При охватившем теперь всех смятении умов от страшных и грозных в жизни страны явлений последнего времени, невольно взор общества обратился туда, откуда издавна Русь привыкла ожидать и получать утешение, вразумление, успокоение, — помощь не кажущуюся, а действительную. Разумеем голос церкви Божией в лице церковных учителей и молитвенников-пастырей словесного русского стада. Но они молчали... Посмотрели кругом, да мало и нашли добрых-то пастырей, учительных и заботливых о своей пастве. Посмотрели и пождали ещё, а оказывается, и неоткуда быть добрым-то пастырям: специальная для подготовки пастырей духовная школа их не даёт в должном количестве и с должным для дела настроением. Подняли толки о том, чем объяснить такую бедноту специально-духовной школы и чем помочь сему горю. Оказывается, что школа сия не специально духовная, а лишь специально духовного сословия, почему школьники в ней подневольно изучают всякую духовную науку, нисколько не задаваясь пастырскими целями в изучении её. Говорят, что в духовной школе редко кто и говорит о пастырстве тепло и серьёзно, как о святом будущем служении учеников духовной школы: в одной семинарии будто бы только однажды преподаватель латинского языка случайно сказал два тёплых слова о будущем пастырстве семинаристов, и эти два слова весьма оживили его слушателей, так что автор такого воспоминания и доселе не забыл сего отрадного случая в своей семинарской жизни. Заговорили и о том: что же нужно сделать для целесообразности духовной школы? В этом отношении соображения одних сводятся лишь к надежде на случайное непринуждённое вдохновение, какое, может быть, и среди теперешних школьных условий осенить хоть некоторых добрых юношей и выведет их на доброе пастырствование; а упования других сводятся к пожеланию, чтобы из духовной школы был закрыт выход куда-либо кроме священства. Неосновательность и односторонность и тех, и других соображений очевидна: нужно создать такую обстановку для дела, чтобы не случайно лишь и не по принуждению люди приходили к желанию принять священство, а с полным сознанием важности и святости дела, которое они заранее наметили себе, как идеал для жизненного пути, и по своей силе сознательно и усердно готовились к принятию его на себя. По данному-то вопросу мы и намерены предложить на обсуждение занятых им свои соображения на основании и своих личных ученических воспоминаний, и своего личного педагогического (по духовной школе) опыта, и на основании наблюдений и бесед с другими о сём. Желательно было бы, чтобы высказались о сём и все озабоченные судьбами нашей отечественной Церкви, опекаемой бывшими питомцами духовной школы.
Все теперь глубоко сознают ненормальность нашей духовной школы: она не удовлетворяет своему назначению — готовить пастырей Церкви — ни в количественном, ни тем более в качественном отношении... Кончающие и высшую, и среднюю школы или высматривают повыгоднее занятия по светской службе, особенно, по модному теперь акцизному ведомству, или остаются светскими чиновниками разных наименований в духовном же ведомстве, или, за неимением более выгодной дороги, принимают священный сан, — и это нередко во всех отношениях более слабый элемент.
Причины этой ненормальности, конечно, не в том, чтобы более были привлекательны и выгодны светские роды деятельности: это можно сказать лишь отчасти, потому что светский преподаватель семинарии, заваленный уроками и в других школах, материально обеспечен всё-таки хуже почти любого городского священника. Следовательно, коренная причина этого гораздо серьёзнее. Она — в крайней сословности нашей духовной школы в лучшем случае по привычке, а большей частью за неимением средств на светскую школу. Но и таким подневольным и случайным ученикам в духовной школе отдаётся исключительное предпочтение перед светскими, желающими учиться тоже в духовной школе: за последние годы количество принимаемых в духовную школу светских понижено до 10 проц. Это относительно низшей и средней школы... А в духовной академии доступ уже вполне сознательным юношам и того труднее: они должны выдержать полный экзамен на звание студента семинарии, а потом на общем основании экзаменоваться в академии. Если бы это было важно для целесообразности духовной школы (достаточной богословской подготовки и т.п.), то, конечно, мера вполне понятная. На самом деле, в данном отношении скрыть мотив — приравнять гимназистов к семинаристам, которых в университет принимают по строгому экзамену на зрелость. Но положение вещей не оправдывает такого средства: свои духовные студенты на службу церкви Божией, их вскормившей, воспитавшей и обучившей, не хотят идти... и радоваться бы, что светские, имеющие прямой доступ в высшие светские школы, идут в духовные академии, не стесняясь трудными и для семинаристов приёмными экзаменами? — Нет, их не пускают. А в результате полная бедность в деятелях на духовной ниве.
Но и при таком случайно подборе учеников духовной школы, всё-таки сама школа могла бы действительно воспитать хорошего церковного деятеля. Если бы ещё в школе-то были люди глубоко преданные церковному делу, то и такой случайный мальчик воспринял бы от неё всё лучшее, воспитался бы от духовного сокровища школы.
Но там и руководители и руководимые давно уже заражены духом западного индифферентизма, ярко бьющего в глаза уже тем самым, что большинство преподавателей и даже начальства, а в некоторых школах и все, за исключением ректора, который по уставу должен быть в духовном сане, — светские люди: это — дело очень важное, хотя светские педагоги это и стараются замалчивать. Известно, что медиков готовят медики, инженеров — инженеры, военных — военные и т.д., а у нас будущих пастырей церкви готовят люди совершенно не причастные к алтарю Господню, а по местам и приступающие к нему однажды в год для обязательного причастия Св.Таин. Так мальчик с самого начала своей сознательной жизни в школе видит, что дело вовсе не так обстоит, как некоторым хочется: «Преподаватели почти все светские, а они ведь академию прошли... зачем же нам непременно искать священного сана?! Да и в храме-то они не всегда бывают, а нас начальство загоняет: вот мне выйти бы из опеки инспекции, так и я свободен буду в этом отношении». Такие соображения — факт несомненный, вполне естественный и весьма гибельный, — гибельный, может быть, гораздо более, чем прямое совращение с пути доброго, ибо отрицательное данное явление производит медленное парализование самого склада душевной жизни, как атмосфера, как среда, незаметно, но верно развращающая человека. Против прямого совращения, может быть, и личная воля человека скажется, а это подобно тому, как капля точит и камень. В конце концов, от этого происходит взаимное и глубокое развращение молодёжи всеми традициями школы с самого первого дня. Мальчик, иногда и в деревне не видавший доброго пастыря, как увлекающий и назидающий образ, в духовном училище редко видит и вообще пастыря, так как его учат люди светские, совершенно не озабоченные пастырским делом и не думающие, да и не умеющие создать соответствующую атмосферу для будущих пастырей. С этими отрицательными задатками против пастырства мальчик переходит в семинарию. Здесь некоторые уже и сознательно удаляются от желания быть пастырями; а раз такого желания нет, то и не может быть никакого и личного воодушевления в прохождении духовных наук, а воодушевления на это от светских в большинстве преподавателей он не видит. В дальнейшем развитии недостаток такого воодушевления переходит и в полное небрежение всем духовным, а далее и в бравировку всем таковым. Поступающие сюда светские постепенно проникаются тем же духом, — так что и от них нельзя уже ничего ожидать плодотворного для Церкви: они — ведь тоже люди и развиваются по тем же законам, как и дети духовных родителей. А вина этого в том, что в теперешней духовной школе учится элемент совершенно случайный притягиваемый к духовному лишь только ради своего происхождения от духовных родителей, а не по сознательному влечению или призванию к пастырству. На своё положение такие школьники смотрят исключительно, как на подневольное, и потому всеми мерами желают сбросить с себя непроизвольно несомое бремя, почти с отвращением относясь к нему, как ко всему подневольному и мало сознанному. Отсюда именно и вся фальшь дела в духовной школе, и вся манкировка у школьников, в последнее время доходящая до забастовок и бунтов, как выражения открытого недовольства подневольным положением в духовной, нежелательной для них школе. При таких условиях и попробуйте воспитывать, как подобало бы для духовной школы! Да тут лишняя четверть часа в богослужении, прибавка одной стихиры и т.п. вызывает затаённую, а то и открытую злобу у школьников, совершенно непонимающих, к чему это им нужно; ведь они не хотят быть духовными, а кто хочет, тот и сам потом заведёт это у себя в приходе. Если же всё-таки и среди таких ненормальных условий дело иногда и лучше обстоит, находится много любящих всё духовное, сознательно готовящихся к пастырству, — то всё это бывает лишь счастливым исключением, почти непременно обусловленным одной или несколькими личностями среди воспитателей. О таких случаях приходится, к сожалению, сказать лишь, что это не благодаря прекрасным условиям духовной школы, а несмотря на ненормальные условия школы... Да и то чего стоит: нужно долго и медленно ублажать школьников, нужно постепенно добиться того, чтобы они размякли, и сами уже пошли на уступки, чтобы им было стыдно протестовать против внимательного к ним начальства. Тогда лишь не сочувствующие духовному потеряют силу своего озлобленного протеста, а настроение их едва ли значительно повернётся к церковному делу.
Если считают законным правом духовенства — бесплатно или при незначительной затрате средств давать образование своим детям, то непременно нужно для сего устроить общеобразовательные школы средние для детей духовного ведомства, из которых ученики могли бы свободно, а не по принуждению, или в силу необходимости, идти куда им хочется, поступать в дальнейшую школу какого угодно направления и специальности. А после этой уже средней школы создать новую, специальную — духовную школу для подготовки к пастырству, желающим избрать себе этот род служения Церкви Христовой. В данную специальную школу поступают уже не мальчики, как теперь, не отвечающие за своё призвание невольное, а сознательные люди — юноши со средним общим образованием. Следовательно, они уже вполне могут разобраться в своих чаяниях и намерениях, в своих склонностях и желаниях. Это уже будут действительно юноши с заметно определившимся призванием именно к церковной деятельности, к пастырству, к которому они должны сознательно и усердно готовиться, помня, что это святое дело, за которое нужно и браться с особым настроением и подготовкой специальной. Такая специально-духовная школа должна быть непременно вне всяких сословных преимуществ: она должна быть доступна юношам всех сословий, которые заявят своё желание учиться в ней при надлежащей, конечно, подготовке для прохождения её курса, т.е. по успешном окончании общеобразовательной средней школы. И будет, что она составится из детей и духовных, и дворян, и крестьян, и мещан, и купцов и др.сословий, — словом, все юноши, которые окажутся возгревающими и желающими возгревать в себе дар Божий, соберутся в такую школу.
В доказательство того, что такие наши соображения не только целесообразны по существу, но и, безусловно, и единственно каноничны, мы приведём по данному именно вопросу строгое, но теперь почти совершенно забытое 33-е правило шестого вселенского Константинопольского собора: «Понеже мы уведали, что в армянской стране приемлются в клир токмо те, кои суть из священнического рода, в чем иудейским обычаям последуют тако творити предприемлюще: некоторые же из таковых и, не получив церковно-служительского пострижения, поставляются священнопевцами и чтецами Божественного храма: то полагаем, да не будет отныне позволено, желающим возвести некоторых в клир, впредь взирати на род производимого: но испытывая, достойны ли они, по изображенным в священных правилах определениям, быти сопричисленными к клиру, да производят их в служителей церкви, хотя бы они происходили от посвященных предков, хотя бы нет. Такожде никому да не будет позволено с амвона возглашати Божественные словеса народу, по чину сопричтенных к клиру, разве кто будет удостоен посвящения с пострижением и получит благословение от своего пастыря согласно с правилами. Аще же кто усмотрен будет творящим вопреки предписанному: да будет отлучен». Можно подумать, что данное строгое вселенское соборное правило писано как раз против теперешнего порядка в нашей Русской Церкви, которого не было и в древней Руси. Факт налицо; он и в том, что у нас в лучшем случае предпочтительнее, а иногда и преимущественно из духовных, ставятся во все священные степени, и в том, что в духовных школах с амвона возглашают Божественные словеса народу юноши, не посвящённые через пострижение, а посвящённые потом уходят от Церкви и из клира, вопреки 7-му правилу четвёртого вселенского Халкидонского собора, предающему за сие анафеме. Едва ли кто дерзнёт сказать, что все эти строгие правила не приложимы к нашим временам: таким мы сказали бы, что, ради постепенного забвения сих строгих правил, мы и дошли до того духовного оскудения, о котором все совершенно справедливо говорят теперь.
Да и по существу своему только такой именно порядок целесообразен даже для теперешнего времени. Только при такой школе духовной, в которой учатся сознательные юноши с самостоятельным решением, потом просить посвящения в священный сан, только в такой школе и возможно действительно, а не во исполнение лишь устава, воспитывать будущих пастырей, руководить их в деле подготовки к пастырству, устраивать для них и такую школьную обстановку, которая содействует сложению серьёзного, молитвенного, пастырского настроения. В такой школе и должно, и можно завести вполне церковный, строгий образ жизни и порядок, соответствующий будущему высокому пастырскому служению, которое, прежде всего, есть молитва по образу Великого Пастыреначальника, Иже во днех плоти Своея, моления же и молитвы к Могущему спасти Его от смерти, с воплем крепким и со слезами принес, и услышан был от благоговеинства (Евр. 5:7). Самая строгая монастырская жизнь, какая, напр., заведена в греческой халкинской богословской школе, — и она не будет ни страшна, ни бессмысленна. Всякий поступающий в духовную школу такого типа уже заранее будет знать, что идёт на серьёзное дело и потому должен определить себя на подвиг, на сознательный и последовательный труд, прежде всего над самим собой, над своей теплохладностью. Кто не выдержит сего, тот сам уйдёт из школы, и увольнять его за небрежность и неблагоповедение не придётся. Тогда не будет того в сущности безразличия, каким можно охарактеризовать в духовном отношении теперешних случайных кандидатов священства из духовной школы. А между тем, от этого именно и вся беда в приходской жизни: можно сказать, что, по крайней мере, в деревне нередко паства много выше духовно, чем её молодой пастырь, и она уже потом всем своим бытом постепенно одухотворяет своего пастыря. Плодом сего и является то омирщение христианства, которое теперь можно наблюдать, ибо аскетического отношения к христианской жизни пастырь и сам не усвоял прежде, а если и сделался богомольным, то уже на самом деле: сама жизнь его научила этому. А о том, что рост сектантства и друг.брожений объясняется именно сим обстоятельством, об этом и говорить нечего: об этом свидетельствует первое же слово сектанта, — почему он отделился от церкви.
А если школа будет поставлена на таких началах, то в ней не будет никакой опасности ни от состава обязательных наук, ни от характера рекомендованных и дозволенных ученикам книг для чтения. Самая цель духовной школы укажет и определит и программу, и характер, и размер преподавания наук: это будет обусловливаться и узаконяться самым духом школы и задачами, какие она преследует. Тогда будет изучаться всё, что нужно для дела школы. Тогда и чтение книг, как имеющее исключительно образовательную цель, будет определяться не недозволенностью и дозволенностью книг по направлению, а необходимостью знакомства с ним для целей церковных. Самое это чтение книг составит часть курса духовной школы. Поэтому и сами руководители духовного юношества будут смотреть на это, как на важное учебное и воспитательное средство в школьном деле. Во всем деле будет воодушевляющим и всеосвещающим началом одна сознательно намеченная церковная цель, ради которой юноша и пришёл именно в духовную школу.
При таком школьном порядке будет соблюдена и вторая половина вышеприведенного правила 6-го всел.собора: определившие себя на служение в клире постепенно и будут посвящаться на сие в самой школе, и только они будут поучать народ возглашением с амвона Божественных словес, что теперь допускается совершенно вопреки сего правила.
Конечно, сам собой напрашивается вопрос: какой же курс предполагается для такого рода духовной школы? Назвать её можно и прежним именем «духовная семинария», а если оно многим по былым воспоминаниям будет неприятно, то можно провозгласить её, напр., «богословскими курсами» или ещё как иначе, — дело не в названии, а в специально, не по вывеске, духовном направлении школы, открывающей широкую возможность подготовиться для прохождения пастырства желающим того. Количество курсов на ней должно быть три и никак не больше четырёх. Так как общеобразовательные предметы пройдены в средней школе, то на богословских курсах проходятся специально духовные предметы. Прежде всего, конечно, в преподавании богословия не должно быть того, что есть теперь: об одном и том же несколько раз толкуется на уроках и основного, и догматического, и обличительного, и нравственного богословий, лишь в разных отношениях: то апологетически, то догматически, то полемически, то для уяснения христианских обязанностей, к которым лишь, можно сказать, и сводится теперешнее нравственное богословие. Затем, не должно быть такой неопределённой и по методу, и по содержанию науки, как библейская история. Нам представляется курс новой школы в таком виде: в основе должно стоять преподавание Священного Писания Ветхого и Нового Завета самое подробное и основательное. При осмысленном и умелом его изучении могло бы и не быть далее разных богословий; но так как это дело весьма трудно, то богословие, далее, должно проходиться как единая наука без разделения на существующие теперь предметы его. Затем христианская нравственность или аскетика, но никак не теперешнее нравственное богословие, весьма мало раскрывающее ход нравственной жизни христианина, а довольствующееся изложением лишь отдельных добродетелей и даже обязанностей христианина. Далее церковная история общая и русская с историей старообрядчества, которая укажет и пути к примирению старообрядцев с Церковью; особенно важное внимание здесь должно быть уделено изучению творений и деятельности святых отцов, как выразителей церковного предания. Далее пастырское богословие с практическим руководством для пастырей, к которому примыкает и литургика с гомилетикой; последняя вместе с теорией ораторского искусства должна быть сведена к практике проповедничества через изучение проповедников и составление на основании их и самостоятельных поучений. Но чтобы это дело не носило большой печати искусственности и непрактичности, непременно нужно, чтобы ученики упражнялись в проповеди слова Божия по приходским церквам и народным аудиториям. А литургика, кроме изучения истории и археологии литургической, должна особенное внимание уделить на изучение самого богослужения, его устава, а вместе с тем познакомить и с богатым содержанием наших церковных песнопений, в чём значительную услугу окажет знание греческого языка. Поэтому изучение древних языков непременно должно быть и в новой школе; но оно должно сводиться к усердному чтению святых отцов и церковных песнопений. К этому же разряду наук должно быть отнесено и церковное пение — история, теория и практика. В виду важного значения пения для священника, на этот предмет нужно уделить особенное внимание. Наконец, непременно должны быть оставлены в прежнем составе и науки философия и психология без логики, которая должна быть пройдена в средней школе. А психология должна бы, думается, получить более практический характер: она должна быть педагогической, опыт которой нам уже приходилось встречать и в виде специального руководства, помимо известной книги Ушинского; это важно для ученика, как будущего пастыря или учителя в школе. Остаются предметы сверх программы, смотря по местным нуждам: противомусульманская полемика, инородческие языки и т.п. Вместе с тем непременно нужно рекомендовать продолжение занятий и по новым языкам не менее одного, по желанию: это нужно и в целях образовательных, и в целях практических, вследствие усложнившихся условий жизни и взаимообщения между народами. Так как в новую школу будут собираться юноши с сознательно намеченными целями жизни, то указанный широкий курс наук нисколько не будет обременителен для прохождения его даже в три лишь года.
При такой постановке дела восстановлены будут в своей силе и забытые теперь высокие сокровища духа; разумеем, кроме Св.Писания, церковные песнопения и молитвы, творения св.отцов, жития святых. Это действительно несравнимое ни с чем наше собственное церковное богатство теперь полусветской духовной школой совершенно почти забыто. Потому-то и понизилось всё наше богословское знание и, в сущности, совершенно потеряло свою собственную физиономию сравнительно с инославным богословием, с которого оно и списано именно со времени теперешней нашей духовной школы. Поэтому мы и мало можем противопоставить что-либо в этом отношении не только подлинному инославию, но и осколку с него — нашим сектантам.
Теперь много говорят о том, что только выборное начало может поднять духовенство: будут выбирать хороших людей, а главное, выбранный — не чужой будет для паствы, а свой. Это — правда. Но, по изменившимся условиям жизни, и это начало должно быть применено иначе, чем в старину. При такой постановке духовной школы и будет вполне возможно применить это именно начало. Прежде всего, несомненно, среди всякой церковной общины найдутся такие, которые проявят своё влечение к священству или, во всяком случае, по характеру и строю жизни весьма будут близки к церковному делу. Таких сама церковная община может и постарается направить именно в духовную школу, чтобы приготовить его к пастырству: такой со временем и может быть пастырем именно этой общины. Если же время тому ещё не придёт, то он может быть избран на то же другой общиной, как знакомый её сосед. Во всяком случае, при встретившейся надобности, будут искать подготовленного к священству кандидата и его найдёт, как находят теперь единоверцы или старообрядцы. А при теперешних условиях и самое выборное начало не имело бы никакого смысла: предложили бы выбрать из случайных кандидатов священства, которые остаются в семинариях.
Понятно, что для такого дела нужны соответствующие деятели, чтобы они и сами были исполнены пастырских идеалов и могли бы воспитать будущих пастырей. Прежде всего, необходимо, чтобы это были непременно люди в священном сане: уже один вид духовного воспитателя не будет такой фальшью в школе, как теперь при светских руководителях будущих пастырей. Так как для малого курса новой школы потребуется, вероятно, всего человека четыре, то свободно можно найти сразу же хороших духовных педагогов из теперешних академиков. При этом, безусловно, всем педагогам нужно вменить в нравственную непременную обязанность — вместе с начальством руководить учениками, вникать в их настроение, отвечать на все их не только умственные, но и нравственные запросы. Того порядка в этом отношении, какой теперь, не должно быть: преподаватели являются совершенно пришлыми для школы людьми, считающими своей обязанностью лишь дать урок и больше ничего. Воспитанники всецело оставляются на попечении собственно воспитателей, которых на всякие двести человек бывает лишь двое, а ректор один неизменно, хотя бы семинария имела 700 человек. Разве можно сказать, что при таком порядке будет правильное руководительство воспитанниками?! Да в пору лишь усмотреть, чтобы не наделали каких-либо скверных дел всюду, чтобы хоть худой-то славы избавить семинаристов. А потом со временем дело постепенно придёт в порядок, изменятся в этом отношении и академии, об отношении к которым новой школы мы теперь пока не находим нужным говорить. Постепенно поднимается церковный дух и в академиях, теперь богато снабжающих своими учениками акцизное ведомство. Тогда и из академии будут выходить воодушевлённые именно пастырскими упованиями кандидаты. А главное, и в академию будут поступать опять-таки не случайные люди, как теперь, за невозможностью попасть в светскую школу, а люди призвания к церковному делу. Всё это не сразу, но наладится.
Но чтобы обеспечить возможный успех важного церковного дела и в новой духовной школе, нужно наметить ещё одно важное и непременное условие. Теперь в семинарии за всё дело является ответственным ректор и перед епархиальным преосвященным, и перед возможным ревизором (причём всякий ревизор предъявляет свои требования, уничтожающие требования и другого ревизора, и всякий другой власти для школы), и перед всем учебным комитетом, и, наконец, перед Св.Синодом. А между тем: 1) управляет он не единолично, а коллегиально, являясь лишь председателем правления, состоящего из преподавателей, нисколько не участвующих в деле воспитания, а иногда оспаривающих доводы воспитателей, близких к ученикам; 2) присылают ему из центрального управления помощников, которых он в первый раз видит, а иногда, после первого же знакомства, и вовсе никогда бы не желал видеть; всё это для него ХХ и YY. Может случиться, что не только некоторые, а положительно все члены корпорации совершенно не сочувствуют церковным стремлениям ректора: такие случаи весьма нередки. Таким образом, дело под рукой же у ректора будут против его ближайшие сотрудники, а он отвечает за всё дело. Освободиться от таких сотрудников весьма бывает трудно; очень часто бывает наоборот: не сочувствующая ректору партия, а иногда и один только человек, выживает самого ректора, да ещё ошельмовавши его перед начальством. Это — факт, от которого едва ли может быть успех для дела.
Поэтому справедливее и, несомненно, полезнее для дела было бы завести в этом отношении более целесообразный порядок, какой хотелось бы видеть и во всей русской жизни. А именно, пусть начальники частей будут, действительно, ответственными, но предоставить им для дела полные права и возможность. Пусть всякий начальник сам себе подбирает нужных ему сотрудников, с которыми он уверенно мог бы вести ответственное дело. Такой порядок у нас существует теперь только, кажется, в одних кадетских корпусах. А при теперешнем порядке, когда приходится ректору отвечать за присланных ему незнакомых сотрудников, полная несправедливость. Хорошо бы, конечно, было, если бы в центральном-то управлении посылали хоть им-то известных людей; а ведь этого на самом деле нет: назначают по спискам кандидатов на должности по духовному ведомству. Таким образом, на дело является человек, никому незнакомый, рекомендуемый лишь своим кандидатским дипломом. Поэтому и бывают часто такие случаи, что любитель словесности попадает на богословие, к которому он никогда особенно не прилежал, историк попадает на философию и т.п. Вот какие неудобства могут быть весьма значительно устранены предоставлением ответственному за дело ректору права и возможности самому подбирать себе сотрудников по всем частям. Тогда можно бы было ждать, что в школе все как один человек согласно поведут одно дело, без разности в направлении до противоречий. Тогда можно бы было и с ректора действительно вполне справедливо требовать ответа за всё дело: если дело не в порядке, то теперь это его вина: или не хотел подобрать хороших сотрудников, или не вникал должно в дело, или просто не способен к делу. Тогда и судите его, это будет вполне правильно.
Таким порядком устранится и ещё один важный недостаток в современном положении духовной школы. Можно положительно утверждать, что теперь вовсе нет в нашей школе единства направления и так называемой внутренней политики. Даже в центральном управлении можно заметить в этом отношении раздвоенность, о чём можно судить по требованиям, какие предлагают по местам ревизоры. Не бывает почти никогда полного единодушия и между епархиальным преосвященным и семинарским начальством. И вот замечается: что считается хорошим в одной семинарии, то вовсе не терпится в другой, что заводит один ректор, то с корнем исторгает другой, чему сочувствовал один преосвященный, того не выносит его преемник и т.д. А ученики-то остаются все одни и те же: разве это порядок?! И всё это потому, что нет органической связи между верхом и низом, всё не связано, а разъединено разными условиями и причинами. Конечно, в этом отношении желательно бы было видеть вообще такой порядок: главное церковное наше управление должно быть началом, из которого исходит всё для поместной Русской Церкви; его политика должна проявляться в том, чтобы на епархии ставить епископов, вполне разделяющих именно теперешние течения в теперешнем церковном управлении, а несогласных и тем, несомненно, расстраивающих главное дело нужно удалять, — они при своей искренности будут полезны, когда по временным условиям изменится направление и в центральном управлении: таков порядок везде, где дело не стоит, а преуспевает, где не место для человека, а человек для места и для дела. Тогда епархиальные епископы, озабоченные своим местным церковным делом, постараются и помощников себе подобрать согласных везде вместе с ними вести все дело. Таковые могут оказаться и в лице уже существующих, а если нет, то найти всегда можно: находят же всё это в других местах, когда хотят. Конечно, только для дела не следует переводить епископов с кафедры на кафедру в смысле повышения: такой порядок не церковный, а чиновничий, он только портит церковное дело, — это все сознают. Тогда и местный начальник части может подбирать тоже согласных себе, чтобы сообща единодушно и одинаково старательно вести дело. Тогда, начиная с самого Царского престола и до самого конца народной жизни, будет единство направления, возможное согласие и полная связь. Тогда, если изменяется вверху политика по условиям и настоятельным требованиям времени, то она изменяется и всюду в народной жизни. Итак, пусть ректора будут ответственными за своё дело, но дайте им и возможность вести его, чтобы по праву и отвечать за него, а для этого пусть ректор и подбирает себе ближайших сотрудников и помощников, на которых он мог бы уверенно положиться, от них требовать, как от своих, и за них отвечать, как за себя.
Само собой, конечно, напрашивается вопрос: но ведь такая несословная духовная школа может остаться без учеников, или иметь их очень мало, если не найдётся желающих служить церкви Божией? Правда, может в начале быть, что такая школа весьма будет малочисленная, периодами это может случаться и при дальнейшем ходе дела; но смущаться этим не следует. А теперь много ли остаётся из семинаристов на Церковь Божию?! Есть семинарии, которые иногда в год не оставят ни одного на Церковь Божию: одни идут в академию, другие в университет и ветеринары, третьи в военные школы, остальные на светскую службу. А вообще, из всех кончающих едва ли и половина остаётся на церковное дело, а вернее сказать, что и много меньше того. В новой школе пусть будет мало учеников, но они все, несомненно, останутся на Церковь Божию, ибо иначе им не было никакого смысла и проходить специальную школу, когда они могли устроиться в другие школы для жизни и карьеры. А вместе с тем особенно важно в данном случае то, что и этих немногих можно воспитывать специально для церковного дела, а не так, как теперь в семинариях, где церковники замешались среди остальных случайных для духовной школы питомцев, для которых, следовательно, вовсе нежелателен церковный режим школы.
Вот наши самые сердечные пожелания для духовной школы, добытые не мечтаньем со стороны, а личным деятельным участием в деле духовной школы, серьёзным из опыта убеждением, что при теперешней обстановке и условиях нашу духовную школу исправить и утилизировать действительно для Церкви Божией совершенно невозможно, — её можно только пересоздать на совершенно ином основании, другими средствами, уничтоживши теперешнюю как таковую. Следовательно, это будет совершенно новая духовная школа, о содержании которой мы и говорили выше подробно. Весьма желательно бы было, чтобы высказались по данному вопросу все, кому дороги цели Церкви Христовой, а главное, высказались бы искренно люди духовно-школьного опыта, а не теоретики или власти, наблюдающие школы со стороны, не принимающие в её жизни и деятельности личного участия. Так называемое старообрядчество, секты разных наименований, безрелигиозность, порочность, распутство — всё это растет с возрастающей силой, а мы ничего им не можем противопоставить, кроме случайных по местам беззаветных тружеников церковного дела. Общего деятельного участия в этом всех служителей Церкви мы не видим; даже проповедь или не раздаётся, или ведётся по книжкам совершенно официально, почему и сами проповедники жалуются, что их не слушают, а бегут. Не убегут, а прибегут, если раздастся церковное от пастырского сердца помазанное слово; бегут те же слушатели к сектантам и партийным слововещателям, хотя они и не очень мудрящими бывают. Нужно только воодушевление да ревность, а не по обязанности исполнение своих дел, чем часто думают заменить настоящее соработничество Христу. Дают теперь свободу старообрядцам, вполне естественную в церковном отношении. Они и в загоне-то могли не ослабевать, а возрастать, потому что, озабоченные своим делом, и деятелей старались находить соответствующих, а не случайных, лишь получивших право на то по диплому. А мы остаёмся при прежних же условиях, ничего хорошего не создавших и ничего лучшего не обещающих в дальнейшем. Не произойдёт ли замены сих двух половин в русской церковной жизни? Не из боязни ли перед этой опасностью не воодушевленные пастырством пастыри и спешат своих детей поместить в светские школы? Вдумайтесь, православные деятели, в сие положение вещей, поразмыслите и начинайте новое дело! Бояться коренной ломки теперешней школы, опасаться больших затрат на новую, вообще страшиться всякими ложными страхами не следует. Только ради таких, между прочим, страхований недавно вышедшие на свет Божий японцы и бьют нас, а мы сидим со своей отсталостью от запросов и всемирной и родной жизни. Вся Япония грамотна, а грамотность-то у нее куда потруднее нашей; мы же при всех своих духовных и материальных богатствах сидим во тьме, и азов-то не умея разбирать. Церковное дело — самое святое и важное дело, освящающее и осмысливающее и всё наше родное дело. Поэтому и забота на него должна быть обращена главным образом. Горе народу, когда он забудет моральное начало жизни: он погибнет, как погибали доселе таковые. А у нас разве не исторгается это моральное церковное начало, которое украшало нашу отчизну, прославившуюся своим высоким именем Святой Руси? Воистину горе, горе грядет на Русскую Землю, если она не опомнится, не воспрянет духом и во прахе и пепле, подобно древним ниневитянам, не принесёт себя снова к престолу Всевышнего, предавшись в Его святую волю. Да будет же сие воскресением Святой Руси!
«С.-Пет. Вед.» № № 63, 64. 1905 г
