В навечерие Нового года

Настоящий вечер, братие, служит последним пределом прошедшего года: завтра мы пробудимся уже в новом лете. — Но пробудимся ли? Все ли пробудимся? — И сего не ведаем заподлинно: тем паче не знаем, что ожидает каждого из нас в наступающем лете. Продлится ли счастье тех, коим не остаётся ничего искать, кроме продолжения своих радостей? Осушатся ли слёзы того, коему не остаётся ничего желать, кроме конца страданий? Принесёт ли земля плод утружденному делателю, или погребёт невозвратно в недрах своих семена, ей вверенные? Почиют ли народы в мире, или новый вихрь брани возмятет лице земли? Последует ли благорастворение воздуха, или какой-либо Ангел смерти придёт паки одесятствовать грады и веси? — Всё это, и великое и малое, и касающееся и целых народов и нас с тобою, слушатель, покрыто непроницаемой завесой, запечатано седмью печатями.

Почему запечатано? Уже ли невозможно было, чтобы человек и будущее знал так же ясно, как настоящее и прошедшее? Но пример многих святых мужей, кои обладая даром прозорливости, видели будущее, самое отдаленное и случайное, показывает противное. — Человек мог вместить способность провидеть будущее: но в настоящем состоянии своём не мог вместить её без вреда для себя; потому и лишен её на время.

В самом деле, братие, какая радость отцу семейства, окружённому веселящимися домочадцами, провидеть, что предмет его любви обречён в следующем году гробу? Какое утешение проповеднику слова Божия заранее знать, что все слова его останутся без действия над сердцами его слушателей? Какая польза любителю наук предвидеть, что он не окончит великого открытия, им начатого? Явно, что во всех сих и подобных случаях гораздо лучше не знать будущего.

«Но знание будущего, — скажешь, — полезно было бы для нравственности людей и спасало бы от страстей и грехов, не давая выходить из памяти концу нашей жизни». Но, что для этой цели нужно знать из будущего, то нам всё открыто, то мы всё давно знаем. Нам особенно нужна для сего известность о нашей смерти? И что известнее сего? Не знаем только, когда умрём; но это ещё более должно производить в нас спасительный страх и держать на узде наши страсти. Нам нужно знать, что будет с нами по смерти: и кто может сказать, чтобы это было неизвестно? Рай и ад, суд и награда, открыты в Евангелии для всех и каждого. Не знаем токмо того, что служит предметом для любопытства: как напр., когда последует кончина мира, где именно будет суд, как будут жить праведники. Но знание сих вещей ничего не прибавило бы к нашему спасению; а потому и не дано нам.

Но, посмотрите, что взамен того дано всем! Дано всё настоящее. Явно, что оно важнее и прошедшего и будущего; ибо от него зависит то и другое: — и вот, что есть самого важного во времени, то Господь времён предоставил каждому из нас. Действуй, как хочешь, распоряжайся, чем можешь, как угодно, исполняй закон, или слушайся страстей, признавай над собою Творца, или отвергай Его Промысл, иди на небо, или в ад: всё это в твоей воле, от тебя зависит, тебе предоставлено. Тут само всемогущество Божие остаётся как бы без действия и нисколько не препятствует. Любовь Божия зовёт постоянно к себе, действует в нашем разуме и совести, учит внешними событиями жизни, вразумляет гласом Пророков и Апостолов: но, свобода наша пребывает ненарушимою; каждую минуту можем обратиться, куда хотим, к Отцу Небесному, или врагу нашего спасения. И, что ещё важнее, пользуясь хорошо настоящим, мы можем благотворно воздействовать и на будущее; ибо что сеется, то будет и пожато; — даже на прошедшее; ибо если хорошо проводится настоящее, то сим изглаждается худое прошедшее.

Познаем же, братие, милость Божию к нам и наше преимущество; оставим покушение прозревать в будущее, и мучить себя догадками; будем пользоваться тем, что нам предоставлено, употребляя настоящим временем как должно. В награду за сие мы спокойно будем идти навстречу всякому будущему. Принесёт ли оно нам счастье? С добродетелью, мы не ослепимся блеском его. Принесёт ли несчастие? При добродетели и чистой совести, мы равнодушно перенесём его и обратим к вечному благу нашей души. Придёт ли за нами самый Ангел смерти? И он найдёт нас с горящим светильником веры и любви.

На Новый год

Святый Давид находился некогда в одном из тех злополучных состояний, за кои удостоился быть не только вдохновенным провозвестником, но и одушевленным прообразом Божественного страдальца — Господа Иисуса. Лютые враги (так он сам описывает свои бедствия) окружили его, как пчёлы сот; стрелы бедствий проникли до души его; он сделался предметом поношения для всех знаемых; силы его истощились; Сам Господь, благодеявший Давиду, удалился от него: — состояние ужасное!

Но праведник не изнемогает! Не находя утешения в настоящем, он обращается к прошедшему; приводит себе на память многоразличные события, с ним случившиеся; проходит мыслию все возрасты своей жизни; восходит к её началу; ищет Господа, от него удалившегося, по всем следам бытия своего.

Пути Божии, братие, вообще таинственны: ибо отстоят от путей наших, как небо от земли (Ис. 55:9): но особенно непостижимы пути Промысла о роде человеческом. Поелику человек создан свободным, предназначен действовать сам по себе, то Творец Премудрый, чтоб не нарушить сего преимущества, управляет судьбою нашею невидимо и неприметно. С нами в этом отношении происходит тоже, что с малыми детьми, от которых воспитатели скрывают иногда своё присутствие, дабы дать им полную свободу действовать по своей воле.

Свойство нашей жизни весьма много благоприятствует такой сокровенности Промысла. Ибо что есть жизнь наша? Это непрестанно развивающийся свиток, наполненный множеством письмен, коего одна часть всегда сокрыта. Мы часто не в состоянии понимать хорошо смысла букв, нами же начертанных; тем менее способны замечать те, так сказать, поправки, кои делаются в ней невидимою рукою Промысла. Что есть жизнь наша? Это непрестанно увеличивающаяся ткань, в состав коей входит бесчисленное множество разнородных нитей, коей поверхность видна всякому, а основание никому. Для нас трудно определить, каким образом сии нити, при всей их разнородности, сочетаваются в один состав; — тем труднее указать, как невидимый перст Всемирного Художника производит в сей ткани новые изображения и виды. Что есть жизнь наша? Это совокупность бесчисленных и разнородных явлений, кои, подобно одушевленным теням, движутся вокруг нашего сознания, поражают чувства, занимают воображение, питают рассудок, радуют или печалят сердце, и вскоре исчезают, оставляя слабый след в памяти. Все мы зрители и участники сего зрелища; но ещё ни один мудрец не открыл, как оно происходит.

И вот мрак рассеивается! Промысл, не зримый в настоящем, открывается в прошедшем; верующий страдалец видит, что Господь не раз подвергал его великим и лютым бедам, но всегда спасал от них; что чем горчее бывала чаша искушений, тем большею всегда вознаграждалась сладостию; видит, — и прошедшею помощию уверяясь в будущем избавлении, восклицает: Господи упование мое от юности моея; в Тебе утвердихся от утробы, от чрева матере моея. Ты еси мой покровитель: о Тебе пение мое выну!

Бог Давидов, братие, есть вместе наш Бог и Господь. И естественная вера научает нас, что Промысл управляет жизнью каждого человека; а Евангелие уверяет, что без воли Отца Небесного не может упасть с главы нашей ни одного волоса (Лк. 12:7). Но много ли людей, кои, быв принуждены, подобно Давиду, обратиться к прошедшей жизни своей, подобно ему, могли бы находить в ней утешительные следы Промысла, им благодеявшего? Напротив, между христианами есть немалое число даже таких, для коих собственная жизнь служит источником сомнений о Провидении. — Почему же не находят многие в своей жизни Промысла Божия, когда Он, по неложному учению веры и разума, управляет жизнию каждого?

Предмет сей, братие, стоит, как сами видите, самого внимательного исследования: ибо, не умея находить в своей жизни следов Промысла, мы чрез сие самое лишаем себя величайшего утешения среди страданий, и произвольно подвергаемся унынию, а иногда и отчаянию. Итак, посвятим настоящие минуты на размышление о путях Промысла Божия в жизни человеческой.

При таковой таинственности собственной нашей жизни, чего необходимо требуется от тех, кои желают видеть в своей жизни следы Промысла? Требуется во-первых постоянного и строгого внимания к своей жизни и Промыслу Божию; во вторых — вероятно и чистого взгляда на жизнь и на Промысл. Это главные и необходимые условия: ибо и тот, кто мало смотрит, и тот кто худо смотрит, — равно или ничего не видят, или видят весьма мало, или превратно. Сии-то необходимые условия чаще всего и остаются без исполнения.

В самом деле, сколько людей, кои совершенно не внимательны к своей жизни! Подобно беспечным плавателям, они довольны, что корабль их жизни плывёт по бурному потоку времени, не принимая труда знать, как он переменяет своё направление, какими пользуется ветрами, в какие должен заходить пристани, — не угрожает ли ему опасность, нет ли где повреждения. Можно было бы подумать, что сии люди во всём положились на Промысл, как плаватели полагаются на опытного кормчего, и от того так беспечны. Нет, они ни мало не думают о Боге, не думают даже и о самих себе; механическое исполнение известных дел, увеселения, связи, игры — вот их занятие! Пример, привычка, пристрастие, своенравие — вот их правила! Знание понаслышке некоторых истин веры, присутствие, по случаю или необходимости, при совершении небольшого числа священных обрядов — вот их религия! — Судите сами, можно ли ожидать, чтобы такие люди находили в своей жизни следы Промысла?

Дабы видеть, что может произвести подобная невнимательность, стоит только вспомнить о язычниках . Пред ними, так как и пред нами, был весь великолепный мир Божий, в коем всё возвещает о Премудрости Творца. Кроме сего Премудрость сия употребляла, по свидетельству Апостола, особенные многоразличные средства для их вразумления о себе. Однако же язычники не уразумели в творении Творца, преклонили колена пред идолами, рекли древу: «Ты отец мой», и камню: «Ты мя родил еси» (Иер. 2:27). Если же язычники, от невнимательности своей, не обрели Бога в целом мире, то удивительно ли, когда многие по той же языческой невнимательности не находят Его в своей жизни, ибо что наша жизнь пред жизнью целой вселенной?

В некоторых людях происходит, по-видимому, противное, но в самом деле то же; то есть, в них примечается великая внимательность к своей жизни, но за то недостаёт внимания к Промыслу. Для таких людей размышление о собственной жизни служит любимым предметом занятия; они не оставляют без внимания ни одного случая; вникают в начала и последствия всех перемен, с ними происходящих; из всего извлекают правила для своего поведения; знают искусство жить во всех его тайнах, могут рассказать историю свою от самого младенчества: это их совершенства! Но вот и недостатки: они никогда не рассматривали этой истории в отношении к Промыслу Божию, и удивились бы, услышав, что без Него столь же мало можно изъяснить жизнь каждого человека, как и бытие мира. По мнению сих людей, всё происходящее с ними есть или плод их благоразумия, или игра страстей, или дело внезапности и случая; признание невозможности изъяснить что-либо сими причинами для них кажется постыдной слабостью ума. — Судите сами, можно ли ожидать, чтобы и сии люди, недоверчивые и боящиеся Промысла, находили его в своей жизни?

Дабы видеть, что может производить и сия, так сказать, внимательная невнимательность к своей жизни, обратимся опять к язычникам, но уже не простым, а философам. Каких трудов не поднимали они в исследовании природы? — Некоторых из них можно назвать мучениками их науки. И однако же были философы (жаль, что для сего нет другого имени), кои во всём мире видели один случай. От чего? От того, что не хотели видеть Провидения, желали обойтись без Творца, воображали сами, так сказать, вселенную. Если же древние философы по невнимательности к Промыслу не находили его в целом мире: то удивительно ли, что потомки их (нравственные), по той же причине, не находят его в своей жизни? Ибо опять скажем, что жизнь наша пред жизнью вселенной?

Нет, не так поступали Святые Божии человеки! Мы удивляемся, как они на всех путях жизни своей видели Господа, и думаем изъяснить сие тем, что Промысл Божий особенным образом участвовал в приключениях их жизни. Не отвергая и сего, — ибо сам Господь называет их Своими присными и другами (Ин. 1:5; Иак. 2:23), — должно сказать, что Святые человеки все были чрезвычайно внимательны к путям Божиим. Посмотрим на одного Давида! Как у царя. сколько у него забот, предприятий, трудов, огорчений! Однако же о чём размышляет он на царственном ложе своём, в ту пору, когда весь Израиль и вся природа безмолвствует и покоится? Он размышляет о судьбах правды Божией, о том, как Господь вознёс его от стада на престол Израильский. В полунощи востах, — говорит он к Богу, — исповедатися Тебе о судьбах правды Твоея (Пс.118:62). И встаёт в полунощи тогда, когда по его же словам, уже седмерицею днём хвалил Господа! (164) Вот пример, коему подражать, вот правило, коему последовать должно. Надобно возлюбить пути Господни, и они соделаются для нас приметными. «Дай любящего, — говорит блаженный Августин, — и откроется любимый». Если бы мы постоянно наблюдали за своей жизнью, имели детское доверие к той спасительной истине, что без воли Божией действительно не падает с головы нашей ни одного волоса: то сколько раз, при размышлении о нашей судьбе, тот же самый рассудок наш, который теперь недоумевает, теряется в догадках, не знает, что делать, — столько бы раз он сам остановил наше внимание, говоря: «Смотри, это рука Божия! Это Она, всемогущая, отклонила от тебя то или другое бедствие, низложила пред тобою ту или другую преграду, — спасла от тех зол, кои отяготели над тысячами подобных тебе. Это Она Премудрая провела тебя невредимым сквозь столько опасностей, и затруднений, поставила в таком месте, где можешь не только сам быть спокоен и счастлив, но и назидать счастье других! Это Она, Всеблагая, ниспослала тебе столько незаслуженных даров, вознаградила столько, по-видимому, невознаградимых потерь, согрела и питала твоё младенчество, обуздывала и исправляла юность, благословляла и осеняла мужество».

«Но есть, — скажет кто-либо, — люди весьма внимательные, кои со всем усердием детей желали бы видеть и лобызать Отеческую десницу Промысла, однако же лишены сего счастья». Действительно, братие, есть такие люди; но в отношении к ним существуют и другие причины: можно сказать утвердительно, что в таких людях недостаёт благовременного, верного и чистого взгляда на Провидение.

И во-первых, когда большей частью обращаются к путям Промысла и ищут в них утешения? — Когда поражены каким-либо бедствием, когда ни в ком и ни в чём на земле не находят отрады, когда ум смущён, чувства помрачены, сердце подавлено скорбью. То есть, те минуты, в которые не редко забывают самих себя, которые почитаются неспособными к размышлению о вещах обыкновенных, те самые минуты избирают для размышления о путях Промысла! Справедливо, что во время скорби для нас нужнее, нежели когда-либо, утешительная уверенность в Провидении; но столько же несомненно и то, что мы тогда бываем менее всего способны идти по следам Провидения. Много ли Давидов, кои, находясь среди огня искушений, сохранили бы всю веру, могли бы оставаться спокойными созерцателями отеческой любви Божией и тогда, когда она сокрывается под видом гнева и вражды? Святое искусство сие есть плод долговременной опытности; мы не имеем его, и между тем отваживаемся на то, что возможно и полезно для одних опытных.

Нет! Заблаговременно должно приучить себя находить утешение в Промысле. Когда ум светел, чувства легки, сердце мирно, — тогда надобно размышлять о своей жизни и научаться из неё судьбам правды Божией. Таковы минуты, большей частью, следуют за усердной молитвой: посему молитва должна служить, так сказать, приступом к сим размышлениям. Кто приобретает в этом святом деле навык, тот, подобно Давиду, не падет и среди искушений. А без сего, во время бедствий, лучше искать утешения от других, нежели полагаться на собственное размышление о Боге и Его Промысле.

Каким ещё желают видеть действие Промысла в своей жизни? Обыкновенно более или менее чудесным: все естественное, простое, всеобщее, предварительно исключают из круга сих действий. Как будто бы область Провидения небесного состояла из одних чудес и чрезвычайностей! Как будто бы то, что для нас кажется необыкновенным и редким, было таковым же и для Самого Бога! В этом случае мы не походим сами на себя: обыкновенно мы любим всё изъяснять, а здесь хотим видеть неизъяснимое; мы огорчаемся, если не видим причины чего-нибудь, а здесь не довольны, что видим оную! И что за нужда, — каким образом оказана нам помощь: послан ли с неба Ангел, или благотворительный человек? — Довольно, если мы спасены. Израильтяне, умиравшие от жажды, ужели бы не должны были благодарить Бога, если бы Он, не изводя из камени воду, указал им оную среди камений? В птицах небесных, в лилиях полевых всё естественно: однако же Спаситель представляет их разительным примером отеческого попечения Божия о тварях и человеке (Мф. 6:28)?

Нет, желая видеть в своей жизни следы сего попечения, мы должны предварительно освободить себя от пристрастия к чудесному: иначе и о нас может быть сказано: Род лукав знамений ищет и знамение не дастся ему (Мф. 12:39). Подобно оным Израильским старцам (Исх. 24:10), будем довольны, если нам дано будет увидеть в приключениях нашей жизни хотя малые следы Бога, нам благодеющего: а беседовать с Ним лицем к лицу предоставим Моисеям и Давидам. Господь и так сотворил для всех нас много чудес; извлёк нас из ничтожества, искупил кровию Сына Своего, освятил Духом Святым: и за сии чудеса мы ещё ничем не заплатили. Одно только чудо, коего мы должны ожидать в жизни от Господа, и коего Он ожидает, может быть, от нас: это исправление нашего сердца, обновление нашей жизни, духовное воскресение. Вот сего чуда, если не найдёт кто в своей жизни, — то горе ему, горе!

В каких ещё случаях наиболее ищут следов Промысла? В счастливых или несчастных? Но что и спрашивать? Несчастья, вообще, представляют чем-то мрачным и ужасным, о чём всего лучше не говорить и не мыслить. Много — если почитают их действием правосудия Божия, наказующего наши неправды; — а чтобы они могли составлять дар любви Божией, это не приходит и на ум. Правда, что Отцу Небесному, Который есть самая благость, всего приличнее было бы открывать Промысл Свой одними благодеяниями. Но что делать, когда мы все поражены лютым недугом? Милосердый Врач, по самой любви Своей, употребляет горькие вещества. Что делать, когда мы своевольно, стремимся часто на собственную погибель? Мудрый Пестун, по самому усердию к нашему благу, запинает стопы безрассудных детей, дабы не пали в бездну. Посмотрим на вселенную: в ней не только солнце, и звёзды поведают славу Божию; но и град, и холод, и огонь, и дух бури (Пс. 148:8), по замечанию Св.Давида, прославляют имя Божие. Тоже и в нашей жизни: что нам кажется тяжким, прискорбным, то самое может быть прямым действием Промысла Божия о нас, орудием славы Его в нас и нашего благоденствия. Ах, братие, прошло то время, когда мы все были созданы на одни радости, введены для обитания в рай сладости; засеявши сами тернами путь к блаженству, мы не должны роптать, если Промысл ведёт нас сим путём; слава Ему и благо нам, если по крайней мере, мы не совращаемся с него. Пусть стопы наши обливаются кровию: это путь нашего Спасителя; он ведёт к небесному Отечеству. Сердце наше столько огрубело, что на нём не иначе может быть снова начертан закон истины и правды, как среди бурь и громов (Исх. 19:16-18). — Будем внимательны к сим грозным гласам, и мы, подобно древним Израильтянам, уразумеем в них глас Господа Бога нашего, Бога отцев наших, наказующего нас вмале, дабы помиловать милостию великою; увидим, что несчастные случаи, от коих некогда стенало сердце наше, обратились потом к величайшему благу для нас и для ближних наших, — что исполнение многих желаний, кои мы всеми силами, но без успеха, старались привести в действие, было бы для нас злом, и повлекло бы за собой пагубные следствия, — что то самое, о чём мы молились, чего просили, над чем трудились напрасно, содержало в себе для нас погибель, а то, от чего мы отвращались, на что смотрели, как на вред и наказание, было истинным благословением, оказавшимся в перемене нашего образа мыслей, в исправлении нашего поведения, увидим и — возблагоговеем пред Промыслом, нам благодеявшим!

Каким ещё недостаткам подвергаются ищущие в своей жизни следов Промысла? Большей частью ограничивают действия его одними собою, а в себе — временными выгодами, телесной жизнью. Какая нужда, что известное бедствие наше было весьма поучительно для других, и некоторые, воспользовавшись нашим опытом, обратились на путь правый? Если мы сами не ощутили от него значительной пользы, то сего достаточно уже, чтобы в нём не усматривать Промысла? Какое дело, что некоторые горестные случаи были для души нашей истинным врачевством, раздрали пред очами нашими завесу, за которой скрывалась наша душевная погибель, возвратили нам добродетель, давно потерянную! Если от них расстроилось наше внешнее состояние; если урок, ими преподанный, сопряжён с ущербом нашего здоровья или чести: то случаи сии не от Бога, они постигли нас без Промысла. Таковы правила суждения у нашего самолюбия ко благу ближних, и к собственному благу души нашей! Ужели и Промысл Божий должен сообразоваться с ними? Ужели потому, что око наше лукаво, и Ему надобно перестать быть благим (Мф.20:15)? Нет, довольно того, что мы все ограничиваем собою, не смотрим на нужды и пользу других, хотели бы себя поставить средоточием и концем всего рода человеческого и всех событий в мире: любовь Божия выше всех нас, и потому объемлет собою всех братий наших, чрез бедствия одного научает других, счастием некоторых назидает всех, дабы таким образом снова соединить всех нас, кои непрестанно разрываем союз единства. Довольно того, что мы сами печёмся более о теле, нежели о душе, прилепляемся без ума к временному, и не помышляем о вечном: Промысл вечен и свят; и потому во всех своих судьбах о нас имеет в виду не столько блаженство временное, сколько вечное, не столько благоденствие по телу, сколько благосостояние по духу. Пусть поражается наш внешний человек, пусть страдает плоть хотя бы так, как она страдала у Иова: если дух возмогает, если внутренний, потаенный сердца человек (1 Пет. 3:4) цел и растёт, то мы — благоденствуем. Вот образ суждения о нас Промысла! Как бы многое, если не всё, представилось нам в жизни нашей совершенно иным, если бы мы постоянно прилагали к ней сей святой образ суждения! Сколько бы раз, рассматривая жизнь нашу, мы принуждены были сказать самим себе: «Так этому надлежало быть, ибо мы созданы не для земли, а для неба! Так, премудрость Божия не должна была попустить сего; ибо она печётся не о мне только, но и о всех!»

При столь многих причинах, препятствующих нам видеть в своей жизни следы промысла Божия, удивительно ли, братие, что многие не видят его? Не видят, ибо не знают хорошо своей жизни, невнимательны к самим себе; — не видят, ибо останавливаются на поверхности событий, не проникают до основания их, где сокрыта рука Промысла; — не видят, ибо хотят видеть тогда, когда взор помрачен, не там, где должно, не в том виде, в каком Промысл являет себя; — не видят наконец, ибо суждением о путях Промысла управляет самолюбие и страсти. Освободим себя, братие, от сих недостатков, будем в суждении о путях Божиих неуклонно следовать правилам противоположным; и мы вскоре узнаем, что Господь не далёк (Деян. 17:27) от каждого из нас.

И как Ему быть далёким? Разве Он не вездесущ? Разве Премудрость и Всемогущество Его могут где-либо оставаться без действия? Только языческие боги были праздными зрителями судьбы человеческой: наш Отец небесный непрестанно делает (Ин. 5:17). Только Ваалы и Веельфегоры могли спать: наш Промыслитель не воздремлет, ниже уснет храняй Израиля (Пс.120:4). — Как Ему быть далёким от нас? Разве не Он наш Творец? Не Он наш Отец? Так ли мы помним Творца, что забываем Того, о Коем живем, движемся и есмы (Деян. 17:28)? Так ли знаем Отца, что сомневаемся в Его попечениях о детях? Земные отцы, как человеки, зли суще, не дают однакоже чадам вместо хлеба камени (Лк. 11:11): Отец ли небесный сделает сие? — Тот, который из камени может воздвигнуть Себе чад (Мф. 3:9)? — Как Ему быть далёким от нас, когда Он иждил и иждивает на нас столько благ! Чего не дал Он нам в залог Своего попечения о нас? Земли? Человек сначала ещё поставлен царём её. Неба? Оно давно обещано в наследие верным чадам. Ангелов? Они служат нашему спасению. Будем требовать, чего угодно: всё получим! Нужно ли, чтобы, для уверения нас, сошёл Он Сам с неба, жил с нами, даже умер за нас? И это сделано! Сын Божий сходил с неба, обитал между человеками, и из любви к нам положил за всех нас душу Свою. После сего, кто может сомневаться в попечении о себе Промысла?

С этой верою в Промысл Божий, и с сим расположением видеть его в приключениях своей жизни, желаем, братие, вступить вам во врата нового года, твёрдо веруя, что Господь Сам не замедлит явить следы Своего отеческого Промысла тем из вас, кои, не смежая очей своих сомнениями, будут всегда готовы лобызать с благоговением мудрую десницу Его, как бы она ни обнаруживала своего присутствия, явно, или тайно, сообразно ожиданию, или лишением и ударами вразумляющими.