Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим и всею душею твоею и всем разумением твоим (Мф.22:37). |
Возлюбленные слушатели! Не погрешил тот, кто любовь, любовь же Божественную, назвал огнем. Светит ли в темноте огонь, светит и любовь, согласно словам Богослова: Кто любит, тот пребывает во свете, и нет в нем соблазна (1 Ин.2:10). Греет огонь, не знобит и любовь, когда подобно одежде покрывает все и множество грехов. Сжигает хворост огонь, не не умеет и любовь превращать в пепел хворост беззаконий наших, как, например, сказано об одном лице: Прощаются грехи ее многие за то, что она возлюбила много (Лк.7:47). Тает воск от лица огня (Пс.67:3), тает и сердце человеческое от теплоты любви. Было, — говорится, — сердце мое как воск, тающий посреди чрева моего (Пс.21:15). Вверх пылает пламя огненное, и любовь ищет вышних и превосходит все добродетели; она выше всего. Этот-то огонь, огонь любви, Спаситель наш и принес к нам с небес: Огонь, — сказал Он, — пришел Я низвести на землю, и как желал бы, чтобы он уже возгорелся (Лк.12:49).
О если бы тем огнем просветились умы наши, согрелись сердца наши, истаяли души наши, загорелся дух наш! Распали нас в любовь Твою, многомилостивое Слово Божие!
Огонь без подтопки не горит. Даже и посланный с неба, он требует дров. Ведь и в Ветхом Завете огонь свыше сошел на Моисеевы и Аароновы жертвы, но чтобы он никогда не угасал, священники днем и ночью подкладывали на алтарь дрова.
Жертвенником Божиим в духовном смысле является наше сердце, а огонь, сходящий свыше, это любовь Божия, свыше изливаемая на наши сердца, согласно слову апостольскому: Любовь Божия излилась в сердца наши Духом Святым, данным нам (Рим.5:5). Кто хочет загореться пламенем Божественной любви, тот пусть ищет таких дров, которыми мог бы поджечь в себе огонь невещественный, духовный, огонь любви Божией, и соблюсти его на своем сердечном жертвеннике никогда неугасаемым.
Я же, грешный, в помощь тебе, боголюбивый мой слушатель, пойду за дровами в лес или в сад Божественного Писания и соберу вязанку дров не из простых деревьев, но из тех, из которых был сделан честный Крест Христов, всемирное Воздвижение которого мы праздновали на прошлой неделе, а ныне совершаем отдание сего праздника. Собрав вязанку дров из таких деревьев, принесу их сюда в народ, чтобы всякий желающий мог без труда взять себе на пользу и потребность. Боже, в помощь мою вонми, Господи, помощи ми потщися (Пс.69:2).
Возлюби Господа Бога твоего. Повествуют о некоей птице, одноименной с деревом финик, называемой феникс и обитающей в странах Аравии, близ Индии. Она после пятисотлетней жизни, собрав с благовонных деревьев сучья и ветки, складывает их в кучу где-либо на высоком холме и, севши на этом холме и распростерши против солнечных лучей в очень знойный полдень свои крылья, загорается и сгорает в пепле, а потом снова в этом пепле зачинается и рождается от росы небесной.
Истина ли это или нет, я не спрашиваю, — пусть при повествователях будет вера в это. Я знаю ту несомненную истину, что мысленный феникс, Господь наш Иисус Христос, объятый неизреченной любовью к человеку, собрав благовонные деревья — кедр, певк (певк, или певг — неизвестное редкое дерево, относящееся к сандаловым или кедровым, по некоторым толкованиям это сосна, ель или финик) и кипарис, занеся их на Своих плечах на холм Голгофской горы, сложив их в Крест, как в кучу, и распростерши руки, как феникс крылья, Он сгорел пламенем любви, когда из любви к нам положил за нас на Кресте Свою душу.
Если мы хотим зажечься взаимной любовью к Нему, то поищем благовонных деревьев, — не хвороста со смрадным дымом, но благоуханных веществ, — сложим их на сердечном холме и прострем крылья веры и любви к Господу, простершему руки на Кресте, чтобы и нам загореться от того пламенного огня любви.
Где же растут благовонные деревья? Кто это знает? Скажите, чтобы мы пошли туда? Вот я слышу в Божественном Писании: хвалится Премудрость Божия неким Своим прекрасным, состоящим из благовонных славных деревьев, садом или лесом на различных местах — то на Ливане, то на Аермоне, то на приморье: на Ливане кедры, на Аермоне кипарисы, а на приморье финики. Она говорит о Себе: Я возвысилась, как кедр на Ливане и как кипарис на горах Ермонских; я возвысилась, как финик (Сир.24:14-15).
Я же, слыша о такой славе и почете тех деревьев, что даже самой Премудрости Божией нравилось уподобляться им, говорю себе: “Очень хороши те деревья для нашей нужды, благоугодны для нашей потребности. Возьму по одному поленцу из тех трех во имя Святой Троицы и положу на сердечном жертвеннике по примеру ветхозаветных иереев, которые, оберегая огонь небесный, чтобы он не угас, днем и ночью подкладывали к нему на жертвенник поленья”. Итак, пойду я умом своим в те страны и, прежде всего в пустыню Ливанскую к благовонному кедру. Быть может, кто-либо помнит рассказ в Библии о том, как и Соломон приобрел кедровые деревья Ливана для созидания храма, Святаго Святых, посылая к Хираму, Тирскому царю, ибо Ливан находился во власти Тирского царя.
Приблизившись туда, я вижу на границе Тира город Сарепту, а в нем дом вдовицы, где обитал пророк Илия. Вижу и ту женщину, собирающую дрова. Что ты делаешь, вдовица сарептская? Собираю, говорит, два поленца. Для чего? Я наберу полена два дров, и пойду, и приготовлю это для себя и для сына моего; съедим это и умрем (3 Цар.17:12). Поистине, ты умрешь, если не соберешь и третьего поленца во имя Святой Троицы, Которую ты почтишь, если страннолюбиво угостишь пророка Божия, желающего устроить воду на жертвеннике. Ты собираешь два поленца, я же хочу собрать три, чтобы разжечь в сердце огонь любви Божией.
Иду я дальше в путь мой мимо Сарепты и Тира к Ливану и рассуждаю умом своим: Сарепта толкуется как «теснота», Тир — «скорбь», а Ливан — «белизна» или «кадило», или «приготовление сердца»; дух же говорит мне, что к убелению совести, от которой бы исходила кадилоподобная молитва, и к готовности сердца к любви нельзя прийти иначе, как только теснотой жизни и скорбью о грехах. Будучи в Сарепте и Тире, дойти до Ливана — это значит, пройдя тесноту жизни и скорбь о грехах, достигнуть чистой совести и готовности сердца к любви Божией.
Войдя в тот самый Ливанский лес, наш ум созерцает высокие кедры, но прежде нас давно уже зашел туда святой Давид со своей Псалтирью, зашел петь свою Псалтирь среди безмолвия. Святой Давид! Что ты здесь, в Ливане, делаешь? Давид отвечает: “Рассматриваю кедры, каким уподобить праведников и каким — грешников. Праведник как финик процветет, как кедр Ливанский размножится (Пс.91:13). Видел я нечестивого, превозносящегося и возвышающегося, как кедры Ливанские (Пс.36:35)”. Не говори нам, святой Давид, о кедрах, уподобляющихся грешникам, веди нас к кедрам, уподобляющимся праведникам. Но вот Премудрость Божия тотчас отозвалась в том лесе: Я возвысилась, как кедр на Ливане (Сир.24:14). Теперь мы знаем, Давид, зачем ты зашел в Ливанский лес: ты между кедрами ищешь Премудрости Божией, Премудрости, Которая говорит: Я как кедр.
Кто скажет, в чем заключается подобие кедру Премудрости Божией и почему Премудрость Божия уподобляется кедру? Нам скажут это толкователи Божественного Писания, которые говорят, что Премудрость Божия бессмертна и есть Создательница бессмертия, ибо создала бессмертных Ангелов и бессмертные души человеческие. Кедр же — это главнейшее дерево среди негниющих деревьев, из которых были созданы и Ноев ковчег, и Ковчег завета, и храм Соломонов, и потом Крест Христов. И у некоторых мудрецов, как, например, у естествоиспытателя Плиния, кедр является образом вечности и бессмертия ввиду того, что он с трудом поддается гниению, так что по причине этой способности негниения делались из кедра не только святые вещи, но и кумиры у греков. Упомянутый Плиний рассказывает, что в Риме некоторые кедровые кумиры по тысяче и более лет оставались неистлевшими, и стояли даже до своего разорения христианами. Потому-то, как сказано, кедр и является образом вечности и бессмертия.
Премудрость же Божия, желая ясно показать человеческому разуму Свое бессмертие, уподобилась в Писании кедру, чтобы на создании познавалась Создательница всех тварей — Премудрость, как бы говоря: «Знайте, люди, что как видите вы кедр, которому приписываете вечность и бессмертие, так знайте, что и Я вечна и бессмертна, и не только Я, но и души ваши, созданные Мной, также вечны и бессмертны».
Теперь я от бессмертной кедрообразной Премудрости Божией иду к бессмертным кедрообразным душам, к душам же праведников, умноженным как кедр на Ливане. От них я хочу взять некое поленце на нашу потребу. Но как я возьму? Чем отсеку без подобающего на то орудия? Утешает меня в этом святой Давид, говоря: “Глас Божий, который острее железа, тотчас приготовит много дров для разгорания огня любви. Глас Господа сокрушает кедры, и истребит Господь кедры Ливанские (Пс.28:5)”. Который же глас Господень так силен, что без железного орудия сокрушает на дрова и поленья превеликие кедры? Внемлем и послушаем. Вот глас, исходящий из уст Божиих не как гром, но как сладкая песнь: Возлюби Господа Бога твоего всею душею твоею.
О глас крепкий, глас многомощный, глас не страшный, но сладкий, не грозный, но любезный, глас, который намного действеннее обоюдоострого меча, проникающий до разделения души и духа, составов и мозгов (Евр.4:12), глас, который острее меча и слаще меда, ибо производимая нам тобою рана является целительным пластырем для наших душевных ран, для греховных ран: Возлюби Господа Бога твоего!
А вслед за тем гласом идет святой Златоуст, возглашая: «Для того и геенне запретил и обещал царство, чтобы быть нами любимым» (Беседа на Послание к Римлянам, глава 2). Ведь кто не сокрушится от того гласа, не умилится своим сердцем? Когда тот глас впервые был услышан на Синае, тотчас сокрушились весьма многие пречистые ветхозаветные духовные кедры — праотцы и пророки, то есть умилились сердцами своими, и каждый из них взывал, говоря: Возлюблю Тя, Господи, крепость моя. Господь — утверждение мое (Пс.17:2-3).
Когда во второй раз был услышан тот глас из уст воплощенной Божией Премудрости Христа, возгласившего в нынешнем Евангелии: Возлюби Господа Бога твоего, — тогда сокрушились очень многие драгоценные новоблагодатные кедры — апостолы и мученики, то есть умилились своими сердцами, и каждый отозвался со святым Петром, говоря: Господи! Ты все знаешь; Ты знаешь, что я люблю Тебя (Ин.21:17). И тотчас одни, оставив все, пошли вслед за этим гласом, другие же дерзнули на раны и муки, как и то лицо, которое «зовет велиим гласом: Тебе, Женише мой, люблю и Тебе ищущи страдальчествую и распинаюся» (тропарь общий мученице).
Из тех кедров, сокрушенных и умиленных гласом любви Божией, от того образа добродетельной жизни святых угодников Божиих, возлюбивших Бога всей душой, возьмем одно первое поленце во имя и любовь Первого Лица Святой Троицы, в любовь Бога Отца, ибо поленце любви к Богу всей души доходит от нас к Богу Отцу, Который дал нам душу Божественным и животворящим вдохновением.
Взяв же это дерево в руки рассуждения нашего, рассмотрим его силу так: бессмертная мудрость Божия мудро создала нашу бессмертную душу, ибо украсила ее по образу Своему памятью, волей и разумом. Следовательно, душа наша, украшенная богоподобной мудростью, должна мудро любить Бога, Творца своего. Здесь я говорю не о мудрости богословского мудрствования о Боге, но о мудрости искусного различения доброй вещи от злой, с помощью которой душа, почтенная богомудрым разумом, могла бы рассматривать, рассуждать и понимать ту же любовь к Богу, хороша ли она, истинна ли и совершенна. Ведь в нас, грешных, часто бывает такая любовь, что мы только кажемся любящими Бога, на самом же деле мы опечаливаем Его, как ненавидимого. Вот как много собралось нас здесь, в этом святом храме, и если бы кто каждого в отдельности спросил: «Любишь ли Бога?», — то всякий бы ответил: «Да, люблю». Но если бы каждый посмотрел на свою жизнь, на дела, то не оказалось бы и тени любви к Богу. Мы тщеславимся, что любим Бога, но нисколько не заботимся о том, чтобы истинно любить Его: любим словами, делами же ненавидим. Если бы кто принял в свой дом достойного гостя и сказал ему: «Люблю тебя, рад тебе», — но, сказав это, тотчас изгнал бы его с позором из своего дома, то истинна ли будет любовь того человека к гостю? Никак. Это не любовь, но надругательство.
Так же делаем и мы, грешные. Едва приняв Христа Господа, хотящего обитать в душах наших, мы тотчас с позором изгоняем Его от себя своими греховными нравами и больше смеемся над Ним, нежели любим. Свойство же мудрой души заключается в том, чтобы рассматривать любовь и рассуждать, есть ли это любовь, истинно любящая Бога, и, найдя что-либо противоположное, исправлять и не примешивать к любви Божией любви богопротивной.
В ветхозаветной скинии было два огня. Один — сошедший с неба на жертвы, который, как сказано раньше, иереи всегда оберегали, подкладывая дрова, чтобы он не погас на жертвеннике. Назывался этот огонь огнем Божиим. Другой же огонь обыкновенный, народный, находился перед дверьми скинии, сохраняли его неугасимым простые люди, и назывался он огнем чуждым. Итак, Божиим огнем сожигались только жертвы Богу, а огонь чуждый употреблялся только на некоторые другие общие нужды (Лев.1:1-7;6:9).
Была же заповедь Божия, твердо узаконенная под страхом смертной казни, чтобы никто из иереев не дерзал внести чуждый огонь внутрь скинии Божией. Случилась же такая вещь: два сына Аароновы, Надав и Авиуд, неизвестно, с каким намерением, вложив в кадильницы чуждый огонь, дерзнули внести его в скинию, где был огонь Божий, и тотчас за эту дерзость их постигло отмщение и казнь, ибо пламя, выйдя с жертвенника от огня Божия, сожгло их в пепел. Это перетолковано уже прежде, что жертвенник Божий таинственно изображал собой сердце человеческое, огонь же Божий означал любовь Божию, горящую в сердце.
Но что такое чуждый огонь? Любовь к миру, которая является враждой к Богу, любовь к наслаждениям и страстям плотским, противным Богу — вот что означает чуждый огнь. Кроме того, огонь ярости, огонь гнева, огонь злопамятства — все это чуждые огни, крайне противные для любви Божией.
Здесь, истинный и мудрый любитель Бога, внимай и осторожно соблюдай, чтобы на жертвенник сердца твоего, в котором ты хранишь огонь любви Божией, ты не внес внутрь чуждого огня, ибо если дерзнешь, то тебе также придется пострадать, как пострадали указанные выше сыновья Аарона. Любовь Божия крайне ревнива и не терпит, чтобы ты любил кого-либо другого больше ее. Недаром Бог назван огнем: Бог наш есть огонь поядающий (Евр.12:29), ибо как огонь и светит, и жжет, так и Бог: если Его истинно любишь, то Он светит тебе, если же любишь Его не истинно, но лицемерно, только устами, то Он сожжет тебя, пожрет тебя огонь поядающий.
Так рассудив о силе того духовного кедра, мы кладем таинственное дерево на жертвенник сердца нашего, складывая в нашем сердце все те слова Божественного Писания, как говорит Давид: В сердце своем скрыл я слова Твои (Пс.118:11), и Пречистая Дева, Матерь Божия: А Мария сохраняла все слова сии, слагая в сердце Своем (Лк.2:19).
Положив же то духовное поленце на сердечном жертвеннике, мы поддуем, чтобы оно разгорелось. Поддуем, с одной стороны, частыми поучениями о любви Божией: В размышлении моем, — говорит Давид, — разгорится огонь (Пс.38:4), а с другой стороны, глубокими воздыханиями от умиленного сердца и теплыми молитвами, говоря тайными взываниями к Богу: “О Боже, Который прелюбезнее всякой любви! Любовь, превосходящая всякий ум и всякое желание! За все блага, совершенные Тобой нам и всегда совершаемые тайно и явно, Ты не требуешь от нас ничего иного, как только то одно, чтобы мы любили Тебя любовью всей нашей души. Вот готово сердце мое к любви Твоей: Готово сердце мое, Боже, готово сердце мое (Пс.56:8). Ты же Сам разожги его углем Твоей любви”.
Разожги внутренности мои и сердце мое (Пс.25:2), Боже жизни моей. Разожги и смягчи душу мою, как воск, чтобы она вся истаяла и излилась пред Тобою, Господи, чтобы я ничего иного не любил, ни души моей, ни жизни моей, больше Тебя, Создателя моего, возлюбившего меня, чтобы не полюбил я какой-либо суеты и временной сладости века сего, но чтобы весь пребыл я только в любви Твоей и никогда не отлучался бы от нее.
Так положив и распалив первое деревцо на сердечном жертвеннике, пойдем за другим.
Другое дерево благовонное, которому уподобляется Премудрость Божия, это кипарис в Аермоне: Я, — говорится, — как кипарис на горах Ермонских (Сир.24:14). Итак, я прежде всего посмотрю, где находятся те Аермонские горы. В толкованиях Псалтири я нахожу известие, что они находятся в Палестине, совсем недалеко от Ливана. Толкуется же Аермон как «сияние». Я же, снова обращаясь к рассмотрению имен, внимаю: Ливан — белизна, Аермон — сияние, недалеко от Ливана; и дух говорит мне: кто имеет совесть белую, очищенную от скверны плоти и духа, для того близко сияние праведническое: Праведники, — говорится, — воссияют, как солнце (Мф.13:43).
Взойдя на Аермон умом своим, я рассуждаю: почему Премудрость Божия уподобляется кипарису? Я знаю, что у древних кипарис был образом мертвости: как кедр был образом бессмертия, так кипарис был изображением и написанием смерти. Был обычай насаждать это дерево на кладбищах при гробах умерших. В житии преподобного Никиты Исповедника мы находим, что в его обители преставился некий богоугодный отец, именем Афанасий, который поистине любил Бога, и вот по его погребении выросло на могиле кипарисовое дерево из самой его груди. Выросло оно по повелению Божию для прославления угодника Его, и листья этого дерева исцеляли всякие болезни.
У греков же был обычай извещать о человеческой смерти посредством кипарисовой ветви, и если где-либо была видна кипарисная ветвь, воткнутая на каком-либо доме, то всякий знал, что в том доме есть мертвец. Кроме того, и гробы для мертвых делали из кипариса, поскольку тела мертвых нескоро истлевали в кипарисовом дереве, ибо дерево это так же, как и кедр, было негниющим и имело силу хранить в себе нетленным человеческое тело.
Когда я хочу постигнуть эту тайну, почему Божия Премудрость, будучи бессмертной, уподобилась кипарису, бывшему образом смерти, то сам разум постигает, что именно потому, что воплощенной Премудрости Божией, Сыну Божию, была предназначена смерть на Кресте, в котором вместе с кедром и певком был и кипарис. Как кедр в Кресте был образом бессмертия воплощенной Божией Премудрости, так и кипарис служил указанием на нетленную Ее смерть, ибо Бог Отец не даст святому Своему (Сыну) увидеть тление (Пс.15:10).
Здесь под кипарисами нужно духовно разуметь тех, которые всегда умирают для греха, живут же для Бога. Сораспявшиеся Христу, — по апостолу, — всегда носят в теле мертвость Господа Иисуса (1 Кор.4:10; Гал.2:19), то есть всегда умерщвляют себя. От этих кипарисов, от образа их добродетельной жизни, возьмем , себе одно второе поленце для распаления в нас огня божественной любви, и пусть это другое поленце будет во имя и любовь другого Лица Святой Троицы, Бога Сына, возлюбившего нас и предавшего Себя за нас (Еф.5:2).
Какое же орудие отсечет нам полено от этого кипарисового леса? Поистине, тот же глас Господа, который и кедры сокрушает: Глас Господа, сокрушает кедры (Пс.28:5), сокрушает и кипарисы. Однако же тот Господний глас здесь, в кипарисовом лесу, почти то же гласит, ибо там он сладко возгласил: Возлюби Господа Бога твоего всею душою твоею, а здесь еще слаще: Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим (Мф.22:37). Поистине, достойно и праведно возлюбить всем сердцем Того, Кто для нас не пощадил сердца Своего, но отдал его для пронзения копьем на Кресте.
Что же это значит: любить Бога от всего сердца? Любить Его всем сердцем — значит сладко любить Его. Как любить Бога всей душой означает любить Его мудро, так любить всем сердцем означает любить Его сладко. Сердце в человеке — это основание, начало и источник всякой любви, желания и любовной сладости. Возлюбим же Господа Бога нашего всем сердцем, всецелой любовью, всецелым желанием, всецелым наслаждением. Прежде же чем научимся сладко любить Бога сердцем нашим, вспомним сначала нрав и обычай истинной сердечной любви, описанной апостолом: Любовь не ищет своего (1 Кор.13:5).
Рассуди же всякий и уразумей, что означает: Любовь не ищет своего?
Та есть истинная любовь от всего сердца, которая любит кого-либо не для себя, то есть не для какой-либо своей выгоды или прибыли, но ради самой любви; ради любимого она не ищет своего. Иногда любят кого-либо только потому, что получают от него благодеяния, и если бы не получали, то и не любили бы. Иногда кто-либо делает вид, что любит господина своего и исполняет его волю, но это только потому, что боится, чтобы тот, рассердившись, не наказал его чем-либо. Истинная же любовь своего не ищет, и не боится ничего: она одно только то имеет, что любит любимого.
Здесь внемлем, что только та любовь любит Бога сладко, всем сердцем, которая любит Его не для того, чтобы получить от Него что-либо, не ради небесного воздаяния: Что мне на небе?— не ради земных благ: И без Тебя чего желать мне на земле? (Пс.72:25), — но исключительно ради любви к Иисусу сладчайшему, всех влекущему к Своей любви, Который достоин быть любимым всеми, Который есть весь желание, весь сладость.
Прекрасно рассудили искусные: служащий Богу ради царствия небесного, состоит как бы в чине наемника, работает как бы за плату, чтобы в награду получить царство небесное; служащий Богу из страха мучений, состоит в чине раба, который делает доброе, страшась, что будет наказан; служащий же Богу ради самой любви Божией, состоит в чине сына, который ни воздаяния не ищет, ни мук не боится, ибо совершенная любовь изгоняет страх вон, любит же Отца ради самой любви к Отцу и ни в чем не преступает Его воли. Вот что означает сладко любить Бога сердцем.
Евангелие вспоминает следующее. Однажды ученики Христовы изменили Христу: Многие из учеников Его отошли от Него и уже не ходили с Ним. Тогда Иисус сказал двенадцати: «Не хотите ли и вы отойти?» Симон Петр отвечал Ему: «Господи! К кому нам идти? Ты имеешь глаголы вечной жизни» (Ин.6:66-68). Я оставшимся сказал бы следующее: “Я знаю, почему вы держитесь Христа и не отходите от Него, — вы узнали, что Он Царь Небесный, и служите Ему для того, чтобы Он воздал вам небесным“”. Но святой Златоуст защищает их, говоря: «Ни небо, ни царство небесное они не предпочитали любимому, ибо Он был для них всем. И что ты дивишься? Ведь и пророк, послушай, говорит: Что мне на небе? И без Тебя чего желать мне на земле? — то есть ни горнего, ни дольнего, ни иного чего не желаю, кроме Тебя единого». Написав это, Златоуст восклицает: «Вот желание! Вот любовь!» И еще говорит: «Вот царство, вот сладость, вот насыщение, слава и честь, вот свет и неисчислимое блаженство!» Что такое, Златоуст, любить Христа не из-за награды, но ради Него? Итак, возлюбим Его, как подобает любить.
Посмотрел я снова на святого Петра, горько плачущего, и сказал было: “Ты плачешь Петр, ибо боишься, что отвергся от Христа, боишься, как бы Христос за твое отвержение не ввергнул тебя в мучения”. Но и здесь тот же святой Златоуст защищает Петра, говоря: «Петр горит сердцем ко Христу, больше жизни, души и всего другого предпочитая Его. Когда же отвергся от Него, то плакал не из-за мук, но потому, что отвергся от любимого, что было для него горше всяких мук». Вот мы видим сладкую любовь, сладко любящего от всего сердца.
Итак, положим то другое поленце на сердечный жертвенник к огню божественной любви и поддуем словами святого Амвросия, говорящего: «Ты знаешь, Боже, ведущий сокровенное, что не только больше земли и всего, что на ней, но даже больше неба и всего, что на нем, Ты для меня драгоценнейший, Ты желаннейший, Ты любезнейший! Люблю Тебя больше неба и земли, и всего, что есть на них». Так положивши другое поленце и поддув, пойдем за третьим.
Третье дерево, которому уподобляется Премудрость — это финик: Я, — говорит, — возвысилась, как финик на берега (Сир.24:15). Где эти берега? В иных переводах я слышу, что вместо берегов пишется Кадис: Как финик в Кадисе — и некоторые говорят, что пустыня Синайская называлась приморьем и Кадисом: приморьем потому, что начиналась от берега Чермного моря; Кадис же толкуется как «святыня». Я думаю. потому она была так названа, что там было начало святыни, там явился Бог в огненной купине, там Он говорил людям в огненном и облачном столпе, там дал Закон, там Скиния собрания, там по повелению Божию сделаны были скиния с Херувимами. Потому-то пустыня та и была названа «Кадис», то есть святыня.
Рассуждая о толковании имени и рассматривая место Каддийской пустыни на приморье, я говорю себе: необходима божественная любовь Кадиса, великой святыни, и богоугодная, святая жизнь, что на приморье, то есть необходимо, чтобы была святая жизнь при море слез.
Кадис наименованием свят, а бывшими там некогда событиями страшен. Страшен потому, что там были блистания и громы, и страх великий. Страшен, ибо там гнев Божий убил множество израильских людей за их ропот: Гнев Божий пришел на них и убил очень многих из них (Пс.77:31). Потому Давид так говорит о той пустыне: Потрясет Господь пустыню Каддийскую (Пс.28:8). Мы же внемлем: невозможно человеку достигнуть святости и любви Божией, если он прежде не истребит в себе злые греховные нравы.
Но пойдем уже туда за намеченным деревом.
Рассматривая высочайшие Каддийские финики, недоумеваю, почему уподобляется им Премудрость Божия? Спрашиваю, и мне говорят, что финик своей высотой превосходит всякий род деревьев, поэтому и невеста духовная, Церковь, уподобляет в Песни Песней своего Жениха, Христа, финику, говоря: Вот величие Твое уподобилось финику (Песн.7:8).
Толкователи говорят, что потому Премудрость Божия уподобляется финику, что как финик превосходит деревья, так и Она превосходит все, начальствует и господствует над всей видимой и невидимой тварью, все содержа и всем управляя. Кроме того, финик был у древних еще и образом победы, одоления, торжества по причине своего неувядания, по причине того, что всегда остается зеленым, не знает увядания. Подобно этому препобеждает все и Премудрость.
Святой же Киприан под фиником разумеет то же, что и певк, бывший в Кресте Господнем, ибо говорит: «Ты, Господи, взошел на финик, ибо это есть дерево Твоего Креста, знаменуя этим торжество над дьяволом, духовную победу над нечистотами. И были в руках Твоих два рога (креста), в которых была сокрыта крепость Твоя, и власть Твоя — на плече Твоем». Так говорит святой Киприан, полагающий в Кресте Христовом финик вместо певка. Я же, не рассуждая много о том, что представляют собой финик и певк: одно и то же или нечто различное, скажу о самом финике, что ему уподоблена в Писании и Премудрость Божия, и праведный человек: Праведник как финик процветет, — говорит Давид (Пс.91:13), — ибо и праведник высоко растет богомыслием, торжествует над дьяволом, побеждая страсти, и никогда не увядает в своей надежде. Лист его,— говорится, — не отпадет, и все, что он ни делает, будет благоуспешно (Пс.1:3).
От таких фиников, то есть от образа добродетельной жизни праведных, возьмем для воспламенения в нас огня божественной любви то поленце, которое один и тот же глас Господень отсек немного различными словами, говоря: Возлюби Господа Бога твоего всем разумением твоим (Мф.22:37). А святой Лука прибавляет: И всею крепостью твоею (Лк.10:27). Толкователи же говорят, что и то и другое одинаково: любить Бога всей мыслью — это то же самое, что любить Его всей крепостью.
Сие третье финиковое поленце духовного благовония да будет во имя и любовь Третьего Лица Святой Троицы — Бога Духа Святого. Мы уже знаем, что любить Бога всем разумением и всею крепостью — это значит тепло Его любить, всегда Его любить и с постоянством любить, не разламывая и не разделяя своей любви надвое, с одной стороны, к Создателю, а с другой, к созданию, как толкует Василий Великий, говоря: «Что выражается словами: Всем разумением твоим? Пусть не претерпит сечения на иное, то есть эта заповедь любви указывает, что любящий Бога не должен рассекать любви своей надвое, частью к Богу, а частью к греховному, любострастному и любосластному вожделению».
Прекрасно увещевает и блаженный Августин, говоря: «Избегай создания, если хочешь иметь Создателя». Всякое создание пусть будет для тебя худым, если хочешь, чтобы в сердце твоем насладился Создатель. Ибо любовь к Богу не должна ни разделяться, ни раздираться, а те, которые разделяют ее или раздирают, оказываются хуже воинов, распявших Тебя, Господи, которые не хотели разодрать Твоего хитона.
Много бы нужно было говорить об этой любви, всегда и постоянно теплой, неизменной, поучаясь ей и разжигая ее в себе, но чтобы не отяготить вас, слушателей моих, я закончу мое слово, сказав еще только об одной вещи, о постоянстве теплой любви.
Пророк Исаия некогда видел ангелов из двух ликов: люцифера, то есть светоносца, и другого — огнепламенного Серафима, будто один из них падает, а другой стоит неподвижно. Падает люцифер светоносный: Упал ты с неба, денница, сын зари (Ис.14:12), Серафим же стоит непоколебимо.
Почему светоносный Ангел, имевший просвещенный ум и херувимскую мудрость и знавший Бога совершенно, недолго простоял на небе, но скоро ниспал? Потому, что не любил Бога тепло, не горел пламенем серафимской любви к Богу Серафим же, имея такой же пресветлый, светоносный ум, при своем просвещении горел еще и теплой любовью к Богу и потому пробыл без падения.
Один из толкователей, рассуждая об этом, говорит: «Светоносный упал с неба, как молния, а Серафимы стояли на нем. Серафимы поистине стоят, ибо никогда не теряли любви». Мы же внемлем этому. Недостаточно быть светлым, премудрым и разумным ангелом, но необходимо быть и огненным Серафимом. Недостаточно иметь просвещенный ум, но необходимо быть и огненным. Недостаточно мудро знать Бога, но необходимо и тепло любить Его. Только та, а не иная какая-либо любовь может быть постоянной, устойчивой и никогда не отпадающей, которая любит тепло, пламенноподобно, по-серафимски.
О огонь небесный, Дух Святой, сошедший некогда в огне на любивших Христа! Дух Святой, Ты брось в наши сердца хотя бы одну искру огня божественной любви и сотвори жар, попаляющий тернии и хворост наших грехов! О ветер тихий и пресладкий, Дух Святой! Ты повей дыханием благодати Твоей, раздуй в нас тот огонь, огонь небесный, огонь Божий, огонь любви к Богу, любви серафимской, всегда постоянной, устойчивой и никогда не отпадающей!
Время уже окончить беседу. Вот, слушатель мой, я по силе моей собрал три поленца благовонных деревьев, оставшиеся во имя Святой Троицы как бы от Креста Христова, когда его делали. Первое — кедровое, в знак любви к Богу Отцу, чтобы любить Его мудро и всей душой. Другое — кипарисовое, в знак любви к Богу Сыну, чтобы любить Его всем сердцем сладко. Третье — финиковое (которое святой Киприан полагает вместо певкового), в знак любви к Духу Святому, чтобы любить Его всей мыслью или крепостью, то есть всегда, постоянно и тепло.
Желающему можно и больше собрать тех духовных деревьев и разгореться любовью к Богу. Мы же, довольствуясь ныне и этими, скажем: Аминь.
