречневая каша, кушание, которое, по отзыву членов Собрания Правления, испробовавших его тут же, «оказалось хорошо приготовленным»[82].. В связи с происшедшим ректор в своем рапорте говорил, что «снова посторонние лица взялись руководить питомцами семинарии и подсказывать им образ действий, который привёл бы семинарию к её закрытию, хотя бы временно»[83].

22 ноября воспитанники собрались перед учительской комнатой, требуя от ректора объяснить причину увольнения до августа трёх третьеклассников. Ректор для объяснения не явился, а инспектором было заявлено, что увольнение ещё не состоялось, архиерей его ещё не утвердил. Воспитанники разошлись по классам и избрали депутацию к ревизору Д.И.Тихомирову, который приехал в этот день из Санкт-Петербурга в Тамбовскую семинарию для ревизии. В связи с этим воспитанниками была устроена демонстрация против всего Правления и принят ряд прокламаций против Правления семинарии и, главным образом, против ректора. Ревизор отказался выслушать депутацию. А 27 ноября в 8 часов утра троим воспитанникам, выступившим 22 ноября перед учительской от лица всех семинаристов в защиту уволенных до августа, через полицию было объявлено об увольнении их из семинарии без балла по поведению и об отъезде из Тамбова в 24 часа.

Ревизором в ноябре и декабре производилось обследование всех обстоятельств жизни Тамбовской семинарии в ближайшее десятилетие. Из причин, способствовавших волнениям в семинарии, он выделил следующие: частая смена за последние годы ректоров, а потом и инспекторов семинарии и затем партийное разногласие в среде семинарской корпорации. Тихомиров также отмечал раскол и среди учащихся, «которые даже в классах поделились на партии и заняли места — одни на правых скамьях, другие на левых, а иные в центре»[84].

В своём отчёте ревизор в итоге писал: «Таких резких фактов, как бывшие в Тамбовской семинарии ранее, когда ученики принимали участие в прямых революционных выступлениях и с угрозами требовали у жителей Тамбова деньги на революционные дела (журнал Правления, 1 апреля 1907 года, № 10), в текущем 1907-1908 году не было. Но почва для всего подобного ещё сохранилась, и группа лиц, выдающая себя за Тамбовский комитет общесеминарского союза, действует. А летом, сколько известно, была неудавшаяся попытка в том же Тамбове собрать общесеминарский съезд. Тайные нити этого кроются на частных квартирах воспитанников и единомышленных им лиц[85]. Из общего числа 630 воспитанников, имевшихся в Тамбовской семинарии в 1907-1908 учебном году, 207 чел. (33 %) жили в казённом корпусе, 112 человек (18 %) помещались в епархиальном общежитии семинарии и 311 чел. (49 %) жили на частных квартирах в городе[86]. Естественно, что должный надзор за последними осуществить было весьма трудно. Из общежитий же относительно спокойным признавалось епархиальное, где «живут дети более состоятельных священников, более потому воспитанные семейно»[87]. О неудовлетворительной с воспитательной точки зрения жизни воспитанников общежития казённого, свидетельствует случай, отмеченный в журнале Правления от 2 ноября 1907 г. за № 46: мать воспитанника 1 класса Княженского, несмотря на свою бедность, не соглашалась отдать сына (принятого на казённый счёт) в семинарский корпус, опасаясь его изменения, под влиянием товарищей, в нежелательную сторону[88]. В своекоштном общежитии ежегодно помещалось от 107-115 воспитанников под надзором одного только помощника инспектора и надзирателя. Последний обыкновенно назначался из лиц с семинарским образованием. Понятно, что такой надзиратель при всех своих достоинствах, усердии к делу воспитания, не мог отличаться достаточной для того опытностью и иметь в глазах учеников, особенно старших классов, необходимый авторитет. Общежитный помощник инспектора, наравне с другими помощниками, обязан был посещать ученические квартиры своего района и других помощников инспектора, но, конечно, в дни своего дежурства в епархиальном общежитии он делать этого не мог, о чём не могли также не знать квартирные ученики.

Все меры, направленные на успокоение семинаристов, носили лишь внешний характер и не затрагивали сути вещей. Внутренние же изменения в недрах духовной школы, которые предлагал проект архим.Феодора, были отвергнуты и прежняя школа неуклонно двигалась к развалу. Воспитанники семинарии заявляли: «Да. Мы питомцы духовной семинарии, мы не дети Церкви Христовой, потому что нет уж на Руси Церкви — общины верующих. От неё осталась одна только форма, форма мёртво страшная. Имя ей — Ведомство Православного Исповедания»[89]. Можно подумать, что эти воспитанники ратовали за возрождение внутренней жизни Церкви, но это совсем не так. С явным сарказмом в том же «Факеле» приводится следующая заметка относительно присутствовавших в алтаре за богослужением учеников VI класса: «Пока в алтаре присутствует кто-либо из “отцов”, будущие пастыри стоят чинно, как “настоящие”. Но стоит только “отцам” удалиться из алтаря, как начинается наряжение в священнические одежды, в камилавки, митру, в ректорскую мантию. Был даже случай, когда наряженные в ректорскую мантию танцевали лезгинку[90]. При этом ни лекции о вреде пьянства, ни введенный в старших классах с 1 января 1910 года в курсе нравственного богословия раздел по разбору и опровержению социализма, ни какие-либо другие искусственные методы воспитания семинаристов не могли вдохнуть в них ту искру веры, которую они затоптали в поисках мнимой свободы. До времени, в силу неспособности создать новую школу, нужен был жёсткий контроль в старой школе или незаурядная личность, которая могла бы способствовать чуду рождения веры и духовного горения в юных сердцах. В Тамбове такой личностью явился Владыка Кирилл[91], а вся преподавательская корпорация семинарии вместе с ректором и инспекцией, была привлечена к фактическому участию «в деле воспитания». Появилась надежда, что через такое деятельное участие преподавателей в деле воспитания будет положено основание общему объединению всей корпорации. С января 1908 г., «в виде опыта» преподаватели намеревались принять на себя классное наставничество. Их задача состояла «в прояснении затемненного ученического сознания». Действительно, семинаристы уже потеряли трезвый взгляд на вещи и не могли отличить чёрное от белого:

Воровство перестало быть зазорным; хулиганство открыто признавалось достоинством; неряшество возведено в правило жизни; дерзкое присвоение учащимися не принадлежащего им права публичного порицания начальствующих лиц, права — решать участь повинившихся учеников возводилось в принцип семинарской жизни[92]

Постепенный спад революции и предпринятые меры внутри самой семинарии не замедлили дать результат. Воспитанники прекратили, за редким исключением, уклоняться от богослужений в своей церкви и от классных уроков; в храме стояли благопристойно и в классах на уроках вели себя благоприлично; в обращении со своими начальниками, воспитателями и преподавателями не проявляли прежней заносчивости; издание подпольного журнала «Факел» остановилось на первом номере 1908 г.; число грубых нарушений дисциплины значительно сократилось. Буря пронеслась, оставив множество покорёженных душ и немало жертв, а наступившее затишье давало последнюю возможность обратиться к Богу и отвратить грядущую катастрофу...

Однако общий строй духовных школ оставался в прежнем виде и, в конце концов, показал всю свою несостоятельность. Проект же новой духовной школы был, отчасти, воплощён в жизнь лишь в 20-х годах настоятелем Даниловского монастыря архиепископом Феодором (Поздеевским) в виде богословских курсов. К себе в Данилов Вл.Феодор пригласил и архим.Симеона (Холмогорова). Впоследствии, весь этот цветник делателей Христовых в годину лютых гонений дал Церкви новых мучеников и исповедников Российских, как семя и залог для истинного обновления нашей христианской жизни.

Примечания

1. «Тамбовские Епархиальные Ведомости» (далее ТЕВ), № 10, 1904, с.183.
2. Хороший отзыв о книге о.Феодора помещён на страницах «Христианского Чтения» профессором С.-Петербургской духовной академии Бронзовым.
3. ТЕВ. № 9, 1904.
4. ТЕВ. № 20. 1904, с.333-334.
5. ТЕВ. № 20. 1904, с.335-337.
6. ТЕВ. № 6. 1904.
7. ТЕВ. № 27. 1904, с.735.
8. ТЕВ. № 32. 1904, с.885.
9. ТЕВ. № 44. 1905, с.1851.
10. В бытность автора в нашей семинарии процветала нелегальная «ученическая» библиотека с выпиской журналов либерального лагеря и с такими библиографическими редкостями, как «Кто виноват?» Герцена. Библиотека энергично поддерживалась «членскими» взносами и читалась бойко. (Следует также сказать, что в Тамбовской духовной семинарии с начала века существовала традиция выпуска рукописных ученических журналов, в которых порой звучала острая критика в адрес правительства: «Семинар» (1900), «Правда» (1901-1902), «Маяк» (1906). «Факел» (1907-1908) (См.: Черменский П.Н. Прошлое Тамбовского края. Тамбов, 1964, с.172; ГАРФ, фонд Департамента полиции, особый отдел, 1908, дело 1, часть 52, л.4). Одно время тайно выписывали журнал «Наш путь», но он скоро был закрыт (См.: Вениамин (Федченков), митрополит. На рубеже двух эпох. М. 1994, с.90) — прим. Р.П.).
11. Известны даже случаи, когда артисткам подносили венки «от семинаристов».
12. ТЕВ. № 44. 1905.
13. Полное название — «организационный совет по устройству движения среди воспитанников семинарии».
14. Титлинов Б.В. Молодёжь и революция (Из истории революционного движения среди учащейся молодёжи духовных и средних учебных заведений 1860-1905 гг.). Л. 1925, с.77-78.
15. Островитянов К.В. Думы о прошлом. М., Наука. 1967, с.20.
16. Беспорядки происходили в феврале 1902 года.
17. Титлинов Б.В. Указ.соч., с.78-79.
18. ГАТО, ф.186, оп.107, д.1, л.3.
19. Островитянов К.В. Указ.соч., с.43.
20. Там же, с.50.
21. Воронский А.К. За живой и мёртвой водой. М., 1970, с.21.
22. Вениамин (Федченков), митрополит. Указ.соч., с.127.
23. Государь Николай II посетил Тамбов 2 июля 1904 — прим. Р.П.
24. Воронский А.К. За живой и мёртвой водой. М., 1970, с.28-29.
25. ГАТО, ф.186, оп.111, д.1, л.101.
26. В феврале-марте 1905 г. помимо Тамбовской семинарии волнения произошли ещё в четырёх духовных заведениях страны.
27. ТЕВ. № 47. 1905, с.2007.
28. ТЕВ, № 47. 1905.
29. ТЕВ. № 1. 1906.
30. ГАТО, ф.186, оп.111, д.1, л.25.
31. ГАТО, ф.186, оп.109, д.36, л.3.
32. Островитянов К.В. Указ.соч., с.14.
33. ГАТО, ф.186. оп.111, д.1, л.476.
34. ГАТО, ф.186, оп.111, д.1, л.481.
35. ГАТО, ф.186, оп.111, д.1. л.481.
36. Черменский П.Н. Хроника революционных событий Тамбовской губернии. Тамбов. 1925, с.17.
37. ГАТО, ф.186, оп.111, д.1, л.483.
38. ГАТО, ф.186, оп.109, д.36, л.4. Надо заметить, что тем более насилию подвергались воспитанники, противящиеся забастовке по своим идейным соображениям. Так, например, был избит Сергей Федченков (младший брат Ивана Федченкова — будущего митр.Вениамина) «за то, что тот не только не принимал участия в беспорядках, но даже всеми мерами старался противодействовать им» (ГАТО, ф.181, оп.112, д.1, л.404 об.).
39. ГАТО, ф.186, оп.109, д.36. л.4.
40. Там же.
41. ГАТО, ф.186, оп.109, д.36, л.5.
42. ТЕВ, № 2, 1906, с.33.
43. ТЕВ, № 2. 1906, с.35.
44. Там же, с.38.
45. «Записка о реформе духовной школы» приводится ниже. Сам же проект архим.Феодора еп.Иннокентий, несколько сократив и изменив, в том же году предоставил Синоду.
46. ТЕВ, № 16.1906. По вопросу о преобразовании пастырской школы собрание духовенства Тамбовской епархии приняло несколько пунктов. Приведём только первые три:
    1. «О преобразовании духовных семинарий и училищ в одно общеобразовательное учебное заведение с 7-ми или 8-летним курсом и программой преобразованных светских гимназий, дополненной преподаванием философских предметов и ручного труда, — причём желательно сохранение усиленного религиозного воспитания и обучения».
    2. «Духовная гимназия должна быть всесословным учебным заведением и содержаться на государственные средства; обучение должно быть бесплатное. Содержание бедных воспитанников и сирот духовенства должно быть отнесено на средства церковные или самого духовенства».
    3. «Ректор семинарии избирается из лиц белого духовенства с высшим образованием на общем собрании членов корпорации и представителей духовенства» (ТЕВ, № 16, 1906).
47. ГАТО, ф.186, оп.112, д.1, л.47-48; Соображения Общего Педагогического Собрания Тамбовской Духовной Семинарии о некоторых изменениях в современном строе духовных семинарий.
48. ГАТО, ф.186, оп.112, д.1, л.49.
49. ГАТО, ф.186, оп.112, д.1, л.50.
50. ГАТО, ф.186, оп.114. д.1. л.276.
51. Из наблюдательного производства за делом по обвинению бывшего семинариста В.Грибоедова мы можем узнать подробности этого события, о котором сообщается Прокурору окружного суда следующим образом:

    2 с. мая в 9 час. 5 мин. утра ректор Тамбовской Духовной Семинарии архимандрит Феодор направился из учительской комнаты здания семинарии через вестибюль к лестнице во второй этаж, где расположены классы, чтобы дать уроки. Стоявший в это время около колонны в вестибюле воспитанник 1 кл. той же семинарии Владимир Александрович Грибоедов 16 л. 10 мес. вынул из-за борта своей тужурки пистолет и произвёл из него выстрел в ректора. Пуля пролетела мимо, ударилась в каменную стену и расплющенная упала на пол. Гильза от неё упала около колонны, где стоял Грибоедов. Последний быстро выбежал из вестибюля во двор и в сад семинарии, затем на улицу и скрылся.

    Предполагая, что он убежал в помещение редакции газеты «Тамбовский Голос», где последнее время имел частные занятия, пристав 3 ч. гор. Тамбова с другими полицейскими чинами направился туда и действительно нашёл в этом здании Грибоедова, который первоначально назвался Востоковым, заявив, что не помнит, как стрелял в ректора, и что револьвер он отдал третьему лицу, назвать которое отказался. По обыску при Грибоедове найдено 5 патронов пистолета браунинг, из коих одна с крестообразным надрезом на конце пули <неразб.>.

    Найденная около колонны в вестибюле гильза, по-видимому, принадлежит патрону также пистолета браунинг. Кроме сего, в кошельке у Грибоедова оказались две записки с карандашными заметками; на одной перечисляются размеры содержания Членов Императорского Дома и имеется указание на № 102 биржевых Ведомостей, а на другой написаны адреса редакций и условия подписки на газеты: «Крестьянская газета» в Казани и «Народное Дело» в Москве, причём сверху этой заметки написано «С-Р».

    Ввиду проявленного задержанным крайне нервного возбуждения, к нему был приглашён городовой врач Киншин, констатировавший у Грибоедова сильное нервное возбуждение, сопровождавшееся повышенным коленным рефлексом, перебоями сердца, дрожанием языка при его высовывании и 96 ударами пульса в минуту, почему Грибоедов был отправлен в лечебницу для душевнобольных при Тамбовской Губернской Земской больнице.

    Допрошенный в качестве обвиняемого Грибоедов объяснил, что решительно ничего из произошедшего 1 и 2 с.мая он не помнит, за исключением того обстоятельства, что 2 мая он бросил в р.Цну против Покровской церкви г.Тамбова какой-то револьвер; пришёл он в себя только тогда, как был доставлен в полицейское управление, где узнал, что будто бы он покушался на жизнь ректора. Из семинарии он был удалён в конце марта с.г. и, не имея средств вернуться к своему отцу — железнодорожному фельдшеру в с.Калач области земли Войска Донского, поступил репетитором в семейство лесного кондуктора Пригородного лесничества, а с 28 апреля служил экспедитором в редакции газеты «Тамбовский Голос».

    Из показаний ректора и инспектора семинарии явствует, что Грибоедов был принят в семинарию в августе 1905 г. из 2-го духовного училища с аттестацией дурного поведения. В продолжение настоящего учебного года правильное течение занятий неоднократно прерывалось самовольными прекращениями учащимися учения, демонстрациями и пением революционных песен, причём в этих демонстрациях видную роль играл Грибоедов, ходивший с красным флагом в руках, на котором была надпись «Долой самодержавие». Ввиду того, что число таких беспокойных воспитанников достигало 70 при общем количестве их в 638 человек, педагогический совет семинарии 22/24 марта с.г. постановил, отпуская этих воспитанников на пасхальные каникулы, оставить их в домах родителей до августа 1906 г., когда они имеют право держать экзамен в следующий класс. После такого временного удаления этих воспитанников, документы которых остались при канцелярии и которые продолжали считаться учениками этого заведения, занятия в последнем пошли обычным порядком.

    Никаких личных столкновений у ректора с Грибоедовым не было, тем более, что отец ректор не состоял преподавателем в его классе.

    Накануне описанного покушения на жизнь архимандрита Феодора Грибоедов был замечен во дворе около садика семинарии в крайне возбужденном состоянии, но ректор, будучи о том предупрежден, в этот день из своей квартиры не выходил. На следующий день, утром 2 мая, инспектор семинарии видел Грибоедова около парадного крыльца здания семинарии, но Грибоедов, видимо, не желая быть замеченным, скрывался за уступами крыльца при виде инспектора. Меры против обвиняемого, продолжающего находиться в лечебнице, принято содержание под стражей» (ГАТО, ф.66. оп.1, д.772, л.6-7 об.).

52. ГАТО, ф.186, оп.114, д.1, л.276.
53. ГАТО, ф.66, оп.1, д.772, л.9.
54. ТЕВ. № 41. 1906.
55. Там же.
56. Там же.
57. Там же.
58. ТЕВ. № 47. 1906.
59. «Факел». Журнал тамбовских семинаристов, 1906 (15 ноября), с.4-5.
60. ГАТО, ф.272, оп.1. д.645, л.4.
61. ГАТО, ф.272, оп.1. д.678, л.744.
62. ГАТО, ф.186, оп.113. д.1, л. 25.
63. ГАТО, ф.186, оп.113. д.1, л.24.
64. ГАТО, ф.186, оп.113. д.1, л.2.
65. ГАТО, ф.186, оп.113. д.1, л.4.
66. В Журнале Педагогического Правления семинарии инспектором Н.Протопоповым это злодеяние описывалось так: «Вчера, 7 апреля, суббота, около 9 часов вечера, тяжело ранен ректор Сем. Архим.Симеон. Обстоятельства дела таковы: о.ректор присутствовал за всенощным бдением в семинарском храме, по окончании оного был на собрании проповеднического кружка воспитанников семинарии в одной из классных комнат. По возвращении в сборную комнату преподавателей беседовал со мной по поводу возможной забастовки среди воспитанников. Свою речь он закончил словами: “Будем надеяться на лето Господне благоприятное”. После этого он вышел из корпуса через парадный ход его и направился по панели к своей квартире. Когда он сделал 10-12 шагов, с ним повстречался один из учеников семинарии в форме и поздоровался. Едва заметно о.ректор миновал его, как позади его раздался выстрел из револьвера. Пуля попала в спину о.ректора. Раненый упал навзничь. Преступник произвёл в павшего ещё два выстрела, из которых одним перебил фалангу среднего пальца левой руки и расщепил верхнюю часть посоха, бывшего в этой руке. На выстрелы выбежал швейцар, дежуривший на парадном крыльце, и, увидев о.ректора, вернулся в сборную комнату и в испуге произнёс: «О.ректор убит». Я немедленно выбежал, и вместе с собравшейся прислугой подняли его на руки и понесли в квартиру. Немедленно было сообщено полиции, приглашены врачи и духовник семинарии, о котором прежде всего просил раненый. По напутствии о.ректора Св.Тайнами, доктор Юстов сделал перевязку ран. В скором времени в квартиру ректора явились полицмейстер, наряд полиции, судебный следователь с товарищем прокурора Окружного Суда. Прибыли сюда навестить больного и Преосвященный Нафанаил, епископ Козловский, с вице-губернатором. О.ректор довольно долго беседовал с Преосв.Нафанаилом, давал показания судебному следователю и собственноручной подписью скрепил таковые. После подзывал к себе учеников, благословлял и давал свои напутственные наставления. Инспектора Семинарии просил передать корпорации преподавателей и инспекции прощальный привет и просьбу о напутствовании его молитвой всепрощающей любви. Всех же вообще, подходивших к нему в это время, просил молиться за него, простить ему всё, если кто что-либо имеет против него. Я оставался в квартире о.ректора до трёх часов ночи, остальную часть оставался в квартире его, помимо учеников, добровольно изъявивших свою готовность дежурить, и фельдшера, секретаря Правления. Ночью, после 12 ч. до 7 ч. утра о.ректор чувствовал себя сильнее в области живота, ноги от пояса оказывались совершенно нечувствующими...» (ГАТО, ф.186, оп.113. д.1, л.5-6).
67. ГАТО, ф.186, оп.114. д.1, л.276-277.
68. Там же, л.277.
69. Избран на Всероссийском съезде семинарских организаций в Москве в 1907 году во время Рождественских каникул.
70. ГАТО, ф.186, оп.113. д.1, л.6.
71. ГАТО, ф.186, оп.113. д.1, л.30.
72. Там же.
73. ГАТО, ф.186, оп.113. д.19, л.6.
74. ГАТО, ф.186, оп.113, д.19, л.8.
75. Ко всему прочему, в сведениях о составе и деятельности Тамбовских групп социалистов-революционеров и социалистов-демократов на 10 октября 1906 г., можно встретить следующее сообщение: «Социал-демократы имеют свою группу в Тамбове, подчиненную Московскому центральному комитету; кто представитель местной партии, точно неизвестно, но видную роль в ней играет сын священника Леонид Григорьев Василевский, бывший административно ссыльный. Также есть боевая дружина» (ГАТО, ф.272, оп.1, д.637, л.1-1 об.).
76. Щербинин П.П. Возмутители спокойствия. // Поиск, 1990, № 11.
77. ГАТО, ф.4. оп.1. д.6800, л.8 («Факел», № 1. 1908).
78. «Чтобы снять зависимость будущих священников от дырявых карманов крестьян и ограничиться их добровольными даяниями».
79. ГАТО, ф.186, оп.113, д.19, л.18.
80. ГАТО, ф.186, оп.113, д.19, л.15.
81. ГАТО, ф.186, оп.114, д.1, л.286.
82. ГАТО, ф.186, оп.113, д.19, л.19.
83. Там же.
84. ГАТО, ф.186, оп.114, д.1, л.283.
85. Там же.
86. Там же, л.282.
87. Там же.
88. Там же.
89. ГАТО, ф.4, оп.1. д.6800, л.1.
90. ГАТО, ф.186, оп.114. д.1. л.284.
91. Надо отметить, что Владыка «умел жить одними интересами со своими питомцами, и будучи архиереем говорил: «Юношество — это моя стихия, моя сфера, в которой приходилось работать, с которой я сроднился» (Алленов А.Н. Священномученик Кирилл, митрополит Казанский. Материалы к жизнеописанию. Ч.1. Тамбов, 1997, с.3).
92. ГАТО, ф.186. оп.113, д.3. л.20.

Служба Богу и России. Новый священномученик Архиепископ Феодор Волоколамский (Поздеевский). Статьи и речи 1904-1907 годов. Изд. «Паломник». 2002.