В 1930-1931 годах усилиями органов ОГПУ СССР родилось одно из крупнейших церковных следственных дел — дело "Всесоюзной контрреволюционной монархической организации церковников Истинно-православная церковь"[1]. По версии следствия, организация имела два центра: "церковно-политический", во главе которого стояли А.Ф.Лосев[2] и М.А.Новоселов[3], и "церковно-административный", возглавлявшийся митрополитом Иосифом (Петровых).
Митр.Иосиф был арестован в ссылке и привлечен к делу "Всесоюзной организации ИПЦ" 9 сентября[4] 1930. Первоначально митр.Иосиф допрашивался в Ленинграде, затем был доставлен в Москву. Его показания занимают в деле одно из центральных мест. По постановлению Особого совещания при Коллегии ОГПУ от 3 сентября 1931 митр.Иосиф был приговорен к пяти годам заключения в лагере с заменой на высылку в Казахстан на тот же срок. В 1937 митр.Иосиф был вновь арестован, приговорен к расстрелу и расстрелян (20 ноября).
Для историков Русской Православной Церкви показания митр.Иосифа — одного из самых видных Российских иерархов 1920-30-х годов, чья деятельность, однако, и поныне вызывает споры — несомненно, представляют немалый интерес. Конечно же, при чтении этих показаний нельзя упускать из вида той обстановки, в которой они были написаны[5]. О том, насколько адекватно переданы слова митр.Иосифа следователем, можно судить уже по подписи под одним из протоколов допроса: "Записано с моих слов правильно, но тенденциозно". Отдельные фразы и отрывки из показаний, способные вызвать смущение у читателя, становятся менее соблазнительными при учете их общего контекста. Так, например, может броситься в глаза, что митр.Иосиф называет довольно много лиц, приезжавших к нему в ссылку в Моденский монастырь. Однако из самих же показаний видно, что агенты ОГПУ не только следили за тем, кто посещал митр.Иосифа, но порой и подвергали приезжавших обыскам. В силу этого весьма вероятным выглядит предположение, что большинство имен на допросах называлось самими следователями (тем более что за редкими исключениями эти люди уже сами были к тому времени арестованы).
В показаниях митр.Иосифа говорится о целом ряде фактов и эпизодов, малоизвестных, но достаточно важных для новейшей истории Русской Церкви и особенно для истории "правой" церковной оппозиции 1920-30-х годов. Например, говорится о произошедшей в декабре 1927 в ожидании приема у митр.Сергия (Страгородского)[6] встрече митр.Иосифа с представителями ленинградской делегации[7], приехавшей к Заместителю Патриаршего Местоблюстителя, сообщается о том, что перед изданием известного обращения ярославских иерархов[8] с его содержанием ознакомился Е.А.Тучков[9] и пообещал, что со стороны ОГПУ вмешательства в церковные дела не будет. Немаловажны и оценки, которые дает различным событиям митр.Иосиф, хотя здесь особенно следует учитывать его подследственное положение.
Настоящая публикация включает в себя все показания митр.Иосифа, содержащиеся в деле "Всесоюзной организации ИПЦ" 1930-31 годов, как написанные им собственноручно (документы № 4 и № 16), так и записанные следователями (А.Макаровым — документы № 1-3, № 5-9; А.В.Казанским — документы № 12-15), а также приводимые только в машинописных копиях (документы № 10, 11). Датированные документы приводятся в хронологическом порядке, недатированные — в соответствии с тем порядком, в котором они помещены в следственном деле. Последним приводится не имеющий даты документ, находящийся в деле отдельно от остальных, в другом томе. Все документы полностью публикуются впервые. Отдельные обрывочные фрагменты показаний митр.Иосифа из данного дела ранее были приведены в докладе И.И.Осиповой «История "Истинно-православной церкви" по материалам следственного дела»[10] и оттуда заимствованы М.В.Шкаровским для книги "Иосифлянство: течение в Русской Православной Церкви"[11].
Документы приводятся с сохранением основных особенностей оригинала (исправлению подвергнуты только очевидные орфографические и синтаксические ошибки). Использование строчных и заглавных букв сохранено[12], отмечены имеющиеся в тексте подчеркивания.
Краткие биографические сведения о лицах, упоминающихся в документах, составлены преимущественно на основе материалов базы данных "Новомученики и исповедники Российские", разработанной на кафедре информатики ПСТБИ. В отдельных случаях дополнительно привлечены сведения из вышеупомянутой книги М.В.Шкаровского.
Публикация осуществляется в рамках исследовательского проекта по гранту РГНФ 01-01-00296а
Я, нижеподписавшейся допрошен[ный] в качестве обвиняемого свидетеля показываю:
Будучи предупрежден об ответственности за дачу ложных показаний, по существу показываю:
После первого приезда в Ленинград в качестве митрополита Ленинградского по назначению[15] митрополита Сергия в 1926 году я, отслужив одну службу в Александро-Невской лавре[16], поехал в Новгород за вещами, откуда должен был выехать в Москву в Г.П.У.[17] В Москве в ГПУ мне во въезде в Ленинград было отказано и предложено было выехать в Ростов Ярославской г[убернии]. Прожив там 3-4 месяца, я вновь был вызван в Москву, где без суда и следствия послали на высылку в Моденский монастырь Череповецкого округа[18], где проживал до настоящего своего ареста. Находясь в Моденском монастыре, я от митрополита Сергия получил новое назначение, и вместо Ленинградской епархии он назначал меня на Одесскую епархию[19]. На Одесскую кафедру я не поехал, потому что находил этот перевод по церковным правилам незаконным[20]. После назначения меня на Одесскую кафедру я первое время хотел уйти на покой от всех дел, но в это время в Ленинграде образовалась группа духовенства во главе с епископами Дмитрием Любимовым[21], Сергием Дружининым[22], священниками — называть в отдельности отказываюсь, — а главным образом многочисленное количество верующих стало просить меня и потребовало остаться их руководителем, Ленинградским митрополитом, обещая мне, что они меня не будут ни в чем беспокоить, а сидеть в ссылке в Моденском монастыре и только быть их духовным руководителем. Первое время так и было. В течение некоторого времени они меня ни в чем не беспокоили, ни с какими вопросами не обращались. Постепенно я был втянут в церковный водоворот, и приходилось так или иначе реагировать на те события, которые развернулись вокруг этой новообразовавшейся церковной группы.
Дело мое, по которому я привлекаюсь, как мне представляется, зиждется на мнении обо мне, как лидере особого течения в нашей церкви, возникшего 4 года тому назад в связи с декларацией митрополита Сергия, грубо нарушившего, по убеждению верующих, глубочайшие основы строя церковной жизни и управления. Это течение совершенно несправедливо окрещено "Иосифлянами", каковую несправедливость указывает и сам митроп.Сергий[23], в переписке его с митрополитом Кириллом[24]. Гораздо основательнее оно должно быть названо вообще "антисергианским". А так как первый протест против Сергия был громко провозглашен[25] не мною, а митроп.Агафангелом Ярославским[26], то справедливее было бы именовать это течение "агафангелизмом" или как-либо еще в этом роде, а уж никак не "иосифлянством". Я поэтому прежде всего категорически протестую против насильственного пристегивания моего имени к этому движению и требую прекращения дальнейшего злоупотребления моим именем.
Самое течение нашей группы возродилось на благоприятной почве злоупотреблений митрополита Сергия и не зависимо от каких бы то ни было личностей вызвало одновременно повсюду соответствующе сильную реакцию в церковных кругах без всякого моего участия и влияния. Более того: я сам значительно позднее втянут был в это течение и не оно шло и идет за мною, а скорее я плетусь в хвосте за ним, не сочувствуя многим его уклонам вправо и влево. И если бы даже уничтожить вовсе меня и мое участие в этом движении, оно безостановочно шло бы и пойдет дальше без малейшей надежды на полное искоренение. Это движение не в силах остановить даже имя и авторитет главного нашего начальника митрополита Петра[27]. Всякая попытка его в этом роде истолкована бы была как его отклонение от здравых суждений об истине и неминуемо кончилась бы лишь отпадением верующих масс и от самого митрополита Петра.
Очевидно, таким образом "рука Иосифа" здесь также не причастна к делу как пресловутая "рука Москвы", которую всегда хотят находить там, где народное угнетение создает благоприятную почву для борьбы с угнетателями, помимо этой Москвы.
Не отрицая моего сочувствия антисергианству, я должен констатировать факт, что оно и не нуждается ни в моем и ни в чьем особом возглавлении, так как каждый антисергианский архиерей получил власть вполне самостоятельно управляться со своею паствою и не нуждается в другой центральной власти за ее, в сущности, отсутствием и невозможностью функционировать правильно. Такое исключительное положение предусмотрено еще при Патр.Тихоне[28] и подтверждено митр.Петром, митр.Агафангелом[28] и др.высшими иерархами[30], в руках коих за последнее время пребывала возможность наладить высшее церковное управление, ныне фактически не существующее.
При чем же тут я, ничуть не больше других воспользовавшийся правом "сметь свое суждение иметь" о таких вещах в нашем чисто церковном быту, до которых гражданской власти не должно быть никакого дела? Ведь у нас есть столь красивые (но уже ли и лживые?) декреты о свободе совести, об отделении церкви от государства, о свободе всякого вероисповедания, о невмешательстве в чисто церковные дела, о запрещении поддерживать одну религиозную организацию в ущерб другой. И если законы пишутся для того, чтобы их исполнять, то не там ли настоящая контрреволюция, где эти революционные законы не исполняются, и этим самым они только роняются, уподобляясь "филькиным грамотам"?
Если закон о запрещении поддерживать одну какую-либо религиозную ориентацию в ущерб другой не есть такая филькина грамота, то я не вижу препятствий для введения в безвредное для государства русло и этой новой антисергианской, но отнюдь не антигосударственной ориентации. Что требуется для этого с нашей стороны, ожидаю предъявлений со стороны самой Власти, и, если только она действительно искренно говорит и уверяет всех, что у нас нет преследований ни веры, ни церкви, ни верующих за их убеждения, то могу (слабо) надеяться на улучшение своей участи.
ЦА ФСБ РФ. Дело "Всесоюзной организации ИПЦ". Т.11. Л.304-307. Подлинник. Автограф А.Макарова на бланке протокола допроса. Каждая страница заверена подписью митр.Иосифа. На л.310-312 заверенная А.Макаровым машинописная копия
Рукопись, обнаруженная у меня при обыске, написанная мною лично: "Толковать с вами — самое бесполезное и безнадежное дело. Мы никогда не столкуемся. Вы никогда не сделаете того, чего я хочу. Я никогда не сделаю того, что Вам нужно. Вам нужно уничтожение христа, мне его процветание... По вашему, мы мракобесы, по нашему, Вы настоящие сыны тьмы и лжи... Вам доставляет удовольствие издеваться над религией и верующими, таскать по тюрьмам и гонять по ссылкам ее служителей. Нам кажется величайшей дикостью, позором из позоров XX века Ваши насилия над свободой совести и религиозными убеждениями человечества". Написан он в состоянии крайнего нервного возбуждения при вызове к агентам Г.П.У. в Моденском монастыре, которые в 2-х-часовой срок предложили мне дать ответы на вопросы: 1) Мое пребывание в ссылке, 2) Отлучка в Ростов и 3) Мое отношение в настоящем положении к современным событиям.
Отвечать я начал именно так, как приведена вышеуказанная рукопись, но впоследствии, немного успокоившись, я понял, что совершенно неуместны [вписано над строкой: и сумасбродно] такие мысли, и написал три ответа, обнаруженные также при обыске[31].
Сейчас я выражаю искреннее и глубокое сожаление, что мог допускать такие мысли, если я их сразу же не уничтожил, то лишь потому, что эта рукопись в суматохе куда-то завалялась и я не мог ее обнаружить и уничтожить.
Ответ мой о ссылке мне помогла с черновиков переписать Мария Ивановна Гранатова, которая жила при мне и помогала мне в хозяйстве. Копии этих ответов я оставил у себя.
Этими ответами приезжающие ко мне духовенство и верующие интересовались, переписывали и увозили.
Находясь в ссылке в Моденском монастыре, ко мне приезжали за советами не только с Ленинграда, но приезжали и с других городов СССР.
С Ленинграда чаще всего приезжала монахиня Анастасия Куликова[32]. Через нее я получал всю корреспонденцию, как с Ленинграда, так и с других городов. Помню, что таким образом была получена копия письма митр.Петра, написанного им с высылки одной своей Киевской знакомой.
В этом письме митр.Петр писал о трудностях его пребывания в ссылке и о том, что ему продлен срок ссылки еще на два года[33]. Помимо письменных ответов моих я [с] матушкой Анастасией сообщал и давал те или иные указания и устно.
С Ленинграда кроме Анастасии Куликовой приезжали за советами и разрешениями тех или иных вопросов следующие лица: свящ.Алексей Вознесенский — раза 2, Викторин Добронравов[34] — 1 раз, иеромонах Тихон [исправлено вместо: Стефан], Николай Ушаков, Филофей Поляков[35], епископ Василий[36], миряне Мария Петровна Березовская[37] — два раза, Наталья Николаевна Андреева[38] — два раза и др., которых не помню.
С Натальей Николаевной Андреевой в ее приезды были разговоры о событиях, происходящих вокруг церкви.
Разговаривая с Андреевой, я заключил, что Андреева была удручена последним расколом, происшедшим в нашей организации в связи с регистрацией двадцаток[39], вследствие чего духовенство в лице Викторина Добронравова, Алексея Вознесенского, Николая Ушакова, Николая Васильева[40] и других отошли от епископа Сергия Дружинина и Василия Докторова и прекратили служение в церквах, принявших регистрацию. Наталия Николаевна мне говорила, что она лично принимала усердие к примирению, а тем более еще тогда, когда увидела, что бывшие духовные чады умершего св[ященника] Федора Андреева[41] прекратили посещать храм Воскресения на крови. О Московском антисергианском течении я был в курсе дела отчасти от тех лиц, которые ко мне приезжали, а отчасти и от Наталии Николаевны. В один из своих приездов ко мне она говорила мне о деятельности какого-то ее знакомого Лосева, но, что она говорила, я не помню, и, не зная этого Лосева, я не придал разговору Натальи Николаевны никакого значения.
Добронравов, Вознесенский и Ушаков приезжали по поводу своего отхода и непризнания регистрации. В своих разговорах они хотели меня убедить осудить перерегистрацию двадцаток, но я был против их предложения и говорил, что раз эту регистрацию требует гражданская власть, то ее нужно производить, и был более согласен с предложением Марии Петровны Березовской, которая, приехав ко мне по этому же делу, в пункты регистрации внесла оговорки, и я тогда же эти оговорки одобрил. Отказ от благотворительности церкви может быть допущен только в противоречии с нашими церковными правилами.
Про Алексея Шишкина[42], иеромонаха с Северного Кавказа, знаю, что он бесприходный священник, который ведет агитацию против регистрации, призывая верующих уйти в подполье. Об этом Шишкине мне писал нынешним летом один священник, который был против Алексея Шишкина.
ЦА ФСБ РФ. Дело "Всесоюзной организации ИПЦ". Т.11. Л. 307-308 об. Подлинник. Автограф А.Макарова. Каждая страница заверена подписью митр.Иосифа. На л.312-313 заверенная А.Макаровым машинописная копия
Как в первый свой приезд в Ленинград, так и проездом в Ростов через Ленинград я останавливался у моего земляка Дмитрия Петровича Варганова, проживающего по Горсткиной улице д. № 114. Проезжая в Ростов, я пробыл в Ленинграде два дня и одну ночь. За эти два дня я кроме епископа Дмитрия, у которого обедал, ни у кого не был, меня же на квартире Варганова посетило духовенство и знакомые, и с некоторыми из них было чаепитие.
Кто оставался на чаепитии у Варганова, я не помню, как не помню, какие вопросы за чаепитием обсуждались.
Отрицая свое руководство над антисергианским течением, я все же сознаю, что нужно же кому-нибудь было быть духовным руководителем и советником того духовенства и верующих, которые в силу лжи митрополита Сергия отошли от него и примкнули к нашей церковной группе, а так как кроме меня никого из митрополитов не было, то только этим я и объясняю, что ко мне со всего Союза приезжало духовенство и верующие за советами.
После того как я был выслан в Моденский монастырь, своим заместителем я назначил епископа Дмитрия, а после ареста последнего руководство перешло к епископу Дружинину Сергею. Первое время епископ Дмитрий являлся моим заместителем только по Ленинградской епархии, но впоследствии, когда антисергианское течение разрослось далеко за пределы Ленинградской епархии, я не мог ему запретить, да и сам с ним был согласен за то, чтобы всем обращающимся к нему за руководством он давал советы. Сам епископ Дмитрий по всем вопросам меня ставил в известность, спрашивая у меня как у своего митрополита советов и руководства.
Распространение антисергианских документов, в которых задевалась и Сов.власть, преступлением не считаю, этими документами мы критиковали слова и дела митрополита Сергия, его лакейский подход к Сов.власти в его церковной политике.
Я ничего не имел против того, что группа Ленинградского духовенства и мирян на декларацию митрополита Сергия написали протест, требуя от последнего изменения взятого им курса церковной политики. Кто писал этот протест, я не знаю, но знаю, что его возили к митрополиту Сергию епископ Дмитрий и профессор Абрамович-Барановский. И с тем, и с другим я встретился в Москве[43] и ожидании приема митрополитом Сергием, где протест мною был прочитан.
ЦА ФСБ РФ. Дело "Всесоюзной организации ИПЦ". Т.11. Л. 308 об. — 309 об. Подлинник. Автограф А.Макарова. Каждая страница заверена подписью митр.Иосифа. На л.314-315 заверенная А.Макаровым машинописная копия
Процесс, в котором я сейчас фигурирую, имеет целью — видимо "разгром" так называемого "Иосифлянства" (правильнее "антиСергиянства"), организации якобы с антисоветскими тенденциями. Отсюда вытекает и тот неправильный путь, по которому — мне кажется — идет все следствие, грозя напрасною гибелью многих неповинных в том, в чем их обвиняют. Ведь критика слов и дел м.Сергия — вовсе не есть[44] критика или выпад против Власти.
Лакейский подход Сергия к Власти в его церковной политике — факт неопровержимый. И вся Советская печать гораздо злее и ядовитее нас высмеяла это лакейство[45] и в стихах, и особых фельетонах, и юмористических иллюстрациях. Почему же нам это воспрещено?
За хранение и распространение этой критики людей преследуют, как за хранение и распространение чего-то антисоветского. Правда, здесь прорываются иногда вопли, как будто бы и Власть задевающие. Но ведь это неизбежно, как одна крайность при другой, как невольная отрыжка тех подхалимств, до которых дошел наш недавний "господин-лакей" Сергий. В этих воплях, в этой отрыжке — нет однако же активного противодействия и оскорбления Власти, а простое подчеркивание контрастов. В самом деле, если Сергию — по пословице — "плюнь в глаза, ему все будет Божья роса", то мы говорим, что плевок есть плевок, и только. Сергий хочет быть лакеем Сов.Власти, мы — хотим быть честными, лояльными гражданами Сов.Республики с правами человека, а не лакея, и только. Ведь в других областях — Власть наша (Советская) — крепкая и спокойная за свое существование — не боится никакой здоровой самокритики, и даже сама ее ищет и требует.
Понятно поэтому — если Власть хочет блага себе, то она должна найти нечто здоровое для себя и в нашей самокритике, которая позволяется другим почти в неограниченном количестве.
Еще раз повторю:
Признавая некоторую нелояльность своего личного поведения в отношении Власти и находя, что безупречное соблюдение этой лояльности чрезвычайно затруднено вообще при таком множестве всякого рода невыясненных достаточно ограничений свободы живой человеческой личности и возможно разве только для высшей 100%-нтной мудрости Сократа, я прошу вновь Власть простить мне мои ошибки, о коих выражаю искреннейшее сожаление, и принять мое честное (и отнюдь не лакейское) заверение, что сознательным врагом и вредителем Власти никогда не был и быть не могу уже в силу своего далеко не дворянского происхождения и в силу того, что никогда не был особым сторонником старого режима, с коим у меня посему даже были в прошлом немалые недоразумения (прекращение мною в 1905 г. всякого поминовения царской фамилии за Богослужением и за это лишение на некоторое время возможности священнослужения, перевод на худшее место, лишение наград и повышений по службе и т.п.).
Доколе же тяготеть будет надо мною несчастный рок, не дающий заработать и у нового режима честного и незапятнанного имени при всех искренних желаниях и попытках этого?
ЦА ФСБ РФ. Дело "Всесоюзной организации ИПЦ". Т.11. Л.330- 331. Подлинник. Автограф митр.Иосифа
Антисергианская организация началась с известной декларации митрополита Сергия, где он, высказав более или менее приемлемые для всякого честного Советского гражданина мысли, в тоже время допустил неприемлемые для церковного сознания действия, нашедшие свое выражение тотчас в целом ряде противоцерковных мероприятий: переброска с места на место почти всех тогдашних архиереев, учреждение синода на неканонических началах, уничтожение вовсе некоторых епархий, произвольное слияние их, прекращение молитвы за привлеченное по гражданскому суду духовенство и т.п.
Все это для Ленинградской епархии приняло особую остроту после того, как им без всякого законного канонического основания был смещен митрополит, на стороне которого было большинство духовенства и верующих мирян. Когда попытки сговориться с митроп.Сергием и склонить его на некоторые важные уступки, выраженные тогда в особом протесте, в составлении которого участвовал Абрамович-Барановский, остались тщетными, недовольные Сергием решились прервать с ним общение как с администратором и управляться в своей общине самостоятельно с зарегистрированными при храме Воскресения на крови духовными руководителями, митрополитом Иосифом и епископом Дмитрием, которому и были мною переданы соответствующие полномочия.
Никакого другого оформления политического или церковного эта оппозиция не имела и не имеет, ограничивая себя чисто церковною деятельностью, чуждою гражданской политики, и в начале только лишь в тесном кружку одной общины, к которой вскоре же однако примкнул целый ряд др.общин, как в самом Ленинграде, так и в других местностях Союза. Все эти общины объединялись одним духом протеста против антиканонических деяний митрополита Сергия и никакой документальной программы, общей и обязательной для всех, не имели. Их неписаный лозунг был — совершенное отрешение от светской политики в сторону только церковного дела. Целью было одно: религиозное утешение верующих в богослужениях по строго церковному, чуждому всяких новшеств, чину, и как содействующее условие этому — устройство церковной жизни на строго церковных началах, выработанных правилами Вселенских Соборов, ближе пододвинутыми к условиям современной жизни постановлениями поместного собора 1917 года.
Мы до сих пор не знаем, за что сидят в ссылке митр[ополиты] Петр, Кирилл и др. и все увеличивающие сроки их пребывания в ссылке, однако митрополит Сергий в своей декларации осудил все духовенство и церковь в нелояльности к Сов.власти.
Радости Сов.власти не могут быть нашими общими радостями. Советская власть получает удовлетворение закрытием той или иной церкви, мы можем только иметь скорбь и не можем радоваться. В программе Сов.власти на первом месте поставлена борьба с религией как опиумом для народа, мы же считаем и всякое преследование духовенства и верующих преследованием религии и только можем выражать скорбь.
Как глава церкви, прежде чем осудить заграничное духовенство, митрополит Сергий должен был учинить формальный церковный суд. И как глава церкви он был не вправе в своей декларации осудить огульно все духовенство. За политику церковный суд не судит, это дело гражданского суда.
Связь с митр.Петром, Кириллом, Агафангелом и другими лицами вначале была совершенно неощутительна. О митр[ополитах] Петре и Кирилле сергианцы даже пускали слухи, что они осуждают это новое течение, пускали в оборот письма, якобы с их одобрениями[46], чем смущали и колебали многих.
Лично я получил письмо от митроп.Серафима Чичагова[47], где он призывал меня образумиться, ссылаясь на то, что и митроп.Кирилл, и все виднейшие иерархи на их стороне. В дальнейшем оказалось, что это была ложь, которая еще более оттолкнула от пользующихся столь негодными средствами. И в настоящее время никакой особой связи с митр[ополитами] Петром, Кириллом и др. антисергианское течение не имеет, и о том, что с митрополитом Петром была через епископа Дамаскина[48] налажена связь[49], я слышу впервые.
Те документы, которые получались нашей организацией в защиту нашего течения, я получал от разных лиц с Ленинграда и других мест. Поскольку эти документы говорили в пользу нашей организации, я получал удовлетворение и, напротив, когда что-либо писалось не в нашу пользу.
ЦА ФСБ РФ. Дело "Всесоюзной организации ИПЦ". Т.11. Л.316-317. Подлинник. Автограф А.Макарова. Каждая страница заверена подписью митр.Иосифа. На л.320-322 заверенная А.Макаровым машинописная копия
Не имея на местах духовного руководителя, с разных городов и местностей СССР приезжали к епископу Дмитрию за руководством, некоторые, возвращаясь с Ленинграда, заезжали ко мне, так просто повидать, так как по всем вопросам они получали руководство от епископа Дмитрия Любимова. Некоторые приезжающие осуждали Ленинградцев, что они так поздно отошли от митрополита Сергия, что они уже давно это сделали, однако, не имея у себя руководителя, они приезжали в Ленинград, прося принять и разрешить недоуменные вопросы. Обращающим ко мне с теми или иными вопросами я направлял к епископу Дмитрию, прося его разрешать все вопросы.
Центром нашей организации была церковь Воскресения на крови, где в числе причта зарегистрирован был и я.
О всех событиях, которые происходили в церкви Воскресения на крови мне сообщали приезжающие с Ленинграда, как мать Анастасия Куликова, так и другие. Через них я получал с церкви денежное вспомоществование в размере 50-60 руб. в месяц и продуктами. Кроме Куликовой приезжала два раза Андреева Нат[алъя] Ник[олаевна], раза два Мария Петровна Березовская, и духовенство: Добронравов, Ушаков, Вознесенский, епископ Василий, Филофей Поляков, свящ.Петр Беллавский[50], монах Тихон с Ал.-Невской лавры. Все эти лица приезжали ко мне за разрешением вопросов, как лично их касающихся, так и всей нашей организации.
В одном письме я писал епископу Дмитрию, чтобы с лицами, которые приезжают с других городов и местностей, он был осторожнее и прием их в наше общение производился после тщательной проверки приехавшего. Я лично принимал тех, кои имели письмо от еп.Дмитрия.
Непосредственной связи с митр.Петром у меня не было, но копия письма митр.Петра мне была прислана. Также я лично никакой связи не имел с Антонием Храповицким[51], но копию телеграммы его, в которой он осуждал митрополита Сергия, я получил. Получал я все с Ленинграда от епископа Дмитрия Любимова.
С Киева приезжала ко мне по поводу священника Спиридона[52] некая Анисья. Приехала она уже с Ленинграда с письмом Натальи Николаевны. Фамилию этой Анисьи я не знаю, но Наталья Николаевна может знать, так как она направила ее ко мне с письмом.
Кроме Анисьи с Клева приезжал священ.Андрей Бойчук[53] — разрешать вопрос об этом же Спиридоне. О священнике Жураковском[54] я слышал от этой Анисьи и Бойчук[а] как о стороннике Спиридона, вводившего всевозможные новости.
С Твери приезжал о.Фотий[55], который возвращался с Ленинграда. Зачем он приезжал, не помню, но Ленинградцы, епископ Любимов, пользовались тем, что могли послать с возвращающими домой ко мне письма и посылки. И с этим Фотием я получил письма от Любимова и других знакомых.
Кто приезжал ко мне с периферии еще, я не помню.
ЦА ФСБ РФ. Дело "Всесоюзной организации ИПЦ". Т.11. Л.317-318. Подлинник. Автограф А.Макарова. Каждая страница заверена подписью митр.Иосифа. На л.322-324 заверенная А.Макаровым машинописная копия
Во время следования в Ленинград я, воспользовавшись тем, что сопровождающий меня сотрудник Г.П.У. на ст.Тихвин пошел разыскивать мягкое место, на какое мы имели право, пошел в уборную, наскоро написал открытку и сам опустил письмо в почтовый вагон, который был в нашем поезде рядом с нашим вагоном.
Письмо было написано на имя Анны Андреевны Федоровой по адресу Малый Казачий пер., д. № 9, кв.103.
В письме я извещал, что меня везут в Ленинград, прося оказать мне помощь в необходимом.
Разрешения на отправку письма я ни у кого не спрашивал.
ЦА ФСБ РФ. Дело "Всесоюзной организации ИПЦ". Т.11. Л.319- 319 об. Подлинник. Автограф А.Макарова. Подпись митр.Иосифа. На л.324 заверенная А.Макаровым машинописная копия
Кроме ранее указанных мною лиц, приезжавших ко мне с Ленинграда, дополняю, что приезжал представитель от единоверческой церкви от священника Алексея Шеляпина[56] с письмом. В этом письме Шеляпин, осуждая взятый митрополитом Сергием курс церковной политики, просил его принять в общение с нами. Письмо было переслано через юношу Иннокентия, которого Шеляпин просил благословить в монашество. Переговорив с Иннокентием, я пришел к тому, что в монашество его можно посвятить, и дал в этом согласие.
Распоряжения Сов.власти и ее мероприятия в отношении церковной политики (налоги на духовенство, церкви, выборка патентов и т.п.) считаю для себя обязательными, как гражданский долг, поскольку они не простираются на существо веры. Если в вопросе о выборке патентов у меня одно время были колебания, то они объяснялись большими смущениями среди верующих, эти смущения вызывали у меня опасения увеличить их и произвести большой соблазн в народе. Долгое время я держался в стороне от этого вопроса, предоставляя его решать самим верующим. И тогда, когда эти верующие, без соблазна среди себя, приходили к решению выбирать патенты, я не возражал, и не считал их за это нарушившими чистоту веры. Мое письмо к священнику Николаю Ушакову, отказавшемуся служить в церкви, где выбрали патент на свечи, действительно является письмом, в котором я его "благодарил за твердую и решительную борьбу со всякими "уклонами" и "покраснениями".
В письме я ему писал, что я на него надеюсь в будущем, что время лукавое и опасное для всяких послаблений, призывал быть на страже, так как находил, что и нашу группу хотят тоже использовать для целей, ничего общего не имеющих с истинною церковью христовою, просил поддержать слабых и робких своим примером.
Такое письмо было ему написано после ухода его с церкви, где выбрали патент.
"Покраснение" — это нарушение устоев церкви, и обновленцев, и сергиевцев я считаю красными.
Вести борьбу с антисоветскими настроениями — законное дело Сов.власти. Но я нахожу, что власти следовало бы иметь более осторожность в суждении о действительно антисоветских настроениях церковных людей, и о степени их активной вредоносности, тем более, что с точки зрения власти борьба с религией подводит под угрозу репрессий всякого верующего человека. Вот и в моем деле: я категорически отказываюсь от обвинения меня в активной контрреволюционности и в антисоветской деятельности. Но оправдаться в этом трудно, потому, что мы стоим на разных точках зрения по существу спорных пунктов. Простое слово, сказанное в защиту своей точки зрения, является обидным для иначе настроенной власти, и, следовательно, уже "антисоветским". С другой стороны, выявилось немало нелояльных отношений к власти среди отдельных лиц, ответственность за которые несправедливо возлагается на целую группировку верующих и особенно на меня, как считающегося их духовным руководителем. Непонятным является для меня и то, что считая меня нелегальным со своею группою, с самого начала, власть лишала меня всякой возможности какой-нибудь легализации. Из Ленинграда я был выставлен после одной единственной службы, несмотря на разрешения, полученные от местного Адм[инистративного] Отдела. Я отметаю все антисоветское и каюсь в своих ошибках, от которых, повторяю, так трудно всякому уберечься. Я готов на все, что нужно, в пределах возможного, для восстановления доверия ко мне власти и для доказательства моей лояльности к ней. Если она не внемлет этим воплям, то очевидно внять не в ее расчетах, а каких? Отказываюсь понять.
ЦА ФСБ РФ. Дело "Всесоюзной организации ИПЦ". Т.11. Л.325- 326. Подлинник. Автограф А.Макарова. Каждая страница заверена подписью митр.Иосифа. На л.327-327 об. заверенная А.Макаровым машинописная копия
Мой заместитель архиепископ Дмитрий Любимов через монахиню Анастасию Куликову запросил меня, как ему быть и поступать с вновь вступающими в нашу организацию.
На этот запрос я через Куликову же дал указание, чтобы архиепископ Дмитрий в приеме новых лиц, как из духовенства, так и из мирян был бы крайне осторожным, остерегаться провокации.
Тут же я ему писал, чтобы ни в коем случае не прекращать поминовение митр.Петра, так как это свидетельствует массам о нашем единении с митр.Петром. Писал ему, что, если по этому вопросу будет какое-либо "давление" извне, то, не боясь никаких репрессий, твердо стоять на своем.
Предупреждал еп.Дмитрия, чтобы он строго следил за тем, чтобы каждая двадцатка представляла из себя крепко слитое ядро. Без единомыслящей двадцатки, лиц в ней состоящих, никакую работу духовную проводить нельзя.
После ареста арх.Дмитрия Любимова к управлению по моему благословению вступил Сергий Дружинин, но на него вскоре стали поступать жалобы на его взбалмошный характер, и я в десяти заповедях на имя еп.Сергия, предложил ему ограничить свои права в управлении.
В письме на имя свящ.Викторина Добронравова, носящем характер зашифрованности мысли, я писал, что та борьба, которую ведет Сов.власть с истинной православной церковью, есть борьба не с нами, а с ним, богом, которого никто не победит, и наше поражение, ссылка, заточение в тюрьмы и т.п.не может быть его, бога, поражением. Смерть мучеников за церковь есть победа над насилием, а не поражение.
Ко мне приезжало и духовенство, и верующие, не только те, которые примыкают к нашей организации, но обращалось духовенство и верующие, которые к нашей группе не примыкают, со всеми своими скорбями. Так, помню, ко мне приехал один гражданин, у которого описали все до основания, вплоть до палки, обращался один священник, сергианец, которому предложено было властью оставить гор.Устюжну, и всем им я говорил, чтобы они терпели, говорил слово утешения, и они с утешением уезжали домой.
Кто именно ко мне приезжал, я сказать не могу, приезжало много, записей же приезжающих не вел.
Никакими репрессиями со стороны Сов.власти наше течение не может быть уничтожено. Наши идеи, стойкость в чистоте православия пустили глубокие корни. Ложь митрополита Сергия в его интервью[57] о том, что церкви закрываются по постановлению верующих, доказали каждому, даже неграмотному крестьянину. Ненависть крестьян к Сов.власти доходит до открытой пропаганды и выступлений, крестьяне буквально голодают, не имея хлеба, а если имеют, то не имеют возможности смолоть. Ветряные мельницы все закрыты, на других же отказываются молоть. Я, живя в Моденском монастыре, этих разговоров наслушался и удивляюсь, почему только нас, духовенство, Сов.власть привлекает к ответственности.
ЦА ФСБ РФ. Дело "Всесоюзной организации ИПЦ". Т.11. Л.328- 328 об. Подлинник. Автограф А.Макарова. Каждая страница заверена подписью митр. Иосифа. На л.329-329 об. заверенная А.Макаровым машинописная копия
Около года спустя после моего удаления из Ленинграда, когда я уже был в Моденском монастыре, появилась известная декларация м.Сергия и вскоре за нею — мое перемещение в Одессу. Вызванный по этому случаю в Москву, и узнав, что перемещение вызвано интригами отдельных лиц из духовенства, я заявил, что нахожу перемещение по таким при чинам — незаконным, сославшись на постановление собора, что никакой епископ, пресвитер, диакон и даже псаломщик не могут быть перемещаемы иначе как по одной из следующих причин: а) собственное желание, б) неизлечимая болезнь и в) впадение в ересь или другое какое тяжкое преступление, подлежащее церковному суду[58]. После такого заявления и требования, чтобы мое дело было передано на суд епископов, я, с разрешения Москвы, отбыл в Ростов Ярославский, где и жил зиму 1927 года, служа в Яковлевском монастыре и не проявляя близкого участия в церковных делах. К этому времени повсеместно в Союзе обсуждалась и резко более или менее критиковалась декларация м.Сергия, и создавалось, развиваясь все более и более, протестующее против него течение, доходившее до того, что целые епархии в полном составе, во главе со своими управляющими архиереями, отлагались от него и начинали управляться самостоятельно (Вятская[59], Велико-устюжская[60] и др.). Сравнительно позднее других сюда присоединилась и Ярославская. Мне известны следующие обстоятельства, сопровождавшие отложение Ярославля от Сергия. Вызвав однажды меня в Ярославль, митр.Агафангел сообщил мне, что деяния митр.Сергия и его произвол в управлении вызывают настолько серьезное против него возбуждение, что он (Агаф[ангел]) завален и телеграфными и письменными просьбами и требованиями взять бразды правления в свои руки и избавить их, таким образом, от всякой зависимости от Сергия, каждому начавшего угрожать запрещениями и др.репрессиями. Далее, м.Агафангел сообщил, что у него имеется также проект собственной декларации, которым он предполагает выступить против Сергия, что эта декларация одобряется всеми Ярославскими архиереями и что и я приглашаюсь присоединиться к ней, как проживающий в пределах Ярославской епархии и обязанный этим самым к единомыслию с местными иерархами, среди коих я нашел убежище в своем изгнании. Я попросил разрешения ознакомиться с текстом этой декларации и м.Агафангел обещал мне прислать ее с нарочным сразу, как только ее подпишет архиеп.Варлаам[61], который был в отлучке и к которому она была послана для подписи также с нарочным. Вернувшись в Ростов после этой беседы, я через несколько дней получил эту декларацию, уже подписанную тремя архиереями, и, найдя ее соответствующей требованию момента, также подписал ее. За тем подписал ее и Ростовский епископ Евгений[62]. Всего было 5 подписей — проживавших в епархии архиереев. Кем составлена эта декларация, с кем она обсуждалась у м.Агафангела, были ли у него какие собрания, я не знаю — в составлении ее я не принимал ни малейшего участия.
Прежде чем эта декларация получила широкую огласку, митр.Агафангел и я были неожиданно вызваны в Ярославское ГПУ, где нас принял приехавший из Москвы тов.ТУЧКОВ (пославший также и за М.Агафангелом). ТУЧКОВ задал Агафангелу вопрос, что такое затевается в Ярославле против Сергия, м.Агафангел сообщил сущность своей декларации и при этом спросил: как вы посмотрите на это выступление, не находите ли его контрреволюционным, долженствующим вызвать с вашей стороны какие-либо неприятности (репрессии) для нас, или нет. Тов.ТУЧКОВ заявил, что этого он не думает, и никакого вмешательства в ваши дела со стороны ГПУ не предполагается. Затем, после некоторых разговоров о делах церковных оба мы были отпущены с миром.
После этого, декларация была разослана по распоряжению м.Агафангела ко всем, запрашивавшим его советов и руководства, с разъяснением, что в силу постановления соборного, при отсутствии облеченной доверием центральной духовной власти или при невозможности сноситься с нею, архиереи на местах облекаются всею полнотою прав и управляются совершенно самостоятельно.
Подписанная и полученная и мною эта декларация не могла не налагать и на меня соответствующих обязательств. Ленинградская группа духовенства, опротестовавшая произвол м.Сергия в моем перемещении и фактически уже отложившаяся от него, указала и мне на мой долг не покидать их на произвол судьбы и, если нет мне возможности и надежды быть в Ленинграде, все же не отнимать у них права считать меня их законным архипастырем. Непосредственное же управление может быть оставлено в руках еп.Димитрия, около каждого[63] сплотилось отложившееся от Сергия духовенство. Так как это нисколько не изменяло и ничего не прибавляло к моему Ростовскому ничегонеделанию, то я не видел для себя никакой опасности в попущении этого, и дальше как-то все пошло самотеком. Еп.Дмитрию предоставлена была полная свобода управления до того, что он позволял себе действовать даже вопреки моим ожиданиям и определенно выраженным желаниям и советам. Я не претендовал в таких случаях, оправдывая такие поступки еп.Димитрия тем, что на месте ему виднее большая или меньшая целесообразность такого или иного решения. Во многих случаях, когда он спрашивал моего совета, я так и отвечал ему, предлагая на месте обсуждать дело с более опытными лицами из духовенства, если он не надеется на свой опыт и рассуждение. Более близко пришлось мне проявлять себя в делах лишь после ареста еп.Димитрия, когда место его заступил престарелый болезненный и неопытный еп.Сергий, и духовенство стало иногда обращаться со своими нуждами непосредственно ко мне.
Полнота прав, предоставленная епископу Димитрию (в силу, между прочим, и Ярославской декларации), позволяла ему, помимо моего участия, удовлетворять духовные запросы и нужды отдельных лиц не только Ленинградской епархии, но и других местностей. Отсюда и произошло то, что к нему ехали с этими нуждами и запросами отовсюду, где не было по близости другого, пользовавшегося доверием, архиерея. Непосредственно ко мне ездить им не было никакой надобности, чем и объясняется крайне незначительное количество таковых приездов и обращений.
Дальнейшее влияние Ярославской декларации на ход дел церковных, после моего вторичного удаления в Моденский монастырь[64] (вскоре после оглашения декларации) для меня остается малоизвестным. Сейчас я совершенно не знаю, как об стоит дело в отпавших от Сергия епархиях, так как по известным мне единицам состоящих в отпадении невозможно судить о настроении целого. Отрывочные сообщения об отделившихся малых ячейках также не дают достаточно материала для суждения об общей картине. Последнее громкое выступление против Сергия со стороны митр.Кирилла [65] говорит за то, что Ярославская декларация не пустой звук. Как вопль наболевшей души, она жива в сердцах наиболее чутких церковных людей. Историческое ее значение неизгладимо и пойдет в глубь веков, чтобы когда-нибудь на свободно избранном и свободно действующем законном церковном соборе дать полноценный материал для выявления истинного виновника нынешней церковной разрухи.
Мысли декларации Ярославской, воспроизводимой очень неточно, по моей слабой памяти:
"Ваше Высокопр[еосвященство]. Хотя ни соборными определениями, ни практикой церковной жизни не оправдывается ваше стояние у кормила церковного управления, тем не менее доселе мы подчинялись вам, в надежде что вы доведете церковный корабль до тихой пристани, т.е. до созыва церковного собора, который разрешит все наболевшие вопросы церковной жизни и даст ей так необходимое успокоение и мир. Но надежды наши не оправдались. Напротив, целый ряд ваших незакономерных действий — как-то: перемещение архиереев с места на место без законных оснований, назначение викариев без ведома и согласия правящих архиереев, запрещения им священнослужения, наконец, учреждение вами совершенно не каноничного синода, состоящего сплошь из бывших обновленцев и даже одного из них переметавшегося в раскол старообрядчества, все это грозит не успокоением, а усугублением страданий церкви, достоинство которой вы уронили еще более вашим не вызванным никакою нуждою угодничеством пред "внешними", чем вызвали неслыханные издевательства и...[66] на церковь.
Мы всегда были сами и остаемся честными и лояльными советскими гражданами, но ваш образ действий находим совершенно неуместным и не достигающим цели умиротворения церковного. А потому объявляем вам, что с нынешнего времени мы отделяемся от вас и будем управлять нашими епархиями самостоятельно, соблюдая верность митр.Петру и руководствуясь в наших действиях правилами апостольскими, Вселенских и Поместных Соборов, практикой и не отмененными распоряжениями прежней церковной власти, а также Всероссийского Пом.Собора 1917 г. — до того времени, пока вы сознаете свои заблуждения и сделаете вновь возможною работу с вами на пользу св.Церкви".
ЦА ФСБ РФ. Дело "Всесоюзной организации ИПЦ". Т.11. Л.332-334. Заверенная А.Макаровым машинописная копия. Датируется по содержанию
Посетители мои и дела, по которым приезжали и о коих беседовали:
Более часто: м.Анастасия привозила продукты, посылки от знакомых, письма от них, вопросы Вл.Димитрия, по коим он, затрудняясь, просил совета, и сообщал о всех текущих событиях церковной жизни.
Протоиереи: ДОБРОНРАВОВ, УШАКОВ, ВОЗНЕСЕНСКИЙ — приезжали за разъяснением по вопросу о регистрации храмов и об отношении к храму Воскресения и др., с ним солидарным. Получили упрек за излишнюю "ревность не по разуму" и совет — не упорствовать в своем самочинии, останавливать своих духовных чад от распространения слухов о храме Воскресения, который будто бы нельзя посещать, как зарегистрированный, и самим не удаляться от него и служащих в нем.
Прот.ВОЗНЕСЕНСКИЙ кроме того приезжал по своему личному делу — удаленный из храма арх.Михаила под влиянием прот.ПОЛЯКОВА, просил защиты и указания, как быть. Я выдал ему справку, т.е. напомнил о постановлении Всероссийского собора 1917 г., что никакой епископ, ни священник, ни диакон, ни даже псаломщик не может быть снят со своего места без уважительных причин, а именно: 1) если он сам не просится, 2) если он болен неизлечимою болезнью, 3) если впал в ересь или совершил другое преступление, подлежащее церковному суду.
Прот.ПОЛЯКОВ приезжал по этому же делу, оправдывая свои действия волею прихода и тем, что официального назначения в их приход прот.ВОЗНЕСЕНСКОГО никакого не было, а потому и числиться их священником он не может. Поэтому все дело оставлено без дальнейших последствий.
Иеромонах ТИХОН и с ним мирянин (имени и отчества и фамилии не помню), привозили продуктов. Беседовали о Лавре и др.вещах, не имеющих делового характера. При отъезде подверглись обыску, не давшему никаких результатов. Брат Иннокентий (фамилии не знаю), по поручению единоверческого священника Ал[ексея] ШЕЛЯПИНА приезжал за советом относительно регистрации и с просьбой разрешить этого Иннокентия посвятить на служение церкви. На первый вопрос дан ответ — последовать примеру храма Воскресения, решившего зарегистрироваться, по второму вопросу — не могло быть указано никаких препятствий.
Вдова прот.АНДРЕЕВА Нат[алья] Никол[аевна] была два раза, привозила продукты и посылки от знакомых с их письмами. Беседа касалась многих предметов церковной жизни. Подробно вспомнить всего невозможно. Беседа велась урывками, и ни на одном предмете долго не задерживалась.
Епископ Василий приезжал по своему личному делу — погоревать о том, что ему нигде не удается пристроиться для служения. К его утешению вскоре он устроился где-то на Пороховых. При приезде был обыскан — безрезультатно.
Из других мест вспоминаю следующих посетителей:
Свящ.Андрей БОЙЧУК, какая-то Анисия (фамилии и отчества не помню). Из Киева — приезжали за советом по делу арх.Спиридона, внесшего немало смуты в одном из киевских приходов (каком не помню). Этот арх.Спиридон своими новшествами при Богослужении сильно напоминал обновленцев, что и смущало многих из духовенства и мирян. Письмами я старался успокоить смущенных, а о.Спиридону послал совет — временно воздержаться от своих новшеств и не выделяться пред другими ничем.
Из Воронежской епархии я посетителей не имел, но получил через Ленинград одно или два письма еп.Алексия[68], управлявшего Воронежской епархией, с сообщением (кратким) о положении дел в их крае, и с просьбой — в затруднительных случаях не оставить советом чрез Вл.Димитрия. Краткий же ответ был послан на это, кажется, тоже через еп.Дмитрия, или почтой — не помню. Я имел отрывочные сообщения от Влад.Димитрия о некоторых приходах Сев.Кавказа, солидарных с ним. Но непосредственного общения с ними не имел, и лиц, приезжавших оттуда, у меня не было.
Из Твери заезжал ко мне (по пути из Ленинграда) иером.Фотий, привозил посылки с продуктами, письмо Влад.Димитрия и др.знакомых. Иером.Фотий рассказывал о своей жизни в Твери и служении там. С ним я получил несколько вопросов с просьбами дать советы (церковного характера), что и было исполнено.
Из ст.Узловой Тульской губ. была у меня Евд[окия] Гавр[иловна] РОДИОНОВА. Эта была совсем не по церковным, а по своему личному делу, как духовная дочь, которая у меня исповедывалась и искала разрешения своих личных недоуменных духовных запросов. Была в день обыска 25 дек. 1929 г.
Из Москвы никого не было и из др.городов более ни кого не припоминаю. 4 года — довольно большой период времени, чтобы все помнить. Больше всего приезды были из Ленинграда. Из других мест совсем мало и все, кажется, указано.
М[ария] П[етровна] БЕРЕЗОВСКАЯ — по дороге в Москву приезжала сообщить о решении их зарегистрироваться, что и одобрено. Также сообщала, что хочет попытаться попросить о дозволении мне устроиться в Ленинграде. Я не советовал этого и вообще смотрю на это безнадежно. Результаты оправдали мои опасения.
Еще — Макарий, Анатолий, Серафим — по личным делам.
ЦА ФСБ РФ. Дело "Всесоюзной организации ИПЦ". Т. 1. Л.335- 336. Заверенная А.Макаровым машинописная копия. Датируется по содержанию
Я утверждаю, что Новоселов на меня никакого особого влияния не имел. С большей справедливостью это следует сказать относительно архиепископа Серафима Самойловича. По крайней мере он мне говорил, что Новоселова слушаться иногда невредно. Я знаю, что Серафим под впечатлением Новоселова подготавливал какой-то протест против декларации митрополита Сергия. Какой — точно мне неизвестно. Вообще Новоселов больше говорил и влиял на митрополита Агафангела и, как я уже говорил, на архиепископа Серафима. Ко мне Новоселов приезжал один раз вместе с Серафимом. На отход Агафангела и его группы, на их оформление в самостоятельное течение — он повлиял в том смысле, что подлил, как говорится, масла в огонь: он подтолкнул их на том пути — на котором они уже стояли.
Со мною Новоселов беседовал о положении в церкви, создавшемся после декларации Сергия. Он говорил о том, что позиция декларации неприемлема для верующего народа, и, в частности, для каких-то "ревнителей церковных из интеллигенции". Имен кого-либо из представителей такого рода интеллигенции при этом не было названо. О нас же, представителях иерархии, говорилось, что и нам тоже пора сказать свое слово.
Позже архиепископ Серафим Угличский показал мне, переслав, кажется, его, письмо Новоселова, в котором последний анализировал троих лиц, с точки зрения пригодности их к возглавлению нового церковного течения. Относительно меня и Агафангела говорилось, что мы мало для этого пригодны: я — как склонный более к созерцательной жизни, а Агафангел — как престарелый. Называя Серафима "сынком", Новоселов выдвигал на эту роль его, как более молодого и энергичного.
ЦА ФСБ РФ. Дело "Всесоюзной организации ИПЦ". Т.11. Л.337. Подлинник. Автограф А.В.Казанского. Подпись митр.Иосифа
У Новоселова было не одно, а два посещения меня. В первое свое посещение, о котором я показывал в показании от 19 ноября 1930 года, он, передавая мне мнение какой-то "группы интеллигентных верующих" о необходимости возглавления церковников, не согласных с политикой митрополита Сергия, только информировал меня о том, что решено митрополита Агафангела просить возглавить новую церковную организацию, которая, по существу, тогда только складывалась. Во второй приезд ко мне Новоселов приехал один и привез письмо епископа Дмитрия из Ленинграда. На этот раз мне было сделано предложение встать во главе. Я никак не реагировал на это предложение, вернее не помню, что я сказал.
Новоселов, говоря мне об "интеллигентных кругах", не назвал ни одного лица. Андреева Наталья Николаевна, сообщая мне в одно из своих посещений о положении нашей организации в Москве, сообщила, что среди наших сторонников здесь есть некто Лосев, которого я почему-то представляю себе как профессора, но не с ее слов.
ЦА ФСБ РФ. Дело "Всесоюзной организации ИПЦ". Т.11. Л.338. Подлинник. Автограф А.В.Казанского. Подпись митр.Иосифа
Должен откровенно заявить, что о деятельности интеллигентской группы, пытавшейся руководить до известной степе ни церковными делами, мне лично мало известно. Правильнее будет сказать, что группа эта собственно только пыталась влиять на церковь в политическом отношении. Я знаю только не сколько фактов, указывающих на наличие и деятельность такого рода группы, и систематической связи с нею не имел.
Приезжая ко мне, как я уже показывал в двух предыдущих показаниях, Новоселов сообщил мне, что какая-то группа, или как он ее точно называл — не помню, требует отмены декларации митр.Сергия и выпуска протеста на нее. В довольно общих выражениях, Новоселов дал мне понять, что главная неприемлемость декларации митрополита Сергия в той политике по отношению к Сов.власти, которую она (декларация) от церкви требует.
Архиепископ Серафим Самойлович о Новоселове мне говорил, что он кого-то объединяет и действует от лица какой-то группы.
Наталья Николаевна Андреева называла мне Лосева и Новоселова, как каких-то известных московских деятелей по церковным делам.
Ко мне приезжал из Москвы священник Дулов[70], который от имени "Москвы" требовал, чтобы я опубликовал свою декларацию против Сергия и, хотя я ему согласия не дал на это, тем не менее он эту мою декларацию, бывшую у него на руках, распространил. Анастасия Куликова говорила, что в Ленинграде у него эти декларации отобрали наши священники.
Близкое лицо к епископу Дмитрию Гдовскому, монахиня Анастасия Куликова сообщала мне о Новоселове, как о "московском деятеле", бывающем у Дмитрия. Когда я и Дмитрий случайно встретились с митрополитом Сергием в Москве, Дмитрий, передавая требование об отмене декларации, потребовал этого не только от лица верующих и духовенства, но и от лица интеллигенции, представителем каковой с ним приехал из Ленинграда профессор Абрамович-Барановский.
Я был главой нашей организации в чисто-церковном смысле. Практически действовал по моему доверию архиепископ Дмитрий.
Андреева Наталья Николаевна хотела все время играть какую-то роль в церковной жизни. Монахиня Анастасия Куликова, под влиянием которой Дмитрий в значительной степени находился, жаловалась мне, что Андреева пыталась втереться в доверие к Дмитрию, приблизиться к нему. Я представляю себе, что роль Андреевой сводилась более или менее к посредничеству между Новоселовым и Дмитрием.
У меня были священники Перепелкин[71] и Шишкин (с юга); последний не имеет определенного места жительства и гуляет по всей Руси. Оба они — большие фанатики. Я сознаю, что наши документы по-существу шли по линии антисоветской пропаганды, хотя большая часть каждого такого документа трактовала о вопросах церковной политики. Ко мне эти документы, далеко не все притом, попадали от разных лиц и у меня оставались. Я лично им хода не давал.
Копии телеграмм митрополитов Евлогия[72] и Антония Храповицкого я получил из Ленинграда от архиепископа Дмитрия через Анастасию, кажется. Телеграмма Антония, очень короткая, трактовала политику Сергия по отношению к Сов.власти как "измену и предательство". Совпадение во взглядах по этому поводу между Антониевскими взглядами и взглядами некоторых моих сторонников — совпадение по объективным причинам.
ЦА ФСБ РФ. Дело "Всесоюзной организации ИПЦ". Т.11. Л.339-340. Подлинник. Автограф А.В.Казанского. Каждая страница заверена подписью митр.Иосифа
О том, что примыкавшие к нашей организации священник Василий Подгорный[73] и епископ Иерофей[74] ведут работу преимущественно среди крестьян — мне было известно. Об Иерофее мне писали из Великоустюжской епархии епископ Софроний[75] и какой-то благочинный. Они сообщали, что Иерофей окружил себя женщинами, фанатиками и ходит по деревням, производя беспорядки и выбрасывая насильственно из церквей священников, с ним несогласных. Я оба эти заявления бросил в корзину, не придавая им никакого значения, вернее — я не чувствовал себя вправе вмешаться в действия Иерофея[76], хотя советовал ему в свое время отложиться от митрополита Сергия, когда он спросил моего совета — как ему обосновать свою позицию с церковной точки зрения. О Подгорном я знал, что он где-то около Киева, как будто, и является продолжателем дела, своего отца. Стефана Подгорного[77]. И отец, и сын ставили ставку на работу среди крестьянства, путем создания своеобразной церковной общественности в виде паломничеств, которые он организовывал, и т.п. Димитрий Гдовский мне сообщил о принятии подгорновцев в нашу организацию. Я это принятие санкционировал. Я считаю, что если бы Иерофей не создавал беспорядков, не ходил окруженным толпой из села в село, и т.п., вероятно, и не произошло бы и тех беспорядков, во время которых он был убит. Моя записка о том, что "нам кажется величайшим позором из позоров XX века ваши насилия над свободой совести вероисповедания и религиозными убеждениями человечества" — это записка выражает только мои личные мнения. Вот эта моя резкость, которой я порой сам не рад — и давала повод понимать меня беседовавшим со мной членам нашей организации именно в том смысле, что я будто бы стою за какое-то активное к[онтр]-революционное] действие. Приходилось иной раз и письма им писать так, по причине той же моей резкости, что понимали меня опять в том же смысле. Такое понимание воз можно тем более, что люди, со мной беседовавшие, оказывались зачастую более антисоветски настроенными, чем я. Для таких лиц, конечно, мои резкости по отношению к Сов.власти, могли казаться данными директивного порядка. У меня из ленинградцев бывали: мать Анастасия, Ушаков, Добронравов и Вознесенский.
Я, конечно, понимаю, что документы, которые выпускались иногда сторонниками нашей организации, носили антисоветский характер, особенно такие, которые трактовали о советской власти, как власти антихристовой. Конечно — самое маленькое, что может сделать верующий — это избегать власти антихристовой. По духу этих документов я думаю, что Новоселов имел к их выпуску какое-то отношение, так как с его взглядами это совпадает, но фактов выпуска им документов я не знаю. Обычно документы выпушенные мне привозила все та же мать Анастасия.
От нее я знал, что Новоселов часто бывает у Димитрия. Анастасия часто сообщала мне об успехах нашей организации на Кавказе и в других местах. Я относился к этому критически, заявив даже ей, что несмотря на все эти успехи никакого заметного изменения в положении церкви не произошло.
От Анастасии раз я слышал, в ответ на мою реплику, что "хотя бы знали о нашем положении за границей" — такой ответ: "там знают все, даже больше, чем знаем мы". Более подробно она мне ничего не сказала.
ЦА ФСБ РФ. Дело "Всесоюзной организации ИПЦ". Т.11. Л.341-342. Подлинник. Автограф А.В.Казанского. Каждая страница заверена подписью митр.Иосифа
Слыша о современных событиях в городах (борьба с религией и с Церковью), конечно, с одной стороны готов благодарить судьбу, что она поставила вдали от всех этих скорбей и страданий для верующей души. И одна мысль об этих страданиях способна отрезвлять и удерживать от всяких желаний играть какую-либо руководящую роль в верхах Церкви. Это не значит, конечно, что я обрел спокойствие, свойственное говорившему: "моя хата с краю, ничего не знаю". Получив свободу, конечно, будешь невольно втянут в ту или другую ориентацию, от чего совесть не позволит отказываться, раз на то будет дана свобода. Но видя как в настоящее время опошлена и дискредитирована всякая ориентация, всего вероятнее, что я ни к одной из них примкнуть не смогу, но и своей особой для других создавать не намереваюсь. Вернее всего, я и на свободе замкнусь в своей уголок, и буду сам себе первой и последней ориентацией. Конечно, не в моих силах будет запретить другим следовать моему примеру и считать меня центром своей ориентации [это многими и теперь делается, без всяких моих усилий. — Примечание митр.Иосифа]. Но — что в моих силах и что обязан я сделать, так это будет сделано: никакой контрреволюции в своей среде я никогда не терпел и не стерплю и ничего противо-Советского и противореволюционного моим именем или авторитетом не позволю. Но, конечно, и совестью своей торговать не намерен, и всякую попытку использовать свои силы вопреки декрету о невмешательстве в дела чисто церковные и духовные — встречу отпором, ничуть не боясь погрешить этим против Власти Гражданской, если только она верна своим же собственным декретам и духу своих постановлений о свободе веры и совести каждого. Мне часто приходилось слышать "благие советы": то идти за одним, то за другим. Зачем же непременно нам нужна человеческая кабала? Я иду только за Христом, по разумению своего какого ни на есть разума, и этого с меня довольно. Итак, мое последнее слово: мне дорога свобода, но, если она послужила бы только во вред мне или кому другому, ничего не имею и против неволи. И то и другое принимаю и впредь как от руки Божией, Им, по нашему верованию — (Господом Богом) всякая власть царствует и пишет правду («Мною царие царствуют и сильнии пишут правду » — слова Библии[79]).
Била меня когда-то и Царская власть — я терпел... Готов терпеть и от нынешней Советской — все что угодно, твердо веря, что и она без воли Божией не сильна мне сделать никакого зла (Ев.Иоанна, 19 гл. 10-11 ст.)[80].
ЦА ФСБ РФ. Дело "Всесоюзной организации ИПЦ". Т.4. Л. 651-651 об. Подлинник. Автограф митр.Иосифа
Т[оварищу] Полянскому
15/XII Е.Тучков |