Евангельская повесть, братие, вами сейчас слышанная, довольно вразумительна сама по себе, и не требует пространных изъяснений. Но вы слышали ее по сказанию евангелиста Иоанна; а она есть и у евангелиста Луки, с некоторыми прибавлениями, весьма поучительными. Притом, чтобы совершенно уразуметь дух события, вами слышанного, весьма полезно знать, что ему предшествовало и что за ним последовало. Посему вы не соскучитесь, братие, если услышите от меня повторение повести Евангельской, со всеми обстоятельствами. На что лучше и употребить настоящие минуты, как не на подобное собеседование? Господь весь конец настоящего дня беседовал с учениками; а мы, ученики Его, хотя в настоящий час, побеседуем о Нем Самом. Если Он обещался присутствовать всякий раз там, где соберутся два, или три во имя Его (Мф.18:20); то тем паче не может не быть теперь в нашем, столь многочисленном, собрании. Посему будем беседовать так, как бы Воскресший Сам невидимо взирал теперь здесь и на проповедующего и на слушающих; то есть, будем беседовать в духе живой веры и любви к Нему, нашему Спасителю и Господу.
Я сказал, братие, что для уразумения настоящего явления Господа апостолам, нужно знать предшествующие обстоятельства. Что же предшествовало ему? Во-первых, двукратное явление Господа поутру женам Мироносицам, из коих одно последовало среди самого вертограда погребального, а другое невдалеке от него, как то мы видели в утреннем нашем собеседовании: — предшествовало потом явление Господа апостолу Петру, о коем мы ничего не знаем из Евангелия, кроме того, что оно было и должно произойти в Иерусалиме, среди нынешнего дня (Лк.24:34); предшествовало, наконец, явление Господа, под конец дня, двум ученикам, шедшим в Эммаус, кои, не узнав Его на пути и, наконец, познав в Эммаусе — в преломлении хлеба, тотчас возвратились в Иерусалим с вестью о том апостолам. — Всеми сими явлениями, однако же, не много произведено веры для настоящего явления. Касательно вести жен благочестивых о воскресении, евангелист прямо говорит, что пред учениками явишася яко лжа глаголы их (Лк.24:11). Возбужденные слезами Магдалины, Иоанн с Петром сходили на гроб Иисусов; там не нашед тела Учителя, странным положением одежды Его они приведены были к различным чувствованиям, — Иоанн к вере, Петр к удивлению (Лк.24:12; Ин.20:8). Когда Петр сам среди дня увидел воскресшего Учителя, то в нем уже не могло оставаться сомнения: но прочие ученики все еще продолжали колебаться между страхом и радостью, так что когда Эммаусские странники вошли в собрание апостолов с вестью о явлении им Господа: то хотя от некоторых тотчас услышали, яко воистину воста Господь и явися Симону (Лк.24:34); но другие, по свидетельству евангелиста Марка, ни тема веры яша (Мк.16:13). — Маловерие удивительное в тех, кои, по-видимому, скорее всех должны были поверить утешительной вести о воскресении! Но не должно забывать, братие, что есть маловерие от нерасположенности и холодности, и есть маловерие от любви и радости. Чего крайне желают, тому верят иногда слишком скоро, а иногда слишком нескоро; — смотря по тому, как представляют себе ожидаемое, — трудным, или легким. А что могло казаться труднее, как восстание из гроба, после таких мучений и такой смерти? — Мы ныне вовсе не в таких трудных обстоятельствах, в каких находились первые ученики Евангелия, а как иногда бывает слаба вера наша, и как мало упование! — Притом нам должно не сетовать, а радоваться, замечая медленность апостолов при вере в воскресение Учителя; ибо сия медленность сильно заграждает теперь уста врагам нашей веры, показывая, что в первых провозвестниках ее не было ни тени легковерия. — Но время начать самую повесть.
Среди всех недоумений и препятствий радостная весть о воскресении Учителя, в продолжение дня, успела, однако же, достигнуть каждого из учеников; и, несмотря на их рассеяние по Иерусалиму, к вечеру они, кроме одного, были уже все вместе. Собственное сердце говорило каждому, что возлюбленный Учитель не замедлит обрадовать всех их явлением Своим, или новой, несомненной вестью о Своем воскресении; и вот, несмотря на глубокий мрак, вдруг, Сам Иисус прииде и ста посреде! Двери были крепко заключены страха ради иудейска; и, однако же, Он — ста посреде: ибо пречистое тело Его было уже превыше законов нашего телесного бытия. — Взор на возлюбленного Учителя, Который еще за день висел на кресте, среди злодеев, пред лицом всего Иерусалима, а теперь явился совершенно живым, тотчас исполнил всех небесной радостью: Возрадовавшася ученицы, видевше Господа! — Но радость сия невольно растворялась чувством, похожим на страх. Тело Господа было так духообразно, а вид Его так небесен, — при всей простоте явления, Его окружало такое Божественное величие, самый образ явления, дверем заключенным, был так чудесен, что в учениках невольно родилась мысль: точно ли это их воскресший Учитель со Своей плотью? Не дух ли только Его, пришедший с неба посетить их на время? А при мысли о явлении из другого мира, сердце невольно трепетало от страха. Убоявшеся и пристрашни бывше, мняху дух видети (Лк.24:37). Мир вам, — сказал Господь, — не столько по обычаю приветствия, сколько для успокоения учеников. Но, в сомнении не знали, что отвечать на сей мир, — и молчали. Мир вам, — повторил Он, желая утишить их душевное волнение. Что смущени есте... почто помышления входят в сердца ваши? (Лк.24:38). Но, смущение было так велико, что одними словами нельзя было скоро рассеять его. Видите руце Мои и нозе Мои, — продолжал Господь, — яко Сам Аз есмь: осяжите Мя и видите: яко дух плоти и кости не имать, якоже Мене видите имуща (Лк.24:39). Сказав сие, Господь показал ученикам пречистые руце и нозе Свои, с их язвами, кои оставались на воскресшем теле, как знамения недавно одержанной победы над смертью.
Такое доказательство было превыше всех сомнений. Но сердце человеческое, братие, следует нередко другим законам, нежели рассудок; иногда предупреждает его в вере, а иногда и отстает от него, волнуясь подобно морю и тогда, как уже нет ветра сомнений. В учениках не могло быть теперь неверия, но не было и полной спокойной уверенности, — прежде от печали, а теперь от самой радости. Осязать тело Господа казалось дерзновением, а с другой стороны, взор продолжал говорить, что тело сие гораздо духовнее прежнего, и что двери продолжали быть заключенными. Все, в чем могли соединиться недоумение с верой, было не более, как радостное удивление: состояние духа, может быть, еще сладостнейшее определенной радости, но которое теперь не могло продолжаться без вреда для истины. Любовь Воскресшего нашла средство положить конец сей нерешимости. Еще же неверующим им от радости и чудящимся, рече им: имате ли что снедно зде? (Лк.24:41). Это долженствовало служить уже решительным признаком, что видимое тело Учителя было не воздушное и не один призрак, а то самое, которое висело на кресте и лежало в гробе. Ученики подали часть печеной рыбы и сотового меда — остаток, вероятно, собственной вечери; — Господь вкусил того и другого, — вкушением, может быть, подобным тому, коим избранные Божии будут некогда питаться от плодов древа животного и от манны сокровенныя (Откр.2:7,17).
После сего страх и недоумения учеников кончились; но цель явления была сим достигнута только вполовину. Надлежало не убедить токмо учеников в действительности воскресения, но и рассеять их мрачные мысли о прошедших событиях, — удалить в глазах их соблазн от креста: — посему за трапезой чувственной, устроенной для Господа сомнением учеников Его, началась трапеза духовная, которую Он Сам устроил для нас Своей любовью.
Главный предмет собеседования, как я сказал, братие, долженствовал быть прошедший крест, — удаление от него соблазна. К сему было два способа: во-первых, раскрытие пред учениками тех причин и целей, для коих страдал Господь, — показание нужды искупления грехов мира кровью Сына Божия. Способ сей, при всей твердости своей, не мог быть теперь избран. Тайну искупления во всей подробности апостолы могли принять достойно и сохранить не прежде, как по сошествии на них Святаго Духа, — когда они, оставив прежние предрассудки, соделались в полном смысле органами истины, сосудами всемирной благодати. Теперь для успокоения волнующихся умов и сердец, достаточно было показать из пророков, что все происшедшее, несмотря на ужасность свою, совершилось точно так, как предсказано было некогда; и, следовательно, произошло не по прихоти какого-либо Каиафы, а по воле Отца Небесного. — Сей-то последний способ и был употреблен теперь.
Сия суть словеса, яже глаголах к вам еще сый с вами, — так начал Господь вразумлять учеников. — Что произошло такого, о чем бы вы не были предуведомлены? Не говорил ли Я вам многократно, — яко подобает скончатися всем написанным в законе Моисееве и пророцех и псалмех о Мне? (Лк.24:44). Таковых предсказаний Спасителя о будущих событиях, особенно о Кресте Его, подлинно было весьма много: ибо мы немало имеем их и теперь в Евангелии, хотя оно содержит токмо одну часть бесед и деяний Его. Посему при живом напоминании, в памяти учеников должны были ожить теперь многие случаи, при коих они слышали предсказания о смерти Учителя. Что касается до указания на пророков и псалмы, то хотя прежде и они делаемы были неоднократно, и без сомнения с изъяснением пророческих мест; но по самой обширности и трудности сего предмета, не могли быть так удобно сохранены в памяти. Посему Господь восполнил теперь сей недостаток новым, подробным приложением к смерти и воскресению Своему важнейших пророчеств Ветхого Завета.
Такая беседа, по самому существу своему, долженствовала быть одной из самых величественных и поучительных. Кто мог лучше проповедовать о необходимости креста, как не Сам Великий Крестоносец? И откуда виднее вся широта и глубина пророчеств о кресте, как не с самой высоты крестной, с коей недавно сошел Он? Но настоящее поучение о кресте было произнесено для самих всемирных учителей креста; посему и осталось в них одних. Мы, ученики их, можем теперь слышать одни отголоски его в тех местах их писаний, где они приводят разные пророчества Ветхого Завета о смерти и воскресении своего Учителя.
Уже одно слышание такого Учителя, в такое время не могло не ввести апостолов в дух ветхозаветных пророчеств о страданиях Сына Божия, и в дух самых страданий. Но к довершению дела, — для большого вразумления учеников, Господь, по сказанию евангелиста Луки, употребил еще одно такое средство, которое совершенно понятно могло быть токмо тем, над коими оно употреблено; а именно отверз ученикам ум, разумети Писания самим (Лк.24:45). Евангелист не сказывает, в чем состояло сие таинственное отверзение, но самое выражение показывает, что в сем случае произошло нечто чудесное. Без сомнения, тайным действием силы Христовой, умы учеников приведены в такое состояние, что сами сделались способными видеть в Писании, чего прежде не видели — понимать ясно, что прежде казалось темным. Как ни чудесно такое событие, братие, но некоторые опыты свидетельствуют для самых неверующих, что ум наш способен быть чуждой силой, так сказать, приподнимаем и отверзаем для истины.
При таких и естественных и сверхъестественных пособиях к уразумению Креста Христова из Писания, не удивительно, если ученики, по свидетельству евангелиста, ясно увидели, после беседы с Господом, яко тако писано есть в Писании, и тако подобаше пострадати Христу, и воскреснути от мертвых (Лк.24:46), а вместе с тем уразумели и другую, столь же важную истину, яко подобает проповедатися во имя Воскресшего покаянию, и отпущению грехов, не в одной уже Иудеи, а во всех языцех, только наченше от Иерусалима (Лк.24:47).
Вы, — сказал Господь ученикам в заключение Своей беседы с ними, — должны быть свидетелями и провозвестниками сих событий и истин. Якоже посла Мя Отец, и Аз посылаю вы (Ин.20:21), — для обращения на путь спасения всего мира. При сих чрезвычайно важных словах, — ибо ими передавалось ученикам всемирное, Божественное посольство, — Господь дунул на них, и сказал: Приимите Дух свят! Имже отпустите грехи, отпустятся им: и имже держите, держатся (Ин.20:22-23). Ученики окрестятся духом всецело от Самого Духа в день Пятидесятницы, а теперь сделано начало и положено основание к тому. В продолжение страшных дней смерти возлюбленного Учителя, на них столько веяло духов злобы и сомнений, что предварительное одушевление их дыханием из собственных уст Его было необходимым врачевством.
Евангелисты не сказывают, как отошел за сим Господь из среды учеников. По всей вероятности, так же, как и в других явлениях, то есть невидим бысть им (Лк.24:31).
Сами видите, братие, что слова и действия, коими заключилось настоящее явление Господа, таковы, что его можно было почесть за последнее свидание с учениками. Назначение и должность указаны; предмет труда и проповеди назначен; дары и силы даны и приняты; оставалось, по-видимому, только начать действовать во имя Распятого. Между тем, апостолам еще предстояли новые явления в Иерусалиме и Галилеи, еще ожидали их другие, вероятно, пространнейшие беседы о Царствии Божием (Деян.1:3); еще имели они принять Духа в огненных языках; — и тогда уже изыти на всемирное служение. Такая неопределенность положения допущена, как догадываются отцы Церкви, с особенным намерением, — чтобы апостолы, не имея в земном виду Учителя, и не ожидая от Него прежнего руководства, начали заранее действовать своим умом, и как можно скорее развили в своих поступках и жизни то учение и те правила, кои надлежало им передать потом всему миру.
Когда для учеников от радости о явлении их Учителя и принятии от Него Святаго Духа, самая ночь сделалась яснее дня, для одного из них, Фомы, все последующие дни обратились в темную ночь. Видимой причиной сего несчастья было то, что, во время настоящего явления, Фома не был вместе с прочими учениками, и потому не видел Господа. Неизвестно, от чего произошло сие отсутствие в такое время, когда все долженствовало соединять учеников. Недостаток усердия всего менее может быть предполагаем в сем случае; но могла быть неосмотрительность любви, пропустившая драгоценный случай, и потому претерпевшая осьмидневное наказание лишения. На других, с более спокойным воображением и тихим сердцем, такой случай не оказал бы неблагоприятного действия: доверенность к десяти ученикам легко могла заменить свидетельство собственных чувств. Но Дидим был не таков. Во всех случаях, где он является в истории евангельской (Ин.11:16;14:5), мы видим в нем сильную стремительность чувства и взыскательность рассудка. Тем сильнее выразилось то и другое теперь. На радостные слова учеников: Видехом Господа, — он решительно отвечал: Аще не вижу на руку Его язвы гвоздинныя, и вложу перста моего в язвы гвоздинныя, и вложу руку мою в ребра Его, не иму веры (Ин.20:25). Не неверие свидетельству соучеников хотел, без сомнения, выразить сими словами будущий апостол Индии (ибо можно ли было разумно сомневаться в истине свидетельства?), а желание прочнейшего уверения в действительности явления, — особенно в том, что тело явившегося Учителя не было — призрак. К такому требованию мог подать повод самый рассказ прочих учеников о том, как они подумали сначала, что Явившийся есть дух, и как Господь предлагал им осязать Его. Фоме, не видевшему явления, казалось, что это именно и надлежало сделать для полной уверенности; поелику же сего не сделано, то явление, думал он, еще не имеет всей достоверности. А между тем, в основании сего умствования лежала тайная скорбь о потере радости от присутствия при явлении Учителя. Скорбь горькая! Ибо тогда как другие не видали следующих дней от радости, Фома должен был сильно страдать всем существом, доколе, по прошествии осьми дней, не явился Господь паки, и не извлек его из произвольного ада сомнений.
Таким образом, при первом свидании Воскресшего с учениками Своими, оправдалось уже во всей силе замечание, коим Он еще при разлуке с ними, предостерегал их от духа тьмы, говоря, что сей человекоубийца просит позволения сеять их, яко пшеницу (Лк.22:31). Фома со своими сомнениями и возражениями явно был близок к тому, чтобы выпасть из мирного круга соучеников и сделаться предметом ужасного сеяния. Но мудрая любовь Учителя найдет средство отвратить сию опасность: Фома увидит язвы гвоздинные, и забудет желание осязать их; пламенное восклицание: Господь мой и Бог мой! (Ин.20:28), — вознаградит хладные слова: Аще не увижу, — аще не вложу руку мою; — окончившись непоколебимой уверенностью, кратковременное неверие апостола подтвердит навсегда истину не только Воскресения Христова, но и всей веры христианской. Посему-то Святая Церковь в песнопениях своих не обинуясь именует неверие Фомы «добрым неверием» (Стихира 4, на веч. в нед. Фом.).
Такова, братие, Евангельская повесть, ныне вами слышанная, во всей ее подробности. Может быть, некоторые черты ее показались вам не слишком занимательными для воображения, но, тем не менее, они должны быть драгоценны для нашего сердца. Ах, мы читаем многие повести вымышленные и не скучаем их подробностями, хотя предметы их нисколько не имеют отношения к нашему благу, часто даже вредят чистоте душевной! Ужели повесть о явлениях воскресшего Спасителя нашего не стоит того, чтобы знать ее всю и всецело! — Что было бы с нами, если бы апостолы не вышли на всемирную проповедь? Но они не вышли бы на сие дело, когда бы не уверились в воскресении своего Учителя, и не уверились бы, если бы Воскресший не явился им таким образом, как мы видели. Посему история Его явления есть история нашего спасения: ее ли не слушать и не читать со вниманием?
Что же заслуживает в ней особенного внимания? — Все, если будешь размышлять, как должно. Смотри, как Господь деятелен для твоего спасения! — Едва Он исшел из гроба, уже сколько явлений в один первый день! — Поутру два: в вертограде и близ его — женам-мироносицам; среди дня одно — Петру; под вечер опять одно, на пути в Эммаус двум ученикам; и наконец ночью в Иерусалиме — десяти апостолам. Только величайшая любовь к присным Своим могла расположить Того, Кому уже дана всякая власть на небе и на земле, провести почти весь день — и какой день! — в бедном вертограде! На пути! За трапезой! Не узнанным, обличающим и даже обличаемым! — Кто действует таким образом, Тот имел право сказать: Отец Мой доселе делает, и Аз делаю! (Ин.5:17).
Приметь далее, как тверды основания веры нашей! Апостолы не бросаются на первую весть о Воскресении; не верят в сем отношении и друг другу; вовсе не полагаются на чужие свидетельства; не вдруг верят даже собственным глазам. Зато, когда увидели, уверились, уверовали; то уже ничто не могло их ни смутить, ни устрашить; они шли спокойно не во весь токмо, но и на весь мир: с радостью все умерли за Того, Кто умер и воскрес за всех.
Приметь, наконец, как неосновательны и опасны сомнения в вере! Фоме еще можно было усомниться, когда о воскресении свидетельствовали несколько человек; когда на Голгофе еще, может быть, стоял облитый кровью крест, а в вертограде лежал камень надгробный, когда вера христианская заключена была в одной горнице, а неверие обнимало всю Иудею и весь мир: но можно ли разумно сомневаться в истинах веры христианской ныне, когда она победила весь мир: образовала из людей сонмы Ангелов, распространила везде и на все благословение и благодать: когда все наше существо сроднилось с верой так, что мы невольно веруем душой и тогда, когда язык произносит возражения? Впрочем, если бы кто и теперь имел несчастье, подобно Фоме, потерпеть затмение веры (враг никогда не дремлет, сея плевелы): то пусть не отчаивается: язвы Господа целы, цела и любовь Его ко всем грешникам. Пусть только безпристрастно вникнет в деяния Господа, в дух Его учения, а паче в Его любовь к человечеству, — в Его смерть за всех нас на кресте: быть не может, чтобы при сем самое хладное сердце не согрелось огнем святой любви к Распятому, и не признало истинного Спасителя мира в Том, Кто предлагает спасение не на словах красных, а в Крови и Смерти Своей.
Столько предметов настоящая Евангельская история представляет, братие, вниманию слушающего ее! А еще более представит вниманию читающего. С намерением упоминаю о чтении: ибо, думаю, что ничем лучше не могу заключить настоящего собеседования с вами, как приглашением всех, умеющих читать, к тому, чтобы они, в следующие дни, сами посвятили несколько времени на чтение евангельских сказаний о воскресении Господа и Его явлениях апостолам. Ибо, сколько бы мы ни говорили с сего места, никогда не можем сказать вам всего, что содержится в Евангелии. Что наши слова? Малые ручьи, а там — море. Посему надобно читать самим, кто может. И на что лучше употребить время праздничное, как не на это чтение, которое и весьма сладостно и весьма поучительно? Чтобы умножить сладость сей духовной трапезы, пригласи к ней твоих домочадцев; пусть они из твоих уст услышат о воскресении общего всех Владыки и Господа. Таким образом ты соделаешься для них Ангелом благовестником, и твой дом уподобится той горнице, в коей ныне был Господь с учениками. Видя усердие твое, Он Сам невидимо станет посреди твоего семейства, осенит его пречистыми язвами Своими, изречет тебе мир и подаст благодать Духа, еже буди всем нам! Аминь.
