Если когда, братия мои, довлело бы нам начать беседу с вами не словами, а воздыханием и слезами, то в настоящий день: когда Св.Церковь воспоминает и оплакивает злополучное грехопадение прародителей наших, а в лице их и всего рода человеческого, следовательно — каждого. Падение Адамово!.. Когда произносишь слова сии, то, кажется, весь мир восстаёт против тебя: со всех сторон несутся вопли, стоны и упрёки; всюду представляются потоки крови и слёз, нами пролитых; всё злое и преступное — в прошедшем, настоящем и будущем — является на лице и требует за себя ответа; небо и земля, солнце и звёзды, растения и животные идут на суд против тебя и говорят: ты лишил нас первобытного совершенства!
В самом деле, братия мои, не это ли злополучное грехопадение прародителей наших низринуло с высоты Богоподобия и блаженства и повергло во прах и тление весь род человеческий? Не оно ли помрачило благолепие и возмутило порядок всей видимой вселенной, изменило первоначальное определение о нас Творца, лишило все твари земные и сделало наконец необходимым то, что земля и все, яже на ней, дела (2 Пет. 3:10) должны некогда сгореть, солнце и луна померкнут, звезды, яко листвие, спасть с небесе, и сами силы небесные подвигнуться? (Мф. 24:29) Не оно ли, наконец, нарушило, в некоем отношении, величественный покой седьмого дня для самого Творца, побудило Всемогущего к новым чудесам любви и премудрости, и как бы к новому творению, заставило Сына Божия сойти с неба на землю, облечься бедною плотию человеческою, претерпеть уничижение и муки, и умереть за нас на кресте? Ужасно было падение Ангелов, — но грехопадение человека, по его злополучным последствиям для всего мира, могло быть ещё ужаснее; если бы в безднах премудрости и любви Божией не обрелось средства восставить нас от падения.
Но, как ни злополучно было падение в раю Адама, оно, в то же время, есть моё собственное падение. Напрасно хотел бы я разлучиться на сей раз с прародителем моим: союз природы связует меня неразрывно. — Напрасно, пришедши на свет после многих поколений, хотел бы я потому усомниться в моём участии во грехе эдемском; казнь, мною несомая, непрестанно напоминает мне о нём.
Какая казнь? — Увы, самый вопрос сей обнаруживает уже крайнюю глубину нашего падения!.. Значит, мы пали в такую пропасть, что уже не видим более той святой и блаженной высоты, на коей поставлены были некогда творческою десницею! Так оглушены падением, что не чувствуем даже боли, от него происшедшей, и не замечаем той бездны, в коей находимся. — Какая казнь? А разве награда, что все мы приходим на свет сей самым плачевным образом: с воплем оставляем утробу матернюю, дабы — явиться на краткое время на лице земли, и среди воплей расторгаем утробу земли, дабы сокрыть в ней своё тление от среды живых? — Какая казнь? — А разве награда, что большая часть из нас, созданных по образу Божию и видимо предназначенных к господству над всем, нас окружающим, принуждены теперь влачить всю жизнь свою в узах рабства духовного и телесного, бороться непрестанно со всякого рода нуждами и скорбями, искуплять едва не каждый день бытия потом и слезами. — Какая казнь? — А разве награда, что люди-братия терзают нередко, как тигры друг друга, что целые племена и царства должны непрестанно стоять одно против другого на страже, и не знать высшего искусства, как отражать и поражать людей, себе подобных? — Какая казнь? — А что в сердце у каждого из нас? Непрестанная борьба добра со злом, духа с плотию, ума и совести со страстями; и где победа? — Большею частию на стороне греха и плоти. Не еже хощу (доброе), сие творю: но еже ненавижду (злое), то соделоваю. Еже хотети прилежит ми; а еже содеяти доброе, не обретаю (Рим. 7:15-19). Так жалуются на себя самые лучшие из людей, — что же должны сказать худшие?.. Увы, куда ни обращусь, везде вижу следы моего падения: вижу и в разрушительной для меня борьбе бездушных стихий, и в некоем постоянном враждовании против меня существ одушевленных; — вижу и в грозных явлениях надо мною неба, и бесплодии возделываемой мною земли; — вижу и в бренности моего тела, и в ограниченности моего ума, и в ломкости моих произведений; — вижу и в силе страстей человеческих и в бессилии законов человеческих, и в недостатке веры, и в избытке сомнений: вижу в хижине и на престоле, у алтаря и плуга, в минуты радости и печали, наяву и в самом сне... Тяжко, тяжко иго на всех сынех, сынех Адамлих! (Сирах. 41:1-2) Ужасна, ужасна работа истлению, от коей стенает вся тварь! (Рим. 8:22).
Кто же виною сего? Откуда и как возникло зло, облежащее меня и весь мир со мною? Не у Творца ли моего недостало, быть может, сил и средств создать меня чистым и праведным, бессмертным и блаженным? Но один простой взгляд на необъятность мира, на порядок и красоту вселенной уже ясно показывает, что десница, меня созидавшая, была и всемогуща и всеблага; ибо ею не забыто и снабжено всем нужным самомалейшее творение. А я между тем томлюсь и стражду; стражду так, что сам по себе не вижу конца моим страданиям... Не я ли сам потому и виною сего? Во мне есть и теперь способность, по коей могу я — усовершать своё состояние, или превращать его и убить себя. Это моя свобода!.. В ней же по сему самому, в ней должна быть причина и моего бедственного состояния на земле. Была некогда, была злополучная минута, в которую я, злоупотребив произволом своим, разорвал нагло первобытный союз, соединявший меня и весь мир с источником истинной жизни и блаженства; существовала ужасная минута, в которую я ринулся безумно с высоты природных совершенств моих, и увлёк за собою в бездну зла тварь, мне подчинённую.
Когда и как последовало это несчастное падение? — Напрасно стал бы я вопрошать о сём природу, меня окружающую: она в сём случае безмолвна, как поле после сражения, на нём происходившего. Везде видны следы поражения; слышны даже отголоски стона и воплей, — но кто и как сражался — неизвестно. Одно заключаю из всего видимого в природе, — что это всё — бедствие должно произойти и не так давно, чтобы совершенно забыть его, и не так недавно, чтобы можно было сохранить о нём ясную память. Обращаюсь к Истории и древнейшим преданиям рода человеческого. Тут со всех концев вселенной слышу, что род человеческий был не таков, каков видим его ныне, что на земле не было тех зол и бедствий, от коих страдает теперь всё живущее, что настоящий порядок, или паче беспорядок вещей, есть следствие грехопадения первых человеков. Но когда, не довольствуясь сим, любопытствую знать, каким именно образом последовало моё падение; то нахожу в древних преданиях столько разнообразия, противоречий и мрака, что не знаю, на чём остановиться; не вижу, где конец истинному свидетельству, и откуда начинается вымысел. Одно Боговдохновенное бытописание Моисея, как лучезарный светильник среди моря, возвышается над мутными волнами древних сказаний и тьмою, покрывающею первобытное состояние рода человеческого. Несмотря на краткость сего бытописания, в нём столько света, что все главные вопросы о происхождении зла в нашем мире разрешаются из него столь же любомудрственно, как и благочестиво.
Сию-то священную повесть о грехопадении прародителей наших намерены мы, братия мои, повторить и рассмотреть вместе с вами в наступающие дни святого и великого поста. Нерадостная картина ожидает нас! И пред нами, как некогда пред Пророком, раскроется свиток, в коем вписано рыдание, жалость и горе (Иез.2:10). Узрим змия с его ужасною клеветою — приемлемого, а Творца и благодетеля с Его святою заповедию — отвергнутого; узрим праматерь всех живущих, легкомысленно простирающую руку к плоду запрещенному, и за сие осуждаемую в болезнях родити чада; узрим прародителя нашего, убегающего от лица Божия, слагающего вину на самого Создателя, и за сие подвергаемого на всю жизнь труду в поте лица, с возвращением наконец в землю, от нея же взят бысть; — узрим обоих стыдящимися своей наготы, а не греха, от коего нагота и смерть, — изгоняемых из рая сладости и влачащих остаток бедственной жизни среди проклятия всей земли; узрим наконец Херувима с пламенным оружием, поставленного у врат рая, и стрегущего путь к древу жизни, навсегда потерянному для тех, кои не умели пользоваться плодами его. Но в то же время услышим ужасный приговор и врагу нашему, увлекшему нас в преступление, приговор — показывающий, что за нас есть Отмститель, что мы небеззащитны; услышим радостотворное обетование, о семени жены, имеющем сокрушить главу змия, обетование, в коем, как в семени древо, заключена вся тайна нашего спасения. Таким образом свиток первобытия нашего, хотя в нём вписано рыдание, жалость и горе, будет наконец, подобно свитку Иезекиилеву, сладок в устах наших, и может напитать нас пищею нетленною. Ибо учение Слова Божия о падении Адамовом, кроме того, что изъясняет нам тайну настоящего бытия нашего на земле, указует начало и причину, ничем иначе не изъяснимых, бедствий и страданий наших, и тем самым примиряет нас с тяжкою судьбою своею и удерживает от ропота и хулы на Провидение. Это же учение служит основанием тому животворному благовестию, которое составляет сущность Веры Христианской, то есть, учению о искуплении нас Сыном Божиим, Который для того и облекся в плоть нашу, да победит врага нашего и упразднит все следствия грехопадения эдемского. Чтобы восчувствовать в полной мере цену сего Божественного искупления, для сего надобно прежде познать всю великость зол, нас сокрушающих. Второй Адам, иже есть Господь с небесе (1 Кор. 15:47), является во всём Божественном величии не прежде, как первый Адам, иже от земли, прародитель наш, предстанет нам во всём своём уничтожении и клятве.
Для сего-то, без сомнения, и Св.Церковь, общая наша Матерь и Наставница, ныне, пред самым вступлением нашим во св.пост, приводит нам в память не другое какое либо событие, а падение Адамово. Сим самым она как бы говорит каждому из нас: «Если ты сын Адамов, то кто бы ни был, ты существо падшее; тебе нужно восстать из бездны, уврачевать всё разбитое в падении, и начать всходить на прежнюю высоту и совершенство, посредством таинства покаяния и причащения животворящего Тела и Крови Христовой». Для сей же самой цели, — то есть, чтобы произвести в нас сознание своего греховного, беспомощного состояния, и расположить всех и каждого к смирению, вере и усердной молитве о помощи свыше, — в продолжение будущих дней поста, Св.Церковь не престанет ежедневно оглашать слух наш чтением из бытописания Моисеева. И так, занимаясь избранным нами предметом, мы будем идти по следам Св.Церкви, проповедывать то же самое, что внушается Ею.
Воззовём же, братия мои, едиными усты и единым сердцем ко Господу, да, внушив некогда возлюбленному рабу Своему Моисею — начертать для нас святую повесть о грехопадении прародителей наших, дарует и нам, недостойным рабам Своим, благодать — воспользоваться ею, как должно, уразуметь из ней всю бедность нашей падшей природы, познать греховное окаянство своё, дабы потом с верою, смирением обратиться к Тому, Кто един силен восставить всё падшее, извести нас, как обещает Св.Церковь, к первому нашему достоянию с разстворением, чего да достигнем все мы его — всепомощною благодатию.
По милосердию Господа, мы опять у поприща св.поста и покаяния! — Некоторые из среды нас, кои вместе с нами в прошедшем году приступали к исповеди и Св.Трапезе, восхищенные Ангелом смерти, стоят теперь пред престолом правды Божией; а мы стоим паки пред престолом милосердия!.. За ними, или пред ними, двери чертога Царского уже затворились; а пред нами ещё отверсты!.. Их жребий, может быть, уже решён невозвратно; а наш — ещё в собственных руках наших! Возблагодарим же Господа, не погубившего нас с беззаконьми нашими, и снова дарующего нам все средства к покаянию!
Как и чем возблагодарим? — Неукоснительным и верным употреблением сих самых средств к своему спасению. Говоря таким образом, мы не предполагаем, братие, чтобы кто-либо из вас проводил прежние Св.Четыредесятницы вовсе не по-христиански; тем паче, чтобы кто-либо из вас намеренно удалялся Св.Таинств Церкви, — напротив, мы полагаем, что каждый из вас, каждый год, притекал к св.алтарю для принятия отпущения грехов и для таинственного соединения с Господом и Спасителем своим чрез причащение Тела и Крови Его; думаем даже, что всё сие каждый раз не оставалось бесплодным для души, и оставляло благотворный след во всей вашей жизни... Но, братие мои, не смотря на всё это, позвольте предложить вам ныне один вопрос: столько раз приходя во врачебницу духовную, толикократно проходя весь курс врачевания сердечного, так много раз исходя из храма Божия, по-видимому, оправданными и исцеленными, — чувствовали ль вы однако же хотя единожды совершенное здравие душевное? И, если чувствовали, то долго ли продолжалось сие драгоценное чувство?.. — И здесь, мы не предполагаем, чтобы вы, после седмидневного говения и воздержания, вдруг сделались совершенно безгрешными (это святый удел тех, кои уже разрешились от уз плоти и крови); — но вы должны были после того быть как можно свободнее от греха; в вас подобало произойти решительной перемене на лучшее; свету Благодати надлежало в вашей душе быть подобно солнцу утреннему, восходить выше и выше, разгонять все облака заблуждений, иссушить все протоки чувственности, чтобы наконец произвести полный день благоведения и благочестия. Так ли было с вами? — Замечали ль вы в себе, после подвига поста и покаяния, постоянное удаление от мира и приближение к Богу, ослабление и исчезновение прежних худых навыков, и вступление на их место обычаев благих и христианских? — Не трудно отвечать на сей вопрос, если всё это в вас происходило и происходит. Человек, выздоровевший от тяжкой болезни, не затруднится сказать: здоров ли он? Даже начавший только выздоравливать, тотчас скажет, что он выздоравливает. А из нас, братие, не правда ли, что для многих весьма трудно отвечать на вопрос: оздравили ль они духом и совестию? Многие, напротив, принуждены с горестью сознаться, подобно древним Израильтянам, что в них происходит противное: Ждахом мира, и не бяху благая: времени уврачевания, и се боязнь! (Иер. 8:15). Пред каждым пощением, исповедию и причащением, мы надеялись получить чрез их здравие душевное, и принимали сии таинства с радостию, между тем, до ныне, остаёмся те же, что были прежде: души наши хладны к добру и наклонны ко злу; прежние страсти во всей прежней, и, нередко, большей силе; совесть с теми же язвами, сердце с тою же тяжестию; весь внутренний человек наш ещё мёртв, или крайне расслаблен. Ждахом мира, и не бяху благая: времени уврачевания, и се боязнь!..
Что же значит сие? Еда несть ритины в Галааде? Или врача несть тамо? Чесо убо ради несть изцелена рана дщере людий моих? (Иер. 8:22) — вопрошал некогда пророк, видя продолжение болезненного состояния народа Израильского. — Подобным образом вопросим, братие, вас и мы, имея в виду, доселе продолжающуюся, неисцельность душ ваших. Еда несть ритины в нашем духовном Галааде? — Или врача несть тамо? Ужели, вся немощная врачующая мука Божия сократилась, и таинства Св.Церкви потеряли всю силу? — Или пастыри Церкви, изрекая вам прощения, изрекали его не от сердца? Нет, прощенное здесь, не воспомянется и там, если только вы сами не оживите его повторением прежних грехов. — Или Спаситель, преподавая вам Тело и Кровь, преподавал чужые, а не Свои собственные? Нет, Он не откажется от Своего Тела и Своей Крови, если только вы умели сохранить сей дар... Множество людей, подобных вам, ещё тягчайших грешников, пользуясь сими же самыми средствами, успели омыться от всех нечистот греховных, уврачеваться совершенно от проказы адской, соделались святыми, Богоугодными, и теперь приготовляются в мире окончить земное поприще своё, или уже наслаждаются Благодатию помилования в царстве славы; а вы, братие, пользуясь столько раз сими же самыми средствами, остаетёсь доселе на одре духовной смерти, или влачите жалкие остатки жизни духовной в узах греха! — Что значит сие?..
Ах, братие, не то ли самое, на что жаловался некогда тот же Пророк, взирая на отчаянное состояние Вавилона? — Вавилон, — говорил он, — падает: день суда и казни его близок, неизбежен. Но кто виною? — Вавилону ли не доставало средств к отвращению бедствия? У него ли не было врачества и обвязаний на рану? И они все употреблены над ним, но без пользы: Врачевахом Вавилона, и не изцеле (Иер. 51:9). Так, может быть, братие, и о нас давно вещают пред престолом правды Божией Ангелы хранители наши: «Твоя премудрость, Господи, приставила нас блюсти души и тела их, руководить и подкреплять их на пути к небу. Сам зриши, опущено ли нами что-либо, могущее просветить их ум, возбудить и согреть их сердце, удержать стопы их на пути к погибели? Но, что могут соделать для них все средства ко спасению, все наши усилия и попечения, когда они отвергают их с гордостию, или употребляют с нерадением?» — Врачевахом Вавилона, и не изцеле! Не исцелел потому, что возлюбил свою греховную рану, непрестанно растравляет её новыми беззакониями, решился жить и умереть во грехах своих.
В самом деле, братие, как употребляем мы врачества духовные, как приступаем к самому решительному из них — к исповеди и Св.Причастию! — приступаем почти все, как на обряд благочестивый, полезный в некоторых отношениях, а не как таинство паки-бытия, которое должно переродить нас совершенно на всю жизнь. А по сему и приступаем, хотя с приготовлением, но поверхностным, не проникающим до глубины нашего духа, до корня зла, в нас живущего, — приемлем Тело и Кровь Христову, хотя с благоговением, но нисколько не помышляя о тех чрезвычайных действиях, коим подобает произойти в нас, отходим от престола Благодати с благими мыслями, но отнюдь не с твёрдою решимостию измениться в своей жизни совершенно; кратко: говеем, исповедуемся, причащаемся во оставление грехов прошедших, не думая об оставлении греховного поведения в будущем, — в жизнь благую, вечную, на небе, не помышляя о жизни добродетельной во времени, на земли. Можно ли же ожидать решительного исцеления навсегда, когда вовсе и не думают о сём исцелении?
Но, так поступают ещё лучшие из нас. Что сказать о прочих исповедниках и причастниках? — Оставление на несколько дней обыкновенных дел и занятий, хождение в продолжении сего времени в церковь, потом несколько минут, употреблённых на исповедь; потом несколько минут — на причащение; за тем несколько благочестивых мыслей и сердечных вздохов, — вот всё говение, вся жертва Богу! — А потом? — Немедленно возвращение к прежним делам, опять тот же род жизни, опять прежние забавы, те же греховные утехи, то же служение страстям самым постыдным. Скажите сами, чего ожидать после такого, можно сказать, мимолётного говения? Разве мимолетных же плодов; и они точно бывают: несколько животных спасается в это время от заклания, несколько худых привычек остается на время без удовлетворения; уста не произносят прежних срамных слов, взоры не блуждают несколько времени по прелестям мира, самое сердце, не подавляемое заботами, начинает биться покойнее. Но потом зло, на время стесненное, ещё более раскрывается и свирепеет. С поверхностно покаявшимися бывает то же, что с больными, после превратного врачевания: болезнь ожесточается более и более!..
Сами чувствуете, братие, что я не переиначиваю вещей, не увеличиваю вашей вины, а изображаю дело, как есть. Для чего изображаю? — Для того, что теперь снова открывается курс врачевания духовного. Если пойдём безразсудно прежним путём, то достигнем и цели прежней, то есть, никакой не достигнем. Опять раны совести закроются на время с тем, чтобы после раскрыться ещё больше; опять сложим тяжесть грехов, чтобы потом поникнуть под нею ещё глубже. Что же наконец выйдет из такого образа действования? — Выйдет то, что мы, врачуясь всю жизнь, наконец умрём во грехах наших. И для иных это несчастие ещё, может быть, не так близко: они будут иметь несколько Четыредесятниц для уврачевания души своей: а для некоторых суд уже написан (Пс. 149: 8) и судия пред дверьми! (Иак. 5:9). Я хочу сказать, братие, что как ни ограниченно число нас, теперь здесь находящихся, но, без сомнения, есть между нами такие, для коих наступающая Четыредесятница наступает в последний раз. Кто сии, обреченные жертвы смерти? — Может быть ты, слушатель, наименее теперь думающий о сём, может быть я, возвещающий тебе сию грозную, но спасительную для всех нас истину...
Итак, братие, соединимся все ныне в искренном желании своего спасения; — вступим каждый в святое поприще покаяния так, как бы оно отверзалось пред ним в первый и последний раз. И оно точно будет для нас первым и последним, коль скоро мы в продолжении его изменимся совершенно, и оставим навсегда нашу греховную жизнь. Ибо, сколько бы кто прежде ни каялся, но если не исцелеет доселе душею, то он исцелеет теперь в первый раз. А кто получил здравие, тому, если не потеряет его, не нужно будет подучать его в другой раз, а только хранить и укреплять его.
Господи и Вдадыко живота моего! Врачу душ и телес наших! Ты, который снова отверз пред нами недостойными дверь покаяния. Сам изведи нас всемощною десницею Твоею из Египта духовного рабства, и введи в пустыню св.поста! Что бы ни ожидало нас в сей пустыне, мы предаём Тебе души и сердца наши: — руководи нас столпом облачным, или огненным, питай манною, или напояй Меррою, — токмо вводи нас в Ханаан небесной чистоты и Богоподобия!
