Александр Валентинович Амфитеатров в молодые годы
Я родился 14/26 декабря 1862 года в Калуге, губернском городе средней величины и небольшого значения, как в отношении административном, так и в промышленно-торговом. Отец мой Валентин Николаевич Амфитеатров, молодой священник и профессор местной духовной семинарии, занимал, кроме того, место смотрителя благотворительного учреждения, носившего довольно грустное название Сиротского дома. В этом-то Сиротском доме, сам отнюдь не будучи сиротою, я увидел свет ранним декабрьским утром, в то время как отец мой служил в домовой церкви раннюю обедню и, само собою разумеется, был вне себя от волнения, что-то делается в другом этаже, где в нашей скромной квартирке маялась родами его молодая супруга Елизавета Ивановна, моя мать. Женаты они были третий год, и я был вторым их ребенком. Первый умер вскоре после рождения. Его тоже звали Александром. Отец мой был влюблен в это имя и уверял, что, сколько бы у него ни было сыновей, он всех их окрестит Александрами. Судьба, однако, не дала ему исполнить этого намерения, так как я остался единственным сыном, после меня пошли дочери. Одну из них отец все-таки не утерпел, чтобы не назвать Александрою. Ему нравился воинственный смысл этого имени, обозначающего по-гречески «Отразитель мужей» (традиционно имя Александр переводится как «защитник людей». Прим.ред.). Но я думаю, что главною причиною этого пристрастия была его нежнейшая дружба со старшим братом своей жены, Александром Ивановичем Чупровым, впоследствии европейски знаменитым ученым, которого можно назвать по всей справедливости отцом политической экономии и статистики в русской науке. Не буду останавливаться на его имени теперь, так как ему придется очень часто встречаться на страницах моих воспоминаний.
Из Калуги я был увезен таким маленьким, что ничего не помню, хотя знаю, что меня несколько раз возили туда летом из уездного города Лихвина, в который вскоре после моего рождения отец мо был переведен с повышением в протоиереи и назначен благочинным для города и уезда.
В течение 12 с лишком лет жизнь О.Валентина с супругой была несколько кочевой, так как его очень часто передвигало духовное начальство по городам Калужской и Московской губерний, как человека с репутацией просвещенного администратора и талантливого педагога, по благочиниям и учебным заведениям, нуждавшимся в направлении умелой рукой.
 Потир, из которого батюшка причащал |
 Крест о.Валентина |
Лихвин и теперь город маленький и без значения, а 60 лет тому назад был совершенно захолустною трущобою, потерянною в дремучих лесах. Наш дом, длинный, одноэтажный, с конюшней, коровником, большим садом и широким двором, стоял на краю города, предпоследним в его черте. Дальше лишь один дом отделял нас от глубокого лесного оврага, называемого Речицею, а по ту сторону Речицы было кладбище. Речица была густо зарощена кустарниками, главным образом орешником, а по дну струился превосходный ключевой ручей, образуя на своем пути к реке Оке несколько бассейнов, обделанных в срубы и слывших под названиями Святого, Черного и Громового колодцев.
Летом это было чудное место для прогулок, но осенью и зимой небезопасное. Волков вокруг Лихвина бегало зимами видимо-невидимо. Одно из моих первых воспоминаний — что отец, взяв меня на руки, подносит к окну и показывает мне трех лежащих на ярко освещенном луною снегу «собачек», поражающих меня своей монументальностью. Это были поднявшиеся из Речицы волки. Однажды некий засидевшийся у нас поздно в гостях господин Попов имел удовольствие встретиться с волком на Соборной площади. Ночь была очень темная, Попов шел без фонаря и, завидев вдали огоньки, решил, что это ночной сторож закуривает трубку. Так как на зов его ночной сторож не отозвался, то Попов с бранью пошел к лентяю, и... легко себе представить его положение, когда вместо сторожа очутился пред волчьей мордой.
Вообще, раннее мое детство полно волчьими легендами.
Однажды, когда моя мать везла меня из Калуги в Лихвин, тоже зимою, верстах в 50 не доезжая города, появились на дороге волки стаей в 6 или 7 голов. Они ничего не сделали и не обнаружили никакой воли к нападению, но провожали кибитку гурьбою целые 12 верст и отстали так же спокойно и вежливо, как пристали, лишь в виду деревни. Такое благое поведение волков сопровождавший мою мать в этой поездке дядя Алексей Иванович, в то время молодой калужский семинарист, объяснял тем, что он все время показывал волкам серебряный портсигар, который они, дескать, принимали за револьвер. Но гораздо вероятнее было объяснение ямщика, Ивана Свистова, что спасли нас умные лошади. Хорошо съезженные и, вероятно, уже проученные встречами с волками на лесных дорогах, они не бросились бежать в панике, а продолжали трусить рысцою, за которою волки следовали шаг за шагом, но, по-видимому, озадаченные таким хладнокровием, растерялись и воздержались от нападения. Несомненно, и были сыты, позавтракав где-нибудь раньше.
Медведей вблизи города не попадалось, но в лесной глубине уезда водилось их очень много, и медвежьи облавы привлекали знатных охотников даже из столиц.
Быт о.Валентина и матушки Елизаветы был несколько непохож на обычность русской духовной среды, а тем более провинциальной. Жили они очень бедно, гораздо беднее, чем позволяли бы и даже требовали должности, занимаемые о.Валентином, так как он, кроме положенного жалованья, не принимал никаких сторонних доходов. Белый хлеб в доме держался только для детей, родители уверяли, что больше любят черный.
Четырех лет от роду я как-то нечаянно выучился читать. Решительно не помню, чтобы меня кто-нибудь учил. Должно быть, мать прилагала к тому какие-нибудь старания, но, как это вышло, решительно не имею никакого представления, и кажется, родители тоже. Словом, в один прекрасный день оказалось то, что я сижу и читаю, и не по складам, а очень хорошо, быстро, ровно, гладко, как взрослые.
Не помню никакой азбуки у себя в руках, отец выписывал тогда два наиболее популярных журнала, «Современник» Некрасова и «Время» Достоевского, а также сатирический иллюстрированный журнал «Искру» братьев Курочкиных. Вот смешные картинки этого последнего, по-видимому, и были моими учителями грамотности. (Кто-нибудь показал мне буквы, а до чтения я добрался уже сам). Толстые же журналы были у отца в зеленых переплетах. Так как игрушек у меня по нашей бедности не бывало, ...то за игрушки служили мне эти толстые книги. Я городил из них леса и разыгрывал в этих странных лесах всевозможные истории.
...Семья и весь дом наш были очень целомудренны и чисты, включая и прислугу. Все были люди хорошие, нравственные, от которых я не слыхал дурных слов, не видал дурных поступков. Смело могу сказать, что я прожил без нехороших примеров до московской гимназии, да и то в первых двух классах они как-то ко мне не липли.
...Ни отец, ни мать никогда не прогоняли меня от чтений вслух, которыми заполнялись вечера их кружка в этом захолустье. Тогда интеллигенция подобных трущоб жила очень тесно, и совместное чтение было ее любимым времяпрепровождением. Сегодня сходятся у нас читают, завтра у других. С литературными новостями спешили друг к другу, как с даром, которым необходимо поделиться.
...Врагов у него (о.Валентина — ред.) было достаточно, несмотря на его удивительно мягкий и сердечный характер, которым он покорял не только строптивые сердца полудикого обывательства, но и разбойников и убийц, содержавшихся в уездном остроге, которого он был постоянным духовником. Мать моя часто с ужасом вспоминала, как лихвинском остроге вспыхнул бунт арестантов из-за дурной пищи и разных несправедливостей тюремного начальства, которое, как водится, было вор на воре. В остроге в это время содержался некий Коновалов — один из тех разбойников-рыцарей, которыми некогда были так богаты лесные местности средней России, а в 60-х годах они, конечно, уже доживали свою романтическую легенду в значительном измельчании. Этот Коновалов и поднял бунт, развившийся с чрезвычайною быстротою и успехом. Начальство разбежалось, инвалидная команда не имела решительно никакого желания вступить в бой с бушевавшими арестантами, вооруженными кирпичами, досками и т.п. Городские власти вызвали отца и потребовали, чтобы он уговорил арестантов прекратить буйство; отец один с крестом в руке вошел в бушующую тюрьму. Встретили его почтительно, но мрачно, а когда он заговорил, доказывая бессмысленность бунта, то один из наиболее упорных зачинщиков замахнулся на него доской. Отец очень спокойно перекрестил его. Тот смешался, бросил доску, и через пять минут тюрьма была приведена к совершенному спокойствию, без всяких угроз и мер насилия.
Дедушка Иван Филиппович посвящен был сан в 20-х годах прошлого века. Следовательно, был воспитанник такой бурсы, картин которой надо искать даже не у много позднейшего Помяловского, а еще у Гоголя и Нарежного. Должно быть, смолоду он был настоящий Алеша Попович, потому что и в глубокой старости производил впечатление прекрасного седого богатыря. Пятьдесят с лишком лет протоиерействуя в захолустном городе Мосальске (Калужской губернии), имел громадный авторитет в уезде и пользовался всеобщею любовью. Я довольно живо помню его пятидесятилетний юбилей, на который съехалось духовенство чуть не всей Калужской губернии. Самого же дедушку и огромный дом его с окнами на базарную площадь помню совершенно отчетливо — в наружности, в голосе, в манере речи, в ухватках. Присоединяется к тому в памяти, конечно, и бесчисленное множество анекдотов о нем, которых с детства наслушался от отца с матерью и от дядей и теток.
Старик был очень умен и «добр, как хлеб» при совершенном отсутствии честолюбия. Достигнутым положением своим в жизни он был совершенно доволен. И сам не искал лучшего (сравнительно рано овдовев, легко мог бы быть архиереем), и в детях не понимал, почему они рвутся вон из духовного звания. Препятствовал он тому слабо, — только со старшим Александром Ивановичем повоевал было несколько за уход его вместо Духовной Академии в Университет. Но сознание, что ни один из сыновей не будет его преемником в священстве, было чуть ли не единственным идейным огорчением его старости.
От дедушки-богатыря детям досталось только внешне могучее сложение да замечательное упорство и цепкость жизненной силы в сопротивлении смерти. Сам он, перевалив уже на восьмой десяток лет, дожил бы, вероятно, и до девяноста, если бы не запустил случайного пореза на ноге. Прикинулась гангрена, а плохие уездные врачи не справились с нею повторными ампутациями. Старик болел два месяца с величайшим мужеством и умер с таким присутствием духа, какого давай Бог всякому. За два часа до кончины он, верный своему всегдашнему бурсацкому юмору, «отпалил» о состоянии своего здоровья такую острую штуку, что Александр Иванович, несмотря на тревогу и скорбь неизбежного ожидания, выскочил в другую комнату, чтобы «отходиться». Дедушка был очень верующий человек и богослужение совершал не то что истово, а со слезами. Но ханжества и ханжей терпеть не мог, равно как и «дух уныния и любоначалия» был ему совершенно чужд и противен. Когда я размышляю о нем, мне кажется, что его религиозное настроение должно было полностью укладываться в прекрасный стих Феоктиристова молебного канона Пресвятой Богородице: «Исполни, Чистая, веселия сердце мое, Твою нетленную дающи радость, веселия Рождшая виновнаго».
Эту светлость и, как удачно выразился П.Б.Струве в своем некрологе Александра Александровича Чупрова, «благостность» унаследовали от Ивана Филипповича дети его.
ЦИАМ ф.203, оп.445, д.П, лл.1-2.
Его Высокопреосвященству Высокопреосвященнейшему Иннокентию
Митрополиту Московскому и Коломенскому,
Священно-Архимандриту Свято-Троицкия Сергиевой Лавры и разных орденов кавалеру
Председателя Московской Губернской Земской Управы
Для приготовления достойных наставников для народных училищ, Московское земство учредило в селе Поливанове Подольского уезда Учительскую Школу. Успешного выполнения обязанностей, предстоящих ученикам этой школы, возможно ожидать только в том случае, если молодые люди проникнутся духом святой православной веры и церковных учреждений ее в такой мере, чтобы впоследствии способствовать развитию в народе здравых религиозных понятий и православных воззрений на предметы освященные верою. Вместе с тем на них будет лежать обязанность обучать детей во вверенных им школах согласному хоровому церковному пению, как одному из важнейших средств нравственно-воспитательного влияния общественного богослужения.
В этих видах Московское земство постановило иметь при Учительской Школе особого, свободного от приходских обязанностей Священника-Законоучителя и ввести в курс школьного преподавания, как самостоятельный предмет, обучение церковному пению; а для того, чтобы слово Законоучителя и звуки песнопений не ограничились односторонним влиянием на ум и музыкальное чувство воспитанников, но и проникли в их душу священным трепетом и умилением молитвы предположено устроить при школе домовую церковь.
Вследствие сего, представляя рисунок иконостаса и план церкви с объяснением той части школьного здания, в котором она будет устроена, осмеливаюсь почтительнейше испрашивать Архипастырского благословения ВАШЕГО ВЫСОКОПРЕОСВЯЩЕНСТВА на приведение изложенного предположения в исполнение и о милостивом начальственном распоряжении касательно освящения вновь устраиваемой церкви во имя Спасителя Господа нашего Иисуса Христа, с установлением ежегодного храмового праздника в Учительской Школе в день 16 Августа и выдачею Святого антиминса для возложения на престол церкви.
При сем долгом считаю объяснить, что церковь при Учительской Школе устраивается на счет имеющихся частных пожертвований; клиросное же пение и чтение будет исполняемо воспитанниками под непосредственным надзором Законоучителя Школы протоиерея Валентина Николаевича Амфитеатрова, как настоятеля устрояемой церкви.
Д. НАУМОВ
Председатель Московской Губернской Земской управы
Октября 22 дня 1871 года.
Считаю долгом присовокупить, что так как церковь будет находиться в нижнем этаже, то над алтарем в верхнем этаже будет отгорожено место и над престолом воздвигнут киот с образами да утренних и вечерних молитв воспитанников.
Резолюция Митр.Иннокентия: «Ноября 4. Консистории рассмотреть сколь возможно в скором времени по (1 сл.неразб.) надобности во храме».
Досточтимая Екатерина Михайловна!
Только сегодня прочитал письмо Ваше от 8 июня. Грустно оно, как плач матери. Можете быть уверены в том, что и во мне оно вызвало скорбные думы.
Жаль мне Вас прежде всего потому, что летний сезон нынешнего года так нужен Вам для Вашего здоровья, для Ваших сил. Об этом я с Вами лично говорил; об этом я Вас просил. Прошу Вас снова: озаботьтесь провести грядущие дни с заботой о себе лично. Всю свою жизнь Вы не давали себе покоя; все жили, точнее, болели детским благополучием, забывая о себе. Пора же вспомнить о самой себе. Вы живете, двигаетесь ведь одной нервной системой и душевной энергией, которой у Вас много, благодаря любви к Вам Отца Небесного и дарам Его благодати.
Господа ради, отнеситесь повнимательнее к себе. Прошу и прошу: нехорошо, если книга не имеет конца по вине автора; еще более неизвинительно, если жизнь человека прерывается несвоевременно. Ободритесь и действуйте! Пройдет двухлетие, тогда Вы соединитесь с о.Серапионом и жизнь духа-разума вступит в Ваше существо.
О тех, кто портит Вашу жизнь, не скажу ни слова. Они себя осуждают, себя же обворовывают морально. Результат греха — физическое вырождение. «И спросят люди о них, — говорит пророк, — где они, что сталось с их детьми? И скажут: память их погибла с шумом». Так горько за людей, в особенности за Ваших, все же Вашей душе милых, но малодушных. Молюсь, чтобы Пресвятая Богородица вознесла о Вас молитву пред Господом и отерла Ваши материнские чистые слезы.
Отцу Серапиону кланяюсь: целую его уста и благословляющую руку.
Искренно любящий Вас о Христе, протоиерей Валентин Амфитеатров.
14 июня 1894 г.
Успокойтесь. Лучше питайтесь. Пост уступайте нам. Серапион освящает благочестием.
Протоиерей Валентин
Достоуважаемая Екатерина Михайловна!
Сейчас прочитал Ваши печально написанные строки. Даже страшно стало за Вашу борьбу с тяжелыми обстоятельствами. Мне кажется, что Вы, под впечатлением негодования и презрения к разным ползучим гадам- ростовщикам — удешевляете стоимость своей крайне нужной Вам собственности.
Ничего не понимая в делах продажи и купли, я молюсь, чтобы Христос Вас вразумил и отвращал бы неистово алчные взоры любителей чужой собственности на Ваше благое достояние.
Не понимаю, зачем Вы спешите в Троицу. Там все стоит благополучно: и молятся, и продают, и покупают, — словом, все так же, как Вы оставили это место; полугород и в то же время полумонастырь, место спасения одним, и искушения — другим.
Христос с Вами!
Всегда благожелающий, прот.Валентин Амфитеатров.
19 ноября 1894 г.
Бодрым терпением приобретаем радость. Напишите свой адрес.
Прот.Валентин
Достоуважаемая Екатерина Михайловна!
Ваши искренние строки прочитал пред св.иконой, дополняя их известными мне чувствованиями Вашими религиозными и нравственными.
Пишу Вам по совершении Божественной Литургии. Господа ради, будьте зорко внимательны к себе, устойчивы в убеждениях, а на искушения, Вас посещающие, не сетуйте. Они указывают в Вашем возрасте на светлый путь, подобно тому, как мы в пасмурное утро невольно обращаемся к Востоку, ища там лучезарного Солнца.
Вот беда моих последних дней: захворал. Реже стал служить, потому что ноги болят.
Вам здоровья и душевного и телесного. Христос с Вами!
Протоиерей Валентин, любящий и уважающий Вас, и благожелающий.
30 января 1895 г.
Достоуважаемая Екатерина Михайловна!
Сердечно рад, узнав из Вашего письма, куда могу адресовать Вам мои тупые строки. Они не вынуждены внешней необходимостью, но они слабое выражение искреннего желания откликнуться благодарно на Ваш привет.
Сожалею до болезненности о неимении реальной возможности снять с Вас хотя бы одну часть ига, наложенного на Вас суровой действительностью. Утешительно в Вашем положении то, что Вы в течение своей жизни отирали слезы бедствующих, забывая о себе. Сознание столь чистой любви уменьшает горечь печального опыта. Быть не может, чтобы Вы остались одинокой, беспомощной. Нет, этого никогда не будет. У эгоистов результат жизни по большей части — ропот, уныние и отчаяние; у таких же людей, как Вы, живущих впечатлениями непосредственного чувства и беспрерывно верующих в Провидение, — надежда на все прекрасное, живущее, бессмертное. Не отнимайте же у себя лучей надежды, светлых и греющих... и будет Христос с Вами.
В Московской Духовной Академии большие перемены. Горькими слезами оплакивает она отшествие Антония [Ректор МДА, архимандрит, впоследствии епископ Антоний (Храповицкий)], благородного и умного. Его, бедного, совсем хотели съесть заживо посредством анонимов злые собаки в образе людей.
Отца Серапиона жаль до слез. Уж не перебраться ли ему в Казань? Это следовало бы исполнить немедленно: разумеется, списавшись предварительно с о.ректором Антонием. Я бы весьма советовал, чего бы этот перевод ни стоил. Преемник о.Антония (Храповицкого) — полный ему контраст во всем. Господа ради, немедленно подумайте об этом. Голова моя идет кругом и сердце упало, когда подумал о нашей «Alma mater» и о моем любезном о.Серапионе с братией.
Не нуждаетесь ли Вы, как хозяйка, в муже и жене, готовых принять услуги в Ваших владениях? (Об этой чете я говорил Вам). Это, впрочем, дело не настоятельное: они — на хорошем месте.
Есть и старичок управляющий (немец по рождению, но русский во всем, давно принявший православное религиозное вероисповедание). Он рад был бы тридцати рублям — вот оклад жалованья, кроме квартиры. Человек он безусловно честный.
Христос с Вами!
Всегда преданный душой Вам и благодарный протоиерей Валентин Амфитеатров.
31 августа 1895 г.
Достоуважаемая Екатерина Михайловна!
Я молюсь, чтобы душа Ваша всегда была светлой, как небо безупречной совести, чтобы и дело Вас не покидало.
О советах Вы меня не спрашивайте. Кажется, ни одному из них вполне не последовали. Я не в претензии, но в назидании. Я знаю, что моя любовь к Вам и все благожелания должны быть сосредоточены только в молитве, чтобы Ваш лучезарный ум мог внимательно отличать добро от зла, суету от необходимости, ценить человека и в русском, и в немце, и в Курских пределах, и в Московских. Да хранит Вас Иисус Христос целу, здорову и богоугодну.
Всегда Ваш и тот же протоиерей Валентин
Досточтимая Екатерина Михайловна!
Благодушное терпение святые учители Церкви (они же и великие психологи) признавали первой в житейских делах добродетелью. Ободритесь, Господа ради!
В первый свободный сего дня час буду у Вас. Теперь же уезжаю к больным, а потом двум-трем назначил время у себя в квартире.
Христос с Вами!
Всей душой преданнейший протоиерей В. А-в.
13 ноября 1895 г.
Достоуважаемая Екатерина Михайловна!
Не отриньте и моего христианского приветствия с наступающими праздниками Воплощения Бога Слова. От всего сердца желаю Вам материнских радостей и утешений. Да отразится в Вас, богомудрой, материнская радость Пресвятой Приснодевы!
Буду молиться моею всегдашней о Вас смиренной молитвой: да будет, Господи, благая воля Твоя на благородной рабе Твоей Екатерине! Ей надо много-много сил и здоровья, чтобы исполнить свое материнское назначение.
Христос с Вами!
Благодарный Вам, протоиерей Валентин Амфитеатров.
21 декабря 1895 г.
Многомилостивая и достойно-праведная Екатерина Михайловна!
За что же мне от Вас ниспосылаются столь щедрые подарки? И все — для чрева! Но Вы ведь знаете, что страсти сластолюбия, чревоугодия, пьянства и объядения не впускаются ко мне от дней колыбели моей.
Благодарно принимая от Вас великие и богатые милости, позвольте ими поделиться с ближними моими, да и они вкусят от трапезы Вашей во здравие и с благодарностью.
Поистине, не имею в достаточной степени выражений, которые могли бы Вас удостоверить в одном — в том, что мои благожелательные отношения к Вам всегда были и будут бескорыстными, свободными, озаряемыми благодатным во Святом Духе религиозным родством.
Переутомление Ваших сил столь заметно, что сегодня моя дочь, встретившая Вас в Москве, передала мне свое печальное впечатление: Вы ей показались усталой, невеселой, хотя отзывчиво-благосклонной и доброй. Господа ради, будьте во всеоружии духовной силы. Да хранит Вас Христос на многая лета!
Всегда покорный и благодарный Вам, протоиерей Валентин Амфитеатров.
11 января 1896 г.
Досточтимая и всегда искренно уважаемая
Екатерина Михайловна! Получил письмо Ваше от 24 мая в страшном недосуге и отвечаю, не высвободившись. Но письмо Ваше такое печальное, что некоторые фразы из него предо мной стоят как факелы. За что же, Господи Боже наш, так тяжка жизнь рабы Божией Екатерины, любящей Христа и Церковь? Неужели золоту все еще нужен огонь, чтобы быть чище и ценнее? Но да будет воля Твоя, Господи!
Как бы ни было, но знайте, что нижеподписавшийся свидетельствует совестью, Вы ему становитесь дороже, когда болезни и крушения обстоятельств мочат Вас дождем материальных недостатков, недохваток. Не боюсь за Вас пред Господом. Праведницу Он не оставит, но она научится и житейскому смыслу — не дарить архиерейских порфир, королевских ваз и т.д.
Простите! Молюсь за Вас, и Христос с Вами и в Курске, и в Льгове, и везде, где Его имя святится Вашими друзьями и молитвенниками, в их числе и я, грешный Валентин.
28 мая 1896 г. Москва.
Досточтимая Екатерина Михайловна!
На голос поэзии отвечает сухая грамматическая проза. Умиленной мыслью прошел я через каждое слово Вашего, сейчас мною полученного письма. Письмо Ваше — цветущий оазис среди пустынной степи. Однако не литература письма Вашего вызвала умиление мысли, но поистине детски-благородные чувствования Ваши.
Морально Вы были и остаетесь ребенком, которого хотя за нетвердо выученный урок оштрафуют оставлением без обеда или лишением праздничного отпуска, но он остается неиспорченно добрым. Во время притеснения дитя плачет, а гроза лишь прошла — оно ее забывает; оно поет хвалу Богу, природе, оно мечтает, оно любит свободу... Вот Вы какова... Милому ребенку я сказал бы от всей моей к нему любви: доучи урок, иначе опять будут слезы и мученье.
А Вам что сказать: Вы детски, ангельски добры... Страдаете от своей щедрости. На себя и для себя тратите и расходуете меньше Афонских скитов <на> доброго аскета, а других одариваете и деньгами, и вещами, и даже четвероногими бессловесными рабами... Ну что же это? Рассуждайте же, по крайней мере, кому даете: не оставляя голодными друзей, уделяйте лишь остаток излишества лающим псам и воробьям.
Христос с Вами!
Протоиерей В.Амфитеатров
Досточтимая Екатерина Михайловна!
Ваша телеграмма ко мне представляет доказательство полного уныния, в которое не впадают люди верующие. В телеграмме слова ужасные: вера в «судьбу» в устах искренней христианки, название «мышью» благородного отражения образа Божия.
Вы всегда были и будете доброй. Где добро, там и Божественная помощь. Ни один волос не растет на человеческой голове и не падает с нее без воли Отца Небесного. Не устрашайтесь сами и не устрашайте других. Уверен, что ваша крепость пребудет цела, и неприятель отступит, а с течением времени растает, подобно воску от соприкосновения с огнем. Идут к Вам, подобно дождям ежедневным, практические уроки о бережливости, о твердости характера. Надо им, наконец, внять. Христос с Вами.
Всей любовию во Христе всегда, грешный Валентин.
15 июня 1896 г.
Досточтимая Екатерина Михайловна!
Сейчас получил с почты денежный пакет на сто рублей, предназначенных на поминовение при молитвенных богослужениях. И первое, и второе, и последнее чувствование, вызываемое щедротами Вашего милосердия, — благодарность. Как Вы великодушно цените труд и нужды других, дай Бог, чтобы в той же мере благожелания и молитвы о Вас и о дорогих Вашему сердцу людях были услышаны на высоте милосердного и всемогущего Престола Божия.
Дороже денег в пакете было письмо Ваше. Оно меня не обрадовало. Сквозной ветер проникает все строчки. Вы почему-то становитесь более и более мнительной относительно нравственного достоинства у других. Можно ли, согласитесь, принимать слова, обращенные с церковной кафедры к тысяче разнородных слушателей, за личный намек на кого-либо из присутствующих? Нужно быть проповеднику дерзким до отчаянности, чтобы он коснулся душевной раны кого-либо из своих слушателей. Проповедник берет темы общего характера и перед слушателями заявляет, как в родном кругу знакомых, и радости, и скорби, близкие их сердцу, как христиан.
Молюсь, чтобы Господь Своей благодатью обрадовал Вас. Знаю я, что Вы изнурены суровыми обстоятельствами жизни, но знаю, что только сильным духом посылаются страшные искушения. Знаю я, что адмиралу корабля, переплывающему океаны и моря, скучно, обидно, неприятно быть лишь кормчим на пароходе, делающем краткосрочные рейсы в одном и том же направлении. Но есть и утеха спокойнее, яснее, а для самоуглубления внутреннего надежнее. Господа ради, не грустите: поднимайте паруса, сохраняйте якорь и плывите вперед, все вперед к благополучной пристани, где вера, надежда и любовь ожидают с победным венцом тех, кто лелеял их в жизни своих земных странствований.
Вы не ошиблись, сказав приятный отзыв о Н.В.Решетникове. Он симпатичный и благородный человек. Он, будучи сам очень богатым, делает только добрые дела. Территория имуществ недвижимых в России ему известна всесторонне, как Вам или мне — содержание какой-либо выученной книги. Уверяю, что отношение к Вашему делу у г.Решетникова утверждено не на наживе.
Надеюсь, что не будете метать в меня искрами гнева за то, что я замедлил свидание с о.Серапионом. Оно для него безнужно, а между тем отвлекает от уединения, от привычного метода жизни. Если что-либо нужно будет, то, разумеется, я не явлюсь проспавшим условный час.
Большое письмо написал Вам, среди недосуга и хлопот невеселого характера.
Христос с Вами ныне и присно!
Благодарный слуга Ваш протоиерей Валентин.
4 февраля 1897 г.
Досточтимая Екатерина Михайловна!
Имел счастье получить Ваши строчки. Грустны они. В неясном изложении их узнал лишь одно — что внешние обстоятельства Вас не веселят. Вы все еще не можете привыкнуть к тому, что ничто внешнее не имеет в себе устойчивости. Внешнее Вам менее, нежели тысяче других людей, нужно. Внутренний же Ваш мир совсем был хорош: и светлый ум, и доброе сердце, и сильное воображение. Во внутренней области нужно было бы побольше воли. Она, да и то только мне кажется, гнется под давлением напора ветра. И за физическое здоровье Ваше я не прихожу в отчаяние. Болезнь Ваша преходяща, как зима в году. С весной снимет со своего лица суровый вид и холодную одежду.
Протоиерей Валентин Амфитеатров
Досточтимая Екатерина Михайловна!
В чудные дни весны, какими Господь Бог наделяет нас, курские соловьи утомили свои голоса на прославление милостей Божиих, а Вы и зимой, и весной продолжаете один и тот же мотив печали. Нынешнее Ваше письмо совсем изнурено страхом и безнадежностью. Мне жаль Вас, но что Вам дает мое сочувствие? Я переношу его в молитву Отцу света и жизни... Он и Щедр, и Милостив, и Долготерпелив.
Своего Герцена (Александра) [речь идет о втором сыне Екатерины Михайловны, Александре Михайловиче] не влеките к купели: пусть, пусть его пострадает сердцем!..
Христос с Вами!
Искренно уважающий Вас протоиерей Валентин Амфитеатров.
21 мая 1897 г., Москва
Достойно-праведная Екатерина Михайловна!
И душевного, и телесного здоровья Вам желаю! Посылаю св.просфору и снимок со св.иконы «Отрада и утешение от Пресвятой Богородицы». Да будет нам отрадой Ее возлюбленный Сын, а утешением — Она Сама всем нам.
Завтра в соборную толпу прибывать не советую. В понедельник же буду у Вас со Святыней.
Протоиерей Валентин Амфитеатров
Высокочтимая Екатерина Михайловна!
Благодарю Вас за внимание Ваше ко мне и за искренность, с какой выражаете всегда свои чувствования и взгляды. О том, что я отвечаю Вашим мыслям душой моей, не говорю. Вы знаете это. Я всегда был пред Вами тем, что есть: лести не было в устах моих, хотя невольно приходилось оставлять Вас неутешенной, хотя горечь подавалась из чаши печали не моей рукой.
Когда я написал эти слова, вспомнилась мне 19 глава из книги Иова. Есть в этой главе стихи, напоминающие мне четыре Ваши письма и два личных разговора. Но довольно об этом.
О повышении и возведении в сан архимандрита нашего общего друга * 9 января 1898 г. о.Серапион был возведен в сан архимандрита [9 января 1898 г. о.Серапион был возведен в сан архимандрита.] я также не возрадовался. Вы знаете, что я, упрямый, зарубил себе идеи о миссии. С ними и остаюсь. Компас указывает путь на волнах жизни.
Вы боитесь за него, а я — также. Завистники носят также иногда рясы, оставляя свободным свой неблагожелательный язык. Горе, говорит св.апостол, и на горе и под горою, — беды отовсюду.
Протоиерей Валентин Амфитеатров
Досточтимая Екатерина Михайловна!
Каждое слово в Ваших строчках отозвалось скорбным звуком... Сочувствую Вам искренно, как отец и брат во Христе.
Посылаю вам св.икону и просфору. И сам бы явился, но, вернувшись из храма после богослужения, устал до изнеможения, а вечером опять и опять к серьезному делу.
Ваши новости печальны, безутешны. Да просветит Ваш разум Сам Иисус Христос! Знаю, что слова мои ни к чему не послужат, но нахожу необходимым их сказать. Ваше присутствие для него необходимо, необходимо, необходимо (!!!), как присутствие Ангела-Хранителя души и тела, и чести и распоряжений. Вот и все, что я думаю со скорбью.
Да управит Сам Спаситель Вас в житейском море плавания и, как в Евангелии сказано, даст Вам руку помощи и утишит бурю.
Ваш слуга, протоиерей Валентин Амфитеатров.
19 марта 1898 г.
Досточтимая Екатерина Михайловна!
И святые апостолы после смерти Господа Спасителя боялись, трепетали. Они затворились в горнице. Малейший шорох их удручал. Апостолы напоминают нам нас. Бедные, они позабыли о том, что Христос во время бури спас их от потопления. И вот среди боязни и страха, сквозь закрытые двери вошел Христос и сказал им: Мир вам!
Примените нынешний день, вспоминающий христианам это событие, и скажите вместе с Фомою: Господь мой и Бог мой(Ин.20:28)!
Дай Бог Вам всего, всего хорошего, и Христос да будет с Вами!
Верный слуга Ваш, протоиерей Валентин.
12 апреля 1898 г.
Досточтимая Екатерина Михайловна!
Откликаюсь Вам всей моей душой, то есть благожеланиями, к каким она способна и привычна.
Хороша та строчка в Вашем письме, которая не ропщет на физическое недомогание.
Зная Ваш любяще-материнский характер, вместе с Вами тужу и печалюсь о неудачах, Вас внезапно постигших. Но все же уповаю на милость Божию. Ведь не иной кто, но Сам Божественный и возлюбленный Спаситель сказал: душа не больше ли пищи, а тело — одежды(Мф.б:25)? И другой человек, простой, но богодухновенный, восклицал: Если не Господь созиждет дом, то всуе трудятся строящие его(Пс.126:1)! Стройте же здание своего спасения на вере, уповании и любви.
Христос с Вами.
Протоиерей Валентин Амфитеатров
Достоуважаемая Екатерина Михайловна!
Никогда еще, за все время, как был удостоен Ваших писем, не получал я от Вас столько печальных строк, как сегодня. Все письмо Ваше от 5 сентября переполнено горькими жалобами, не свойственным Вам гневом на людей, апатией к жизни. Я получил эту иеремиаду строк на даче, где, недомогая, отдыхаю около двух недель, не появляясь в Москве, куда нет желания вернуться раньше 20 сентября.
Что же мне написать Вам по содержанию Вашего письма? На каждую строчку можно написать целые печатные листы воодушевления. Но все это — не то. Примите, Господа ради, к исполнению лишь одну мою строку: поскорее исполните два священных Таинства — исповедь и св.Причащение под руководством какого-либо трезвого, честного и разумного священника. Господа ради, не медлите. Дух Святой найдет на Тебя и сила Вышнего осенит Тебя (Лк.1:35), и Христос будет с Тобой, и посеянное слезами в радости будет пожато.
Верный слуга Ваш всегда, протоиерей Валентин Амфитеатров.
8 сентября 1898 г.
Ваше Высокопреподобие, Досточтимый о.Серапион!
Ваше доброе, искреннее письмо прочитал с полным молитвенным вниманием. В ответ письму — уважение любовь. Под их покровом идет наука. Знание и вера — вот светоч кельи монаха и всякого человека, грядущего к Истине, просвещающей всякого человека, исповедующего благодать и милость.
От всякого анализа убеждений ближнего пощадите меня. И немощен я, и недосужен. Испрашиваю смиренно Ваших молитв о себе у престола Божия.
Христос с Вами!
Верный слуга Ваш, протоиерей Валентин Амфитеатров.
1 октября 1898. Москва
Достоуважаемая Екатерина Михайловна!
Простите! Откликаюсь на Ваши строки болеющим горлом, при безголосии и лихорадке.
Ваше письмо опять и опять повторяло материнские вздохи и стоны. Христос с Вами! Нужно вспомнить христианке и о терпении Иова. Сильному даются нелегкие испытания.
Лечение не бросайте. Надо хранить жизнь, как Божий дар. Вы были и должны быть христианкой. Только мусульмане идут в жизни с верой в судьбу, а христиане веруют в промысл Божий.
Христос с Вами. Не кручиньтесь (так говорят малороссы)!
Верный слуга Ваш, протоиерей В.Амфитеатров.
23 октября 1898 г.
