В среду первой недели Великого Поста

Господи и Владыко живота моего, дух праздности, уныния, любоначалия и празднословия не даждь ми!

Дух же целомудрия, смиренномудрия, терпения и любве даруй ми, рабу твоему!

Ей, Господи Царю, даруй ми зрети моя прегрешения, и не осуждати брата моего, яко благословен еси во веки веков!

Не без особенной причины, брат.мои, молитва сия так усвоена святому и великому посту, что многократно повторяется на каждом Богослужении. Без сомнения, это сделано св.Церковью потому, что при всей краткости сей молитвы, в ней сокрыто великое богатство святых мыслей и чувств и весьма ясно изображены наши нужды духовные. — Посему мы поступим сообразно намерению св.Церкви и нашей духовной пользе, если обратим сию молитву в предмет наших собеседований, и рассмотрим порознь каждое прошение, в ней заключающееся. Таким образом откроется пред нами целый ряд святых добродетелей, коими должно украшать свою душу каждому, и явится целое тёмное полчище грехов и пороков, от коих надобно беречь своё сердце.

И без напоминания, вероятно, известно многим, что это молитва св.Ефрема Сирина. В дополнение к сему, скажем, что св.Ефрем принадлежат к числу величайших подвижников благочестия, кои украшали собой древнюю Церковь Христианскую. Человек он был по плоти, но Ангел по духу и совершенствам. От самых юных лет св.Ефрем оставил мир и вселился в пустыню, где долговременное пребывание — без наставников — соделало его учителем Востока и светилом вселенной. Самым любимым предметом и созерцаний и поучений Ефремовых было — покаяние. Церковь Сирская, к коей принадлежал он по месту обитания, имела в нём всё — и учителя Веры, я обличителя нравов, и питателя во время глада, и чудотворного врача от болезней, и защитника от еретиков и язычников. Всеобщее уважение за все сии добродетели, ещё при жизни св.Подвижника, простиралось до того, что поучения его читались по церквам непосредственно за св.Писанием.

Из такого-то ума и сердца проистекла молитва, нами рассматриваемая, — из ума Богопросвещенного, — из сердца, пламеневшего любовию к Богу и ближним, совершенно очищенного и освященного Благодатию.

И в молитве своей, как в душе и жизни, св.Ефрем прост и безискусствен. Он молится и располагает всех нас молить Господа во-первых об удалении от нас душевредных пороков, во-вторых о ниспослании вместо них Боголюбезных добродетелей, предполагая, что и пороки не удалятся от нас, и добродетели не придут к нам без особенного содействия силы Божией.

Такое чувство ненадеяния в деле спасения на свои силы и призывание на помощь Благодати Божией есть отличительное свойство нравственности Христианской. Гордый язычник говорил самонадеянно: “Пусть дадут мне боги честь, богатство, здравие, а добродетель я сам себе достану”. Но откуда была у него сия пагубная самонадеянность? Оттого, что язычник не знал хорошо греховного растления природы человеческой и её бессилия духовного, не понимал свойств самой добродетели, ограничивая её одной внешней честностию. Просвещенный светом Евангелия Христианин напротив ясно видит, как падший человек не способен сам по себе и помыслить, не только совершить что-либо истинно доброе, как грех и зло до того проникли в нашу душу, что овладели самым внутренним источником мыслей и чувств; ясно видит также с другой стороны, чего требуется от добродетели, дабы она была совершенно чистой и благоугодной пред очами Божиими, что для сего необходима не блестящая токмо наружность, часто прикрывающая собою одну тайную гордость и своекорыстие, а искренняя любовь к добру, совершенное послушание воле Божией и закону совести, с отвержением всех рассчётов самолюбия; видит, говорю, всё сие Христианин и, признав в себе невозможность освободиться собственными силами от яда греховного, стяжать собственными средствами добродетель столь чистую и совершенную, падает в смирении пред престолом Благодати и восклицает: Господи и Владыко живота моего, дух праздности, уныния, любоначалия и празднословия не даждь ми! Дух же целомудрия, смиренномудрия, терпения и любве даруй ми, рабу твоему! — Если Ты, всеблагий и всемогущий, Сам не затворишь бездонных хлябий зла, во мне гнездящегося, то, при всех усилиях моих, они вечно будут источать поток худых мыслей и деяний, наводнять нечистотою мою душу и сердце. Если Ты, всесвятый и праведный, Сам не поставишь меня на путь правды и истины, не утвердишь на камени заповедей Твоих колеблющиеся стопы мои, то я вечно буду претыкаться и падать, всегда буду собираться идти к Тебе и не тронусь с места, тем паче не достигну той цели вожделенной, которая предназначена мне Твоею премудрою любовию.

Нельзя также, брат.мои, не остановиться вниманием на самом выражении, которое употреблено св.Ефремом в его молитве. Он молит Господа не о том только, чтобы от него были удалены пороки, и чтобы ему поданы были добродетели, но чтобы он освобождён был от самого духа сих пороков, чтобы ему ниспослан был самый дух сих добродетелей. Так люди духовные во всём созерцают духа, тогда как люди плотские в самых духовных предметах видят нередко одну плоть. Что же здесь называется духом пороков и духом добродетелей? То ли, что мы обыкновенно называем таким-то пороком и такою-то добродетелью, или что-либо другое, большее? — Не погрешим, если скажем, что св.Ефрем, моляся, об отгнании от него духа праздности, уныния и любоначалия. и о даровании ему духа целомудрия и смиренномудрия, имел в виду действительных духов, — в первом случае — духов тёмных и злых, в последнем — духов добрых и светоносных. Человек, по учению св.Писания, постоянно находится между двумя мирами: горним — светоносным, и дольним — мрачным и диавольским. Тот и другой мир действуют на него непрестанно и ведут между собою брань за него. Мир ангельский действует на человека тем, что охраняет, поддерживает, укрепляет его на пути покаяния и добродетели, вдыхая благие мысли и чувства, сообщая духовную силу и крепость. Мир диавольский действует тем, что старается совратить человека с пути правды, удержать в плену страстей и порока, вдыхая для сего в его душу и сердце всё нечистое и богопротивное. Не удивительно после сего, если каждая добродетель имеет своего духа чистого, который, — по преизбыточествующей силе сей добродетели в нём самом, становится особым руководителем для человека, к ней стремящегося. Не удивительно, если и каждый порок имеет своего духа тьмы, который также, может быть, по преизбыточествующей силе сего порока в нём самом, становится споспешником его для людей грешных. — Сих-то духов, яко началовождей добра и зла, видит человек Божий своим богопросвещенным оком, и молит Господа о ниспослании ему светоносных духов добродетели и об удалении от него тёмных ангелов греха.

Кроме сего каждая добродетель, коль скоро утвердится в человеке, и каждый порок, коль скоро овладеет нм, образуют из себя самих свой дух, по виду своему. Этот дух добродетели сильнее и светоноснее, нежели самая добродетель; этот дух порока мрачнее и злее, нежели самый порок. Как образуется в душе этот дух? — Также как в вещах чувственных. Наполните комнату какими-либо вещами и оставьте их там надолго — в комнате образуется дух сих вещей, так что если и вынесете их, дух сей останется надолго. Если наполните веществами благовонными, то останется благовоние; если зловонными, то зловоние. Так бывает и с душею, когда она наполняется известным каким-либо видом добродетелей или пороков — в ней образуется дух господствующей добродетели, или дух любимого порока. — Кто напр. теперь, в продолжении св.поста, потрудится неленостно постяся, у того, и по окончании постных дней, останется дух поста и соделает его трезвым и воздержным во всём. Кто напротив в прошедшие дни предавался много роскоши и сладострастию, из того и св.пост не вдруг может изгнать духа чувственности и плотоугодия, так что он и среди духовных предметов, в минуты самые священные, будет возмущаться от воспоминаний и мыслей плотских. — Вообще борьба с духом порока гораздо труднее, нежели с самим пороком. Порок можно тотчас оставить, но дух порока не скоро оставит тебя; надобно долго подвизаться и терпеть, чтобы освободиться от него.

Всё сие, без сомнения, имеет в виду св.Подвижник Христов, и по сему просит у Господа совершенного освобождения от зла, совершенного уничтожения в природе своей закваски греховной.

Подражая сему, не остановимся и мы, брат.мои, на поверхностном очищении души нашей посредством исповеди от некоторых токмо, видимо злых и богопротивных дел. Что пользы отсекать ветви, когда остаётся корень зла? Благоразумно ли убивать одну большую змею, когда десять малых готовы на её место? Вооруженные духом ревности по Бозе и своём спасении, проникнем до самого исходища зла в душе нашей и постараемся истребить его совершенно. Для нас самих это было бы не возможно — но мы имеем всемощную благодать Божию, пред коей вся нага и откровенна, вся возможна и удобна. Когда мы усердной молитвой низведем сию Благодать в свою душу, предадим ей сердце своё, и дадим беспрепятственно действовать в нас и врачевать недуги наши, то бездна тьмы и зла, нас обуревающая, разделится, явится суша — твёрдое хождение в заповедях Божиих, воссияет над нами свет лица Божия, создастся сердце новое, обновится дух правый; и мы вообразимся прежнею, первобытною добрóтою невинности и правды, еже буди со всеми нами Благодатию Христовою!

Аминь.

В пятницу первой недели Великого Поста

Господи и Владыко живота моего, дух праздности не даждь ми!

Можно было ожидать, что великий Подвижник Христов начнёт свою молитву прошением об удаления от себя какого-либо другого порока, а не праздности, потому что праздность, по обыкновенному понятию, не есть что-либо важное и опасное. Некоторые готовы почитать её даже за состояние завидное. Но человек Божий смотрит на вещи иначе; видит в праздности первого врага своему спасению; и потому первее всего молит Господа об освобождении от него.

Но что худого делает праздный человек, когда он ничего не делает? — То именно, что ничего не делает; ибо человеку всегда надобно делать что-либо. В самом деле, если Сын Божий о себе самом и Отце Своём говорит: Отец мой доселе делает, и Аз делаю (Ин. 5:17), то человеку ли предаться праздности? Деятельность наше назначение — для сего именно даны нам бытие и жизнь, для сего снабжены мы силами и способностями. И как земная жизнь наша вообще не долговечна; а между тем в продолжении её мы должны заслуживать целую вечность блаженную, или злополучную, то праздность, рассматриваемая с сей стороны, есть уже великое преступление против нас самих, ибо всякий, праздно проведенный, час, ведёт за собой потерю не только для внешней жизни, но и для вечности. Неупотребление данных от Бога сил на дела благие уподобляет человека рабу, сокрывшему свой талант в землю, и уготовляет ему плачевную участь сего раба, то есть: И еже мнится имея, взято будет от него (Мф. 25:20).

Точно будет взято! — Кем? — И Правосудием Божиим — в своё время, — а теперь самою праздностию, ибо порок сей, по самому свойству своему таков, что ослабляет, сокращает, и наконец отъемлет у нас наши силы и способности. В самом деле, перестаньте напр. ходить и употреблять свои ноги — если это неупотребление продлится долго, то вы потеряете наконец способность ходить, едва будете в состоянии встать и стоять на ногах. Так с телом, так и с душею. Всякая способность души, упражняемая, возрастает и усиливается; оставляемая в бездействии, слабеет и портится. Что напр. живее по природе и неумолкающее нашей совести? Но не упражняемая, не хранимая, препятствуемая в её деятельности, и совесть слабеет, умолкает и засыпает — человек становится бессовестным. Тем скорее вянут и слабеют от неупотребления другие душевные способности: напр. для человека, долго не молившегося, трудно поставить себя потом в молитвенное состояние и на несколько минут. Человек, не упражнявшийся в посте, не может пробыть без пищи и одного дня.

Но праздность опасна не одним тем, что лишает, но и тем, что приводит за собой. — Что же она приводит? — Порок и развращение.

Если бы душа наша была подобна бесчувственному инструменту, который, когда прекращают на нём игру, остаётся спокоен, то можно было бы без вреда оставлять её в бездействии. Но с душой, по её духовной природе, подобного бездействия быть не может; а происходит тоже, что с полем, оставленным без возделания — поле покрывается худыми травами, душа худыми мыслями и чувствами. Посему праздность справедливо можно назвать готовой и самородной почвой для всего худого и греховного. Никто так не обуревается множеством нечистых помыслов и желаний греховных как человек праздный. Мысль его, не утверждённая ни на каком предмете, носится всюду, и подобно врану Ноеву, всегда останавливается на том, что манит чувственность. Воображение в таком случае обыкновенно рисует пред собой образы обольстительные, кои случалось когда-либо видеть. Память представляет случаи, когда страсти находили себе преступное удовлетворение. Ум плодит — то разные замыслы житейские, то сомнения о предметах священных. Сердце располагает к разным страстным движениям. Кроме сего праздность имеет то зловредное свойство, что производит в человеке скуку, заставляющую искать развлечений и забав, кои у праздного обыкновенно состоят из того, что вредит душе, поелику обращаются около предметов самых чувственных, если не прямо богопротивных. И здесь-то корень и источник различных пристрастий к забавам, от коих страдают люди праздные, тем забавам, кои губят здоровье и честь, расстроивают состояние, делают самого значительного в обществе человека вовсе не тем, чем он мог и должен быть.

Не забудем наконец при оценке праздности и того, что для большей части людей порок сей влечёт за собой недостатки и бедность, а бедность заставляет обращаться к непозволительным средствам приобретения. И так как праздный человек, по привычке к неге, бывает обыкновенно наклоннее других к чувственности и удовольствиям, то искушение пользоваться незаконно трудами других чрез то самое для праздного ещё более увеличивается. Пересмотрите людей, заключенных в темницах, вникните в причину их преступлений, и увидите, что большая часть их произошла в начале своём, так или иначе, именно от праздности.

Знали всё сие святые Божии человеки и ничего так не старались избегать, как праздности. Казалось самая жизнь пустынная и созерцательная освобождала их от трудов, тем паче телесных. Ибо много ли у них оставалось и времени от молитв общественных и домашних? Зная опасность праздности, они брали с собой труд в самые пустыни, не разлучались с ним при совершения дел самых высоких. Кто напр. это сидит у холма пустынного в Фиваиде, поёт псалмы и в то же время плетёт корзины? Это светило Египта, Антоний великий. Корзины сии пойдут в Александрию и променяются на укруги хлеба, коими столетний старец подкрепляет по временам немощь своей плоти. Кто это во мраке ночном, при свете лампады или луны, занимается деланием шатров и палаток? Это св.Павел. Днём проповедует Евангелие мудрым Еллинам, а ночь употребляет на скинотворство, дабы не быть никому в тягость скудным содержанием своим. Кто это в малой хижине Назаретской стучит млатом, действует пилой, трудится с утра до вечера над древоделием? Это св.Иосиф, воспитатель Господа Иисуса и хранитель его Матери. Труды рук его доставляют пропитание святому семейству. Вообще у Святых людей время разделено было между Богомыслием и трудолюбием. Первым правилом их было питаться не от чужих, а от собственных трудов. Труда сего, при всей скудости их внешнего состояния, доставало им даже на то, чтобы помогать ближним, питать алчущих, одевать нагих и искупать пленных.

Но что же, спросят, делать тем, кои самим состоянием своим удалены от трудов, тем паче телесных? — Что делать? — Изобрести себе труд по своим силам и обстоятельствам. Ведь изобретаем же мы удовольствия; почему не изобрести и труда? И мало ли чистых и полезных предметов для занятия души и сердца, самых членов тела? Одно необозримое поприще благотворительности может представить каждому для сего всё, что нужно. Каков бы ни был труд, только б был безгрешен и занимал силы наши, — и цель будет достигнута. Ибо праздность уничтожается не одним телесным трудом, а и всяким.

Рассуждая таким образом о труде и праздности, мы имеем в виду, брат., состояние человека вообще, или паче состояние человека, не возрожденного ещё Благодатию Божией, не начавшего жить во Христе. Для человека же облагодатствованного, непрестанная деятельность духовная есть уже святая необходимость, ибо он должен непрестанно восходить от силы в силу. Праздность в сём случае есть прекращение самого восхода; а прекращение восхода тоже, что отступление назад. Ибо они, как испрашивается в молитве церковной, и среди сонного безмолвия просвещаются зрением судеб Божиих.

Имея столь высокую цель бытия (ибо мы все предназначены к одному и тому же) да воззовёт, брат., и каждый из нас вместе со святым Ефремом: Господи и Владыко живота моего, дух праздности не даждь ми! Не даждь, да дни мои, кои так малы и кратки, преходят в суете мирской и бездействии. Не даждь, да таланты мне вверенные, погребаются в земле забвения и лености. Не даждь, да по недостатку любви к трудам соделаюсь в тягость подобным себе и постыжу в себе образ Твой! Сотвори, да буду бодр на всякое дело благое, да непрестанно труждаюсь над возделыванием существа моего для вечности, и да всё, что ни делаю, делаю для славы Твоей, Господи, а не из угождения себе самому.

Аминь.
В среду I неделиСодержаниеНа II неделе поста
Hosted by uCoz